Парад уродов

Воображение, – единственное оружие
 в войне против реальности.
 Жуль да Гальтьер

I
 Мой город, в котором я когда-то родился, теперь стал убежищем для мародёров, шакалов, сатанистов, живых мертвецов, колдунов и клоунов, которые называли себя уродами.
 Живя в хаосе, люди высасывали и присваивали себе всё, что только можно было отнять, вырвать из твоих ослабших глаз.
 Я был одним из тех, кто осмелился сберечь ту малую часть светлого разума, что сохранилась во мне. А так же, крупицу воспоминаний о том: кто я; что я здесь делаю; и, какова главная причина тому, что я всё ещё жив.
 Всё что мне оставалось делать, – это вести свой дневник, пытаясь пробуждать в себе человеческие чувства. И ни на миг не отчаиваться в тщетных попытках найти истинный смысл, в чём бы то ни было. Я должен был выжить, во что бы то ни стало.
 Сколько бы я не пытался, я ничего не мог вспомнить о своём детстве. Такого рода воспоминания для меня стали недосягаемыми. Я никак не мог с этим свыкнуться. А вскоре, наступило полное отчуждение моего сознания. Моя жизнь стала похожа на сон, лишенный какого либо смысла. Я бренно плыл по течению, едва ли замечая, как мимо проплывали предметы, напоминающие людей.
 Забывая дышать и видеть что-либо перед собой, они преждевременно превращались в окаменелые скульптуры. А шебутной, облачённый в жабо дворник сметал их с мостовой.
 Мне казалось, что я стал забывать кто я такой. Но в стране Вечной Осени, нежданно наступила зима. Именно поэтому, я выплыл из дома, увидеть первый снег, чтобы навсегда позабыть о том, что права вечной осени неисчерпаемы.
 Репутация Сатаны потерпела фиаско. Воспоминания о детстве рождали во мне новые представления о том: кто я и как я стал тем, кто я есть теперь. Образ моего отца вновь посетил меня. Как я и представлял, у него было мужественное лицо. Мне казалось, что я всегда знал об этом. Но что-то мне постоянно мешало ухватиться за эту тонкую связующую нить, ведущую меня к прошлому. Теперь, сны вели меня тропой через леса, болота, дожди и ядовитые туманы напрямую к моей заветной цели.
 Не всегда мы бываем, готовы приступить к поискам собственного счастья. А ведь нам для этого ничего не нужно.
 Я вынул из кармана свой дневник и наугад выхватил из головы очередную свежую мысль:
«СНЫ, – ДВОЙНОЕ ДНО, - ХРАНИЛИЩЕ НЕ ВИДИМЫХ ГЛАЗУ СОКРОВИЩ».
 Затем я записал все, что мне удалось вспомнить из своего детства на одной из пожелтевших страниц. И снова задумался: куда я держу свой путь? И где мой дом? В то время, когда меня, с совершенно безразличным видом, сметал с мостовой чокнутый дворник.
 В очередной раз, оказавшись в самом сердце города, я пришёл в ужас. Люди сильно изменились. Всё меньше и меньше контактируя друг с другом, они стали: замкнутыми, инфантильными, безразличными, озлобленными и саморазрушающимися существами. Все они повально обесточились. А их потухшие болезненные взгляды, прощали друг другу все былые обиды. И просили лишь об одном глотке электричества. Они уже не поднимали глаз. И отводили их в сторону. А в их душных речах, более, не упоминалось столь любимое ими слово "СВОБОДА".
 Так молчание стало их всеобщим гимном. Словно, так должно было быть: ни слёз; ни смеха; ни тишины. Только напряжённое, равное гулу сотен тысяч высоковольтных линий, молчание.
 Я уже не надеялся повстречать в этом городе существ, подобных моему разуму. Но вскоре, встретил человека, ожидавшего меня безо всяких на то причин. И принял его за бродягу-юродивого проливающего слёзы счастья, прибывая в блаженстве, подумав: что едва ли он ведает о том, что жизнь в этих краях стала лишь утехой тем, кто подобно ему ждёт чуда, взирая на небо.
