REX LUPUS DEUS
НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Настоящая публикация ни в коей мере не является апологией преступного гитлеровского режима, Национал-Социалистической Германской Рабочей партии (НСДАП) и (или) пропагандой справедливо осужденных всем прогрессивным человечеством национал-социалистических, фашистских или иных тоталитарных человеконенавистнических символов, движений, партий, взглядов и идей, антисемитизма или юдофобии, нося исключительно популярно-ознакомительный характер.
ИЗ ИСТОРИИ РИС-О
Оммаж Цзену Гургурову
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
К числу малоизвестных страниц истории Второй мировой (Европейской Гражданской) войны относится участие белых русских добровольцев и бывших советских военнопленных в боевых действиях против советских войск в России в составе добровольческого бельгийского Валлонского легиона германского вермахта, а затем - 5-й штурмовой бригады войск СС "Валлония", приданной 5-й танковой дивизии СС "Викинг". Предыстория этой "одиссеи" белых русских добровольцев датируется началом 30-х гг. ХХ века, когда на базе организованной в марте 1930 г. Военно-Учебной Группы Русской Дворянской молодежи, по инициативе уполномоченного Кружка Дворянской Молодежи при Союзе Русских Дворян в Бельгийском королевстве А. А. Арианова фон Арна (соратника-руководителя русской монархической организации РИС-О, о которой подробнее пойдет речь далее), была сформирована Русская Стрелковая генерала Врангеля Дружина.
Деятельное участие в организации этой Группы принял Председатель Объединения Гвардейской пехоты генерал-лейтенант бывшей Российской Императорской Армии А. П. Архангельский. Согласно приказу Архангельского (возглавившего в 1938 г. Русский Обще-Воинский Союз), командиром Группы был назначен Лейб-гвардии Семеновского полка генерал-майор Миних, а его помощниками - Лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады полковник Левашов (Левашев) и Лейб-гвардии Литовского полка полковник Кондратович. Командиром 1-го отделения стал Лейб-гвардии Финляндского полка полковник Экк (помощник - 10-го Новгородского драгунского полка штаб-ротмистр Иванов, от Общества Галлиполийцев), командиром 2-го отделения - Лейб-гвардии 3-го стрелкового Его Величества полка штабс-капитан Самойлович, командиром 3-го отделения - Лейб-гвардии штабс-капитан Шевченко (помощник - Лейб-гвардии Волынского полка подпоручик Медер). Адъютантом Дружины и исполняющим должность фельдфебеля являлся Лейб-гвардии Санкт-Петербургского полка подпоручик Белявский.
27 апреля 1930 г. был произведен первый сбор группы, переименованной в Русскую Спортивную Дружину. В Дружину (в отличие от ее предшественницы - Военно-Учебной Группы Русской Дворянской Молодежи) принимались все физически здоровые молодые люди русского происхождения (не только из дворян), не являвшиеся советскими подданными, достигшие шестнадцатилетнего возраста, имевшие образование не менее четырех классов среднего учебного заведения, желающие служить в будущей Русской Армии.
После ухода генерала Миниха, Дружиной командовал лично генерал-лейтенант Архангельский, а спустя полтора года командиром Дружины был назначен полковник Левашов. В 1938 году приказом начальника Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) Дружине было присвоено имя генерала Врангеля, что нашло отражение даже в словах строевой песни дружинников, написанной подпоручиком И. Шавровым.
Личный состав Русской Спортивной Дружины в свободное от учебы и работы время проходил боевую подготовку и изучал устав советской Красной армии, с которой готовился воевать в недалеком будущем. Со временем при Дружине были официально открыты военно-училищные курсы для будущих офицеров Русской армии, курсы для подготовки унтер-офицеров, отряд разведчиков и рота егерей. После окончания военно-училищных курсов слушатели сдавали экзамены и производились в офицеры.
Приказом командования Дружины для ношения командирами и преподавателями Дружины, а также их воспитанниками-дружинниками был установлен особый Знак дружинника. Основу знака составлял металлический мальтийский крест, покрытый черной эмалью (в знак траура по генералу барону Петру Николаевичу Врангелю), с серебряным накладным изображением Святого Великомученика и Победоносца Георгия, в виде рыцаря на коне, поражающего копьем дракона (1).
После вторжения германских войск в Бельгию 10 мая 1940 г., полковник Левашов распустил Русскую Спортивную Дружину. Однако часть дружинников приняла участие в вооруженной борьбе с большевизмом в рядах иностранных военных частей.
Ниже мы коснемся участия группы русских белых эмигрантов - соратников бельгийского отдела старейшей, основанной еще в 1929 г. в Брюсселе, монархической организации - Российского Имперского Союза-Ордена (РИС-О), именовавшейся первоначально Российским Имперским Союзом (РИС), в рядах добровольческого Валлонского легиона в военных действиях против советских большевиков на Восточном фронте и начавшегося формирования единственной, по меньшей мере, из известных нам, русской воинской части с открыто монархическими установками и целями, выступившей против большевизма с оружием в руках, под историческим русским девизом "За Веру, Царя и Отечество", и участия этого формирования в боях с советскими войсками под Корсунь-Шевченковским в так называемом Черкасском котле, в котором оказались пять германских дивизий вермахта и Ваффен-СС, окруженные большевицкими войсками в январе-феврале 1944 г.
Немедленно после начала военных действий на Востоке, в Бельгии началось формирование бельгийского добровольческого отряда для участия в борьбе против большевизма в рядах германских войск. Данный отряд создавался по инициативе вождя бельгийского рексистского движения и партии "Христос Царь" (лат.: Кристус Рекс), депутата бельгийского парламента Леона Игнаса Мари Дегреля. Официально в отряд могли вступать лишь коренные бельгийцы (представители франкоязычной валлонской группы населения Бельгийского королевства). Тем не менее, в его рядах оказались более двадцати получивших бельгийское гражданство белых русских эмигрантов из Льежа и Брюсселя, в том числе бывших членов Русской Стрелковой (а позднее - Спортивной) Дружины.
Хотя роль этих белых русских и принято замалчивать, в действительности она была весьма значительной. Один из них, белоэмигрант капитан Г. В. Чехов, бывший офицер Российского Императорского Флота, как мы увидим далее, командовал с 8 августа 1841 г. 3-й ротой Валлонского Легиона, в марте 1942 г. всем Легионом, а затем - его запасным батальоном. Другой, в чине капитана, всю войну командовал в составе Легиона ротой. Будущий соратник-руководитель послевоенного Российского Имперского Союза-Ордена П. И. Сахновский ("воспитанник" Русской Стрелковой Дружины первого набора) служил сначала ротным, а затем батальонным врачом.
Некоторые из белых русских добровольцев, произведенные в разное время в лейтенанты, командовали ротами и взводами. Почти все остальные белые русские дослужились, по крайней мере, до унтер-офицеров или фельдфебелей. Поскольку в Валлонском легионе все говорили только по-французски, то и все приказания отдавались только на французском языке, а все командные должности исполняли не немцы, а сами бельгийские легионеры. При Легионе постоянно находился германский "фербиндунгсштаб", чины которого переводили приказы свыше с немецкого на французский язык, а рапорты и доклады легионеров - с французского языка на немецкий.
Поскольку все служившие в Легионе белые русские эмигранты, как имевшие бельгийское гражданство, являлись бельгийцами, они пользовались решительно всеми правами, не в пример прочим русско-германским формированиям, где командные должности занимали, как правило, рейхсдейчи (немцы из Рейха, т.е. из собственно Германии) или фольксдейчи (этнические немцы из оккупированных германской армией стран), а русские исполняли только вспомогательные роли. Чрезвычайно важную роль играл также тот факт, что почти все русские добровольцы, сражавшиеся на Восточном фронте в составе Валлонского легиона, кроме русского, свободно владели не только французским, но и немецким языком и потому представляли собой весьма ценные кадры (поскольку остальной состав Легиона, состоявший из коренных бельгийцев, относившихся к валлонской языковой группе, говорил только по-французски).
Впоследствии не было недостатка в словах осуждения, высказанных в адрес русских белых добровольцев Сахновского-Дегрелля как советскими авторами (что, в-общем-то, вполне понятно), так и представителями части русской эмиграции. Однако все это произошло уже после окончания войны. А в ее начале среди большинства русских белых эмигрантов господствовали не "оборонческие" и не "совпатриотические", а совсем иные настроения, четче всего сформулированные, пожалуй, выдающимся философом и протагонистом Белой Идеи профессором И.А. Ильиным (покоящимся ныне рядом с генералом А.И. Деникиным в некрополе московского Донского монастыря): "Никакое иноземное нашествие не может быть для Родины хуже, чем власть ленинцев и сталинцев. СССР однозначно не Россия, а враг России". Время все расставило на свои места...
10 марта 1942 г. отбыл из Брюсселя второй эшелон добровольцев Валлонского легиона, который, в составе отдельного батальона под командованием капитана бельгийской королевской армии Георга Якобса, уже находился на Восточном фронте с конца августа 1941 г. В числе добровольцев этого эшелона находились, в частности, отвечавший за ведение агитации граф Л. Комаровский, а также соратники Российского Имперского Союза-Ордена братья Н. И. и П. И. Сахновские ("воспитанники" Русской Стрелковой генерала Врангеля Дружины первого набора). Впоследствии, как мы увидим, именно Н. И. Сахновскому принадлежала инициатива создания в составе 5-й штурмовой бригады СС "Валлония", приданной 5-й танковой дивизии СС "Викинг", наряду с волонтерами из числа проживавших до начала Второй мировой войны в Бельгии и имевших бельгийское гражданство (а точнее - подданство, ведь Бельгия - все-таки не республика, а королевство!) русских белоэмигрантов, русского отряда, сформированного из советских военнопленных, который к середине 1943 года насчитывал, по данным современного русского военного историка Александра Васильевича Окорокова, на книгу которого "Русская эмиграция. 1920-1990" мы в данном случае ссылаемся, более двухсот штыков.
После трехмесячного обучения в казармах запасного батальона в городе Мезериц подкрепление было отправлено на Восточный фронт. Участок фронта, удерживаемый Валлонским легионом, проходил в описываемое время в нескольких верстах от города Славянска. На тот момент легион уже понес в боях довольно тяжелые потери. В частности, в бою с превосходящими силами противника (пятьсот валлонских добровольцев с одним единственным танком против двух советских полков общей численностью четыре тысячи штыков при поддержке четырнадцати танков) за деревню Громовая Балка (в которой легион потерял 30% своего личного состава и, в том числе, двадцать из двадцати двух офицеров убитыми и ранеными) геройски погиб русский белоэмигрант полковник Смоленский, имя которого, вследствие проявленного им изумительного мужества, было покрыто в Легионе неувядаемой славой. За этот бой тридцать два валлонских легионера (в том числе капитан Г. В. Чехов) были награждены Железным крестом. Бой под Громовой Балкой наглядно продемонстрировал германскому командованию не только стойкость бойцов легиона, но и несоответствие его командира - капитана бельгийской королевской армии Пьера Паули - занимаемой должности. Вместо Паули командиром Валлонского легиона был назначен капитан Г. В. Чехов. Этой был первый случай на Восточном фронте, когда должность командира иностранного добровольческого батальона занял русский белоэмигрант. Прослужив в новой должности несколько месяцев и повышенный в чине до майора, Г. В. Чехов затем добровольно сложил с себя командование и был назначен командиром запасного батальона. Чехова сменил в должности офицер бельгийской королевской армии старший лейтенант (обер-лейтенант) Люсьен Липперт (Липпер), о котором еще пойдет речь далее.
Вскоре после прибытия на Восточный фронт пополнения из Брюсселя началось генеральное наступление германских войск на Кавказ, куда легионеры и дошли форсированным маршем, делая по сорок километров в день, к началу осени 1942 г.
