Шпионская история. 4 серия. Часть 2

Шпионская история. 4 серия.Часть 2.
      В Мариуполе несколько дней ушло на то, чтобы найти помещение для отдела, разместить команды, найти жилье для работников отдела..
Но не успели они, как следует, обосноваться, поступил новый приказ -- вернуться в Таганрог.Но. команды № 2 и № 3 оставались пока в Мариуполе.Майор Нейман тоже остался с ними.
  Хотя фронт, казалось, стабилизировался на реке Миус и на Самбекских высотах, однако немецкое командование решило часть тыловых служб оставить пока в Мариуполе.
Освобождение Ростова Красной Армией вызвало много разговоров среди офицеров отдела. Ростов был первым крупным городом, который германская армия оставила под натиском русских.
    Командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Рунштедт -- покоритель Польши и Франции -- был смещен с поста. На его место назначили фельдмаршала Рейхенау,
Гнев Гитлера обрушился также и на генерала Клейста.
Все эти новости оживленно обсуждались в отделе.
    Нейман сначала хотел было, чтобы Ларсон осталась с ним в Мариуполе. Но Астрид удалось убедить майора в том, что она будет полезнее в Таганроге. Нейман посылал в Таганрог своего заместителя, который только что прибыл на Восточный фронт и совершенно не знал обстановки. Урбан тоже просил Неймана отпустить Ларсон. «Без фрау Ларсон нам просто не обойтись». Их неожиданно поддержал доктор Оберлендер. Это все решило: Ларсон выехала с тремя командами хозяйственного отдела в Таганрог.
Новый начальник Ларсон гауптман Макс Леман был шестидесятидвухлетним добровольцем. Его возраст не подлежал мобилизации.
Леман представлял свой поступок как высокий патриотический порыв. Он любил с подробностями рассказывать, как ходил по инстанциям и, наконец, дошел до самых высоких. При этом престарелый гауптман намекал, что дошел чуть ли не до самого фюрера. «Наконец бездушные чиновники поняли, что ариец не имеет возраста, когда речь идет о службе фатерлянду. И вот я -- здесь!..»
Хотя шестидесятидвухлетний вояка старался молодиться, подкрашивал волосы и, как казалось Астрид, даже румянил щеки, вид у него был потрепанный. Ему можно было дать даже больше, чем было на самом деле. Цвет лица свидетельствовал о нездоровых желудке и печени.
Мало-помалу Ларсон становились понятными истинные мотивы, заставившие шестидесятидвухлетнего «добровольца» отправиться на Восточный фронт.
У Лемана был небольшой кирпичный завод. После начала войны его закрыли, как и многие другие мелкие предприятия, не работающие в войну. Часть рабочих призвали в армию, других по распоряжению «Трудового фронта» направили на военные заводы. Леман остался не у дел. Проводить все дни и ночи со сварливой женой -- скучно. Кроме несносного характера, супруга страдала еще дикой ревностью. Каждая поездка Лемана в Берлин, к «друзьям», вызывала у нее приступы бешенства. Говоря о своих «друзьях» в Берлине, Леман намекал, что среди друзей были и особы женского пола. В том, что это старый фат, можно было не сомневаться. Он пытался было поволочиться и за Ларсон, но Астрид очень быстро сумела отвадить старого ловеласа. Она ему просто сказала, когда он попытался перейти границы приличия, что если об этом узнает генерал Макензен, то... И это сразу охладило «любовный» пыл Лемана.
Однако он быстро нашел утешение. Завел экономку. Она был из фольксдойчей. На вид довольно моложава, лет сорока, статная, с высокой грудью.
Таким образом, вермахт дал Леману все, к чему он стремился: он был достаточно далеко от своей сварливой жены. Никто здесь не мешал ему заниматься интрижками. Кроме того, его прямо распирало от гордости, что на нем снова офицерский мундир армии, покорившей всю Европу. Вместо одного захудалого кирпичного завода под его началом в Таганроге оказалось около сорока промышленных предприятий -- больших и малых.
В Таганроге снова объявился Монаков, с которым говорил Урбан. Когда немцы бежали из города, он бежал вместе с ними. Но вернулся вермахт, вернулся и Монаков.
Урбан, как и договорились, направил его к фрау Астрид.
К Ларсон зашел чернявый, еще довольно молодой мужчина в шубе, похоже, с чужого плеча и с лакейской покорностью снял меховую шапку.
Ларсон выслушала его сбивчивый рассказ о том, как он, «рискуя жизнью», не выполнил приказа большевиков, не взорвал мельницу, чтобы сохранить ее «для победоносной германской армии, которая пришла освободить Россию от большевиков». Он надеется, что Германия по достоинству оценит его «геройский поступок».
-- Как вы добились того, чтобы мельница не взорвалась?
-- Я вытащил детонатор.
-- Вам знакомо подрывное дело?
-- Немножко.
-- Откуда? -- спросила Ларсон.
-- Видите ли, фрау Ларсон, когда я служил, когда меня призвали в армию...
-- Вы служили в Красной Армии? -- перебила Ларсон.
-- Где же еще? Другой-то не было, -- как бы оправдывался Монаков. -- У большевиков было так: не хочешь, а будешь служить.
-- Я все-таки не пойму, какую награду вы хотели бы получить? -- спросила Ларсон. -- Вы работаете главным инженером. Это уже награда. Вы работали главным инженером при большевиках и, наверное, были членом партии.