 Но это был вовсе не бродяга… Его огромные сияющие глаза, выражали загадочное понимание того, что, по всей видимости, понять было не просто. 
 Всё что происходит, происходит с нами и только. Грустная, но, правда. Оказаться здесь, значит, увидеть Мир таким, какой он есть, в несколько уродливой форме.
 – Прибыл! Очередной прокажённый, – сообщил мой внутренний голос, словно вырываясь из глубин подсознания.
 – Одноразовый, – снова раздался голос проклятого умника.
 –  Кто, – спросил я.
 – Знакомец, – сказал он немного рассержено. И всё же у меня не укладывалось в голове, как это возможно. Одноразовыми бывают: зубочистки, салфетки, накладные бороды… 
 Я подошёл к нему ближе. Он сидел на снегу в позе лотоса, весь промёрзший от холода и молчал. Он был полон печали. Из глаз его сочились слёзы. Но я случайно уловил у него на лице этот очень тонкий переход в мимолётную улыбку. Вернее, даже её тень. Это напоминало скорее временное помутнение рассудка. Но я полностью отдавал себе отчёт в том, что видел. Другой бы и не заметил, этой скользящей мимолётной улыбки на его лице. Он посмеивался надо мной. Разыгрывая очень искусно. Мне не требовалось никаких объяснений. Это было представление высшей пробы. Так как передо мной на заснеженной обочине дороги, словно на троне, предстал настоящий урод. Со мной нагло заигрывал клоун, гороховый шут и лицемер в одном человеке, от которого можно было ожидать чего угодно, или ровным счётом ничего.
 Я поспешил достать свой дневник, и на одной из его страниц сделал следующую запись:
«ПАРАД УРОДОВ: ОТКРЫТИЕ СЕЗОНА»
 Праздник должен был состояться сегодня. Но вместо этого, город, как мне казалось, справлял панихиду, приняв обет молчания. И мне вдруг стало необычайно интересно: что делает здесь этот клоун с вздёрнутым рылом, теперь, когда город полон живых мертвецов; теперь, когда  больше некого веселить. Не суждено ли им, уродам, вслед за динозаврами кануть в лету? Миф ли то, что их души, словно птицы,  парят высоко в небе, когда эти люди общаются друг с другом?      
 Неожиданно, я вспомнил о том, что в моём кармане остался счастливый трамвайный билет. Меня осенило: как хорошо, что я не успел его выбросить. Я вполне мог его выбросить в единственный во всём городе мусорный контейнер. Мусорную сиську, рядом с которой мне совсем недавно, посчастливилось полежать. Выбравшись живым и невредимым, я проклинал зловещего дворника, отдавая должное ему же, недобросовестному зомби-подметайле, поленившемуся смести меня с мостовой. Определив место на помойке.
 Его маленький подвиг, безусловно, заключался в том, чтобы очистить город от грязи. Вылизать тротуары и наплевать на прохожих.
 Во всю глотку, во мне что-то неустанно кричало: как кощунственно и жестоко играть роль дворника. Жопа с метлой, дворник, как ты жесток!
 Когда я был ребёнком, помниться, беззубый дворник Алексеевич всегда смеялся надо мною. Дворник с золотой метлой, – подмети меня.
 Доставая билет из кармана, и отдавая его первому, попавшемуся на моём пути уроду, - я догадывался о печальной дальнейшей участи билета со счастливыми совпавшими цифрами.
 –  А он точно счастливый, – поинтересовался урод.
 – Счастливый, – откашливаясь с сарказмом, ответил я. И, сделав ещё пару глотков яду, бросил в снег окурок с оплавленным фильтром.
 – Все счастливые трамвайные билеты в этом городе мои. В любом случае при желании, ты можешь проверить это и сам. Если конечно у такого парня, как ты, найдётся для этого достаточно мужества.
