В янтаре

«Что есть призрак? Трагедия, обреченная повторяться? Мгновение боли? Нечто мертвое, что кажется живым. Чувство, замершее во времени. Как нечеткая фотография. Как насекомое, застывшее в янтаре…»


На заре, они проснулись на заре от сквозняка, скользящего по их замерзшим ступням, по голым локтям на сбившемся одеяле, по волосам, запутанным, всклокоченным, примятым тяжелой ночью. Задернутые шторы сдерживали напор утреннего света, слепящего солнца, что всходило за окном над полем с крошечной англиканской церковью и городком из серого камня и старого дерева.
Какое-то время они лежали неподвижно, глаза в глаза, и одно общее дыхание согревало их лица. Потом Джесс потянулась к нему, уткнулась лбом в твердый, немого колючий подбородок, и Нил обнял ее, как постоянно каждый день, пока длилось их затянувшееся коматозное существование.
- Не хочу... не хочу ничего, - сказала Джесс снова, вздохнула и притихла. Плечи у нее были ледяные. – Сегодня уже воскресенье?
- Нет, - ответил он. – Нет, спи еще.
Но она поднималась, неловко откидывая покрывало, и сидела, сгорбившись, пока сквозняк скатывал к ее ногам свалявшиеся на темном полу лохмотья пыли. Комнату медленно затопляло янтарное сияние разгоравшегося дня, спрятанного за рыжей шторой.
Иногда они просто подходили к окну, вместе – Джесс впереди, он – за ее спиной – и смотрели, смотрели на лужайку перед домом, на витую асфальтовую дорогу, уходившую к городку. Туман часто покрывал эти земли на многие мили вокруг, поднимаясь от болот в недалеком лесу, где когда-то жили племена индейцев с давно забытыми именами: дети из младшей школы находили порой глиняные черепки горшков, что когда-то закипали на их очагах. Тогда в город вновь приезжали люди из университета в сорока милях отсюда, долго высматривали что-то в холмах и близ болот, и всегда уезжали ни с чем, оставляя после себя комья липкой грязи с резиновых сапог.
Они практически не покидали комнату, только иногда Джесс спускалась на кухню и задумчиво передвигала желтые чашки из одного набора. Она поворачивала их ручкой то в одну сторону, то в другую, и могла так делать часами, пока Нил не приходил и, молча взяв ее под локоть, уводил обратно.
Сам он тоже, бывало, впадал в некое состояние транса. Возможно, это был единственный способ, который позволял им сохранить остатки разума и не свихнуться в замкнутом пространстве, которое когда-то было их домом.
Он больше не мог писать.
Когда-то, сотню лет назад, Фрэнки, сестра Джессики, презентовала ему на юбилей раритетную печатную машинку c крупным шрифтом специально для его близоруких глаз. Компьютерный лист казался ему бездушной подделкой, и он мог целыми днями вдыхать резковатый запах чернил, идущий от свежих напечатанных листов. Ему доставляло невыносимое удовольствие брать неизменный красный фломастер и править эти рукописи. Нил редко печатал на этой машинке, в основном для себя, когда просила душа, срочные же заметки для журналов приходилось набирать на  компьютере.
Что ж, теперь у него появилось время, и газеты больше не донимали его запросами. Нил вставлял листок в машинку, заносил руки… и приходил в себя, когда солнце оказывалось уже слишком низко над горизонтом, чтобы он мог разглядеть в гостиной еще что-то, кроме смутных теней. Все так же молча и спокойно он поднимался из кресла, шел на кухню за Джесс и поднимался обратно в их комнату.
Дни тянулись сплошной мутной чередой, и они тонули в них, как в старом тухлом болоте. Спокойствие пару раз нарушалось лишь приходом Фрэнки. Та вела себя тихо, будто крадучись открывая ключом дверь так, чтобы не скрипнул замок, словно в доме был покойник. Сестра Джесс была уже немолодой, крашеной сначала в блондинку, а потом в смоляную брюнетку, и лучше всего на свете разбиралась в английских бульдогах, которых обожала трепать за брыли и разводила в своем питомнике.
