Боль

ВАЛЕНТИНА МАЙДУРОВА 2 - http://www.proza.ru/avtor/valentina2242

ТРЕТЬЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ «ТАКОЙ УЖ ЭТОТ МИР» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВСМ «ВЕЛИКИЙ СТРАННИК – МОЛОДЫМ»



        Что-то заставило меня повернуть голову направо. Ширма. Протянула руку, раздвинула полоски  цветного материала. Там, на такой же деревянной подставке  лежала женщина. Было в ее облике что-то неживое.
          – Наверное, умерла? – Пронеслась мысль. Тихонько позвала:
          – Сестра! Сестра! – Подошла невысокого роста  в белом халате женщина.
         – Чего тебе? – Наклонилась ко мне.
         – Эта женщина, за ширмой, умерла? Или живая? – прошептала я.
        Медсестра наклонилась к женщине и быстро выбежала из комнаты. Я успокоено закрыла глаза.  Устала от диалога. С облегчением подумала:
        – Ну, вот, успела. Успела еще одной душе помочь. – Опять раздвинула шторки на ширме и дотронулась до соседки. Она была еще теплая, но уже оцепенели мышцы, не  слышно было дыхания.
         В это время в комнату вошли шесть человек. Трое из них были в белых халатах, а трое в зеленых. Они окружили женщину, о чем-то пошептались, и один из них сказал:
         – Ну, что ж давайте попробуем, несите утюжки.
         – Разряд! Еще разряд! Надо не так. Давай ты пробуй.
         – Разряд! Еще разряд! Передай следующему!
         – Разряд! Еще разряд!
         – Она же умерла!  Что же они ее мучают – С ужасом подумала я.
         – Ну, что, потренировались? Хватит. Медсестра, откуда эта баба?  Из Красногорки? Ладно, деревенская, никто ее  искать и рассматривать не будет. Увозите.
        Шесть пар рук выкатили  деревянную подставку в коридор. Закрылись двери. Тишина. Боль. Невыносимая боль. В груди.
        – Сестра! Сестра! – кричала я, но понимала, что это только мои мысли.
        Подошла медсестра: – Что случилось?  Больно? Сейчас сделаю укольчик.
         – Нет! Нет! Куда увезли эту женщину, из Красногорки? Она умерла? Что с нею сделали практиканты? – Укол. Провал.
        Утро. Открываю глаза. Лежу в той же комнате, но понимаю, что это больничная палата. Медсестра быстрыми движениями складывает бумаги на столе. Поправляет капельницы у больных, лежащих вдоль стены.
        – Подзываю медсестру. – Где вчерашняя больная?
        – Ее перевели в другую палату. Не волнуйтесь. Спите. Вам необходим длительный отдых. –  Укол. Провал.

Я буду жить

        Палата. Пять коек. Я лежу на кровати. Рядом  на табурете дочь, то ли дремлет, то ли спит сидя. Стоны. Храп. Вздохи. Ойканья.
          – Где я? Что случилось?  – Зову дочь. – Лариса, а та женщина, умерла? Ты знаешь, ее убили практиканты. Ты скажи врачу.
          – Нет! Никто не умер. Ты бредила. В реанимации  тебе было очень плохо. Тебя спасли. Сейчас ты в палате. Все хорошо.
         Очень долго меня убеждал весь медицинский персонал отделения, что никто из Красногорки не умирал. Это мне привиделось, когда меня реанимировали. Что сейчас я вне опасности.
         Боль потихоньку возвращалась. Болел правый бок. Жгло огнем область желудка. Мешали – трубка в носу, две с правого бока и  три сверху, одна внизу.
         –  Как ежик. – Подумала  я. И от очередного укола опять провалилась в спасительное беспамятство.
         Каждое пробуждение было праздником. У меня ничего не болело. Я лежала в одной и той же позе.  Почти все время спала.  Просыпалась от колющей боли, уходящей под кожу иглы.  Рук не чувствовала от шести-восьмичасовых капельниц.   От бесконечных уколов  они были в желто-фиолетовых разводах.