Следует заметить, что уже по пути на фронт добровольческий эшелон встречал многочисленные транспорты советских военнопленных, отправлявшиеся в Германию. Условия, в которых находились русские военнопленные, были исключительно тяжелыми. Безвыходно запертые в вагонах-теплушках, зачастую лишенные продовольствия и воды, многие из них были обречены на смерть в пути от голода, холода и жажды. Увиденное вызывало огромное возмущение не только среди русских добровольцев Валлонского легиона, но и среди "природных" бельгийцев, которые обычно, вместе с русскими "белогвардейцами" выскакивали из вагонов и спешили передать военнопленным все, что было возможно, несмотря на протесты и угрозы охраны. В этих условиях русскими добровольцами был подан первый рапорт по начальству с указанием на всю ошибочность подобных действий германских военных властей.
Вскоре после подачи рапорта Н. И. Сахновского вызвали к начальнику германского "фербиндунгсштаба" при Валлонском легионе, который, естественно, играл чрезвычайно большую роль в судьбах Легиона и его личного состава. В штабе Н. И. Сахновского, совершенно справедливо указавшего в своем рапорте на самоубийственный для Третьего рейха характер подобного обращения с русскими военнопленными, очень внимательно выслушали и объяснили, что далеко не всегда эти факты можно поставить в вину германскому командованию, поскольку молниеносно наступающая германская армия вынуждена, прежде всего, кормить своих собственных солдат, а продовольствия в Германии не хватает. При этих обстоятельствах немцы взяли в плен сразу 200 000 человек! Что с ними делать? Откуда взять продовольствие? Вот почему командование вынуждено давать военнопленным только минимум самого необходимого. Фактически же жизнь военнопленных часто зависела исключительно от командира транспорта. Если это был порядочный человек, то действительно можно было продержаться на этом "минимуме". Если же попадался прохвост, то предназначенный для поддержания жизни военнопленных "минимум" не доходил по назначению, и пленные умирали от голода.
С началом генерального наступления германской армии на Кавказ на сторону немцев продолжали переходить десятки тысяч. Германские фронтовые командиры уже прекрасно знали, что, если русских военнопленных отправят в тыл, то почти все они погибнут в пути от голода и лишений. Поэтому обычно их немедленно распускали по домам или же предлагали им остаться при взявшей их в плен германской части в качестве вспомогательных отрядов "хиви" ("хильфсвиллиге", то есть "добровольных помощников", которых немцы обычно именовали просто "наши Иваны"). Те, чьи дома находились в областях, уже занятых немцами, обычно сразу же отправлялись домой. Те же, кому идти было некуда, присоединялись к немцам в качестве вспомогательных отрядов. Поэтому на всем пути легионеров на Кавказ они встречали толпы распущенных немцами по домам военнопленных, которые шли по домам и, естественно, чем только могли, им помогали.
Валлонский легион пользовался как среди немцев, так и среди русских уважением и особой симпатией. Мягкость (в сравнении с немцами) характера бельгийцев была причиной особенно хороших, и даже сердечных, отношений с чинами сформированного при легионе русского вспомогательного отряда из военнопленных, а присутствие в составе легиона русских добровольцев-белоэмигрантов предоставляло еще большие возможности в плане расширения взаимопонимания с местным населением.
Долгое время в ходе наступления не происходило никаких боев. Германские войска продвигались отдельными колоннами, оставляя у себя в тылу многочисленные советские военные части. До тех пор, пока местное население сочувствовало немцам, ожидая от них освобождения от большевизма, от этих частей не исходило для немцев никакой опасности. Когда же положение изменилось, они, конечно, сыграли свою роль.
Необходимо заметить, что форсированный темп наступления сказывался и на физическом состоянии германских войск и, в том числе, валлонских легионеров. Об этом свидетельствует следующий эпизод из военных мемуаров Н. И. Сахновского, написанных им уже после окончания "Европейской Гражданской войны".
"Однажды, уже пройдя Армавир, я стоял возле повозки, груженой аппаратами службы связи, когда произошла какая-то маленькая перестрелка и залетевшая пуля попала в ухо рядом со мной стоявшей лошади. Лошадь прыгнула в сторону, и колеса повозки прошли по моей правой ступне, разломав кости. Идти дальше я уже не мог, а потому был эвакуирован. Чтобы дать пример степени утомления и истощения германских войск от этого бесконечного наступления форсированным маршем, интересно отметить, что меня взвесили перед погрузкой на аэроплан, и что вместе с моим пакетом я весил 54 кг при росте метр и 82 см. Я был в прямом смысле слова "кожа и кости" и вряд ли мог выдержать напряжение горных боев со свежими большевицкими частями".
После показавшегося Н. И. Сахновскому "бесконечно длинным" (поскольку на самолете его доставили только до Таганрога) пути эвакуации и последующего лечения в военном госпитале германского города Эльбинг, он, получив свой первый с начала войны отпуск, посетил Париж и Брюссель. Там его поразило, что "совпатриотические настроения уже цвели махровым цветом в эмиграции", что привело его к нескольким резким столкновениям с некоторыми соотечественниками, все более "розовевшими" и даже "красневшими", как раки в кипятке, по мере того, как чаша весов военной фортуны начинала склоняться в пользу стран-союзниц антигитлеровской коалиции. Тем не менее, в общем, русское эмигрантское сообщество встретило фронтовика хорошо, и, после нескольких прочитанных им докладов и обсуждения положения с соратниками по РИС-О, Сахновский начал принимать меры, способствующие, по его мнению, более полному и планомерному использованию возможностей, открывавшихся для русского национального возрождения благодаря присутствию белых русских в рядах Валлонского легиона на Восточном фронте.
Принятые решения сводились к необходимости положить начало вооруженной борьбе против большевизма силами самих русских людей, на свой страх и риск, не считаясь с точками зрения Верховного германского командования и розенберговского "Остминистериума", под открытым лозунгом: "За Веру, Царя и Отечество!" в тылу у большевиков. Для "первого толчка" планировалось, на начальном этапе борьбы, использовать возможности Валлонского легиона, не упуская ни одного представляющегося к тому удобного случая.
При полной поддержке и сочувствии соратников бельгийского отдела Российского Имперского Союза-Ордена, работавших под руководством соратника-руководителя Н. Н. Воейкова, Н. И. Сахновскому удалось получить и взять с собой на фронт крупную партию изданной в эмиграции пропагандистской литературы, открыток с фотографиями частей Русской армии генерала барона П. Н. Врангеля после ее эвакуации с Крымского полуострова в 1920 г. под общим заглавием "Русская Армия на Чужбине", различные агитационные материалы РИС-О, а также несколько тысяч специально заказанных, при содействии православного священника протоиерея отца Александра Шабашева (духовника белого Русского добровольческого отряда, принимавшего под Российским Имперским флагом участие в Испанской гражданской войне 1936-1939 гг. на стороне националистов генерала Франсиско Франко и насчитывавшего в своих рядах немало членов РИС-О) православных крестов с надписью "Сим Победиши!". Германские военные власти никаких препятствий Сахновскому не чинили.
Тем временем на Кавказе закончился период беспрепятственного наступления германских войск, буквально "пожиравших гигантские пустые пространства", и разгорелись настоящие боевые действия. Период тяжелых боев, в свою очередь, завершился отступлением - теперь уже немцев и их союзников. Советские части, остававшиеся в тылу германского расположения и сидевшие тихо, пока германское наступление продолжалось, с изменением обстановки начали проявлять активность и превратились в банды партизан. Валлонский легион был эвакуирован воздушным путем, причем валлоны ухитрились взять с собой на самолеты всех добровольцев своего русского вспомогательного отряда из военнопленных и даже часть местного населения, опасавшегося репрессий советских карательных органов, следовавших по пятам за наступающими частями Красной армии и нещадно "каравших изменников" из числа местного населения.
Жертвами беспощадных репрессий на освобожденных советскими войсками территориях, наряду с чинами вспомогательной полиции и местной самообороны, становились такие "пособники немецких оккупантов", как врачи, продолжавшие лечить людей в условиях оккупации, учителя, продолжавшие учить в школах детей, владельцы и продавцы магазинов, продолжавшие продавать населению необходимые для жизни товары, хозяева, повара и официанты столовых, ресторанов и кафе; крестьяне, продолжавшие, причем не обязательно в качестве "единоличников"! - пахать землю, засевать поля, растить хлеб, собирать урожай, разводить скот и птицу - при желании, список можно было бы продолжать до бесконечности (а также члены семей и родственники "предателей"). Поэтому не удивительно, что за отступавшими германскими войсками всегда тянулись бесконечные колонны местного населения, спасавшегося бегством от "освободителей".
Как бы то ни было, по возвращении Н. И. Сахновского из отпуска в Мезериц, туда вскоре прибыл с фронта и весь Валлонский легион, в составе которого, наряду с "бельгийцами русского происхождения", было более ста человек уцелевших в боях русских добровольцев из числа советских военнопленных, перешедших на сторону немцев в ходе Кавказской кампании 1942 г.
Как раз в это время германское командование решило перевести все иностранные добровольческие части в состав Ваффен-СС. До этого момента Валлонский легион являлся частью германской армии - Вермахта. Теперь же легионеров погрузили в вагоны и отправили в лагерь Ваффен-СС Вильдфлеккен (а не "Вильфрекен", как иногда ошибочно пишут и думают!) для переформирования значительно разросшегося численно легиона в эсэсовскую часть, носившую первоначально наименование 5-й штурмовой бригады СС "Валлония" (5. СС-Штурмбригаде "Валлониен"). При этом возникло осложнение с переводом в состав Ваффен-СС легионеров из числа бывших советских военнопленных. Эту категорию "валлонских добровольцев" немцы-эсэсовцы переводить в состав элитных Ваффен-СС и снабжать эсэсовской формой совершенно не желали. В конце концов, приложив, по выражению Н. И. Сахновского, "неимоверные усилия", командованию Легиона все-таки удалось сохранить в его составе сорок бывших советских военнопленных. К сожалению, эсэсовские "расологи" выбрали их не по моральным качествам и не по политическим взглядам, а исключительно на основании возраста, физической подготовки и "арийской внешности".
Глубокой осенью 1943 г. валлонская штурмовая бригада СС прибыла на фронт, проходивший в описываемое время уже по Днепру. Большевики только что взяли Киев. Валлоны были выгружены в Корсунь-Шевченковском и расквартированы в селах Байбузы и Мошны на реке Ольшанке. Отныне их бригада входила в состав 5-й танковой дивизии СС "Викинг", развернутой в сторону Корсуня. Кроме русских добровольцев, в составе дивизии служили также тысяча триста украинских добровольцев Ваффен-СС. Сосредоточив под Корсунем свои силы, сжатые в "бронированный кулак", немцы намеревались мощным ударом прорваться в тыл большевиков и уничтожить советскую группировку, занявшую Киев.
По воспоминаниям Н. И. Сахновского, все окрестные леса были заполнены красными партизанами, с которыми то и дело происходили мелкие стычки и перестрелки, но настоящих боев не было. Для пресечения партизанщины немцы планировали эвакуировать все мужское население. Это население, в силу всем понятных причин (естественно, не имевших ничего общего с симпатиями к коммунизму), старалось уклониться от принудительного выселения в "стратегические деревни" (используя гораздо более поздний американский термин времен "грязной войны" США во Вьетнаме - да простит нам уважаемый читатель этот анахронизм, но аналогия напрашивается сама собой!), что только усиливало позиции партизан. К изумлению Сахновского, решительно повсюду, куда только ни приходил "Легион" (так он, по старой памяти, продолжал именовать в своих мемуарах валлонских добровольцев даже после их вхождения в состав дивизии СС "Викинг"), "мы заставали на постах старост деревень и начальников местной полиции - совершенно определенных коммунистов".