 – У меня нет оснований не верить тебе, хоть мы не так давно знакомы, – сказал урод, наигранно облизнулся, и положил в рот мой счастливый трамвайный билет. Затем он принялся его жевать и, наконец, проглотил. После чего, незамедлительно, последовала освободительная отрыжка. В его глазах снова появился блеск.
 – Вот теперь, я чувствую себя абсолютно счастливо, – с улыбкой произнёс он. И нырнул с головой в огромный снежный сугроб.
 – Поверь мне, я счастлив, – кричал он, утопая в снегу. И повсюду был слышен его вздорный смех. Он был невероятно смешон. И сразу же сразил меня наповал, весьма дерзкой для этих мест выходкой.
 Когда шут примеряет корону, он уже не шут.
 Так вот, чего ему недоставало для полного счастья, – подумал я. Всего лишь съеденного в порыве глупости счастливого билета.
 Но, глядя, как он веселится, кувыркается и ныряет в сугроб, меня самого скорячило в приступе гомерического хохота.
 Смех охватил меня целиком. Казалось, что смеялись кончики пальцев ног, их передразнивали ресницы, хохотали веки. В приступе эйфории, я танцевал неведомый шаманский танец.
 Урод, в это время, изо всех сил пытался свернуть себе шею. Как же давно я не был в цирке, - мимолётом проскользнул в голове банальный вопрос, в тот момент, когда я стоял на котурнах подобно уроду.
 Освободив свой разум, я парил, словно пепел на ветру. И без труда мог наблюдать, как моё тело неустанно смеялось, и кружилось юлой.
 Представление окончилось с появлением седьмых прохожих, целеустремлённо приближающихся к нам на встречу. Урод прервал свою забаву. Он в спешке отряхнулся от снега. А затем,  распрямил плечи. И с серьёзным видом сделал своё первое и (так уж вышло) последнее заявление:
 – Знаешь, если бы не ты, я бы так и остался сидеть на обочине этого дурацкого шоссе, в ожидании настоящего чуда. – Необычная для этих мест интонация, с которой он произнёс слова, могла означать, только то, что мы больше никогда не увидимся. Но мы обязательно встретимся однажды, сквозь никогда. Хотя, это будем уже не мы.
 То, что он говорил, я запомнил очень хорошо. Но не воспринял в серьёз. В его постылой речи, простые по содержанию слова принимали какой-то особенный смысл. От чего-то, мне вдруг стало грустно. Не сразу, только потом, я понял значение всего сказанного им в преддверии нашей разлуки.    
 – Игры разума не многих ведут к просветлению. Путь этот очень опасен. Ты спишь со змеями. В тебе, определённо, есть что-то необычное, – издевательски заявил он. И это был вылитый урод.
 – Скажи, а тебе не очень страшно заниматься тем, чем ты сейчас занимаешься, – спросил он. И его ухмылка, в очередной раз, согрела мне сердце. Он вполне мог быть красавчиком, если б не был таким уродом.
 В этот момент, я ещё не ведал всего того, о чём он пытался донести. И мне было откровенно наплевать на то, что он мне говорил. Ещё минуту назад, я прибывал на вершине блаженства.
 Испытать нечто подобное, - всё равно, что сорваться в пропасть вниз головой. Какая удача, что наши дороги пересеклись на одной плоскости, в одной точке.
 – Нет судьбы. Есть путь, и паутина перекрёстков на этом пути. Тебе должно быть знакомо это место. Чёрная дыра. Вход-выход в иные измерения. У тебя был пропуск. По-неосторожности, я его съел. Ладно, отдам тебе свой. Мне он больше не нужен.
 - Седьмые прохожие, безмозглые проводники, которых ты встречал и раньше. Может, не придавал этому значения, – объяснил мне урод.
 - Если ты помнишь, однажды один из них назвал тебя Ковбоем, по причине того, что ему видимо никогда прежде не приходилось встречать этих существ. Ты же, ответил ему, что все они вымерли. И едва ли, кто-либо из нас двоих, годиться для сравнения с этими мифическими героями.
 Седьмые прохожие были уже на подходе.   
