спонтанное

...а сквозь запыленное окно ты видел звёзды.
Вагон раскачивался, колёса мерно выстукивали рваный ритм, время от времени выдёргивающий тебя из полудрёмы. Ты открывал слезящиеся глаза и видел звёзды. Прятался от их колючек под свою пуховую куртку, которую использовал вместо одеяла, шмыгал носом и начинал бормотать какие-то только тебе известные мантры, чтобы ещё хотя бы на полчаса погрузиться в дрёму. Дрёма приходила, но растворялась в неравном бою с потусторонним громыханием.
Твои боги, твоя религия, твои жизненные устои, благословения и табу остались далеко за спиной. Только сейчас ты осознавал до конца, что в новом мире нет места тому, к чему ты привык. Тебе придётся учиться заново. Ходить, дышать, мыслить. Ты был к этому не готов. Мог обманывать себя сколько угодно, прочить себе счастливое будущее, расписывать красочные пейзажи радужного "завтра". Но в глубине твоей души жило сомнение, которое теперь выбралось из-под неброской ветоши, свалявшейся на самом дне твоего сердца. Выбралось и принялось пожирать тебя изнутри.
Ты встал. Ноги и руки затекли, суставы ломило, голова раскалывалась, но ты понимал, что тебе нужно подняться. Сделать шаг. И ещё один. И ещё. Открыть дверь, как во сне, пустыми своими глазами поймать отсветы фонарей, свернуть налево и пройти мимо ряда точно таких же дверей, как твоя собственная. В голове едва слышной вибрацией метнулась мысль о том, что вся жизнь - вот такая. Совершенно одинаковая у всех. Разные декорации, разное эмоциональное наполнение, разное место действия. Но серой просаленной ниткой сквозь тысячи жизней тянется один и тот же скользкий сюжет. Иногда он очевиден. Иногда - едва уловим. Но он остаётся. Для всех и во все времена. Липкой паутиной оплетает пульсирующее тело планеты.
Ты тряхнул головой и рванул в сторону заклинившую дверь. И в кокон твоих приглушенных шумов ворвалась дорога. На какую-то секунду тебе показалось, что всё это - галлюцинации. Что ты - не здесь, а там, между днищем вагона и влажными шпалами. Лежишь и смотришь на ржавое небо над головой, исцарапанное, изуродованное винтами, болтами и гайками, какими-то трубами и резервуарами. И это небо непростительно близко. Кажется, ещё немного, и оно коснётся твоего лица. Ты вдохнёшь запах ржавчины и мочи, и это будет последним, что ты запомнишь об окружающей тебя действительности.
Ты плавился. Температура сто... температура сто... стоп! стоп! постойте! Остановите землю. Остановите чёртов поезд и дайте сойти здесь, среди полуночных вересковых степей, дайте лицом уткнуться в прохладу ночного ветра. дайте обняться с ним, как с братом, вернувшимся с войны с апачи. Он, наверное, немного пахнет порохом, землёй и лошадиным потом, а в глазах его - светлое небо апреля. Он потреплет тебя по волосам, и всё пройдёт. Обязательно всё пройдёт.
Ты ненавидел поезда. Дороги должны быть пешими, случайными, автостопными. Тебе всегда казалось, что это дурная примета - замуровать себя в тонны грохочущего металла. Температура. Озноб. Жажда. Шершавым языком по потрескавшимся губам, покрытым чешуйками. Собрать бы хоть немного влаги. Но проводник уже напился и похрапывает в своих апартаментах. Ты не мог попросить даже чашку чая. Кипяток в бойлере кончился. Значит - никакого кофе. Никакого... Ч-чёрт! Наждачной ладонью - по лицу, чтобы хоть как-то придти в себя.
- Ты будешь курить, или подышать вышел? - голос прозвучал откуда-то из-за спины, и ты вдруг осознал себя у окна. Ты прижимался к нему лбом и бесцельно таращился в ночную темноту.
- Буду, - прохрипел ты в ответ и не узнал собственный голос. Так, наверное, скрипят не смазанные железные двери в газенваген. Газенвагены, к слову, неуловимо ассоциировались у тебя с тамбурами. - Угощаете?