Немцы почему-то считали, что если у крестьянина хорошая хата, то он и есть самый толковый и домовитый хозяин, крепкий мужик (упуская при этом из виду, что хорошая хата в СССР может быть только у местного активиста-большевика). Эти коммунисты, при помощи немецкой же силы, гнали и давили настоящих антикоммунистов и снабжали всем необходимым партизан. Переводчиками у немцев, во всяком случае, на юге России, как правило, служили активисты-украинцы из Галиции. Они ненавидели местное "кацапское" население, а население их совершенно не понимало, так как пресловутая "рiдна мова", на которой они говорили, была искусственно, нарочито очищена от всех обычных русских слов и выражений. Изобретенная Альфредом Розенбергом "со товарищи" пресловутая "восточная политика" проводилась немецкими оккупационными властями с "чисто германской тупостью, несмотря на катастрофические результаты".
По всем указанным выше причинам, каждый "белый" русский эмигрант, попадавший в составе германских войск на фронт, являлся подлинной находкой, как для самих немцев, так и для всего местного русского населения. Ведь только при посредстве "белых" русских эмигрантов можно было добиться хоть какого-то порядка и логики. Там, где валлонские добровольцы задерживались хотя бы на некоторое время, местные назначенные немцами "власти предержащие" вскоре оказывались повешенными или расстрелянными за сотрудничество с большевицким подпольем и партизанами, немецкие коменданты - по возможности заменены русскими, в результате чего мирное население начинало чувствовать себя совершенно иначе. Немедленно после прибытия валлонской бригады в Байбузы и Мошны комендантом села Байбузы был назначен Н. И. Сахновский.
Первой заботой капитана Сахновского было, по возможности, спасти местное население от запланированной немецкими военными властями насильственной эвакуации. С целью ограждения жителей от этой угрозы им выдавалось соответствующее удостоверение с печатью Комендатуры, согласно которому такой-то (имярек), эвакуации и аресту за хождение ночью не подлежал, как состоящий на службе в Комендатуре. Помимо удостоверения, на рукав означенного сотрудника Комендатуры нашивался белый ромб с аналогичной печатью. Очень скоро не только местные байбузские крестьяне, но и жители соседних сел и деревень стали собираться в Байбузы. Чтобы дать им всем работу, комендант распорядился открыть швейную и сапожную мастерскую, мельницу, мастерскую по выделке веревок (которых очень не хватало), кожевенный цех, мастерскую по изготовлению ведер, и т.д.
Сахновский объяснил населению, что все это необходимо, поскольку иначе ему не удастся оправдать свои действия перед начальством. В скором времени местное население, получив убежище и защиту и, наконец, спокойно вздохнувшее в условиях хотя бы относительного спокойствия за завтрашний день, уже в изобилии снабжало расквартированную в Мошнах и Байбузах бригаду яйцами, птицей, молоком - словом, теми самыми пресловутыми "млеком, курками и яйками", без которых не может успешно воевать ни одна армия в мире. Но самое главное - красные партизаны совершенно перестали беспокоить валлонское расположение!
Наступивший момент показался Сахновскому благоприятным для начала претворения задуманного в Брюсселе с соратниками по РИС-О в жизнь. Он попросил аудиенции у упоминавшегося выше командира бригады, штурмбаннфюрера СС Люсьена Липперта ("прекраснейшего и честнейшего" кадрового офицера бельгийской королевской армии, недавно вступившего в командование 5-й Валлонской штурмовой бригадой) и доложил ему, что хотел бы получить свободу действий в смысле дозволения ему приступить к формированию русской добровольческой дивизии для борьбы против большевиков. Штурмбаннфюрер Липперт ответил, что одобрение или отклонение подобных проектов выходят за рамки его компетенции, но он охотно поддержит всякое предложение Сахновского в этом направлении, поскольку совершенно уверен, что если нем принять мер такого порядка, война будет, безусловно, проиграна Германией и ее союзниками.
Через день после разговора Сахновский получил приказ вновь явиться к командиру бригады, у которого застал начальника германского фербиндунгсштаба оберштурмбаннфюрера СС Вегенера и командира всей дивизии "Викинг" - группенфюрера СС и генерал-лейтенанта Ваффен-СС Гилле.
Липперт говорил по-немецки (хотя и неважно), и потому весь разговор Сахновского с высоким эсэсовским начальством шел на немецком языке, не прибегая к услугам переводчика. Сахновскому было предложено подробно изложить свои соображения. Столь исключительный момент следовало использовать полностью, поскольку генерал-лейтенант Герберт Гилле, командовавший не только дивизией "Викинг", но и всем IV танковым корпусом СС, был не каким-то незначительным "винтиком" германской военной машины, а очень крупной величиной, слово которого в условиях фронтовой обстановки являлось не просто веским, а носило характер непреложного закона. В сочувствии штурмбаннфюрера Липперта и оберштурмбаннфюрера Вегенера Н. И. Сахновский уже нисколько не сомневался, поскольку самый факт, что они решились потревожить из-за его проекта важное начальство, говорил сам за себя.
Доклад Сахновского сводился к следующему. Следовало незамедлительно:
1)приступить к формированию русской добровольческой дивизии при 5-й танковой дивизии СС "Викинг";
2)предоставить этой русской добровольческой дивизии абсолютную свободу действий и право сражаться за свой собственный идеал;
3)вооружить дивизию из обильных запасов захваченного у большевиков оружия, имевшихся у дивизии "Викинг";
4)предоставить русским эмигрантам-добровольцам (естественно, на основании строгого отбора) возможность пополнить эту дивизию (причем, с целью усыпить чрезмерную "бдительность" слишком подозрительных германских военных властей - не напрямую, а через 5-ю штурмовую бригаду СС "Валлония"), объявив во Франции и в Бельгии соответствующий призыв вступать в валлонскую бригаду СС;
5)перевести некоторое число офицеров из состава Русского корпуса в Сербии, сначала в валлонскую бригаду СС, а затем командирами в новую русскую добровольческую дивизию.
По мнению Н. И. Сахновского, представлялось возможным в течение двух месяцев создать таким путем базу совершенно нового русского национального движения, которому германские командование должно было предоставить свободу действий на российской территории. Как убеждал Сахновский командира дивизии "Викинг": "Само по себе подобное движение начаться не может, но затем все пойдет своим собственным путем. Если этого не сделать теперь же, пока мы на Днепре, то, пожалуй, будет поздно".
"Население за Вами не пойдет, и добровольцев из Европы Вам тоже достать уже не удастся", - ответил Сахновскому внимательно выслушавший его доклад группенфюрер Гилле.
"Но почему бы не попробовать?" - возразил Сахновский. - Если правы Вы, господин генерал, то, конечно, вся эта затея - напрасный труд. Но если прав я, то можно еще спасти и Россию, и Германию, и даже весь мир от надвигающегося коммунизма. Дайте мне "динстрейзе" (служебную командировку - В.А.) в Берлин! Я там переговорю, с кем надо, вернусь сюда через две недели, и тогда посмотрим, как к нашему призыву отнесется население. На первых порах у нас будет рота, затем батальон, полк и дивизия".
"А русский взвод Валлонской бригады?" - поинтересовался группенфюрер.
Этот заданный генералом Гилле вопрос был очень неприятен Сахновскому (знавшему, что во взводе не все благополучно), но он не мог говорить об этом открыто. Поэтому Сахновский предпочел ограничиться следующим ответом:
"Если командование согласно, то его можно тоже перевести в новое формирование, но я на этот взвод не рассчитываю".
"А почему?" - поинтересовался Гилле.
"А потому", - ответил Сахновский, прямо глядя в глаза эсэсовскому генералу, "что при его формировании упустили очень важную вещь - не сказали добровольцам, что они будут сражаться не за Европу, а за Веру, Царя и Отечество, что совсем не модно и то же!".
После этих слов Сахновского наступило долгое молчание, нарушенное, наконец, группенфюрером. Твердо посмотрев в глаза Сахновскому, командир дивизии "Викинг" сказал ему: "Завтра утром Вы едете в "динстрейзе" в Берлин. По возвращении явитесь к командиру бригады с докладом. Помните, что весь этот разговор абсолютно секретен, так как я беру на себя ответственность, брать которую на себя не имею права. Даже наши друзья и помощники ничего не должны знать о наших действительных планах. Если Вы, при существующих условиях, сумеете осуществить этот план, то я буду счастлив принять в нем участие. С нашей стороны Вам обеспечена полная поддержка".
С точки зрения Сахновского, его служебная командировка в Берлин имела своей единственной целью выяснить, кто из антикоммунистически настроенных русских генералов смог бы, в случае успешного претворения плана в жизнь, возглавить начинаемое дело. Сам он считал это вопросом крайней важности. "Если это будет решительно, политически мыслящий, преданный монархической идее вождь, то уже это одно может обеспечить конечную победу. Наоборот, какой-либо "аполитично-непредрешенческий" слизняк с демократически-гнилым мозгом - конечно, провалит решительно всякое начинание".
"Найти такого генерала в нашем эмигрантском болоте - дело нелегкое", и Сахновский решил об этом посоветоваться со своим давним хорошим знакомым полковником Хаусманом, монархистом до мозга костей (подобно ему самому). По воспоминаниям Сахновского, полковник Хаусман ответил ему примерно следующее:
"Такого генерала, как Вы хотите, у нас нет. Если бы он был, то Вы его знали бы. Есть много очень порядочных и хороших людей, но они уже не генералы. Они отучились приказывать нужным тоном, да и не знают, что приказывать. Поэтому лучше всего, при возникновении такого народного движения, в которое может, при удаче, вылиться Ваше начинание, назначить командиров из местных сил или специально отобранной эмигрантской молодежи. Отсутствие чисто военного образования никакого значения не имеет, а взаимное чувство доверия гораздо важнее. Немцы оказали нам услугу, не пустив эмигрантов на фронт, а то они там такую толстовщину поразвели бы, что самым заядлым республиканцам и в голову не придет. Вы сами говорите, что со взводом неблагополучно, а командует им эмигрант. Почему? Да потому, что он болен РОВС-овской закваской, совершенно не применимой при политической борьбе, а здравого политического мышления, по-видимому, не имеет. В этом все дело".
Н. И. Сахновский возвращался на фронт под Корсунь я тяжелым сердцем. Но в то же время он не мог не согласиться с Хаусманом, что русская белая эмиграция оказалась морально совершенно не готовой к участию в важных событиях; что из-за глупейших гуманитарных соображений о каких-то туманных "народных правах" она дождется поголовного уничтожения большевиками этого самого народа, столь горячо любимого ею - на словах!; что тысячи, а может быть, и десятки тысяч "белоэмигрантов" могли бы быть на фронте против коммунистов, если бы действительно хотели этого, а они только распускают слюни о "защите исконной русской территории от внешнего врага", воображая, что немцы смогут победить и подчинить себе Россию! Между тем, немцам собственными силами России никогда не победить, а вот душевное гниение действительно может привести к исчезновению с лица земли когда-то великого Русского народа. Но эмигранты, как в каком-то ослеплении, все еще не могли об этом задуматься.
Наряду с основной целью своей командировки, Н. И. Сахновский 23 июня 1943 г. выступил с докладом на вечере "Европа, Русский народ и СССР" в брюссельском Дворце спорта в присутствии упоминавшегося выше лидера бельгийской партии "Рекс" Леона Дегреля, профессора Ростовского университета С. В. Гротова, генерал-майора Русской Освободительной армии Ф. И. Трухина, протопресвитера Александра Шабашева и других видных деятелей Русского Освободительного движения. Вечер был организован бельгийскими "рексистами" и Управлением по делам русской эмиграции в Бельгии.
