Дерево

«Есть большая разница: когда ждут тебя и когда ждешь ты. Очень большая. Покидая дом, ты движешься, покупаешь билеты… встречаешься с людьми, возвращаешься, наконец. Поток жизни не прерывается, создавая иллюзию постоянства. Зато отсутствие любимого человека, пусть короткое… Ждешь, ждешь, ждешь, утопая в бездействии — что бы ты ни делал при этом, бездействие неотвратимо.» Г. Л. Олди "Где отец твой, Адам?"
Они приходят сюда вдвоем очень редко. Наверное не хотят пресытиться всей этой атмосферой ожидания и болезненного удовольствия. Когда они пришли впервые вдвоем: краснеющий, смущенный до полу-обморочного состояния мальчишка и серьезный, не в меру спокойный мужчина - казалось, что мир катится в Тартарары. Нет, по одиночке их наблюдать было уже привычным делом. Но вместе, да еще и с просьбой выделить им комнату - это было чем-то новеньким и обещающим интересное действо.
Всякий раз, когда у дома леди Хизар появлялись криминалисты - девочки испуганно пищали и разбегались по углам. Наверное все дело в выражении лица старшего из двоих. Оно было... пугающе опасным. Но стоило только бросить взгляд на мальчишку, восхищенного и возбужденного сверх всякой меры, становилось понятно - этим двоим нужно было побыть вдвоем за пределами привычной реальности. Они пренебрегали стандартным инвентарем, их мало интересовали тонкости подчинения и сломления духа партнера. Всякий раз они брали только шелковую ленту и кнут. Временами Хизар даже хотелось посмеяться над этими "ванильными" криминалистами. Но это было бы не корректно по отношению к гостям и клиентам.
Как только за ними закрывалась дверь комнаты, все обитатели дома превращались в слух.

Идея съездить к Хизар вдвоем принадлежала Грегу, но озвучил ее все равно Гил. Это был серьезный шаг на пути к укреплению доверия. И, разумеется, бесценный опыт в копилку чокнутых ученых. Грег всю дорогу отшучивался, мол, одно дело смотреть со стороны и совсем другое изнутри.
Смотреть Сандерсу не довелось - всякий раз у него были завязаны глаза. Зато Гил мог насладиться зрелищем в полной мере: одна из стен в комнате была зеркальной. Конечно, Гриссом подозревал, что зеркало двойное, но ничего с этим поделать не мог - не их территория, не их правила. Да и не до свихнувшихся вуайеристов ему было, когда в центре комнаты, в семи шагах от него, на коленях стоял Грег.
Грег, всякий раз смущенно, снимал рубашку еще у двери. Устраивался спиной к Гилу и позволял завязать себе глаза. "Так обостряются ощущения" - объяснял он потом. Деревянный пол холодил кожу сквозь тонкую ткань брюк. Руки, сведенные за спиной, пока еще расслаблены и сложены "лодочкой". Голова откинута назад и Грисс хорошо может видеть в отражении, как нервно дергается кадык парня, как кончик языка юрко облизывает губы, когда он берет с полки кнут.
Деревянная рукоять, украшенная причудливой резьбой, удобно ложится в руку, будто создавалась специально для него. Гибкая змея тела кнута струится вдоль бедра и с тихим шорохом касается пола.
- Ты знаешь, что раньше кнутом забивали насмерть, Грег? - тихо, не громче чем шорох фола, спрашивает Гил. Мальчишка молчит, но ему и не нужно говорить - перекатывающиеся под кожей мышцы спины напрягаются, готовясь принять удар. Грег возбуждается, краснеет и крепче сводит колени, как будто это чем-то поможет. - Позже, его использовали, как средство пыток, - голос у мужчины ровный, вкрадчивый. И от этого голоса парень мелко вздрагивает, едва заметно подаваясь бедрами вперед. - Еще позже его начали использовать в SM практике.
Мужчина говорит, говорит, говорит заполняя звуками пропасть ожидания. Не двигается и, кажется, что деревянная рукоять прорастает в его плоть, становится логическим продолжением, пока еще неподвижным, но жаждущим полета. Кнут и парень очень похожи. И в своем безмолвном ожидании и в логическом продолжении самого Гила.
Они долго изучали и привыкали друг к другу. К странностям, к привычкам, к правилам общения. Выжидали, пробовали на вкус, отчаянно рвались и рвали. Теряли и находили друг друга, отпускали в полет и в последний момент отдергивали руку, чтобы не убить. Сумасшедший техник стал частью внутреннего мира Гриссома. Дрожащей, возбужденной, красивой и естественной частью его самого.
