Бабушка Сюня

         

    Не у каждого человека детство было радостным и безоблачно счастливым. Это мы став взрослыми и столкнувшись с неразрешимыми проблемами, начинаем его идеализировать. Но  светлые и радостные моменты, о которых невозможно забыть, и которые до сих пор (сколько бы лет ни прошло) при воспоминании окатывают волной тепла и радости душу, есть у каждого. Для меня это приезд в гости двоюродной бабушки.

    Бабушкой её едва ли можно было назвать. Она на старушку не походила ни годами, ни  внешностью. Когда мне было семь лет, ей  только тридцать восемь. Но коль она была родной сестрой моей родной бабушки и тётей моей мамы, то кем она могла быть для меня? Конечно бабушкой. И она молодая, незамужняя воспринимала это вполне нормально.

   Мы жили в новой тогда Калининградской области, отрезанной от всей России Литвой. И когда к кому-то из переселенцев приезжали гости с родины, все говорили: «У них гости из России». Своё место жительства ( хоть для меня оно  было ещё и местом рождения) мы звали  не иначе как Пруссия. Вот и мы с сестрой очень радовались, когда говорили: - А к бабке Будячихе сестра приехала из России.

   Жизнь в середине пятидесятых годов прошлого века была очень тяжёлая. Гостинцами нас, детей особо не баловали: конфеты «подушечки» и те были редкостью. А бабушка Сюня (так Ксению Афанасьевну звали домашние), привозила много вкусностей. А кроме того она ходила с нами гулять и мы, к зависти подруг, заходили в магазин, где бабушка Сюня нам покупала конфеты «Ласточка» или «Весна», о которых мы могли только мечтать.

   Приезжала она летом, так как работала учителем в далёкой деревне Хитровка, что в Курской области. То, что наша гостья была учителем, к радости от её приезда нам добавляло ещё и гордости. Мы, дети того времени, учителей считали самыми необыкновенным людьми, самыми умными, порядочными, всё знающими и всё понимающими. Учитель в селе имел непререкаемый авторитет не только для детей, но и для взрослых. Нашу бабушку Сюню Ксенией Афанасьевной стали звать, когда ей исполнилось всего лишь двадцать лет. И это в родной деревне. Она окончила Курский педагогический техникум и без малого сорок лет учила детишек в начальной школе. Где была и учителем, и завучем, и директором в одном лице. У неё училось несколько поколений жителей Хитровки: бабушки, которые когда-то сами были её учениками, приводили к ней своих внуков.

    Только в оккупацию, когда  фашисты сделали в школе свой штаб, её учительская деятельность на время прекратилась. Но дети и тогда прибегали к ней с разными вопросами, и она как могла на них отвечала. Но во второй половине 70-х годов, школу закрыли, как неперспективную. Молодёжь потянулась в город, и детей в деревне стало совсем мало. Но всё-равно её и через десять, и через двадцать лет звали учительницей. 

    Она никогда не была замужем и своих родных детей не имела. Но её детьми были дети сестёр и брата, а внуками их внуки. Судьба семьи моей бабушки испытала на себе все тяготы «счастливого» сталинского времени. В конце двадцатых умерла моя прабабка Акулина, оттого, что «что-то в грудях болело», а лечиться тогда никакой возможности не было, как раз начиналась коллективизация и моего многодетного прадеда раскулачили. Слава Богу не сослали и из хаты не выкинули. В 1933-м году от голода умер брат бабушки – инвалид, а в 1937-м году забрал «воронок» другого брата – Фёдора, у которого осталось две маленькие дочери.  В короткое время умерли три бабушкиных сестры. За одну, ежедневно избиваемую (отчего и умерла) и заступился брат, набив морду этому мужу, а тот был активистом - коммунистом . За это и поплатился мой двоюродный дед Фёдор, получил 10 лет без права переписки.