Вернувшись (вместе с сотней новобранцев, среди которых были и русские) на фронт, Сахновский, разумеется, не стал посвящать штурмбаннфюрера Липперта во все детали своих мыслей, ограничившись кратким докладом, что русские офицеры для новой дивизии найдутся, и что настало время выяснить настроения местного населения.
На следующий день он созвал сход представителей крестьян в помещении комендатуры, сказав им приблизительно следующее:
"Все вы прекрасно видите разницу между большевиками, немцами и нашей валлонской частью. Не мне - русскому белому эмигранту - объяснять вам, живущим все эти годы тут, что такое большевизм и колхозы. Не мне, носящему германскую военную форму, также объяснять вам, что такое немцы - вы их видите здесь вот уже два года. Вы напрасно их теперь ненавидите, так же, как напрасно ожидали, что они почему-то должны спасти вас от большевиков. Пора понять, что немцы служат не России, а Германии. Они защищают свою родину, и нам это должно быть понятно. Но нас-то, русских, прежде всего должна волновать и интересовать судьба нашей Родины, нашего народа. Так вот, для того, чтобы наша Родина была счастливой и могучей, чтобы мы, русские, могли жить свободно и хорошо - нам необходима русская национальная государственная власть, достаточно сильная, чтобы защищать Правду.
Правда, то есть то, что для нашего русского народа является действительно Правдой - есть то, чему учит нас наша Православная Церковь. Но для утверждения этой Правды нам нужна Национальная Государственная Власть, и властью этой, нашей, родной по крови, может быть только Русский Царь, а не интернациональный сброд, сидящий теперь в Кремле. Только подлецы могут говорить противное. Но мы, простые русские люди, загнаны в угол. Со всех сторон наше тело рвут злобные псы. Мы не в силах сражаться сразу со всеми. Поэтому надо бить врагов по очереди. 30 лет уже преступная шайка правит нами, а мы не в силах свернуть ей шею. Вот почему для меня вопрос вполне ясен. Я думаю, с немцами мы можем договориться, так как они одни не могут нас разбить. Им придется или договориться с нами, или проиграть войну. А вот с большевиками мы можем справиться, только воспользовавшись этой войной. Партизаны, заполняющие леса, должны были бы повернуть оружие против большевиков и подумать о завтрашнем дне. Иначе придется чесать затылки.
Во всяком случае, ясно одно: наша валлонская часть не останется стоять тут до бесконечности. Нас сменят или немцы, или большевики. Вы знаете и тех, и других. Поэтому я предлагаю желающим теперь же записаться в новый добровольческий отряд, который будет создан при бельгийской бригаде. Сначала это будет отдельная вспомогательная рота, вооруженная оружием, взятым у большевиков. Мы примем участие в боях против большевиков, сначала в этой (надетой на Сахновском германской офицерской - В.А.) форме, но при первой же возможности начнем сражаться сами по себе. Заранее говорю вам, что наша цель - свергнуть большевизм и дать России русскую национальную власть - Русского Православного Царя".
В ту же ночь на квартиру к Сахновскому пришли три крестьянина и, качая головами, высказали опасение, что его непременно убьют - если не большевик, то немцы. Он ответил им, что немцы его не убьют, раз не убили до сих пор, хотя он всегда говорил и писал им то же самое, что сказал днем в комендатуре. Что же касается большевиков, то он действительно сражается против них, как против главных и самых опасных врагов России и русского народа, так что они, конечно, могут его убить - но на то и война. Побеседовав с Сахновским на разные темы, крестьяне спросили его, не желает ли он встретиться и побеседовать с командиром одного из местных партизанских отрядов.
Николай Иванович ответил, что сам к партизанскому командиру не пойдет (иначе немцы могут действительно счесть его изменником), но что к нему для беседы всегда может придти кто угодно, ибо он, Сахновский, уверен, что само население, в случае надобности, сможет его защитить. Этот знаменательный разговор открывал огромные возможности. Ведь если партизанские отряды, состоявшие из местных крестьян, трепетавших при одной мысли о возможности возвращения красных, стали бы массами вливаться в задуманное Сахновским, с одобрения Липперта и Гилле, русское освободительное движение, то большевизм, по его глубочайшему убеждению, грозил бы неминуемый конец. Дело в том, что, с учетом розенберговской "восточной политики", большинство партизан, происходивших из крестьян, вовсе не было идейными коммунистами и "совпатриотами" .
Описываемые события происходили на Рождество 1943 г. На фронте продолжалось затишье. В комендатуре Н. И. Сахновского постоянно толпились приходившие к нему крестьяне, с которыми комендант совершенно откровенно и просто беседовал на самые разные темы. Вскоре в его списке добровольцев значилось уже более двухсот человек, так что вполне можно было начинать формирование русской национальной части. Но Сахновский, по некоторым соображениям, считал переход к решительным действиям преждевременным. Ведь ему было прекрасно известно о взятии большевиками Черкасс. Советские части зашли в тыл дивизии "Викинг", другие соединения Красной армии продвинулись из района Киева, так что германская группировка оказалась в глубоком "мешке". Предстояла эвакуация, и Сахновскому не хотелось, безо всякой пользы для дела, губить большую массу доверившихся ему русских людей. Обсудив этот вопрос с начальством, он решил, что все те из записавшихся русских добровольцев, которые действительно добровольно уйдут с валлонами в момент эвакуации, составят впоследствии ядро будущей русской дивизии, но что принуждать к этому он никого не будет.
Задуманное Н. И. Сахновским движение он решил назвать "Российским Народным Ополчением (РНО)". Собрав в своей комендатуре добровольцев, показавшихся ему наиболее заслуживающими доверия, он поделился с ними своими соображениями. Добровольцы полностью одобрили его решение (тем не менее, сам факт, что он счел нужным с ними посоветоваться, был им, безусловно, лестен и приятен).
На этом совещании Сахновский объявил, что эмблемой и отличительным знаком Ополчения будет русский Православный Крест с надписью "Сим Победиши", который каждый доброволец должен будет вышить на груди, напротив сердца. Высота креста должна была равняться десяти сантиметрам, а надпись "Сим Победиши" - проходить по большой перекладине.
Впоследствии, уже в начале 90-х гг. ХХ века, этот крест русских белых добровольцев-монархистов Н. И. Сахновского вошел, в качестве составного элемента, в эмблему крупнейшей "легитимистской" монархической организации, созданной в 1991 г. уже не в эмиграции, а на Русской земле, и единственной из всех русских монархических организаций вошедшей в "Европейскую Монархическую Ассоциацию" - "Российского (позднее - Русского) Христианско-Монархического Союза (Р.Х.М.С.)".(3) Но это так, к слову...
Как и в частях Российской Императорской Армии, в "Российском Народном Ополчении" был предусмотрен штат военного духовенства и должно было проводиться Богослужение. Каждое Богослужение должно было заканчиваться пением молитвы "Спаси Господи люди Твоя, и благослови достояние Твое! Победы Благоверному Государю Великому Князю Владимиру Кирилловичу на сопротивные даруя и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство".
В глазах монархиста-"легитимиста" Сахновского - "кирилловца", да вдобавок к тому еще и "имперца" (соратника РИС-О), Его Императорское Высочество Государь Великий Князь Владимир Кириллович Романов, сын кузена Императора Николая II - Великого Князя Кирилла Владимировича, провозглашенного в эмиграции Российским Императором (в изгнании) под именем Кирилла I, и Местоблюститель Российского Императорского Престола, являлся единственным законным претендентом и главой Российской империи, после ее восстановления. Поэтому Сахновский подробно рассказывал своим добровольцам о жизни Владимира Кирилловича. Относительно знамен Российского Народного Ополчения Н. И. Сахновский объявил со всей категоричностью и определенностью, что они будут украшены Православными Крестами и древним русским девизом "За Веру, Царя и Отечество!", поскольку конечной целью борьбы РНО является восстановление Православного Русского Царства и коронование Православного Русского Царя - Благоверного Государя Владимира Кирилловича. Как писал позднее сам Н. И. Сахновский в своих военных мемуарах:
"С самых первых шагов я решил не допускать никакой двойственности и никакой неясности. Только твердо зная, за что борешься, можно придти к желанной цели".
Сравнительно недавно по российскому телевидению был показан документальный фильм под названием "Призраки Дома Романовых". В нем впервые (в российских средствах массовой информации) было показано, как Глава "кирилловского" (легитимистского) крыла в русском (в описываемое время - естественно, "белоэмигрантском") монархическом движении - Его Императорское Высочество Государь (Е.И.В.Г.) Великий Князь Владимир Кириллович, Местоблюститель Российского Императорского Престола) - в конце "Европейской Гражданской войны" 1939-1945 гг., в составе остатков другого русского вооруженного формирования, сражавшегося на стороне Германии - 1-й Русской Национальной Армии (РНА) под командованием офицера Лейб-Гвардии Финляндского полка Российской Императорской Армии и ветерана белой Северо-Западной армии, генерал-майора германского вермахта Бориса Алексеевича Смысловского, известного также под псевдонимами "Артур Хольмстон" и "фон Регенау" (4) - нашел убежище на территории крошечного нейтрального государства - Великого Княжества Лихтенштейн, отказавшегося выдать русских "белых" (в числе которых был, между прочим, и Борис Софронович Коверда, застреливший в 1927 г. в Варшаве большевицкого палача, участника убийства Царской Семьи в 1918 г. в Екатеринбурге и советского полпреда в "панской" Польше Войкова) союзникам по антигитлеровской коалиции.
В посвященном этому эпизоду франко-швейцарском художественном фильме "Ветер с Востока", в общем точно воспроизводящим события, Великий князь Владимир Кириллович вообще не фигурирует (хотя из книги русского историка-эмигранта Николая Дмитриевича Толстого-Милославского "Жертвы Ялты" и из других источников точно известно, что лихтенштейнские пограничники в 1945 г. прекратили огонь по солдатам генерала Смысловского только после того, как водитель автомобиля Великого Князя крикнул им: "Не стреляйте, с нами наследник Российского Императорского Престола!").
Интереснее другое. В своем интервью авторам российского телевизионного фильма "Призраки Дома Романовых" другой русский эмигрант, проживающий в Лихтенштейне барон Эдуард Владимирович Фальц-Фейн, хорошо знавший Владимира Кирилловича, рассказал о том, что специальным распоряжением Адольфа Гитлера Великому Князю была выделена личная охрана, как наследнику и местоблюстителю престола Российской империи. Вероятно, не случайно, Сталин в своем обращении к советскому народу в связи с германским вторжением в СССР подчеркивал, что немецко-фашистские захватчики вторглись в нашу страну, чтобы восстановить власть царя, помещиков и капиталистов (поставив при этом царя на первом месте). Это же утверждение Сталина слово в слово повторялось в послевоенном издании "Краткого курса истории ВКП(б)". Да и Владимир Солоухин в своей книге "Последняя ступень" говорит устами одного из героев - фотографа Кирилла Буренина (весьма напоминающего во всех отношениях художника Илью Глазунова) почти то же самое. На вопрос Солоухина: "А если бы немцы завоевали нашу страну, что бы они с ней сделали?", Буренин отвечает: "Они бы, вероятно, восстановили династию (Романовых - В.А.). Посадили бы на трона наследника, который сейчас живет в Испании (Великого князя Владимира Кирилловича - В.А.), потомка Дома Романовых. Конечно, он был бы зависим от Берлина в какой-то степени. Может быть, на первых порах и в большой степени. Ну, как теперь зависят от Москвы (СССР - В.А.) Живков и Герек, Гусак и Кадар (коммунистические лидеры Болгарии и Польши, Чехословакии и Венгрии - В.А.). Как зависели от Берлина в какой-то степени венгерский Хорти, румынский Антонеску, норвежский Квислинг, французский Петен" (5).