-- Что вы, госпожа Ларсон, -- испугался Монаков, -- в ихней партии я не состоял.
-- Но это еще надо проверить.
-- Проверяйте, воля ваша. А в партии я не был.
-- Давайте договоримся так: вы напишете на имя начальника команды № 5 гауптмана Урбана все, что вы мне сейчас рассказали. Напишете подробно свою биографию. Кто родители, близкие родственники, на кого из них германская армия может рассчитывать, когда войдет в те районы, которые еще не заняты ею. Принесете мне. Я перепечатаю на немецком языке и подам прошение гауптману Урбану. Железный Крест за заслуги в Восточной кампании вас бы устроил?
-- Я был бы безмерно рад, фрау Ларсон.
-- Пишите только разборчиво, -- наказала Астрид.
На другой день Монаков принес несколько листов, исписанных мелким, но четким почерком.
Ларсон все это перепечатала на машинке в трех экземплярах. Один оставила себе. Это было готовое «дело». И, главное, написанное собственноручно предателем.
Когда Ларсон показала прошение Урбану, тот, ознакомившись с ним, воскликнул:
-- Ну и тип! Так что мы с ним будем делать?
-- Представьте его к Кресту за заслуги.
-- Но он просто шкурник, Астрид!
-- Не судите да не судимы будете...
-- Ну, коль вы так настаиваете.
Монаков, узнав о том, что его прошению дан ход, не мог скрыть своей радости.
-- А награжденным Крестом за заслуги будут после войны давать землю?
-- Обязательно, -- пообещала Ларсон.
Случай с Монаковым надоумил Ларсон прийти к Леману с предложением.
-- Господин гауптман, отдел плохо знает директоров таганрогских предприятий. Я уж не говорю о среднем командном звене. Среди людей, которые пошли на сотрудничество с германской армией, могут оказаться люди, оставленные большевиками. Немцы слишком доверчивы. У большевиков все делопроизводство было построено по-другому. Каждый работающий, особенно на предприятиях оборонного характера, должен был не только перед поступлением на работу писать подробнейшую автобиографию, но и заполнять анкету со множеством граф. Я, например, как иностранка, не могла работать на военном предприятии. А мы же ничего не знаем о наших директорах заводов. Надо, чтобы все они написали подробнейшие автобиографии, а в конце заполнили графу: «Заслуги перед германской армией».
-- Какая вы умница, фрау Ларсон! Действительно, мы, немцы, очень доверчивы. Затребуйте от моего имени все необходимые бумаги с директоров предприятий и главных инженеров.
После того как с делами было покончено, Леман спросил:
-- Не могли бы вы, фрау Ларсон, оказать мне небольшую услугу?
-- Если это в моих силах.
-- В одном доме я видел настоящий стенвейновский рояль. Я давно мечтаю о таком рояле. Может, среди ваших знакомых русских у кого-нибудь найдется такой рояль. Разумеется, я готов заплатить: оккупационными марками или продуктами. За этим дело не станет.
-- Хорошо, я поспрашиваю, господин Леман.
-- Стенвейновский рояль очень подошел бы к моей гостиной. В моем доме под Крёпелином чудесная гостиная. Четыре окна. Два из них выходят в сад.
 Вы обязательно должны приехать ко мне в гости после войны.
-- Спасибо. Я постараюсь воспользоваться вашим приглашением.
* * *.
В недельный срок все директора заводов и главные инженеры представили требуемые документы в хозяйственный отдел.
Все эти бумаги попали к Ларсон.
Но директор кожевенного завода оказался человеком подозрительным. Не принес никаких бумаг, а пришел к обер-лейтенанту Герстелю за разъяснениями. Герстель немного говорил по-русски, но его знаний не хватало, чтобы разобраться, чем же недоволен этот толстяк, от которого исходит специфический запах кожи. Он попросил зайти к нему фрау Ларсон.
-- Какого черта ему нужно? -- Герстель отличался грубоватостью.
-- Обер-лейтенант хотел бы знать, что вас не устраивает, господин директор? -- спросила Ларсон.
-- Мне все устраивает. Но если эти бумаги попадут к русским...
Ларсон не успела перевести. Герстель понял это и без перевода.
-- Как они могут попасть к русским? -- закричал он. -- Вы что, сомневаетесь в победе германской армии?!
Директор сразу стушевался:
-- Я не сомневаюсь, господин обер-лейтенант. Я только прошу, чтобы документы хранились как можно надежнее.
-- Нет, вы сомневаетесь! Может, вас освободить от должности директора?
-- Господин обер-лейтенат, я знаю, что такое НКВД. Я имел с ними дело. Это -- сущие дьяволы.
-- НКВД! -- с иронией произнес Герстель. -- Так кто тут НКВД? Я? Или фрау Ларсон? Вот что, фрау Ларсон: заготовьте приказ об освобождении господина Мыльникова от службы директором завода. Мы не можем держать у себя людей, которые не верят в победу германского оружия!
Вскоре Мыльников получил расчет и куда-то уехал. Около восьмидесяти автобиографий -- немалый объем работы. Астрид пришлось отказаться от встреч с Урбаном и работать по вечерам. Матиас был явно огорчен.
-- Придется мне представить вас к Кресту за заслуги,-- пошутил он.