   Всё это не могло  не повлиять на бабушку Сюню, может потому и осталась она всю жизнь одинокой. Хотя говорили, что жених у неё всё же был, но погиб на войне. На эту тему мы с ней никогда не говорили. Но одинокой её при этом назвать никак нельзя. Она воспитывала сына самой младшей сестры, умершей от заражения крови. Порезала ногу, а потом ногами месила глину, чтобы хату помазать. А через три дня её не стало. Отец от сына отказался, но передал ему свои пьяные гены и мой двоюродный дядя Валера умер где-то лет в тридцать с небольшим. И это несмотря на все усилия бабушки Сюни в борьбе с его алкогольным недугом.

    Никогда не забывала она и нас. То посылочку деревенскую пришлёт своей старшей сестре, т.е. моей бабушке, а когда её  не стало, то племяннице – моей маме. А то вдруг приедет и привезёт целую кучу гостинцев. Когда мы с сестрой выходили замуж, она прислала нам, внучатым племянницам, подушки из гусиного пуха. Это же надо было не один год собирать. Она и в Покровское ко мне приезжала, пока у неё силы были. Не могла мимо моей беды пройти и не повидать своего больного правнучка, хоть и не родного. А в деревне рядом с ней жили дочери репрессированного брата Фёдора. И их жалела – как же сироты, а потом и их детей, и внуков.

   Уже девять лет как нет моей мамы, а в прошлом году я ездила, чтобы повидать, а затем и похоронить свою последнюю  двоюродную тётку, дочь деда Фёдора. Она уже  жила вместе с бабушкой Сюней в Курске. Деревню они покинули семь лет назад (теперь уж восемь). Покинули потому, что деревни практически не стало. Она умерла. Осталось три дома, в которых доживают свой век старики и спившиеся, не нашедшие себя в жизни  два мужичонки. Деревня умерла, а вот кладбище живёт и процветает. Бывшие жители, уехавшие когда-то в Курск, возвращаются в родные места в гробах.  Похоронить там близких людям намного дешевле, чем в городе. Вот и мы свою тётю Надю туда привезли на постоянное место жительства.

   Поехала с нами и бабушка Сюня. Она поплакала над могилой непутёвого племянника Валеры, проводила в последний путь свою последнюю племянницу, а потом показала мне место , где был когда-то её дом,  её школа. Нет, мы не ходили по деревне, которой нет. Просто с возвышенности, на которой находится кладбище, она видна как на ладони.
Сегодня бабушке девяносто пятый год. У неё прекрасная память, с ней интересно беседовать не только о прошлом. Она следит за текущим моментом по телевидению, читает газеты. У неё удивительно красивый почерк, никаких старческих закорючек. Почерк учителя прошлых лет – с нажимом и наклоном. И это нашими-то шариковыми ручками. Я ни разу не слышала, чтобы она ругала молодёжь или восхваляла своё поколение, как это часто делают старики. Просто говорила, что очень тяжёлую жизнь пришлось прожить её поколению: война, не один голод, репрессии.

   А ещё она до сих пор ведёт дневники. Я просматривала эти записи. Они краткие и ёмкие: кто приходил в гости, кто звонил,  кому написала письмо, кому послала или дала денег, как себя чувствует. Иногда попадаются такие записи: «день прошёл без особых событий» или «ничего значительного не произошло». А далее размышление о жизни, о стране,  тревога  о нас, её близких: внуках и правнуках её брата и старшей сестры. Других не осталось.

   К ней в гости до сих по приходят её бывшие ученики.   Были и при мне, когда умерла тётя Надя. Не могли не придти и не выразить соболезнование. А здесь как-то говорит по телефону: «Да только ребят проводила, учеников своих, уже на пенсии, с внуками приходили. Молодые,  а со здоровьем проблемы». А в день рождения была у неё с букетом одна их первых учениц. Можно представить, сколько ей лет, и какого труда ей стоило придти к своей первой учительнице, чтобы  поздравить её с 94-летием. Но пришла ведь!

   Мы с ней часто говорим по телефону. И когда слышу: «Здравствуй Верочка, здравствуй внученька!», и в самом деле чувствую себя маленькой внученькой, которая так радовалась её приезду в далёких пятидесятых годах прошлого века. Разве это ни счастье в 63 года?  И пока она жива, моя бабушка Сюня, я буду чувствовать себя молодой. Дай ей Бог ещё пожить на этом свете и всё также дарить людям свою любовь и доброту.