Запоздало ты подумал о том, что в футболке тут должно быть чертовски холодно. Но сейчас холод компенсировался твоим собственным жаром. Насколько тебе хреново, ты смекнул только тогда, когда с первой попытки не смог разглядеть лицо собеседника. Он оказался пятном цвета кофе с молоком, затянутым в нечто серое. Только проморгавшись ты понял, что это мужчина лет сорока пяти. С холодными глазами цвета порвоматовского льда, с аккуратной бородой, не скрывающей, а напротив - подчёркивающей ямочку на подбородке. Ты поймал себя на мысли, что тебе невероятно хочется прикоснуться к этой ямочке, провести подушечкой большого пальца. Что ты надеялся ощутить? Тёплую влагу и мягкую податливость человеческой плоти, или напротив - холодную жёсткость туго обтянутой полированной кости? Мужчина с запахом осени протянул тебе пачку. Ты - подцепил сигарету и вложил её в свои дрожащие губы.
- Американская мечта, - его голос трещал, как сухая кора, подброшенная в огонь. В другом случае тебя бы насторожило, передёрнуло, но сейчас этот треск показался тебе уютным. Даже тогда, когда кора сменилась треском брошенного в огонь патронташ, - сахарные мальчики-беглецы, затерявшиеся на трассах... Девочки-проститутки в коротких юбках и глазами, наполненными детскими иллюзиями. Грустно смотреть на таких. Но в них - красота и соль нации.
- Угу, - неопределённо кивнул ты. Ты не совсем понимал о чём говорит твой полуночный попутчик, но его голос убаюкивал, успокаивал, действовал на тебя как и твои собственные мантры. настолько, что в какой-то момент ты перестал воспринимать действительность как нечто всерьёз действительное. Теперь окружающее - не более чем антураж, в центре которого пульсировала неясная субстанция, излучающая пока что не понятную для тебя энергетику.
- Вот ты... Куда ты бежишь, во что ты бежишь?
Ты приподнял бровь. То есть помимо твоей воли она поползла вверх, изгибаясь горизонтальным знаком вопроса. Мол "с чего Вы взяли, что я куда-то бегу. Нет, я, конечно, бегу... Но откуда Вы знаете?". Ответ последовал незамедлительно. Так просто, будто незнакомец взломал твою черепную коробку и теперь сканировал каждую твою мысль, считывая с мозговой платы нервные импульсы.
- Ты без вещей и денег, больной и уставший. Ты не оглядываешься назад, но всё ещё бъёшься о стены, как мотылёк под колпаком. Глупый мотылёк не знает, что он уже давно на свободе. Он всё ещё чувствует своими крылышками холодную гладь прозрачного стекла. И в этом есть что-то исконно наше. Когда-то сюда слетались сотни мотыльков. Это красиво и грустно. Потому, что они попадали под копыта скакунов из красных прерий. Они не знали, что можно улететь.
- Умереть? - зачем-то переспрашиваешь ты, будто не расслышав. На деле же, ты просто подменил слово. Твой воспалённый и замученный бессонницей ум в последнее время часто откапывал новые смыслы в привычных тебе словах, раскрывая патологически новые грани.
- Можно и умереть, если, конечно, ты видишь в этом выход. Но нет, незачем спешить на ту сторону. Рано или поздно мы все окажемся там, малыш. Ты любишь читать?
"Всё страньше и страньше." Прислонившись спиной к двери ты сполз на пол и скрестил ноги. Прохлада влажного пола превращалась в нано-скафандр, обволакивающий твоё тело, баюкающий в объятьях мелкого озноба.
- Люблю. Я часто читаю. Вот даже сейчас...
- Всё, что есть при тебе, это книга. Кажется, "Вино из одуванчиков". "Стоит лишь встать, высунуться в окошко, и тотчас поймешь: вот она начинается, настоящая свобода и жизнь, вот оно, первое утро лета". Забавно. В октябре... Куда ты едешь, малыш?