          На седьмой-восьмой день почувствовала, что буду жить. И с этого дня чувство праздника не покидало меня. Хотелось петь, улыбаться, шутить, появилась говорливость, любопытство и чувство сопереживания к боли других женщин.
          У меня ничего не болело, но настораживала неподвижность и все увеличивающаяся слабость. Из ежика я превратилась в обычную больную с тремя трубками. Вот сняли нижнюю, остались две. Я попросила дочь проводить меня в туалет.
          – Нет! Врач запретил тебе подниматься. – Остановила мои попытки встать с кровати моя дочь. Но я упрямо пыталась встать и уговорила ее довести меня до туалетной комнаты.
          Дойти, мы туда дошли, а там закружилась голова и я, потеряв на несколько минут сознание, упала на оперированный бок.  В палату меня еле довели, и больше я не пыталась вставать. Но меня начало  мучить чувство голода. От желания что-нибудь съесть или хотя бы выпить воды, я буквально теряла сознание.
 На следующее утро при обходе врача выяснилось, что все восемь дней мне  не давали в капельницах глюкозу (забыли  включить в «рацион» моего питания). Я потеряла около десяти кг массы тела и немудрено – не пить и не есть в общей сложности около десяти дней. Подключили  и глюкозу. Жить стало веселей.
         К нам в палату поселили женщину с  приступом панкреатита. Она ужом вертелась в кровати от боли, материлась вначале  шепотом, затем вполголоса, а затем от ее матов  проснулись все в палате.
          – В чем дело, Юля? Вызвать врача?
          – Нет, курить хочу, а врач запретил. – Нервно  ответила она.
          – Ну, если невтерпеж, выйди и покури.
          – У меня нет сигарет! И никто уже не дает. Говорят, самим не хватает.
          – Тогда потерпи до утра. Твои придут и принесут. Они же знают, что ты куришь?!
        –  У меня никого нет. Только квартирантка. Но она уехала на неделю.
        – А ты брось курить.
        – Заодно и материться. – Присоединилась ко мне вторая соседка по палате, Раиса.
        – Я столько раз бросала. – Со вздохом ответила Юля. – Но это выше моих сил, да и работаю я в таком месте, где все матерятся, курят, выпивают.
       – Так,  с  этой минуты ты не материшься и не куришь. Посмотри на себя. Красивая женщина, молодая, а рот откроешь и сапожником несет. Сразу возникает неприязнь к тебе. Давай договоримся: ты не материшься, получаешь сигареты. Бросаешь курить – получаешь от нас подарок.
       Юля, молодая женщина тридцати пяти лет со странной и печальной судьбой. Крупная, высокая, она производила приятное впечатление. Милое лицо портило отсутствие зубов,  постоянно  накрашенные  яркой  помадой  губы  и очень короткая  неаккуратная стрижка.
          По ее рассказу почти до двадцати лет жила с отцом. Мать умерла. Училась в техникуме, занималась толканием ядра. Отец умер внезапно. Техникум окончить не смогла. Бросила спорт. Пошла работать. Один мужчина, второй. Одна рюмка, вторая. Один прогул, второй. И покатилась Юлина жизнь, как перекати поле в ветреную погоду.
             Перемежая свою речь витиеватыми матами, рассказала, что сейчас работает в троллейбусном парке кондуктором на первом маршруте. В больницу попала по пьяни:  раздавили с подругой бутылочку под хороший шмат сала, а у нее сахарный диабет и панкреатит замучил. Попросила занять три рубля. Сбегать домой взять себе необходимые гигиенические принадлежности. Одолжила и думала: – пропьет или вернется в норме?
           Приподнимаюсь. Смотрю по сторонам. Справа лежит Аннушка. Так называемая законная "жена-рабыня" московского олигарха из Бендер. Ее скоро выпишут, и она с двумя малышами уедет в далекую Москву. Тяжелая операция позади, сложная жизнь впереди. Сколько еще выдержит эта девочка? Кухня, уборка, … корова, … сегодня будут гости, наведи порядок в доме.  С жалостью думаю: – Таково счастье большинства  сельских девочек. Домработницы в золотой клетке.