Когда барон Э. В. Фальц-Фейн встретил Наследника Российского Престола весной 1945 г. в Лихтенштейне, на Великом Князе, по словам барона, "уже не было германской военной формы, потому что носить ее в описываемое время было для него уже небезопасно". Значит, до весны 1945 г. Владимир Кириллович носил германскую военную форму и не считал это предосудительным! Кстати говоря, Великий Князь сохранил свою непримиримость к коммунизму и к СССР и после окончания Второй мировой войны. В 1952 г. Владимир Кириллович опубликовал в журнале "Часовой" свое известное "Обращение к Свободному Мiру", в котором подчеркнул, что внутренние перемены в России невозможны "без применения силы... без внешней вооруженной помощи" ("Обращение Главы Роccийcкого Императорcкого Дома Великого Князя Владимира Кирилловича к Cвободному Мiру" // "Чаcовой". Брюccель. 1952. № 318)...Интересно, известно ли об этом сегодняшним "штатным" предводителям "легитимистского" крыла современного российского монархического движения, вроде г-на К. К. Немировича-Данченко, на полном серьезе "советующего" соратникам (совсем как в "советское" время!) "не трогать" памятники Ленина и других большевицких "идолищ поганых", оскверняющим по сей день русскую землю, ибо эти идолы, дескать, "служат великому делу объединения народов России"? Эти призывы, раздающиеся из "монархического" лагеря, весьма напоминают завывания красных и "розовых" кликуш, грудью становящихся на защиту подобных "идолищ" под лозунгом: "Мы с памятниками не воюем"! Зато "молодая поросль" большевицких "красных дьяволят" вовсю "воюет с памятниками" (естественно, не Ленину, Свердлову и прочим вредным насекомым, бегавшим еще не так давно по телу многострадальной нашей Родины, а совсем наоборот, борцам с большевизмом), методично оскверняя и уничтожая их с применением самых варварских средств - начиная от клея, масляной краски, мертвых голубей и прочей падали и кончая взрывчаткой, кувалдой и бандитским обрезом. Старый большевицкий принцип: "Нам вас можно (поскольку вы - реакционеры, обломки империи, прах и тлен старого мира), а вам нас - нельзя (поскольку мы - молодые штурманы будущей бури и строители самого прогрессивного и справедливого общества на земле)!" Но это так, к слову...
Готовясь к принесению присяги - процедуры, совершенно необходимой для официального принятия добровольческим отрядом вида воинской части - Н. И. Сахновский распорядился об обмундировании добровольцев в гимнастерки и высокие сапоги русского образца. Он объявил им о предстоящем на днях выступлении и о том, что во время похода Ополчение будет разбито на отделения, взводы и роты, что в его состав, возможно, будут откомандированы русские добровольцы, служащие в валлонской штурмовой бригаде со времен переброски Валлонского легиона на Восточный фронт, но что командирами отделений будут назначены, вероятно, те из местных крестьян, кто зарекомендовал себя наилучшим образом. Официальное же формирование произойдет позже, в зависимости от разрешений и указаний теперешнего начальства Сахновского (на уровне штурмовой бригады "Валлония" и дивизии "Викинг"), без помощи которых Ополчение не сможет встать на ноги и потому должно будет с ним считаться.
Так обстояло дело с единственной откровенно монархической воинской частью в составе Ваффен-СС - Российским Народным Ополчением - в январе 1944 г., когда неожиданно грянула катастрофа, уничтожившая без следа все созданное с таким терпением и трудом, в тот самый момент, когда, казалось, перед РНО открывались столь широкие возможности.
После жестоких рождественских морозов внезапно сильно потеплело. Затем наступила полная оттепель и сошел весь снег. Размякшая земля обратилась в невероятнейшую, совершенно непролазную грязь, по которой ни конно-гужевой транспорт, ни, тем более, автомобили или пушки, передвигаться уже не могли. С реки Ольшанки сошел весь лед. Находившиеся в тылу дивизии "Викинг" большевицкие части - пехота и кавалерия - молниеносным ударом захватили и уничтожили дивизионные склады бензина и артиллерийских боеприпасов (которые, впрочем, транспортная колонна "викингов" все равно не могла уже никуда подвезти или перевезти!). Не только "Викинг", но все пять германских дивизий оказались в глубоком, полном окружении, не имея возможности использовать свои танки и мощную артиллерию, сила огня которых оказались сведенными на нет уничтожением боеприпасов и горючего.
Положение "викингов" дополнительно усугублялось хлынувшим с зимнего неба проливным дождем. Было пятнадцать градусов тепла - и все это в начале января месяца!
Большевики, конечно, не преминули воспользоваться столь удачным моментом, но предварительно сделали германскому командованию предложение о сдаче. Их предложение было отвергнуто. Тогда советские самолеты разбросали над германским расположением листовки на немецком, французском и русском языках, в которых был напечатан план местности с точно указанным расположением германских дивизий и с призывом окруженным сдаваться в индивидуальном порядке в трехдневный срок. В противном случае красные грозились всех перебить и пленных вообще не брать.
Почти никто не последовал этому призыву. Основная масса окруженных безусловно решила сражаться до конца.
Утром 4-го числа добровольцы РНО получили приказ перевести весь свой обоз в село Деренковец, где должна была сосредоточиться вся 5-я штурмовая бригада "Валлония", которой предстояло составить арьергард отступающей войсковой группировки. К этому времени оттепель прекратилась. Стало заметно холодать. Через час-полтора пошел сильный снег, сменившийся к вечеру настоящим снежным бураном - при двадцати градусах (но теперь уже не тепла, а мороза!). Никто не представлял себе такой стремительной перемены погоды - от пятнадцати градусов выше нуля, оттепели и распутицы, всего через пару часов - к суровой по-зимнему вьюге! - и потому почти все теплые вещи были выброшены отступающими, как ненужный балласт. Теперь им пришлось горько пожалеть о своей непредусмотрительности, но делать было нечего. Тонкие мундиры буквально на глазах обрастали ледяной коркой, руки костенели. Вот в каких условиях колонна "викингов" двинулась в свой последний путь, имея в своем составе 200 бойцов РНО, для которых их первый поход стал поистине "Ледяным" (как для немногих ветеранов Белого движения, несших службу в рядах Валлонской бригады СС - далекий Первый Кубанский поход в феврале 1918 г.)!
Недавно сформированная русская монархическая часть была вооружена только легким оружием - автоматами, винтовками и несколькими ручными пулеметами; имелись на вооружении и ручные гранаты. Лишь германская военная форма самого Н. И. Сахновского указывала на принадлежность подразделения к немецким войскам. Когда распахивались шинели добровольцев, были видны вышитые на груди напротив сердца Православные Кресты Российского Народного Ополчения, которому было предназначено судьбой истечь кровью, не успев встать на ноги.
Часа два колонна шла без особых инцидентов, как вдруг неожиданно взвившаяся в небо ракета осветила цепи шедшей прямо на бойцов РНО большевицкой пехоты. Рота Сахновского бегом пошла в атаку. Очень скоро все перемешалось - перед глазами возникали какие-то тени, со всех сторон рвались ручные гранаты, разрывы которых заглушали выстрели, крики и шум...Никто не помнил точно, сколько длился этот бой...Все, как в тумане, инстинктивно старались держаться группой, и видели, как тают их ряды. Уже потом, вырвавшись из окружения, Сахновский увидел, какие чудовищные потери вверенной ему части пришлось понести в этом первом и последнем рукопашном бою.
После того началось истребление окруженных путем авиационных налетов и непрерывных артиллерийских обстрелов, продолжавшихся более двух недель...
В боях с советскими войсками в ходе Корсунь-Шевченковской операции погибла большая часть добровольцев Русского Народного Ополчения. Вырвалась из окружения лишь небольшая часть. Остальные, как писал историограф, идеолог и духовник РИС-О протоиерей Лев Лебедев, "навечно остались лежать на российской земле с девизом "За Веру, Царя и Отечество" в сердце и с вышитым против него на рубахе православным крестом". Вышедшим из окружения белым ополченцам удалось соединиться с уцелевшими частями штурмовой бригады "Валлония" в селе Деренковец. За проявленное мужество русские ополченцы были зачислены в состав Ваффен-СС и вскоре приняли участие в боях за населенные пункты Теклино и Новые Буды. В ходе этих боев валлоны, стремившиеся выйти из нового окружения, в очередной раз оказались на грани поголовного истребления, от которого их спасли уцелевшие танки дивизии СС "Викинг". Потери Валлонского легиона были тяжелейшими (из двух тысяч легионеров осталось в живых всего шестьсот тридцать два). В числе павших были командир взвода оберштурмфюрер войск СС Р. В. Завадский, оберштурмфюрер войск СС Н. Камский и другие члены РИС-О. Уцелевшие русские добровольцы были выведены с фронта вместе остатками 5-й штурмовой бригады "Валлония", и отправлены в Бельгию. После торжественного парада в Брюсселе русская рота была расформирована, а ее волонтерам предоставлена полная свобода действий. Часть русских добровольцев осталась служить в составе 28-й добровольческой гренадерской дивизии СС "Валлония" (сформированной на базе бывшей 5-й штурмовой бригады СС "Валлония") до самого конца войны, остальные демобилизовались.
После короткого отпуска все добровольцы, желавшие продолжать службу, были доставлены в учебный лагерь Вильдфлеккен на доукомплектование.
В конце лета 1944 г., когда части дивизии СС "Валлония" под командованием Леона Дегрелля (сменившего убитого в бою в Корсунь-Шевченковском "котле" Люсьена Липперта) принимали участие в боях под Ревелем (Таллином), в ее рядах служили более ста русских добровольцев. Большинство из них составляли белоэмигранты, отбором и привлечением которых занимались члены РИС-О.
В дивизии СС "Валлония" продолжал служить, к примеру, сам Н. И. Сахновский. В январе 1945 г. он развернул кампанию по добровольному призыву русских эмигрантов и военнопленных в состав истребительного соединения (Ягдфербанда) войск СС. Русские добровольцы СС были подчинены легендарному "королю диверсий" Отто Скорцени, приняв, в частности, активное участие в операции "Панцерфауст" ("Бронированный кулак"), в ходе которой в 1944 г. были ликвидированы последствия изменнических действий регента Венгрии адмирала Миклоша Хорти фон Надьбаньо и предотвращен преждевременный выход венгерского союзника из войны.
В конце 1944 - начале 1945 г. части дивизии СС "Валлония" участвовали в обороне последних "бастионов Третьего рейха", в том числе - в боях за Берлин. При этом чины РИС-О сражались, главным образом, в рядах 69-го и 70го полков СС. 70-м полком в описываемое время командовал упоминавшийся нами выше член РИС-О штурмбаннфюрер войск СС Г. В. Чехов. Так, после взятия Красной армией г. Данцига (Гданьска) в советский плен попал пятнадцатилетний доброволец 69-го полка СС рядовой Турчанинов, член РИС-О и сын штабс-капитана Русской Армии Турчанинова (находившегося в годы Второй Мировой на германской службе). На допросе русский юноша держался необычайно мужественно и был расстрелян органами советской контрразведки СМЕРШ ("Смерть шпионам и диверсантам").
Здесь конец и Господу нашему слава!
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) Окороков А. Знаки русской эмиграции (1920-1990), Венгрия, 2005, - с. 121.
(2) Слова из песни Белой армии "С Иртыша, Кубани, Дона...", которую белогвардейцы пели на известный мотив "Дроздовского марша" ("Из Румынии походом шел Дроздовский славный полк..."); большевики "скоммуниздили" этот мотив для своей собственной песни "По долинам, по загорьям (или: и по взгорьям) шла дивизия вперед".
