Боль
ТРЕТЬЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ «ТАКОЙ УЖ ЭТОТ МИР» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВСМ «ВЕЛИКИЙ СТРАННИК – МОЛОДЫМ»
Что-то заставило меня повернуть голову направо. Ширма. Протянула руку, раздвинула полоски цветного материала. Там, на такой же деревянной подставке лежала женщина. Было в ее облике что-то неживое.
– Наверное, умерла? – Пронеслась мысль. Тихонько позвала:
– Сестра! Сестра! – Подошла невысокого роста в белом халате женщина.
– Чего тебе? – Наклонилась ко мне.
– Эта женщина, за ширмой, умерла? Или живая? – прошептала я.
Медсестра наклонилась к женщине и быстро выбежала из комнаты. Я успокоено закрыла глаза. Устала от диалога. С облегчением подумала:
– Ну, вот, успела. Успела еще одной душе помочь. – Опять раздвинула шторки на ширме и дотронулась до соседки. Она была еще теплая, но уже оцепенели мышцы, не слышно было дыхания.
В это время в комнату вошли шесть человек. Трое из них были в белых халатах, а трое в зеленых. Они окружили женщину, о чем-то пошептались, и один из них сказал:
– Ну, что ж давайте попробуем, несите утюжки.
– Разряд! Еще разряд! Надо не так. Давай ты пробуй.
– Разряд! Еще разряд! Передай следующему!
– Разряд! Еще разряд!
– Она же умерла! Что же они ее мучают – С ужасом подумала я.
– Ну, что, потренировались? Хватит. Медсестра, откуда эта баба? Из Красногорки? Ладно, деревенская, никто ее искать и рассматривать не будет. Увозите.
Шесть пар рук выкатили деревянную подставку в коридор. Закрылись двери. Тишина. Боль. Невыносимая боль. В груди.
– Сестра! Сестра! – кричала я, но понимала, что это только мои мысли.
Подошла медсестра: – Что случилось? Больно? Сейчас сделаю укольчик.
– Нет! Нет! Куда увезли эту женщину, из Красногорки? Она умерла? Что с нею сделали практиканты? – Укол. Провал.
Утро. Открываю глаза. Лежу в той же комнате, но понимаю, что это больничная палата. Медсестра быстрыми движениями складывает бумаги на столе. Поправляет капельницы у больных, лежащих вдоль стены.
– Подзываю медсестру. – Где вчерашняя больная?
– Ее перевели в другую палату. Не волнуйтесь. Спите. Вам необходим длительный отдых. – Укол. Провал.
Я буду жить
Палата. Пять коек. Я лежу на кровати. Рядом на табурете дочь, то ли дремлет, то ли спит сидя. Стоны. Храп. Вздохи. Ойканья.
– Где я? Что случилось? – Зову дочь. – Лариса, а та женщина, умерла? Ты знаешь, ее убили практиканты. Ты скажи врачу.
– Нет! Никто не умер. Ты бредила. В реанимации тебе было очень плохо. Тебя спасли. Сейчас ты в палате. Все хорошо.
Очень долго меня убеждал весь медицинский персонал отделения, что никто из Красногорки не умирал. Это мне привиделось, когда меня реанимировали. Что сейчас я вне опасности.
Боль потихоньку возвращалась. Болел правый бок. Жгло огнем область желудка. Мешали – трубка в носу, две с правого бока и три сверху, одна внизу.
– Как ежик. – Подумала я. И от очередного укола опять провалилась в спасительное беспамятство.
Каждое пробуждение было праздником. У меня ничего не болело. Я лежала в одной и той же позе. Почти все время спала. Просыпалась от колющей боли, уходящей под кожу иглы. Рук не чувствовала от шести-восьмичасовых капельниц. От бесконечных уколов они были в желто-фиолетовых разводах.