 – Ну,… вот и всё! – сказал урод. И это были последние его слова.
 Он обнял меня, как обнимал отец. И я почувствовал, как по мне пробежал ток. Сделав ещё один глоток, я принялся пить электричество. Ещё несколько секунд, ещё немного, и я смогу вырваться из этого плена.
 Ветер завыл, представляясь шакалом. Я навсегда покидал страну Вечной Осени.
 Очнулся я в ирреальном мире, где отсутствовало всякое представление о времени. Оказавшись здесь, я ощутил то, чего всегда недоставало, что послужило продолжением моего приключения. Этот Мир, только лишь плод нашего больного воображения. Сновидчески зыбкий, он затягивает в узноваемо-неузноваемое пространство, предельно усиливая ощущения, которые до этого были скрыты где-то в глубинах потаённого "Я". Он таит в себе множество страхов, вследствие своей параболичности, вовлекает в этот круговорот.
 Лучше быть чужаком, чем быть мертвецом. С возвращением, хозяин-чужак!

II
 Сердце лежало на рельсах. Бог весть, сколько времени оно пролежало в этом тайнике. Такое и увидеть-то страшно. А представить, откуда оно здесь взялось и подавно жутко. И как-то вдруг не по себе становиться. Вокруг одни деревья, на сотню миль зелёная полоса. Очень тихое, укромное место. И сердцу видать здесь надёжно. Поезда проходят не более чем раз, или два раза в неделю. Поодаль, примерно в трёх милях на северо-запад, две реки сплетаются в одно огромное сиамское течение. И слышны чудные звуки величественного, ни кем не воспетого водопада. Настоящего жреца скорби. Через реку тянется мост. И грохочущее эхо возвещает о приближении поезда. Только оно расскажет одинокому сердцу о том, что время вовсе не остановило свой ход. Времени нет и вовсе. И было ли оно вообще? Есть только миф о нём. Миф, в котором, время скоротечно. И в одну реку дважды не войти. А о вечности говорят, будто тайна какая. Странно говорят!
 И снова тишина и волшебство. Слышно только, как птицы чирикают, и изредка подходят звери. Только тут же отворачивают носы, и уходят. И всё же эта необычайной красоты шкатулка в форме сердца, что делает здесь она? И откуда взялась в этом забытом богом месте? Неужели, и впрямь, в ней храниться настоящее человеческое сердце? Которое было брошено кем-то навек. Видимо, в груди этого человека, не могло сердце найти себе покоя. Прибывая в невыносимой тоске и вечных страданиях. Не выдержало сердце. А другим и невдомек, откуда оно здесь.
 Только, ни один зверь, обнюхивая шкатулку в форме сердца, так и не попытался добраться до её содержимого. Даже зверь, способный понять, что лишь несчастье принесёт ему эта находка, не сделает её своей добычей.

III
 Во сне был слышен крик. Это был мой крик. Я открыл глаза. И то, что я обнаружил, было нечто, вроде приятной смысловой галлюцинации. Рядом со мной была Она. Моя мечта, - падший с небес ангел.
 Я невольно прикоснулся к кончику её носа. И от этого, она сразу же проснулась, встретив меня своей манящей улыбкой. Она почти моментально приковала моё внимание. К её серебристого цвета волосам и обнажённому под простынёй телу, поначалу, я боялся притронуться. К тому же, она обладала невыносимо нежным (для этих мест) голосом.
 Понимая, что люблю её, и не желаю расстраивать по пустякам, я всё же не сумел удержаться, рассказав ей обо всём, что со мной произошло. Не забыв упомянуть, о своей необычной находке, и о том клоуне, которого довелось мне повстречать на своём пути.
 А путь мой был извилист и долог. Через чёрные канавы, сквозь рвы и овраги, я выбирался на бриллиантовые дороги, преодолевая множество преград.