(3) Р.Х.М.С. просуществовал, в качестве единой организации, 10 лет, пока, в результате раскольнической деятельности А. Н. Закатова и А. В. Виноградова, не распался на три организации:
1."Русский Христианско-Монархический Союз" во главе с Генеральным Секретарем В. В. Акуновым,
2."Российский Христианско-Монархический Союз" во главе с Ю. М. Глазовым и
3. одноименную группировку А. В. Виноградова.
Две последние группировки в 2001 г. на Съезде Русского Монархического Движения (РМД) в г. Костроме вошли в состав РМД, в то время как "Русский Христианско-Монархический Союз", возглавляемый с 2003 г. К. Канаевым, продолжает существовать по сей день (наряду с отколовшейся от него одноименной, но совершенно автономной и фактические перешедшей на "антилегитимистские" позиции группировкой, возглавляемой Н. Лукьяновым и выступающей за утверждение на Российском Императорском Престоле немецкого родственника Романовых - Великого герцога Константина Ольденбургского).
(4) Борис Алексеевич Смысловский (псевдоним Артур Хольмстон, в историографии чаще всего упоминается как Хольмстон-Смысловский) (3 декабря 1897, Териоки, Великое княжество Финляндское, Российская империя — 5 сентября 1988, Вадуц, Лихтенштейн) — белый эмигрант, монархист-"легитимист" ("кирилловец"), сотрудничал с германскими национал-социалистами во время Второй мировой войны, к концу войны командовал 1-й Русской Национальной Армией в составе германского вермахта, сформированной на территории Германии из русских эмигрантов и советских военнопленных.
Б.А. Смысловский, по некоторым сведениям, происходил из дворянского рода еврейского происхождения: его прадед Павел Яковлевич Смысловский (ок. 1806 — ?) был уроженцем Слуцка "из крещёных евреев". Борис Смысловский был старшим из семи детей подполковника Алексея Смысловского (1874—1935) и Елены Малаховой (1875—1968), дочери командира Гвардейского корпуса генерала от кавалерии Николая Николаевича Малахова.
Б.А. Смысловский окончил 1-й Московский Императрицы Екатерины Второй кадетский корпус вице-фельдфебелем. Окончил Михайловское артиллерийское училище в чине портупей-юнкера и поступил на службу в лейб-гвардии 3-ю артиллерийскую бригаду.
Офицер Российской Императорской Армии, дослужившийся до чина капитана, Б.А. Смысловский сражался с большевиками в рядах белой Северо-Западной армии (СЗА) генерала от инфантерии Н.Н. Юденича. После Гражданской войны был интернирован в Польше, откуда эмигрировал в Германию.
Поступил на службу в германскую армию. С 1928 по 1932 г. учился на Высших курсах при Военном ведомстве (Академии Генерального штаба) рейхсвера.
Во время Второй мировой войны Б.А. Смысловский принял активное участие в формировании русских добровольческих частей, занимая должность начальника "Зондерштаба (Особого штаба) Р (Россия)" и командующего "Зеленой армией особого назначения" (Gruene Armee zur besonderen Verfuegung). Считал, что немцы могут способствовать восстановлению России: "Победа Германских армий должна привести нас в Москву и постепенно передать власть в наши руки. Немцам, даже после частичного разгрома советской России, долго придется воевать против англо-саксонского мира. Время будет работать в нашу пользу, и им будет не до нас. Наше значение, как союзника, будет возрастать, и мы получим полную свободу политического действия".
Смысловский никогда не сотрудничал с генералом А. А. Власовым, поскольку не разделял ни его взгляды, ни его план действий, однако трижды лично встречался с Власовым по заданию немецкого Генерального штаба.
В конце 1943 г. Смысловский отказался подписать Смоленское воззвание Русского комитета Власова. Вскоре он был обвинён немцами в поддержке антикоммунистической и антинемецкой подпольной польской Армии Крайовой (АК), русской антикоммунистической (но находившейся в сложных отношениях с немцами) организации Народно-Трудовой Союз (НТС), а также антикоммунистической и антинемецкой Украинской Повстанческой Армии (УПА). Кроме того, в вину Смысловскому был поставлен отказ выдать германской тайной государственной полиции (гестапо) посетившего его штаб полковника УПА, главу "Полесской Сечи" и командующего Украинской Народно-Революционной Армией (враждебной коммунистам и украинским националистам-бандеровцам из ОУН, но периодически конфликтовавшей и с немцами) Тараса Дмитриевича Бульбу-Боровца ("атамана Тараса Бульбу"). Смысловский был арестован, его дивизия ("Зеленая армия особого назначения") расформирована немцами. В результате немцы лишились поступавшего от Смысловского потока разведывательной информации. Смысловский полгода находился под следствием. После окончания следствия, начальник "Зондерштаба Р" был полностью реабилитирован и награждён орденом Германского Орла. Исправляя свою ошибку, отдел Генштаба "Иностранные армии Востока" германского вермахта во главе с Р. Геленом предложил Смысловскому вновь возглавить работу в тылу советских войск. Тот поставил перед немецким руководством следующие условия, при выполнении которых согласился занять пост командира дивизии:
1) Увеличение численности русских военно-разведывательных формирований.
2) Официальная санкция политического руководства Третьего рейха на их существование.
3) Предоставление ему всех прав и средств для организации белого антисоветского партизанского движения на территории Советского Союза.
4) Деятельность ограничивается только Восточным фронтом и ведется только против СССР.
Верховное командование германских сухопутных войск (ОКХ) приняло эти условия и сформировало Штаб особого назначения при ОКХ, передав в распоряжение Смысловскому двенадцать русских учебных батальонов.
В 1943 г. Смысловскому был присвоен чин полковника германской армии, что дало ему право игнорировать требование некоторых немецких командиров, чтобы дивизия оставалась просто разведывательной. Его дивизия получила статус строевой и начала принимать непосредственное участие в боях на Восточном фронте против советских войск.
В начале 1945 г. Смысловский, используя свое влияние в немецком Генеральном штабе, добился приказа о передаче 3-й дивизии сформированной под командованием генерала А.А. Власова Русской Освободительной Армии (РОА) под свое командование, чтобы вывести её с Восточного фронта в нейтральный Лихтенштейн. Однако командующий 3-й дивизией РОА генерал М. М. Шаповалов приказ Генштаба о передаче дивизии выполнить отказался.
4 апреля 1945 г., за несколько недель до окончания войны, дивизия Смысловского получила наименование 1-й Русской Национальной Армии, а её командир был произведён в генерал-майоры вермахта.
В конце войны Смысловский вывел свою часть (в составе которой находились Б.. Коверда и Наследник Российского Императорского Престола Великий Князь Владимир Кириллович) в Лихтенштейн, где сдался правительству княжества, которое оставалось независимым и нейтральным государством на протяжении всей Второй мировой войны. Лихтенштейн отказался выдать Смысловского и его подчинённых советским карательным органам и союзникам СССР по антигитлеровской коалиции, мотивируя свой отказ отсутствием юридической силы Ялтинского соглашения на территории Лихтенштейна (как нейтрального государства).
В 1948 г. Б. А. Смысловский переехал в Аргентину, где им и чинам его армии было предоставлено политическое убежище и гражданство. В 1948—1955 гг. о был советником президента Аргентины генерала Хуана-Доминго Перона по борьбе с терроризмом. В 1966—1973 гг. Смысловский был советником Генерального штаба Вооружённых сил ФРГ (бундесвера). Основал в эмиграции Российское Военно-Освободительное Движение имени Генералиссимуса А. В. Суворова ("Суворовский Союз", СС), издававший газету "Суворовец".
В 1966 г. Б. А. Смысловский возвратился в Лихтенштейн, где и умер в 1988 г.
Он был трижды женат.
Первый раз Смысловский женился в Польше (предположительно, в конце 1910-х — начале 1920-х гг.) на Александре Ивановой (1898—1975), уроженке Варшавы, дочери полковника Фёдора Георгиевича (1872—1942) и Зинаиды Сергеевны (урожденной Гавловской; 1879—1942). Развод.
От этого брака родилась дочь Марина (1922, Варшава — 1998, Величка, Краковское воеводство). Её муж — С. Я. Шаронов [1920, хутор Атамановский, Область Войска Донского) — 1959, хутор Атамановский, Волгоградская область)], рядовой РККА, позже — зондерфюрер "Зондерштаба Р"; после фильтрационного лагеря поселился на родине. От это брака — дочь Катаржина (Екатерина Семёновна) Смысловская (род. 1945, Краков).
Около 1937—1938 гг. Б. А. Смысловский женился в Польше же на Евгении Микке (ок. 1900 — 1972). Развод.
Впоследствии он женился в третий раз на Ирине Николаевне Кочанович (v. Kotschanowitz; 1911, Варшава — 2000, Вадуц).
Сочинения Б.А. Смысловского:
Auf magischen Wegen: der Osteldzug (Philosophie des Krieges). Buenos Aires, 1948 (на немецком языке);
La guerra Nazi-Soviеtica; cоmo se perdiо y cоmo se ganо. Buenos Aires, 1948 (на испанском языке).
В 2011 году в московском издательстве "Вече" на русском языке вышло собрание сочинений Б. А. Хольмстона-Смысловского в одном томе под названием "Первая Русская Национальная Армия против СССР. Война и политика."
ID 7350766ISBN978-5-9533-6155-2; 2011).
Б. А. Смысловский имел следующие боевые награды:
1) Орден Святой Анны IV степени с надписью "За храбрость" ("клюква");
2) Орден Святого Станислава III степени с мечами и бантом;
3) Орден Святой Анны III степени с мечами и бантом;
4) Орден Святого Владимира IV степени с мечами и бантом;
5) Орден Германского Орла.
(5) Владимир Солоухин. "Последняя ступень". М., Русскiй Мiръ 1997, стр. 339.
ПРИЛОЖЕНИЯ
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
ИЗ дневника русского добровольца в Испании (1937 год). Материал любезно предоставлен Марикой Ровановой.
Дневник русского добровольца в Испании. 1937 год.:
"Прибыли в деревню Конти: десятка полтора обветшалых крестьянских домов, в центре церквушка, которую выстроили, видимо, еще во времена царя Гороха. Моросит дождь... Зашли в один из домов, страшная беднота. По-моему, еще хуже, чем у нас, в России. Ночевать решили во дворе (в доме очень спертый воздух). Натянули два куска брезента, прижались друг к другу спинами. Санчес наковырял где-то щепок и развел огонь. Испанцы без кофе не могут, вот и наш — придвинул к импровизированному очагу свой помятый котелок.
Потянуло дымком, и сразу нахлынули воспоминания (так со мной всегда, когда меняю обстановку и перемещаюсь в пространстве): имение отчима под Ливнами, я развожу свой костерок в укромном уголке огромного запущенного парка. Сверху капает дождь, капли стучат по листве, но не могут пробить крону. Я, весь сжавшись, зачарованно смотрю на язычки пламени, пожирающие тонкие ветки и пожелтевшие листья...
Но выпить кофе Санчесу спокойно не дали. Во двор вошел капитан Свинцов. Поставил нашему "отделению" задачу: окопаться на окраине деревни и внимательно следить за возможным подходом красных (так здесь все называют республиканцев и их сторонников).