          Слева – Валентина. Инженер. Большая умница. Нищая «телом». Дома лежит парализованная дочь. Здесь – она. Острый панкреатит. Операция. Сразу сказала нам, что платить не будет. Нечем. Ей 76 год. Стоит на толчке (вещевой рынок), чтобы подработать дочери на лекарства. Без «подарка» – нет ухода. Мимо ее койки проходят как мимо пустого места. Процедуры – только по крайней необходимости. На восьмой день ее выписали. А кому она нужна?! Инженером, ведущим, на большом предприятии она была в молодости, да забыла вовремя  умереть. Унизительные просьбы обезболить, унизительные слезы непреходящей боли, съедающей человеческий облик сильной в молодости женщины. Сжальтесь, сжальтесь и убейте ее или помогите. Не могу смотреть на эти слезы. Матерь божия, укрой ее покрывалом своим. Верни хоть на минуту ощущение покоя от боли.
– А-а-а! Не клюйте меня! Больно, больно! Скорее, прогоните ворон. – Выползаю из кошмарного сна. Все спят. Надо мной склонилось милое лицо дежурной медсестры:
          – Сейчас, сделаю укольчик. Все пройдет. –  Провал. Утро.
          Привезли бабулю с острым приступом холецистита. Успокоившись после обезболивающего, бабулю заинтересовал жизненный вопрос. – Сколько и кому платить?
          – Определенной таксы нет, бабуля! Но хирургу до ста зеленых, за наркоз – двадцать, медсестрам  – от пяти до пятнадцати. Можно – больше. Меньше тоже можно. Можно вообще не платить, но …
           Кто-то из больных подначил бабулю: – А Вы спросите у доктора. В это время в палату вошла врач, отвечающая за наркоз, и наивная бабуля адресовала ей свою  головную боль: сколько и кому платить и как быть, если денег у нее нет.
         Закатывая рукав бабушки, чтобы измерить давление, молоденькая врачиха не растерялась:
         – Бабулечка, Законом республики определено, что медицина у нас БЕС-ПЛАТ-НАЯ. Но  там же в Законе определена – нам зарплата, а вам пенсия – вот и считайте.
          Минутное молчание. –  Так, что же, деточка, мне домой идти, или еще полежать? –  после минутного молчания, палата взорвалась смехом.
          Бабулю увезли в операционную. К нам она вернулась только на четвертые сутки и все волновалась, что не хватит зеленых на оплату за труд врачей и медперсонала:
        – Это надо ж такую работу бесплатно делать. – Сокрушалась бабуля. Не могла старушка поверить, что у врачей есть зарплата и побольше, чем ее пенсия.
         Нет! Врачи не выпрашивали взятки. Но, очень заботливо, по два-три раза за день приходили узнать, как себя чувствует после наркоза больной,  получив мзду, тут же забывали о его существовании. Сам хирург напоминал, что в этот день именно он оперировал. Медперсонал объяснял, что в карман к больному не лезут: – Все сегодня живут на копейки, но и они люди и тоже жить хотят  «по-людски».
          Врачей и медперсонал было жаль,  да  и себя тоже было жаль. Поэтому для операции и послеоперационного выхаживания больные покупали все сами и сами добровольно обеспечивали покупку иномарок своим спасителям.
          Пришла в себя от громкого плача. – Это по мне дочь плачет?!  Наверное,  я умерла? – повернула голову, подвигала ногами. – Нет! Как будто жива и дочь вот рядом. Открыла глаза.
          Напротив, горько плакала с причитаниями новенькая. Молоденькую женщину  готовили к срочной операции: перекрут ножки кисты. Дома восьмимесячная дочь, сынуля девяти лет. Муж на дежурстве в охране Президента.
          – Не надо операции! Не надо операции! Не надо наркоз. Я кормлю доченьку.
