Кинг-конг жив!

Жизнеописание мохнатого вождя

Горилла удрал из Америки прихватив на память кепку-бейсболку с логотипом ФБР, ворох мужских журналов (ввиду того что Джейн ехать с ним отказалась)  и золотую зажигалку «Ролсен», курил он всегда и много. Идёт бывало по Килиманджаро, а издалека думают – извержение вулкана. Горилла даже по Америке скучал, но расовая сигригация претила ему, кому это может понравится, когда каждый второй норовит назвать тебя обезьяной. В таких случаях он на обидчиков сигаретным дымом дышал и те скоропостижно клеили ласты  отравленые никотином. Любил и выпить, предпочитал  чистый спирт –  96 %.  Переходил из города в город, там ликеро-водочную фабрику выпьет, там заводик спиртовой оприходует и очень огорчился, когда «сухой закон» вышел. Поехал в Европу, показалось там мало пьют а где такую тушу пропоить?  Пробовал дизельное топливо, да от него газы дюже ядовитые. Сходишь бывало по большой нужде, так весь город вымирает, кроме тех, конечно, кто противогазом загодя запасся.

         Нет места романтику ни в «старом» ни в «новом» свете. Помотался Горилла по миру и наконец-то осел в России. Местные аборигены приучили его к махорке и самогону, фамилию дали самую подходящую – Гаврилов, а то что он был кряжист, весь в шерсти и с лица тёмен, так они и сами были мыться не большие затейники. Другое их смущало – не ходил обезьянин в церковь. Обвинения в атеизме отрицал, звался гностиком. Однако, в первую мировую забрили его в солдаты. Воевал он хорошо, потому как драку сильно уважал. Любил перед сном поразмяться. Выскочит бывало из окопа и ну, немчуру тузить. Сотни три положит, аппетит нагуляет, пожрет и на боковую. Очень даже неплохо было, но к 17-му году со жрачкой стало туго, да и Кайзер тяжелой артиллерией обзавелся. Один раз снарядом больно по заду попали, загрустил обезьян, стал к большевистским агитаторам прислушиваться. Очень ему понравилось воззвание какого-то Ленина. Решил и себе похожий псевдоним придумать. И придумал: Сталин.
               
Тут и переворот подоспел. Человеку образованному или порядочному с разными там гуманистическими идеалами, можно сказать, конец света вышел. А горилла пустыми принципами не мало не обременён на фронта гражданской войны из пульмановского вагона поглядывал, там же крепкозадых девок оглаживал. Через пару лет стал для советской власти очень важный работник, самого Ленина в Горках запер не то с женой, не то со старушкой матерью. В Кремле осел и так всех застращал, что и сам поверил в свое мессианство, волос поперек его слова упасть не мог, птицы замолкали, когда он на съезде выступал, а пук его сопровождало такое многозначительное эхо, как-будто китайская стена рухнула.

Некоторые тайные завистники пытались было мешать, но обезьян быстро на них управу нашел. Кого тайным троцкистом объявит, кого замаскированным центристом. Другого левым гомосексуалистом обзовет, а этот, говорит, правый мудист. Но вскоре устал он заковыристые термины изобретать, нашел нужный ярлык: Враг Народа! И так легко на душе стало. Глянет исподлобья, перстом на супостата укажет и молвит веско: Враг народа! И тут же чернь всколыхнется от праведного гнева, завопит, заулюлюкает и рвет недоброжелателя на куски.

Одно его только и беспокоило, это не считая Гитлера, собственное происхождение. Вроде как, не такой, как все. Даже «мы» говорить стеснялся, у него так мягонько выходило «ми». «Ми, – говорит, – вот что сделаем, ми историю заново напишем», И сам же несколько учебников написал, из них выходило, что никакой он не обезьян афроамериканский, а наш исконный с кавказских гор. Потому как те, кто сомневался в этой истории, на белом свете долго не загостились, а старых книг не читал никто, в них много букв лишних было, то жить стало лучше, жить стало веселей.
Так и прожил обезьян в веселье и почете. Недоброжелателей в тюрьмах и лагерях гноил, а бывало так разойдется – целые нации в Сибирь спроваживал, скажет при этом: «Гнилой народец, не хочу его больше видеть». И везут бедолаг в глухие уголки. А горилл ведерко икорки скушает, бочонком водочки запьет и на боковую. Так и жил, пока не помер.
 
Хоронили его всей страной под торжественный марш. Многие тысячи людей с ним проститься пришли. Шли вереницей и целовали в мохнатый лоб. Все чинно солидно. Только один сумасшедший эмигрант из Америки чуть торжество не испортил. Глазищи выпучил, да как заорет: «Да это же наш обезьян Кинг-Конг!». Смутьяна, конечно, тут же скрутили и в дурку. Оно и правильно, что с такими еще делать. Больной человек!

10 07 2009__