Зимняя дорога в осень

ЕЛЕНА ПЕТРОВА-ГЕЛЬНЕР - http://www.proza.ru/avtor/elenap1

ПОБЕДИТЕЛЬ ТЕМАТИЧЕСКОГО КОНКУРСА «ТАКОЙ УЖ ЭТОТ МИР» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВСМ «ВЕЛИКИЙ СТРАННИК – МОЛОДЫМ»

   Мою маму развела с отцом большая, страстная любовь. Семь долгих лет она с ней боролась. Чего только не пришлось пережить ей за эти годы: слёзы, истерики, бесконечные выяснения отношений, разорванные платья, обнаруженные улики — тайные любовные письма на ста листах, фотографии, наконец, угрозы. Выставлялся основной аргумент — дети, а их, то есть нас, было двое, я и сестра. Папа отказывался отдавать нас матери в случае развода. Любой ценой он хотел удержать маму. Но она ничего не могла с собой поделать, и в один из осенних дождливых дней мама бросила в сумочку своё любимое сиреневое платье, наспех одела меня и в последний раз взглянула на то, что навсегда оставляла, — просторную, светлую комнату, швейную машинку «Зингер», стол, где старшая дочь делала уроки, папин мольберт, которым он гордился — сам Левитан писал на нём пейзажи. Всё это уже не имело к ней никакого отношения. За окном родной город Ленинград, где родилась и выросла, где прошла блокадная юность. Старенькая мать, дочь-подросток, близкие люди, всё в один миг перестало существовать, она безоглядно убегала от прошлого, бежала в другой, незнакомый мир, врываясь в чужие жизни и судьбы.
 
   Поезд громко стучал колёсами, так же громко билось мамино сердце. Если бы она знала тогда, сколько страданий принесёт её бегство, если бы только знала… Но она ехала к любимому, в другой незнакомый город, сделав свой выбор, сжигая за собой все мосты, ехала, чтобы никогда не вернуться…

   С тех пор прошло много лет. Уже выросли мои дочь и сын. Понимать их научили меня воспоминания моего детства. Я всё помню. Лет в девять–десять я часто ездила в поезде одна, на зимние каникулы, к папе в гости. Мама договаривалась с проводницей и просила пассажиров в вагоне присмотреть за мной.
Дорога предстояла длинная, две ночи и день. Трогался поезд «Киев—Ленинград», мама сначала шла, потом бежала по платформе, пока она не кончалась. Мама улыбалась и махала мне рукой, а я стояла и смотрела на неё. С чувством страшной тоски и одиночества. Чтобы не заплакать, я принималась считать столбы, цеплялась глазами за всё — мимо проносились крутые берега Днепра, золочёные купола церквей, деревья, оголившие свою извилистую суть и уже успевшие примерить бесформенные снежные одежды. Я смотрела в окно, слёзы катились по щекам прямо на кофту. Мне было жалко оставлять маму. Время останавливалось.

   Дорога казалась бесконечной. Хлопот никому я не доставляла. Попутчики попадались раз-ные, если назойливые — делала вид, что сплю, но, в основном, были люди сердечные, понимали: что-то не так, в душу не лезли. Наконец дорога кончалась. Поезд подъезжал к Ленинграду на исходе ночи. До сих пор перед глазами эта картина — поезд медленно въезжает в заснеженный сонный город, вот уже Обводный канал, гостиница «Южная», дом из красного кирпича. А вот и перрон, появившийся, как всегда, неожиданно. Я не понимала, рада или нет приезду, ведь через десять дней нужно уезжать обратно. На перроне вижу вначале любимую сестру Регину, потом мамину сестру Тоню. Они бежали, всем видом показывая мне, что очень рады. К поезду шли пешком, замёрзли, но теперь всё хорошо, все волнения позади. Выхожу из вагона. «Опять Валя не надела ребёнку теплую шапку», — ворчит тётушка и кутает меня в бабушкин пуховый платок. Мне не очень нравится, но терплю и улыбаюсь, меня тискают, целуют. Регина берёт мои вещички, благодарит проводницу, которая с явным интересом наблюдает за нами.

   Раннее утро, трамваи ещё не ходят, мы идём по Загородному к Пяти углам, сворачиваем на Лиговку, мимо кинотеатра «Победа». На улице трещит мороз, скрипит под ногами свежий снег, мне не холодно, наоборот, тепло и радостно, сердечко переполняет счастье — меня любят. Скоро Новый год, бабушка испечет пирог с капустой, Регина купит торт «Сказка». Папа и Тоня возьмут билеты в театр на детские спектакли, на новогодние ёлки. Обязательно пойдём в баню. (Запах бани я запомнила тоже на всю жизнь.)

   Бабушка даст берёзовый веник, ещё ранней весной высушенный, мы будем стоять в длинной очереди, ведь суббота — банный день, очередь тянется до верха. Тоня пойдёт в парикмахерскую — она между вторым и третьим этажами, густо накрасит брови урзолом и, когда выйдет, её грозных бровей я буду бояться до самого входа в отделение «мать и дитя». Мыться мы будем долго. Гул тазиков, парная, душевая, круглый маленький бассейн посредине с амурчиком, вода в нём прохладная, ласковая. Наконец наденем чистое бельё и неспеша пойдём домой. На улице мороз, предновогодняя суета, люди торопятся — несут домой ёлочки. Тоня с Региной расспрашивают про маму, я подробно рассказываю.
Дома пьём чай с бабушкиными пирогами, с брусничным вареньем. Бабушка то ругает маму, то начинает хвалить — снова и снова просит рассказать про нашу киевскую жизнь.