Гил идеально чувствует узор рукояти ладонью. Странно, что он до сих пор не увековечился на коже. Безмолвие нагнетается тихим шелестом крекера по полу, когда рука вздрагивает вслед за любовником. По спине мальчишки катится бисер пота, очерчивая сведенные напряжением мышцы. То и дело сбивающееся дыхание, приглушенные стоны, сцепленные в замок пальцы. Их игра не имеет оговоренных правил, но Грег никогда не двигается и не говорит. Он впитывает статику, являясь одновременно и ее основным (без)действующим лицом и постановщиком. Все, что он (не)делает - послание мужчине с кнутом. Дрожь прошибающая молодое, хорошо сложенное тело (слишком хорошо, как для того, кому запрещали заниматься спортом), сгущающийся в воздухе запах возбуждения, пульсирующие жилки на висках и шее. Он руководит театральной постановкой оставаясь ведомым и беспомощным перед чужой волей.
И когда воздух между ними сгущается от сдерживаемых эмоций до того, что, кажется, его можно резать ножом - раздается первый щелчок фола в воздухе. Рукоять кнута раскаляется в ладони, опаляя пальцы намертво сжавшие ее. Дерево разве что не трещит от досады, когда крекер пролетает рядом с плечом Грега, направленный твердой рукой. Мальчишка закусывает губу и прогибается в пояснице, напрягая бедра, да так и замирает. Театр восковых фигур обретших способность чувствовать. Грег напряжен, как струна, на которой Грисс играет дикую мелодию эйфории и страсти. Следующий щелчок приходится по стопам. Гил не позволяет смертоносному орудию причинять повреждения возлюбленному мальчишке, но удар болезненный и неожиданный. Парень не удерживается от тихого всхлипа, когда третий удар обжигает спину между лопатками. Дрожит, выгибается, но не пытается избежать ласк кожи. Только жмурится до слез, но лента надежно скрывает это. Ему упоительно сладко и больно. Кажется, что еще немного и он взорвется от напряжения, и не только в паху.
Грисс наносит удар за ударом, с точностью аптекарских весов отмеряя силу удара. Рука двигается легко, без напряжения и видимых усилий. Только рукоять жжет руку, будто змеи вырезанные на ней жалят мужчину, вводя яд безрассудства. На каком ударе они с Грегом начинают вздрагивать вместе, окончательно отпускать маски сдержанности и приличий? После которого удара пот застилает глаза, не позволяя увидеть момент, когда Грег снимает ленту с глаз и поворачивается к нему лицом, подставляясь под удар? Их маленькая проверка на прочность - каждый раз новая, каждый раз неизменная. Гриссом каждый раз успевает отдернуть руку, отвести удар кнута в сторону, сбивая что-то со столика.
Но это только прелюдия. И оба несознательно подгоняют время, чтобы достигнуть заветной точки катарсиса. Тело кнута обвивает змеей шею мальчишки, стесняя дыхание. Мужчина тянет любовника вверх, зная, что тот не сможет устоять - мышцы затекли и все тело его взрывается болью и наслаждением от движения. Грег цепляется за плечи своего любовника и начальника, прижимается всем телом и смотрит ему в глаза. Взгляд замутненный страстью, жаждой и любовью обжигает изнутри, прогоняя по венам напалм несказанных слов, не рожденных стонов. Они уже на полу, впечатывают друг друга в деревянный пол, скрадывая за глухим стуком хриплые стоны.
Где-то там, за пределами привычного мира, на полу сплетаются в немыслимых позах изголодавшиеся друг по другу хищники. Один большой, смахивающий на медведя, и второй много меньше, похожий на ласку. Кажется, что исход схватки решен, если бы они боролись за жизнь. Мальчишка извивается на мужчине, прогибаясь всем телом назад, так чтобы кнут сжимал горло крепче, лишая возможности взмолиться о пощаде, оставляя свою жизнь в руках любовника. Они сплетаются в немыслимом, запретном экстазе, которому не нужно слов, чтобы говорить.
Змеи с рукояти кнута расползаются по телу Грисса пышущими огнем жилами, выжигая все то самообладание, что так кропотливо собирает энтомолог там, за стенами этой комнаты. Здесь же он плавится, впитывается в поры дерева экстатирующим соком обоюдного удовольствия. Обезумевшие от пляски страсти, что пьянит лучше крепчайшего алкоголя, они сплетаются надежнее, чем цепочки ДНК. Рывком мужчина подминает мальчишку под себя, продолжая неистовую гонку за удовольствием, раскатывая тонким слоем любовника по деревянным доскам. Не позволяя ни вдохнуть, ни остановиться им обоим.
Оргазм, если бы только он был осязаемым, должен был бы смести стены, подобно хрупким карточным домикам, что рушатся от сквозняка. Оба извиваются, как ужи на сковородках и змеи жалят их, не зная пощады. Захлебываясь восторгом, счастьем, неизбежностью они срастаются воедино, насыщая друг друга собой. Выдыхая и вдыхая частички разрушенных Вселенных.
Позже, когда безумие страсти прекратит неистово взрывать тела удовольствием, Грег будет лежать на полу и расслабленно водить пальцами по рукояти кнута, дрожащими пальцами лаская гибкие тела змей. Позже Гил будет рисовать на дереве углем абрис любовника и кнута. Один из многих рисунков, которыми испещрен пол в этой комнате. Абрисы столь же хрупкие, как доверие мальчишки лукаво поглядывающего на своего любовника и наставника.