На седьмой-восьмой день почувствовала, что буду жить. И с этого дня чувство праздника не покидало меня. Хотелось петь, улыбаться, шутить, появилась говорливость, любопытство и чувство сопереживания к боли других женщин.
У меня ничего не болело, но настораживала неподвижность и все увеличивающаяся слабость. Из ежика я превратилась в обычную больную с тремя трубками. Вот сняли нижнюю, остались две. Я попросила дочь проводить меня в туалет.
– Нет! Врач запретил тебе подниматься. – Остановила мои попытки встать с кровати моя дочь. Но я упрямо пыталась встать и уговорила ее довести меня до туалетной комнаты.
Дойти, мы туда дошли, а там закружилась голова и я, потеряв на несколько минут сознание, упала на оперированный бок. В палату меня еле довели, и больше я не пыталась вставать. Но меня начало мучить чувство голода. От желания что-нибудь съесть или хотя бы выпить воды, я буквально теряла сознание.
На следующее утро при обходе врача выяснилось, что все восемь дней мне не давали в капельницах глюкозу (забыли включить в «рацион» моего питания). Я потеряла около десяти кг массы тела и немудрено – не пить и не есть в общей сложности около десяти дней. Подключили и глюкозу. Жить стало веселей.
К нам в палату поселили женщину с приступом панкреатита. Она ужом вертелась в кровати от боли, материлась вначале шепотом, затем вполголоса, а затем от ее матов проснулись все в палате.
– В чем дело, Юля? Вызвать врача?
– Нет, курить хочу, а врач запретил. – Нервно ответила она.
– Ну, если невтерпеж, выйди и покури.
– У меня нет сигарет! И никто уже не дает. Говорят, самим не хватает.
– Тогда потерпи до утра. Твои придут и принесут. Они же знают, что ты куришь?!
– У меня никого нет. Только квартирантка. Но она уехала на неделю.
– А ты брось курить.
– Заодно и материться. – Присоединилась ко мне вторая соседка по палате, Раиса.
– Я столько раз бросала. – Со вздохом ответила Юля. – Но это выше моих сил, да и работаю я в таком месте, где все матерятся, курят, выпивают.
– Так, с этой минуты ты не материшься и не куришь. Посмотри на себя. Красивая женщина, молодая, а рот откроешь и сапожником несет. Сразу возникает неприязнь к тебе. Давай договоримся: ты не материшься, получаешь сигареты. Бросаешь курить – получаешь от нас подарок.
Юля, молодая женщина тридцати пяти лет со странной и печальной судьбой. Крупная, высокая, она производила приятное впечатление. Милое лицо портило отсутствие зубов, постоянно накрашенные яркой помадой губы и очень короткая неаккуратная стрижка.
По ее рассказу почти до двадцати лет жила с отцом. Мать умерла. Училась в техникуме, занималась толканием ядра. Отец умер внезапно. Техникум окончить не смогла. Бросила спорт. Пошла работать. Один мужчина, второй. Одна рюмка, вторая. Один прогул, второй. И покатилась Юлина жизнь, как перекати поле в ветреную погоду.
Перемежая свою речь витиеватыми матами, рассказала, что сейчас работает в троллейбусном парке кондуктором на первом маршруте. В больницу попала по пьяни: раздавили с подругой бутылочку под хороший шмат сала, а у нее сахарный диабет и панкреатит замучил. Попросила занять три рубля. Сбегать домой взять себе необходимые гигиенические принадлежности. Одолжила и думала: – пропьет или вернется в норме?
Приподнимаюсь. Смотрю по сторонам. Справа лежит Аннушка. Так называемая законная "жена-рабыня" московского олигарха из Бендер. Ее скоро выпишут, и она с двумя малышами уедет в далекую Москву. Тяжелая операция позади, сложная жизнь впереди. Сколько еще выдержит эта девочка? Кухня, уборка, … корова, … сегодня будут гости, наведи порядок в доме. С жалостью думаю: – Таково счастье большинства сельских девочек. Домработницы в золотой клетке.