 – Ты параноик, – прошептала она мне в ответ. – Но почему, ты находишься рядом со мной, так близко, на расстоянии поцелуя. Зачем, говоришь мне свои странные слова, от которых моё тело покрывается инеем? Зачем ты пугаешь меня своим загадочным выражением лица? - Разве ты не догадываешься, что тем самым травмируешь меня?
 – Прости, что травмировал тебя, моя любимая. Просто по мне пропустили ток, – ответил я, выражая глубочайшее негодование по поводу всего случившегося со мной за последнее время. Разыгрывая немую сцену.
 – Ток? – удивилась она. Её голос снова изменился, и он мне уже казался чужим.
 – Мне сделали подзарядку эти клоуны, так называемые уроды, – объяснил я, и тут же попытался её успокоить.
 – Значит, тебя хотели отнять у меня? – От испуга у неё задрожал голос, доходя до нижнего предела вибрации.
 Она крепко прижалась к моей груди. Так, что я с трудом мог дышать. Позволяя мне чувствовать свой страх, и желание в эту минуту быть со мной рядом. Она словно задыхалась от волнения. Когда я позволил ей дышать своими лёгкими, целуясь всласть, то услышал её мысли.
 От неожиданности, моё сердце самопроизвольно остановилось, прислушиваясь к её словам. Во мне как будто всё замерло. 
 – Ни куда я тебя не отпущу. Ни кому не отдам. Ты мой. Согрей же меня скорее. Мне так холодно. Я вся дрожу, – шептал её голос. Шипел её голос.
 Она дрожала всё сильней. С каждой секундой её приступ усиливался. В отчаянии, я поспешил отдать ей своё тепло, столько, сколько ей было необходимо, для того, чтобы ни умереть от холода. Но на этот раз, она долго не могла насытиться. Её тело трепетало. Она жадно глотала моё тепло, словно в ней пробудился неистовый зверь. Её лихорадочные движения, постепенно стали напоминать порывы ветра, они были нежнее, чем могут быть разве что волны, лениво касающиеся тебя, и уносящие в своих объятиях в глубокое синее пространство. Там, где любой из нас может найти своё пристанище. Но для этого, нужно вообразить себя неведомым странником. Представить, где находится дно, а где есть бесконечность; нескончаемый поток твоих мыслей. Это поможет ощутить себя бабочкой, находясь в заброшенном на окраине города отеле, в постели с сущим демоном.
 Вскоре, наши тела замерли. И были едва слышны, - тиканье её часиков (ткань времени) и стук моего сердца. Наши души выпорхнули в распахнутое настежь окно. И уже больше никогда не были вместе.
 Моя душа устремилась как можно дальше от этого места. Словно, чувствуя в его стенах подстерегающую её опасность. Нечто такое, с чем бы ни хотелось сталкиваться. От чего, следует держаться как можно дальше. Столь страшные тайны, подобные этой тайне, никому нельзя доверять, даже самому себе, ради собственного же блага. Иначе, ты первым узнаешь, как суждено тебе умереть.
 Но что нужно делать, погружаясь в пустоту? В пустоту, где нет ничего? Ни времени, ни Макдоналдса за углом. Но есть пятый угол.
 Я постарался вновь заснуть. И не думать больше ни о чём.
 Проснувшись в тревожном состоянии, со странным чувством, будто кто-то овладел моими мыслями, я поспешил открыть глаза. Мне казалось, что кто-то, только что стоял возле моей постели, наблюдая за тем, как я извиваюсь в своём замкнутом постельном пространстве.
 Пришлось как можно скорее зажечь свет. Но прежде чем комнату озарило сияние света электрической лампы, мимо прошмыгнула чья-то тень, в образе чёрной кошки. Играя в прятки в слепой темноте. 
 - Это что, какой-нибудь перекрёсток? Нужен только сигнал.
 - Сигнал, – насмешливо отозвалось эхо.    
 Я поднялся с постели. Шатаясь, с трудом переставляя ватные от напряжения ноги, подошёл к окну. В очередной раз, прислушиваясь к незнакомому шуму. Чувство страха становилось всё острей. Резким движением, словно желая отсечь гильотиной чью-то голову, я захлопнул окно.