В нашем "отделении" пять человек — я, поручик Черемушкин, Сергей Иванов (штатский), Санчес и фон Дитрих (немец из Эстонии). Я и Черемушкин прошли смуту в России (я — в составе Корниловского полка, Черемушкин — в рядах армии адмирала Колчака). Фон Дитрих говорит, что воевал у Юденича, но очень сомнительно: стреляет плохо, очень не дисциплинирован и вообще, витает где-то в облаках. Авантюрист, это скорее всего. Об Иванове мало что знаю, говорит, что окончил гимназию в 1917-м, с родителями бежал в Крым, рвался в армию, но отец не отпустил. В ноябре 1920-го ушел на одном из судов в Турцию, жил в Константинополе, где потерял мать и отца (умерли, по его словам, от тифа). Проев последние деньги (продавал семейные жемчуга), смог нелегально пробраться в Болгарию, а оттуда в Прагу, где учился в одном из эмигрантских институтов. В начале 1930-х, уже в Париже, перебивался случайными заработками, но внимательно следил за жизнью соотечественников и мировыми катаклизмами. Сейчас в Испании. Хочет, опять же как сам говорит, проверить себя. Что правда, что нет — кто знает... Санчес — наш единственный испанец, доброволец, его отца — владельца большого поместья — жестоко убили еще в 1935-м, разбушевавшимся крестьянам не давали покоя его земли. Сын спасся, благодаря чистой случайности, что стало с матерью и тремя сестрами, он не знает. (Вновь вспомнил своих соседей по Орловской губернии — Букиных: крестьяне в семнадцатом подняли на вилы отца многочисленного семейства, и тоже — из-за земли. Год спустя дошли сведения, что две дочки-близняшки замерзли зимой 1918-го, сын пошел искать хлеба и пропал, а мать их сошла с ума — ничем не могла помочь своим детям.)
Заняли позицию в тридцати метрах от последнего дома. Вырыли стрелковые ячейки, земля, несмотря на продолжающийся дождь, как камень. Уже вечер. Выставил наблюдателя — Иванова, через два часа его должен сменить Санчес.
Все, иду спать.
2 сентября
С утра вновь дождь. Вдалеке раздается канонада, это артиллерия противника. В десять часов послал Санчеса на командный пункт, быть может, что-то раздобудет поесть. Он вернулся без еды, но вместе со Свинцовым. Тот наорал на меня за то, что я самовольничаю: "Завтрак будет вовремя".
— Во сколько?
Свинцов повернулся и зашагал в деревню, не ответив.
Дожевали последние сухари, запив их холодной водой. Санчес пообещал на обед достать что-либо более существенное ("у моих земляков"). Да, забыл упомянуть, Санчес довольно сносно объясняется по-русски. Говорит, что тяга к языкам. Врет наверно (ох уж мой пессимизм).
Завтрака так и не дождались, но обед все же получили.
Кончаю писать, красные начали обстрел из пулеметов...
Сейчас восемь вечера. Пять часов находились под свинцовым дождем, голову было трудно поднять. У нас потерь нет. Санчес, время от времени, приподнимался в своем окопчике и посылал в сторону противника отборные ругательства. Противоположная сторона отвечала пулеметными очередями. Мы не выпустили ни одной пули. Свинцов больше не появлялся. На ужин какая-то размазня из кукурузы.
Сейчас уже темно. Смотрю в небо и ловлю себя на мысли: зачем я здесь? Почему не в Париже? Когда впервые прочитал в "Последних новостях" (эмигрантское издание, выходившее в Париже; главный редактор — П. Н. Милюков — придерживался умеренно левых взглядов — В. Т.) о военных столкновениях в Испании и о позиции генерала Франко, весь встрепенулся, как после спячки — началось! То, чего мы не смогли сделать под Севастополем, быть может отсюда, из Испании, мы продолжим, и уже не одни. (Вспомнил французов, стоящих на рейде в Севастополе — сытых и наглых, беженки просили взять если не их, то детей на борт и вывести из ада, называемого Россией, а союзники лишь усмехались в ответ и делали вид, что не понимают. Быть может сейчас, после явной угрозы с Востока — из Советской России — они одумались?) Помню разговор с генералом Пеликановым (он служил швейцаром в одном из парижских ресторанов: "Уж лучше умереть с винтовкой руках, отправив на тот свет еще парочку "товарищей", чем сгнить здесь, среди этих мирных ресторанных огней. Я уже стар, а ты, дорогой мой, подумай. Там, — он махнул рукой на запад, — ты был бы более полезен, чем за баранкой своего ободранного такси”). Последнюю ночь перед отъездом провел с Настей, она ласково шептала на ухо: "останься”... Нет.
Дневник русского добровольца в Испании. 1937 год.:
3 сентября
Кажется, начинается. В девять утра приполз Свинцов (хотя красные не стреляли так активно, как вчера). Хорошо хоть догадался приволочь с собой несколько банок мясных консервов и три сотни патронов.
В одиннадцать часов (Свинцова уже не было) красные начали артиллерийский обстрел деревни, снаряды рвались и рядом с нами, и перелетали через наши окопчики. Я считал, дошел до пятидесяти двух, потом плюнул и старался переключиться на воспоминания о Насте. В одиннадцать тридцать раздались пулеметные очереди, еще минута, и стало видно, как от дальних оврагов движется жидкая стрелковая цепь. Противник пошел в атаку. Я отдал команду огня без моего приказа не открывать.
Красные все ближе и ближе, вот уже можно различить отдельные фигуры, противник ведет редкий винтовочный огонь. Он нам не причиняет вреда, по моему, они даже не догадываются, что мы их ждем. Еще ближе, еще... Я отдаю команду: "стрелять на поражение". Наблюдал за Дитрихом и Санчесом, они — ближе, первый бьет почти не целясь, второй тщательно выбирает цели и после каждого выстрела внимательно смотрит — попал или нет. Я берегу патроны, стреляю выборочно, но внимательно слежу за тем, насколько продвинулась цепь. Слева и справа от нас ведут стрельбу другие "отделения".
Противник огня не выдержал, отступил. На поле осталось лежать пять—шесть трупов.
Все, бою конец.
В три часа все началось вновь. Артобстрел, пулеметный дождь, новая атака (в этот раз вражескую пехоту прикрывали бронеавтомобили). Прекрасно видел, как после моего выстрела один из красных "споткнулся" и рухнул на землю. Господи! Прости, очередная смерть на моей совести.
В этот раз красные более настырны, не останавливаются, даже несмотря на усилившийся свинцовый град с нашей стороны. Дитрих, кажется, понял, что он не на прогулке, стреляет редко, тщательно прицеливаясь. Санчес спускает курок еще реже, чем раньше, но все же более результативно.
В нашу сторону бронеавтомобили не идут, они двинулись в сторону соседей. У нас нет орудий. Наши подпускают их как можно ближе и забрасывают грантами. Рискованные ребята. Не знаю, смогу ли так же.
В семнадцать часов противник вновь отступил, отстреливаясь и, видимо, посылая нам проклятья.
С восемнадцати до двадцати часов красные били по нашим позициям из пулеметов и легких орудий, но вреда нам никакого не причиняли.
Все, иду спать, за день перенервничал. Только сейчас почувствовал, насколько голоден, но сил взять котелок в руки нет.
4 сентября
Первым делом поел, всю ночь снилась жареная утка. Противник молчит, мы тоже. Пока небольшая передышка, хочу написать о нашей роте, одной из немногих смешанной по составу.
В роте 53 человека, 34 из них — русские, остальные — испанцы, португальцы и марокканцы (последних пять человек — разведка). Командир — штабс-капитан Владислав Свинцов, несомненно, обстрелянный "воробей" (все же боится за свою жизнь). На вооружении роты винтовки, пистолеты и три пулемета. 90% солдат и офицеров не новички в военном деле, воюют уже почти год, полтора.
Так, кончаю писать, красные, кажется, вновь зашевелились, продолжу вечером.
Десять вечера. Вторая половина дня — просто кошмарная. Атаки противника подобно волнам, накатывались одна за другой. Сегодня и на нашу долю пришлась борьба с бронеавтомобилем. Он двигался впереди пехоты, поливая наши позиции почти беспрестанно. Я пропустил бронечудовище мимо себя и бросил ему в бок свою единственную гранату, справа его угостил Санчес. Автомобиль остановился, попытался вновь сдвинуться с места, но, видимо, мотор после наших гранат поврежден и очень серьезно. Неожиданно открылись люки и из "нутра" вынырнули двое в черных комбинезонах. Мы оказались проворнее, я, почти не целясь, едва приподнявшись в окопчике, выстрелил в одного из танкистов, он скатился вниз. Второй, не ожидав подобной реакции, замешкался, пытался вытащить из кобуры свой револьвер, но тщетно. Его пристрелили Санчес и фон Дитрих. Последний — молодец. Хладнокровно щелкает затвором, зажав в зубах какую-то травинку. Совершенно спокоен.
Но даже потеря двух бронеавтомобилей (второй подбили соседи слева) не остановила противника, пехота упорно шла вперед, не жалея патронов. Мы в долгу не оставались, стреляли, как на полигоне. Летящие в нас пули просто не замечали, по ходу дела перебрасывались словами. Кровь кипела, весь дрожал от возбуждения, ну прямо, как мальчишка. Лишь на расстоянии ста пятидесяти метров противник затормозил и начал неуверенно отступать. Но только после того как наши пули уложили еще с десяток человек, красные бросились в рассыпную. В девятнадцать тридцать (если судить по моим часам) бой прекратился. Мы с 'Дитрихом подобрались к подбитому бронеавтомобилю, обшарили убитых, забрали лишь патроны, личные вещи не тронули (их заберут марокканцы, это уже известно). Поразило лицо "моего" убитого: спокойное, как-будто заснул, совсем молодой парень, лет восемнадцать. Дитрих утверждает, что убитый мной танкист не испанец, скорее всего немец. Я не спорю (вообще не проронил ни одного слова). У нас ходили слухи, что на стороне противника воюют иностранцы (в том числе и наши — русские, Иванов говорил и о советских военнослужащих, и о эмигрантах, принявших сторону красных; я в это мало верю, поверю, когда увижу хотя бы одного собственными глазами).
Неугомонный Санчес, после того как мы с Дитрихом вернулись, сам пошел к подбитой машине и даже залез вовнутрь. Добыл там две бутылки вина, корзинку винограда и банку рыбных консервов. Весьма кстати, ужин вышел на славу.
В девять часов вечера красные вновь активно обстреливали наши окопы из пулеметов, мы ждали ночной атаки, но, видимо, противник так и не рискнул пойти в бой.
Все, спать.
5 сентября
Утром узнал, что противник все же атаковал наши части — на флангах. Но не нашу роту, а соседей, расположившихся в двадцати километрах от нас. Атака была удачной для красных, они сломили сопротивление франкистов (оборону держали недавно мобилизованные крестьяне) и вклинились в наши ряды на два—три километра. Если не удастся их остановить и переломить ситуацию, нам грозят большие неприятности. Красные с нашей стороны не наступают, видимо, ждут известий с флангов. Оттуда доносится ружейно-пулеметная стрельба. Свинцов не появляется вот уже два дня. Мы расстреляли свой боеприпас, и если бы не трофейные патроны, отбивались бы лишь штыками и прикладами.
Приказал подсчитать патроны, по пятьдесят на винтовку, не густо. Еще две гранаты. Всего на пять—десять минут боя. Молю Бога, чтобы красные не активизировались на нашем участке. Тщетно, мои молитвы не услышаны, противник вновь атакует. Я приказал огня не открывать, пока не подойдут вплотную.
Атакуют числом не менее роты, расстояние между наступающими от трех до пяти метров. Воевать научились! Пусть подойдут поближе, ближе, еще, еще, еще...
— Огонь!
Залп из пяти винтовок был удачным: увидел, как упали в пыль четверо, пятый присел, видимо, и его зацепило.
И вновь командую:
— Огонь!
И вновь у противника потери.
Третий залп дать не успели, красные отступают. Их прикрывают два броневика, но огонь нам не опасен, пули уходят выше.
В два часа наконец-то появился Свинцов с двумя бойцами-португальцами. Они доставили обед. Наш капитан сообщил неприятные новости. Противник успешно наступает на флангах, франкисты, неся потери, отступают. Если так дело пойдет, наша рота окажется в мешке. У нас уже есть потери, двое погибших и более десятка раненых, правда — легко.
В три часа дня со стороны противника вновь раздались пулеметные очереди, Свинцов пожелал нам удачи и отправился на позиции соседей.