Слева – Валентина. Инженер. Большая умница. Нищая «телом». Дома лежит парализованная дочь. Здесь – она. Острый панкреатит. Операция. Сразу сказала нам, что платить не будет. Нечем. Ей 76 год. Стоит на толчке (вещевой рынок), чтобы подработать дочери на лекарства. Без «подарка» – нет ухода. Мимо ее койки проходят как мимо пустого места. Процедуры – только по крайней необходимости. На восьмой день ее выписали. А кому она нужна?! Инженером, ведущим, на большом предприятии она была в молодости, да забыла вовремя умереть. Унизительные просьбы обезболить, унизительные слезы непреходящей боли, съедающей человеческий облик сильной в молодости женщины. Сжальтесь, сжальтесь и убейте ее или помогите. Не могу смотреть на эти слезы. Матерь божия, укрой ее покрывалом своим. Верни хоть на минуту ощущение покоя от боли.
– А-а-а! Не клюйте меня! Больно, больно! Скорее, прогоните ворон. – Выползаю из кошмарного сна. Все спят. Надо мной склонилось милое лицо дежурной медсестры:
– Сейчас, сделаю укольчик. Все пройдет. – Провал. Утро.
Привезли бабулю с острым приступом холецистита. Успокоившись после обезболивающего, бабулю заинтересовал жизненный вопрос. – Сколько и кому платить?
– Определенной таксы нет, бабуля! Но хирургу до ста зеленых, за наркоз – двадцать, медсестрам – от пяти до пятнадцати. Можно – больше. Меньше тоже можно. Можно вообще не платить, но …
Кто-то из больных подначил бабулю: – А Вы спросите у доктора. В это время в палату вошла врач, отвечающая за наркоз, и наивная бабуля адресовала ей свою головную боль: сколько и кому платить и как быть, если денег у нее нет.
Закатывая рукав бабушки, чтобы измерить давление, молоденькая врачиха не растерялась:
– Бабулечка, Законом республики определено, что медицина у нас БЕС-ПЛАТ-НАЯ. Но там же в Законе определена – нам зарплата, а вам пенсия – вот и считайте.
Минутное молчание. – Так, что же, деточка, мне домой идти, или еще полежать? – после минутного молчания, палата взорвалась смехом.
Бабулю увезли в операционную. К нам она вернулась только на четвертые сутки и все волновалась, что не хватит зеленых на оплату за труд врачей и медперсонала:
– Это надо ж такую работу бесплатно делать. – Сокрушалась бабуля. Не могла старушка поверить, что у врачей есть зарплата и побольше, чем ее пенсия.
Нет! Врачи не выпрашивали взятки. Но, очень заботливо, по два-три раза за день приходили узнать, как себя чувствует после наркоза больной, получив мзду, тут же забывали о его существовании. Сам хирург напоминал, что в этот день именно он оперировал. Медперсонал объяснял, что в карман к больному не лезут: – Все сегодня живут на копейки, но и они люди и тоже жить хотят «по-людски».
Врачей и медперсонал было жаль, да и себя тоже было жаль. Поэтому для операции и послеоперационного выхаживания больные покупали все сами и сами добровольно обеспечивали покупку иномарок своим спасителям.
Пришла в себя от громкого плача. – Это по мне дочь плачет?! Наверное, я умерла? – повернула голову, подвигала ногами. – Нет! Как будто жива и дочь вот рядом. Открыла глаза.
Напротив, горько плакала с причитаниями новенькая. Молоденькую женщину готовили к срочной операции: перекрут ножки кисты. Дома восьмимесячная дочь, сынуля девяти лет. Муж на дежурстве в охране Президента.
– Не надо операции! Не надо операции! Не надо наркоз. Я кормлю доченьку.