          Больная, успокойтесь. Муж прислал соседа. Он будет Вас оперировать. Наркоз щадящий, уже вызвали И.И. из гинекологии. Все свои, как Вы и просили. Через пару дней будете кормить дочку. – Укол.  Желанная тишина.
           Последняя мысль перед провалом в сон: – Почему  будет оперировать сосед, а не врач? Надо предупредить  девочку, а то убьют, как ту из Красногорки.
          Пришла в себя от стонов и слез, что нет ног, не чувствует их от талии. Помогите! А-а-а-! Помогите! Прибежала медсестра. Пришел врач с объяснением, что наркоз был частичным, что сейчас все пройдет. Истерика. Укол. Тишина.
          Мы с дочерью договорились отблагодарить  врачей и медперсонал только после твердой уверенности, что останусь еще пожить на этом свете. Выжила. Уже хожу. Завтра рентгеновский контрольный снимок. Йодную воду закупили.         
          – Все, девочки!  Я пошла на первый в рентгенкабинет. – Дочь увязалась меня сопровождать. Ничто не предвещало беды.
          Ложусь  на стол. Прикрыли  резиновым ковриком. Набрали 20-миллиметровый шприц. Вставили шприц в канюлю.
          – Темно! Потемнело в глазах. Липкий страх пополз по телу. Стало холодно. Мне плохо. Уберите, все уберите, я ухожу! Спасите меня! Темно. Провал.
         По рассказу моей дочери.  Из рентгенкабинета выбежала медсестра. Белая, как простынь.
         – Какой телефон в хирургии? Телефон! Телефон! Звоните. Она уходит! – Схватила тряпку, лежащую перед дверьми и понесла в кабинет. Следом вбежала дочь, отняла тряпку, которой медсестра пыталась меня прикрыть.
          Пощечины! Одна. Другая. – Что Вас болит? Где плохо? Скажите, Говорите! Спокойно! Не волнуйтесь!
          – Давление. Измерьте давление! Ого! Капельницу срочно. Внутривенно! Да, срочно же!!
         –  Откройте глаза! Вы меня видите? Темно? Успокойтесь. Сейчас включим свет. Спокойно.
         – Как давление? Падает? Все! Возвращается. Сколько ввели йода? Десять кубиков? Попробуем снять?
        – Неясно! Нужно еще хотя бы пять кубиков! Валентина? Умница! Все хорошо. Не бойтесь, спокойно.
         Проваливаюсь!
         – Все! Прекратите! Повторяем снимок. Видно?  Хорошо?!  Нормально.
         Перекладываем на каталку. Поехали.
          По дороге пришла полностью в сознание. – Что это было?
         Дочь смеется и плачет. – Все позади. Просто ты испугалась. Бедные врачи. Они не бегали. Они летали с первого этажа на третий.
          Ночью, лежа без сна в ожидании очередного обезболивающего – думала.
           – Мне не жаль той дотации, что отдала медперсоналу, подарившему мне в очередной раз, жизнь. Но, почему, почему их приучили унижаться ради этих  дополнительных рублей? Почему за достойную работу не платить достойную зарплату? – И опять текли слезы бессилия и озлобленности на тех, кого выбираем в надежде на лучшее, а получаем … как всегда.
          Как-то в разговоре со мной бывшая министр образования сказала: – Знаешь, Валя, была допущена большая ошибка, которую сегодня невозможно исправить. Нищенской зарплатой мы приучили учителей, врачей, весь пласт чиновников к дармовым деньгам. И сегодня, какой бы высокой ни была зарплата,  взятка будет слаще.
         Домой меня выписали не на второй день, а лишь через неделю после злополучного рентгена. Оставшиеся дни всей палатой, с добавлением смешных и грустных деталей, обсуждали мое приключение  с рентгеном.
           За время, проведенное в больнице, палата стала домом родным. И было немного жаль остающихся женщин,  врачей и медперсонал, ставших вдруг родными.
         И осталась боль за них  –  обвиняемых и без вины виноватых, унижающихся  … за рубль и оскорбляемых  … этим рублем.


Рецензии