Теперь в атаку ринулись пять броневиков, за ними шли более сотни пехотинцев, через их голову на наши позиции летели снаряды. Ко мне подполз Черемушкин, я даже забыл о его существовании (он занимал наш крайний фланг, а Иванов — левый). Он сообщил о том, что красные проявляют удивительную активность на его участке. Орудуют лопатами, видимо, готовя позиции для артиллерийских орудий или для танков. Я постарался успокоить Черемушкина, видно было, как он взволнован.
Броневики остановились на расстоянии трехсот метров и бьют, прицельно, по нашим позициям. Санчес пытается бить из винтовки по смотровым щелям, но, по-моему, это пустой трюк. Пехота красных залегла, пыталась окопаться, но тщетно, наши (редкие) выстрелы не позволили им этого сделать. В шестнадцать тридцать приполз один из испанцев, он доставил нам патроны. Вовремя! У нас на винтовку оставалось не более одной обоймы.
В семнадцать сорок пять противник вновь отошел, угостив нас напоследок серией минометных залпов.
"6 сентября
На нашем участке весь день тишина. Противник даже не беспокоит своей пулеметной пальбой. Зато на флангах нашей позиции идет, судя по всему, жестокий бой. У меня такое впечатление, что наше командование навязывает противнику затяжные оборонительные бои, затягивай его, и готовя мощное наступление.
Оставил на позициях Иванова, сам с остальными отошел под прикрытие стен ближайшего из домов деревни. По очереди отдыхали. Черемушкин сбегал на командный пункт, вернулся через полчаса, принес "Возрождение" (эмигрантское издание, выходившее в Париже; редакция придерживалась крайне правых взглядов — В.Т.). Газета недельной давности, но читаем ее от корки до корки. Поражает, что на свете существуют литературные вечера, игра на бирже, юбилеи и прочее. О войне тоже пишут, некто Орехов "корреспондирует с фронта”. Конечно, больше бравады, но близко к правде. Видно, что автор , сторонник генерала Франко.
7 сентября
Все, мы в окружении, в деревне и в ближайших оврагах "заперто" более двух сотен наших солдат. Нам отдан приказ сдать свои позиции разведке роты (пять марокканцев), а самим занять участок на другом конце деревни, в полуразрушенном — без крыши — каменном сарае.
Позицию заняли в два часа дня. Пробили дополнительные бойницы в стене, выходящей на подходы к деревне. У этих трех бойниц расположились я, Санчес и Черемушкин. У дверного проема — Дитрих, у торцевого окна — Иванов. Позиция, надо сказать, не очень удачная, одно попадание снаряда — и все. Но выбирать не приходится. Ждем противника, Свинцов "тасует” наши ряды: португальцы, русские и испанцы : снуют из одного края деревни в другой.
9 сентября
Вчера и сегодня противник молчал вообще, видимо, зализывал раны и готовился к новым боям. Узнал, что во время фланговых атак красных мы потеряли почти батальон пехоты, причем убитыми всего двадцать—тридцать человек, остальные перебежали на сторону противника. Сопротивление оказывали лишь наваррцы, их взвод пал полностью, но противника не пропустил.
У красных потери тоже немалые. Только на нашем прежнем участке я насчитал 7 числа двадцать три трупа. Да три сгоревших бронемашины.
Спокойно пообедали, поспали. Противник не беспокоит.
До самой ночи ни одного выстрела.
10 сентября
Девять часов вечера. Весь день вели бой с красными, которые атаковали нас со всех сторон. У нас первый раненый, в левую руку задело Дитриха. Он остался в строю. Патронов не жалели, но пехоту не подпустили ближе, чем на двести метров.
Так устал, что писать сил нет.
11 сентября
Бои продолжаются. Красным удалось нас потеснить, они выбили наших солдат из всех балок и оврагов, простреливают единственную деревенскую улицу, так что мы передвигаемся только ползком и, как правило, ночью. Рана Дитриха воспалилась, Черемушкин отдал ему свой запас спирта — чуть меньше ста грамм. Но, видимо, уже поздно, начинается гангрена. Иванов страшно похудел и почернел, Санчес считает, что это от перенапряжения и переживаний.
В четырнадцать часов красные предприняли решительную атаку на наши позиции: двигалось до взвода пехоты при поддержке танка и двух бронеавтомобилей. Прицельным огнем мы отсекли пехоту (она залегла), но танк шел вперед, не производя ни единого выстрела. Кто-то тронул меня за плечо. Это Дитрих, у него явно температура, глаза лихорадочно блестят, но правой рукой твердо сжимает свою винтовку.
— Капитан, мне терять уже нечего. Мое время сочтено.
Говорил он почти шепотом, и я с трудом разбирал из-за шума боя его речь.
- Дайте мне гранату, дайте, прошу... Да?
- Я ничего не ответил. Прошу вас, капитан!
Я протянул ему гранату, после секундного размышления достал еще одну (берег ее на крайний случай).
Дитрих благодарно улыбнулся и передал мне винтовку, затем высыпал из кармана с десяток патронов:
— Это все, что у меня осталось, еще три патрона в патроннике.
Больше он не проронил ни слова. Ему было явно не по себе. Подхватив обе гранаты в правую руку, Дитрих ужом прополз по полу сарая к двери, прыжком преодолел простреливаемое пространство и исчез из моего поля зрения. Дозарядив винтовку Дитриха, я внимательно стал наблюдать за полем боя, в первую очередь, за продвижением танка и бронемашин (они отстали от танка и прикрывали залегшую пехоту).
А вот и Дитрих, прижимаясь к земле он полз по направлению к противнику, стараясь быть не замеченным для вражеских стрелков. Двигался он достаточно быстро, вот уже он почти на расстоянии броска гранаты. Но Дитрих не спешил, укрывшись в небольшой воронке от снаряда, он выжидал, когда танк сам подойдет к нему. Судя по всему, красные не замечали этого "гранатометчика”. Танк шел вперед, вот он сравнялся с воронкой, где прятался Дитрих (она оказалась слева от машины). Вот Дитрих приподнялся, оперевшись на левую, израненную руку, взмах правой и сразу же мощный взрыв: граната угодила в моторную часть. Танк и метров пять—десять вокруг него заволокло черным дымом. Что с Дитрихом? В дымных разрывах увидели, как пехота красных ринулась к танку. Мы дружно ударили из винтовок, не целясь. Тут же раздался второй взрыв.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Открытое письмо Губернатору С.-Петербурга о недопустимости восстановления мемориальной доски М. Урицкому
Начальник Санкт-Петербургского отдела Российского Имперского Союза-Ордена Борис Сергеевич Туровский направил открытое письмо Губернатору Санкт-Петербурга Георгию Сергеевичу Полтавченко о недопустимости восстановления мемориальной доски революционеру-террористу М.С. Урицкому.
Пресс-служба С.-Петербургского отдела Российского Имперского Союза-Ордена
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
Губернатору Санкт-Петербурга господину Полтавченко Г.С.
Уважаемый Георгий Сергеевич!
20 июля сего года во многих городских СМИ прошла информация о том, что власти Санкт-Петербурга в Вашем лице обещали в следующем 2013 году восстановить мемориальную доску революционеру-террористу Моисею Урицкому на фасаде доме 9 по 8-й линии Васильевского острова, которая была демонтирована неизвестными 17 июня этого года.
Не давая правовой оценки действиям неизвестных, самовольно демонтировавших мемориальную доску организатору красного террора в Петрограде, можно лишь выразить глубокое сожаление о том, что это было сделано нелегально и по частной инициативе, а не официальным решением городских властей.
Исчезновение мемориальной доски большевистскому палачу, несмотря на истерию, поднятую в СМИ его духовными наследниками, было воспринято положительно многими петербуржцами. Еще один фасад петербургского дома очищен от «исторической кляксы». И была вполне справедливая надежа, что в наше время, когда даже не вполне очевидный намек на пропаганду террора и экстремизма преследуется по закону, власти просто не допустят восстановления мемориальной доски одному из самых кровожадных террористов первой половины двадцатого века. Но надежды оказались тщетны.
И возникают вполне справедливые вопросы: неужели власти Санкт-Петербурга и, в частности, Вы, уважаемый Георгий Сергеевич, разделяете мнение, что террор, развязанный начальником Петроградского ЧК М.С. Урицким был необходим и оправдан? Что тот, по чьим личным приказам расстреливали демонстрации рабочих; подвергали пыткам, а затем убивали офицеров Балтийского флота и членов их семей; были потоплены несколько барж с арестованными офицерами в Финском заливе. Тот, кто сделал практически всех петербуржцев заложниками и безжалостно убивал тысячами без суда и следствия, исходя из классовой и социальной ненависти, достоин того чтобы его имя было увековечено в мемориальных досках и в городской топонимике? Разве Урицкий и ему подобные изверги могут почитаться как выдающиеся государственные деятели?
Восстановление мемориальной доски М. Урицкому будет означать Ваше однозначное "ДА" на все поставленные выше вопросы.
Это станет оскорблением памяти тысяч и тысяч жертв красного террора и плевком в лицо их потомкам, в частности живущим в Санкт-Петербурге. Предвидя стандартный ответ чиновников, что мы должны уважать мнение и чувства тех, кому дороги идеалы революции, возникает еще один вопрос: а почему мнение и чувства тех, для кого террор и репрессии по отношению к десяткам миллионов людей, разрушение храмов и памятников, уничтожение национальных устоев являлось естественным и даже необходимым, более значимо и больше достойно уважения, чем мнение тех, чьи предки стали жертвами этого террора и этих репрессий, тех, для кого жизнь даже одного человека является бесценной, не говоря уже о десятках миллионов, тех для кого наше культурное и духовное наследие, наши государственные устои являются такой же ценностью, как и сама жизнь?
И еще. Те, кто требуют восстановления мемориальной доски Урицкому вольно или невольно толкают власти города на действия, которые могут привести к нежелательным последствиям. Здесь следует привести широко известные слова убийцы Урицкого эсера Леонида Каннегисера, сказанные сразу же после ареста: «Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий не еврей. Он — отщепенец. Я убил его в надежде восстановить доброе имя русских евреев». Поэтому нельзя исключать вариант, что восстановлением мемориальной доски могут воспользоваться экстремистские силы и поднять волну антисемитских настроений среди городского населения, особенно, его молодой и радикально настроенной части. А это в свою очередь может вырасти в межнациональные конфликты. Городские власти могут гарантировать, что этого не произойдет?
В заключение следует еще раз выразить мнение о НЕДОПУСТИМОСТИ восстановления мемориальной доски террористу М.С. Урицкому на фасаде дома 9 по 8-й линии Васильевского острова. Что же до исторической памяти, то, к большому сожалению, о палачах и извергах народ без всяких памятников, досок и прочего помнит значительно дольше, чем о тех, кто верою и правдою служил своему Отечеству и искренне радел о благе народа. Поэтому почитатели Моисея Урицкого могут не беспокоиться, что имя их кумира канет в безвестность: об этом палаче еще долго будут напоминать петербуржцам кости убитых по его приказу жертв, которые время от времени исторгает Петербургская земля.
С уважением,
Туровский Борис Сергеевич,
Начальник С.-Петербургского Отдела
Российского Имперского Союза-Ордена
16 августа 2012 г.
Из истории рис-о
© Copyright: Вольфганг Акунов, 2011
Свидетельство о публикации №211041701325
Свидетельство о публикации №211041701325
Рецензии
Тусен такк за статью герр Вольфганг! Я читал её ещё в вашей книге о 5-ой дивизии.
Кстати, с праздником вас!
Евгений Боболович 24.04.2011 07:40 • Заявить о нарушении
Кстати, с праздником вас!
Евгений Боболович 24.04.2011 07:40 • Заявить о нарушении