Больная, успокойтесь. Муж прислал соседа. Он будет Вас оперировать. Наркоз щадящий, уже вызвали И.И. из гинекологии. Все свои, как Вы и просили. Через пару дней будете кормить дочку. – Укол. Желанная тишина.
Последняя мысль перед провалом в сон: – Почему будет оперировать сосед, а не врач? Надо предупредить девочку, а то убьют, как ту из Красногорки.
Пришла в себя от стонов и слез, что нет ног, не чувствует их от талии. Помогите! А-а-а-! Помогите! Прибежала медсестра. Пришел врач с объяснением, что наркоз был частичным, что сейчас все пройдет. Истерика. Укол. Тишина.
Мы с дочерью договорились отблагодарить врачей и медперсонал только после твердой уверенности, что останусь еще пожить на этом свете. Выжила. Уже хожу. Завтра рентгеновский контрольный снимок. Йодную воду закупили.
– Все, девочки! Я пошла на первый в рентгенкабинет. – Дочь увязалась меня сопровождать. Ничто не предвещало беды.
Ложусь на стол. Прикрыли резиновым ковриком. Набрали 20-миллиметровый шприц. Вставили шприц в канюлю.
– Темно! Потемнело в глазах. Липкий страх пополз по телу. Стало холодно. Мне плохо. Уберите, все уберите, я ухожу! Спасите меня! Темно. Провал.
По рассказу моей дочери. Из рентгенкабинета выбежала медсестра. Белая, как простынь.
– Какой телефон в хирургии? Телефон! Телефон! Звоните. Она уходит! – Схватила тряпку, лежащую перед дверьми и понесла в кабинет. Следом вбежала дочь, отняла тряпку, которой медсестра пыталась меня прикрыть.
Пощечины! Одна. Другая. – Что Вас болит? Где плохо? Скажите, Говорите! Спокойно! Не волнуйтесь!
– Давление. Измерьте давление! Ого! Капельницу срочно. Внутривенно! Да, срочно же!!
– Откройте глаза! Вы меня видите? Темно? Успокойтесь. Сейчас включим свет. Спокойно.
– Как давление? Падает? Все! Возвращается. Сколько ввели йода? Десять кубиков? Попробуем снять?
– Неясно! Нужно еще хотя бы пять кубиков! Валентина? Умница! Все хорошо. Не бойтесь, спокойно.
Проваливаюсь!
– Все! Прекратите! Повторяем снимок. Видно? Хорошо?! Нормально.
Перекладываем на каталку. Поехали.
По дороге пришла полностью в сознание. – Что это было?
Дочь смеется и плачет. – Все позади. Просто ты испугалась. Бедные врачи. Они не бегали. Они летали с первого этажа на третий.
Ночью, лежа без сна в ожидании очередного обезболивающего – думала.
– Мне не жаль той дотации, что отдала медперсоналу, подарившему мне в очередной раз, жизнь. Но, почему, почему их приучили унижаться ради этих дополнительных рублей? Почему за достойную работу не платить достойную зарплату? – И опять текли слезы бессилия и озлобленности на тех, кого выбираем в надежде на лучшее, а получаем … как всегда.
Как-то в разговоре со мной бывшая министр образования сказала: – Знаешь, Валя, была допущена большая ошибка, которую сегодня невозможно исправить. Нищенской зарплатой мы приучили учителей, врачей, весь пласт чиновников к дармовым деньгам. И сегодня, какой бы высокой ни была зарплата, взятка будет слаще.
Домой меня выписали не на второй день, а лишь через неделю после злополучного рентгена. Оставшиеся дни всей палатой, с добавлением смешных и грустных деталей, обсуждали мое приключение с рентгеном.
За время, проведенное в больнице, палата стала домом родным. И было немного жаль остающихся женщин, врачей и медперсонал, ставших вдруг родными.
И осталась боль за них – обвиняемых и без вины виноватых, унижающихся … за рубль и оскорбляемых … этим рублем.
Свидетельство о публикации №211041701426