Когда Фрэнки в первый раз поднялась в ту самую комнату в конце коридора на втором этаже, у Джесс случился припадок.  Она выла так, словно ее резали  без наркоза, прижимая руки к лицу, как бы ни пытался Нил ее успокоить, а потом просто пропала, и он обыскал весь дом и так и не нашел ее, и до сих пор не знает, куда она тогда пропала.
Фрэнки уходила с небольшим серым чемоданом, в котором наверняка собрала вещи из той комнаты. Уже на самом пороге она обернулась и, глядя в пол, пробормотала:
- Мне жаль, что так вышло, Боже, как же мне жаль… Если бы я только знала… я бы вам никогда не посоветовала туда съездить…
Нил сложил руки на груди, сдерживая внутреннюю дрожь и память о дороге и скользящей под машиной лентой разделителя.
- Мы никогда тебя не винили, Фрэнки, даже в мыслях… Просто  так случилось. Просто… иногда я чертовски по нему скучаю.
Она казалась постаревшей лет за десять. Из красных глаз засочились слезы, и Фрэнки неловко утерла их натянутым на кулак рукавом. Отвернулась и вышла за дверь, унося с собой серый чемодан.
Через какое-то время Джесс успокоилась, даже приободрилась. Общительностью она и раньше не отличалась, но зато  стала уделять больше внимания прикосновениям, как будто бархат янтарных штор и гладкость стекла позволяли ей почувствовать собственное тело. Однажды она проснулась среди ночи от кошмара и долго плакала в плечо Нилу, и не отпускала от себя, сдавив его ребра до боли, до синяков, и твердила, умоляла, чтобы он ущипнул ее за руку – ей так хотелось очнуться, и посчитать все случившееся кошмаром. Она спрашивала, почему Нил не может воскрешать мертвых – он ведь писал об этом в одной из своих книг, и это было так одуряющее  похоже на правду. Он не знал, что ей на это ответить, и ответил правду. Джесс умолкла и отвернулась спиной, и остаток ночи Нил слушал тяжелое дыхание неспящей жены, а наутро она делала вид, будто ничего вчера не произошло, и потом сама поверила в это…
Фрэнки заявилась снова через месяц или год – в любом случае, за окном накрапывал дождь, и в серой мгле было невозможно определить даже время суток. Она прошлась по комнатам, стряхнула облако пыли с белой простыни на зеркале, поправила, хмурясь, сдвинутые стулья в гостиной и замерла на кухне, глядя на ровный ряд желтых чашек, чистеньких и блестящих, как будто только что из мойки.
- Какого... Господи, – просипела она.
- Это Джесс, - пояснил Нил, подходя ближе. – Она совсем не своя в последнее время. Думаю, это ее успокаивает.
Фрэнки обернулась, глядя прямо на него:
- А ты…
Она быстро прошагала в гостиную и уставилась на печатную машинку, в которой все так же белел заправленный лист бумаги:
- И ты тоже.
- Меня, оказывается, тоже такое успокаивает.
- Нельзя же… нельзя же так. Столько времени прошло.
- Джесс боится выходить из дома. А может, ей просто все равно. Я не могу ее оставить.
Фрэнки перекрестилась, хотя Нил никогда не замечал в ней набожности.
- Она скучает по нему, Фрэнки. Мы оба безумно скучаем. А что нам остается? Только сидеть у порога этой самой гребаной комнаты, его комнаты, и ждать чуда? Скажи, разве мертвые могут воскреснуть, Франсис? Могут? Что нам делать? ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ?!
Нил уже не замечал, что кричит так, что звенит убранная в столовый шкаф посуда. Свет в комнате померк, а может, это потемнело у него в глазах, и он остановился, дыша хрипло и загнанно, и в глазах стояли слезы.
-  Боже, Фрэнки, прости, прости меня, пожалуйста.
Но женщина уже пятилась от него прочь, а потом развернулась и пулей выскочила из дома, забыв в прихожей сумочку.
А Нил остался, чувствуя себя последней сволочью.