 Незнакомый шум, исходящий из всех пяти углов комнаты улетучился в тот же миг.
 Моя маленькая девочка! Мой ангел-хранитель. Всё дело в ней. Что случилось с ней?
 Боже мой, как она холодна. Сколько прошло времени, пока я спал?
 Я попытался прижаться к её телу. Но леденящий холод, словно ток, отбросил меня в сторону. Она была холодна настолько, что я уже не мог ей помочь. Подумать только, как она изменилась. Её губы казались мне знакомыми. Но я, верно, сошёл с ума.
 Нет, эта девушка не мой ангел, - повторил я для стен.
 Клоунская улыбка застыла у неё на лице, оставив на ее тонкой, белоснежной коже едва заметную паутину морщинок.
 Сначала, я не мог понять, что в ней так сильно изменилось. Только потом, спустя некоторое время, я понял. - Её часики остановили свой ход. Они перестали тикать.
 Дверь в стене неожиданно распахнулась. По мере того, как я пытался увидеть картину всего, изменяясь во времени и пространстве, я мог спокойно наблюдать явление Мессии. Через распахнутую дверь, освобождая свой разум, расширяя границы мироздания, я мог видеть себя, сидящего на заснеженной обочине дороги, словно на троне, в ожидании настоящего чуда. А в это время, вдалеке, показались три силуэта.
 Я боялся опоздать. Седьмые прохожие были уже очень близко. Настолько, что даже мертвец услышал бы резкий звук их приближающихся шагов. Мне оставалось только взять шкатулку, и аккурат извлечь из неё сердце.
 После того, как я заменил её холодное сердце тем, что хранилось долгие годы в шкатулке, - её часики снова начали тикать! Известно, что загадочные перерывы в тиканье часов, объяснимы утомлением слуха. Но спустя короткое время утомление проходит, и чуткость восстанавливается, тогда можно снова услышать ход часов. Забывая о том, что ВРЕМЯ скоротечно.
 Она была вне опасности. Мой падший ангел. Моя Мечта!
 Седьмые прохожие вернулись для того, чтобы забрать шкатулку в форме сердца с её содержимым. Судя по выражению их лиц, я никак не мог до конца разгадать логической цепочки, согласно которой они: принимают решения; отдают приказы; и выполняют их сами. Будучи одновременно: судьями, присяжными и исполнителями чьих-то желаний; бойцами невидимого фронта; или обычными прохожими, заблудившимися во времени. Были ли они беспристрастны? Или, за что они сражались?
 Но, я был уверен в одном: ни кто из них никогда не сгорит в адском пламени. И не сможет ни кого полюбить. Всё это в обмен на бессмертие. По-моему, неравный обмен. «…» И всё же, для кого-то, покажется важным: красота не смогла спастись в этом хаосе.   
 Оставив на память следы от ковбойских сапог, дым от длинных и уродливых сигар, сквозное отверстие от пули у меня в груди, они провалились в бездонном мраке, что называют: ВРЕМЕНЕМ.
 И на последней странице в своём дневнике, я сделал заключающую краткую запись:
«ПАРАД УРОДОВ: ЗАКРЫТИЕ СЕЗОНА»
 Я лежал неподвижно, тяжело дыша, и с трудом мог шелохнуться. Теперь, я отлично понимаю, что чувствует умирающий рыцарь. Он не чувствует ничего, кроме боли и благодарности. Только нет болей переживающих смерть. Зато, моя малышка будет жить.
 Приближался рассвет. Она медленно уползала. Приоткрыв глаза, я наблюдал, как она это делает. Эта картина сводила меня с ума. Но я молчал и ждал пока она, наконец, скроется.
 Я любил её. Любил чувствовать её холод, отдавая своё тепло. Понимая, что ей этого хватит ненадолго. Любил, не замечая, что она змея. Каждый раз, открывая глаза, я не находил её рядом с собой.
 Змея уползала до наступления утра.
 
Конец



Август 2002г.