   Еду в гости к папе. Я успела отвыкнуть от него. Но когда вижу, понимаю, как соскучилась. У папы новая семья, молодая жена и маленький сын. Про маму он не спрашивает, но я понимаю и сама говорю то, чего он ждёт от меня. Чувствую, что папе плохо, он несчастлив, впрочем, как и мама. Мы с папой идем в ДЛТ — в этом большом красивом универмаге можно купить абсолютно всё. Широкая лестница в конце торгового зала, в пролёте настоящая ёлка с игрушками и разноцветными огоньками. Я стою, не в силах сдвинуться с места, подставляя ладошку иголкам, чтобы убедиться — это не сон. Папа бережно берёт меня за руку и мы идём в отдел одежды. Примеряем платье, длинное, теплое, с пуговками, круглым воротничком и белой отделкой. Покупаем ботинки, тоже на вырост, портфель с двумя замочками по бокам, идём в отдел игрушек, выбираем самую красивую куклу.

   Всё новое надето на мне, старое сложено в коробку, завёрнуто в бумажные пакеты. Папа ведёт меня к бабушке на Лиговку. Ближе к дому он закуривает, мы долго стоим у входа в подъезд. Войдя, он бодро скажет: «Здравствуйте, мамаша! Вот дочку одел, обул».
Когда он уйдет, бабушка проворчит: «О… полубелые-то… Жену не мог удержать, небось деньги на одёжу одолжил, у него их отродясь не было. Эва, хулиган! Ещё, говорят, женился… на молодой. Чего удумал, может, Валенька бы одумалась, вернулась, а он уже и детишек успел сделать…» Я не спорила с бабушкой — чувствовала, ничего изменить нельзя.

   Тот отъезд я запомнила на всю жизнь. Память возвращала в комнату маминой тётки Зои, которая приютила нас, когда мама сбежала из дома, прихватив меня. Там мама ждала своего возлюбленного — вместе принять окончательное решение. Он приехал. Помню, как они подолгу закрывались в маленькой комнате. Тётя Зоя, глядя на меня, тихо вздыхала. Я то и дело спрашивала — а когда этот дядька уедет? Он пугал меня, был чужим и холодным, с большими суровыми глазами. Время тянулось… Мама выскакивала из комнаты с заливистым смехом, чмокала в щёчку и исчезала. Было непонятно, отчего она такая радостная.

   За два дня я извелась, сидела, как маленькая старушка, на стуле, обречённо смотрела на дверь, за которой мама. Наконец настал этот день — тётя Зоя сказала: «Сегодня». Я осмелела, вспыхнула надежда — скоро всё кончится, мы вернёмся домой, к папе и сестре…
Мы поехали на вокзал. Вокруг было много людей. Радость переполняла душу — скоро поезд навсегда увезёт от нас этого чужого человека. Вспоминая, не могу понять, как не догадалась… Ведь тётя Зоя тихо утирала слёзы, прижимая меня к себе и бросая отчаянные взгляды на маму. Вошли в вагон. Когда поезд тронулся — поняла. Забарабанила в оконное стекло, закричала до хрипоты, цеплялась до крови, мама не могла удержать меня, хватали чужие руки, зажимали рот, вырывалась и колотилась до тех пор, пока силы не покинули меня.

   …Память возвращает в зимние каникулы, где уютно устроившись у бабушки, рассматриваю папины подарки. Бабушкино сердце смягчается, она просит ещё рассказать про маму, хочет понять из моих детских рассказов что-то своё, взрослое, сравнивая свою жизнь — ведь разве по-людски так поступать — сбежала, детей разлучила, о своей матери не подумала. Но хоть счастлива? Может быть, бабушка вспоминала свою жизнь — тяжёлую, сложную, когда осталась вдовой с тремя детьми, младшему годик. А время-то какое! Работала на железной дороге, вагоны мыла, бригадир, бывало, скажет: «Катя, что ж ты себя так не жалеешь?»
В единственный выходной ходила, обстирывала чужую семью. Перекинет через плечо два мешка белья и в прачечную, к вечеру только разогнётся. Придёт домой — даже чаю нет сил попить.
Сама воз тянула, ни один мужик не вошёл к нам в дом. В блокаду тоже ужасы пережили… Голод, холод, дорогого сыночка схоронила, никто не видел её слез — замкнулась в себе. Как ей понять, откуда такой барынькой дочка выросла? Профессора ей подавай…

   Зимние каникулы пролетели — пришло время возвращаться в Киев. Теперь меня провожал папа. Покупал печенье и апельсины в буфете, целовал в лоб, вручал меня проводнику… И опять я молча плакала. Было жаль оставлять папу, расставаться с Ленинградом. За окном мелькали пригороды, Пушкин, Павловск, Вырица. Горькая дорога. Страшное детское одиночество предстояло пережить заново. Я смотрела в окно и мысленно прощалась — до свидания, Ленинград, до свидания, папа. Я ещё не знала, что скоро его не станет, он умрёт прямо на улице, выйдя из дома и не дойдя до мастерской, сердце не выдержит… «Как хорошо, что детство закончилось», — думала я.

   Прошли годы, многих нет в живых. Но периодически воспоминания уносят меня в позднюю осень, в опустевший Александровский сад, где желтые листья тронуты дождём и шуршат под  ногами. Мама крепко держит меня за руку, мы бежим, бежим и растворяемся в густом тумане лет…