Ты снова пожал плечами. Тлеющий окурок тихо затрещал сигаретной бумагой, а раскалённый фильтр обжёг губы. Так бывает только во сне. Никакого смысла, одна только глубина. Тёмная, тёплая глубина, как на дне озера, возле которого ты любил коротать своё детство. Иногда тебе казалось, что очутись на дне - ты наконец-то обретёшь покой. Тот, в ктором даже плеск весла на поверхности донесётся до тебя только едва уловимой вибрацией, несущественной и беззвучной.
- Закрой свою книгу. Ты её уже дочитал. Потом ты можешь решить, был ли её финал хэппи эндом, или наоборот - всё сложилось грустно и безнадёжно, - мужчина склонился и вынул из твоих губ дотлевающий фильтр, чтобы угостить ещё одной сигаретой. В этом жесте ты нашёл что-то невероятно интимное, почти возбуждающее, до того, что вдоль твоей спины замаршировали мурашки под вымпелами липкой похоти. - Не важно, что осталось позади малыш. И не так важно, что будет впереди. Скоро остановка. Давай выйдем на ближайшей станции? Может быть, это будет первая и последняя ночь, в котором будем мы. Какая разница? С этой ночи ты сядешь читать новую книгу. Нового себя.
- А я Вас сейчас поцелую, - ты закашлялся, стараясь подняться. Ухватился липкой от пота ладонью за первую попавшуюся перекладину и поднялся на ноги. Не смущало ни пятно на вымокших джинсах, ни то, что футболка пропиталась холодным потом и теперь липла к телу. Если всё происходит так, как происходит - имеют ли значение подобные мелочи? Остро запахло спиртом и больничной стерильностью. За сорок, наверное. Температура - за сорок. Сможет ли тебя спасти пьяный врач крохотного городка, не удостоившегося даже отметки на карте? Может быть. И снова монетка твоей жизни будет стоять на ребре, покуда не подует ветер.
Кто тот мужчина, чей ворот рубашки сжимают твои непослушные пальцы? Есть ли он, или это игра твоей сознательной бессознательности? Раскалённый уголёк впивается в твою ладно, но ты чувствуешь это так же отстранённо, как и раскачивание последнего вагона.
- Американская мечта... сахарные
Он помог тебе спуститься на перрон. Купил сигарет, а потом ставил двести баксов на тумбочке. Он так тебя и не тронул, и о присутствии мог напомнить лишь терпкий запах осени, который он оставил в прокуренной комнатушке привокзального мотеля, и ощущение его взгляда. Холодного и больного.
Потом ты подумаешь, что у вас слишком много общего. Что по утрам ты бы приносил ему газеты, а он бы поил тебя чаем. Вы бы говорили на разных языках, потому, что ты бы вспомнил как это - говорить, но голоса, звуки, колеблющие воздух, казались бы вам родными. Вы бы так и не узнали имён и дат, не рылись бы в записниках и не спрашивали о прошлом. У вас было бы мало общего - только крыша над головой и четыре стены, двуспальная кровать с двумя одеялами. Вы бы не смогли заниматься сексом. Слишком по-разному устроены ваши механизмы, слишком непохожи пристрастия. Но всякий раз засыпая и просыпаясь ты чувствовал бы его пальцы в своей ладони. А однажды утром, когда звенели бы колокола и вопили бы надрывно вороны, когда бы его тело выносили из твоего дома в чёрном ящике, ты бы не плакал. Ты бы посмотрел в зеркало, и увидел его. ночью - вышел бы на перрон и сел в первый попавшийся поезд, чтобы встретить там сахарного мальчика-беглеца или девочку проститутку с детскими иллюзиями в глазах. И вспомнил бы о серой просаленной нитке сюжета. Почесал бы ямочку на собственном подбородке... или нет, не так. Провёл бы по ней большим пальцем... и сошёл бы с девочкой или мальчиком на малознакомой станции, в городке, не отмеченном на картах.
Может быть всё ещё будет. Именно так. А пока - ты зачем-то открываешь глаза.
И сквозь запыленное окно ты видишь звёзды.


Рецензии