В тот день было солнечно, хотя ветер сильно волновал верхушки деревьев на опушке леса, и они решили рвануть всей семьей к морю – он, Джесс и Брайан. Машину им отдала Фрэнки, пока их старый форд в очередной раз простаивал в мастерской мистера Джилленса. Она же и посоветовала пляж возле Палмс-Крик, безлюдный и ровный, будто детская площадка.
Дорога была легкой и прямой, как стрела, вокруг простирались набиравшие зелень после зимней спячки луга конного завода, и встречающиеся на них лошади совершенно не обращали на их машину внимания, меланхолично бродя небольшими табунками. Брайан восторженно вопил, топорщил ладошкой русые волосы на затылке и ерзал на сиденье позади, надышав прижатым к стеклу носом мутное облачко, ведь Джесс запретила открывать окна, чтобы он не простудился.
Залив всего в нескольких милях впереди мелькнул стальной синевой, окруженный густым лесом, простиравшимся до самого горизонта, и Брайан закопошился в своем рюкзачке-собачке, в тысячный раз проверяя, не забыл ли он свой новенький красный фотоаппарат с большими клавишами для детских пальчиков, который ему подарили на последний день рожденья.
Нил старался не отвлекаться на сына: позади набирала скорость массивная фура с лодочным прицепом, как-то неровно вилявшая по обе стороны белой полосы под оглушающее громкую тяжелую музыку. Нил притормозил, пропуская ее вперед, когда вдруг сильный удар в бок форда вышиб его с дороги. Брайан завопил, и Джесс вскрикнула, а Нил пытался выкрутить руль в сторону, хотя и сразу понял, что за эту долю секунды ему не вывезти машину прочь от летящих навстречу деревьев.


Джесс никогда не говорила о том дне. И никогда не заходила в комнату сына, которого больше не было с ними рядом.


Череда дней растянулась в вечность, пока однажды не зашуршал гравий на подъездной дорожке, и из небольшого синего автомобиля вышли люди. Семья, наверное: высокий рыжеватый мужчина, с топорщившимся по-юношески волосами на голове и ранней сединой в их проборе, женщина в легком летнем платье и девчонка с забавной косичкой, со старым потрепанным рюкзаком-собачкой, бьющим ее по спине на всяком прыжке, что она делала, вертясь вокруг родителей.
- Хороший дом, - улыбаясь, сказала женщина. – Крепкий. Только сильно запущенный.
- Еще бы, - ответил ей муж. – Тетя Фрэнки здесь ноги не показывала лет пятнадцать, как родители умерли, да и мне запрещала. Она думала, здесь живут призраки. Но, я думаю, мы быстро его восстановим. Раньше здесь было чертовски красиво. 
До вечера они разгружали коробки с вещами, шутя и переговариваясь. Нил молча наблюдал это неслыханное светопреставление, испытывая странное, уже забытое чувство…
- Вернулись?
Джесс нерешительно, боязливо высунулась из-за его плеча, рассматривая пришельцев. Она пыталась держать себя  в руках, не желая выдать свой страх, свое отчаяние, и Нил обнял ее, как делал всегда, потому что им, застывшим в янтаре этого дома, только так и удавалось оставаться живыми.
Ночью она не вернулась в их комнату, потому что там поселились тот мужчина и его жена. Нил нашел ее в дальней комнате в конце коридора. Он тоже не заходил туда уже очень-очень много времени.
 Комната была все так же оклеена старыми фотографиями, выцветшими от времени. Наверное, их решили оставить до завтра, а может, они так и будут висеть на этих стенах, пока стоит дом.
Джесс сидела на постели спящей девочки, не решаясь погладить ее по голове, хотя было видно, как ей этого хочется. Она улыбнулась сияющими глазами и знаком показала Нилу вести себя тише, чтобы не разбудить ребенка.
- Я знала, что когда-нибудь они вернутся. Я слишком сильно по ним скучала.
Я тоже знал, подумал Нил. Не только мертвые скучают по ушедшему теплу. Не только.


4.01.11- 12.01.11