Как чайки спасли меня от людоедов

Мне не хотелось открывать глаза. Последние события не выходили у меня из головы. Мы все еще плыли по реке, когда Ирен злобно пнула меня локтем:
- Довольно, дружочек, симулировать!
В смутных очертаниях я увидел лицо этой странной женщины с впалыми щеками, в глазах которой читалось лишь одно желание перегрызть мне глотку. Она нервно кусала свои обветренные губы. Ее желудок урчал от голода, и она жадно грызла лед со своих рукавиц. Сквозь закрытые глаза я чувствовал ее леденящий душу взгляд, как она боролась с инстинктом, чтобы не отщипнуть от меня кусочек. Наконец ее терпению пришел конец, и она в отчаянии схватила меня за грудки и стала трясти мое обессиленное тело.
- Ты же мужчина, сделай хоть что-нибудь!
- Где Либерман? – спросил я, открывая глаза и едва улыбаясь.
Нас окружала тундра. Все те же бесконечные заснеженные территории с редкой растительностью и талыми болотами. Мы медленно плыли по волнам вдоль старой, покрывшейся мхом ракиты. Ее тяжелые, исполинские ветки склонялись к воде и издали казались одинокими путниками, утоляющими жажду. Под тусклым солнцем распускались почки, и я слышал жужжание пчел, собирающих первый нектар. В камышах на болотах гоготали дикие гуси, разнося на всю тундру какую-то суматоху. Изредка пронзительный крик болотной выпи обрывал эти игрища, и все затихало на время. Тогда отчетливо слышно было, как за бортом плещет волна и как корпус лодки скребет талый лед. Мое сердце трепетало. Воздух быстро прогревался, опьянял ароматами цветущих деревьев. Небо было голубое-голубое и можно было часами смотреть на него, не встретив ни одного облачка.
Я слегка приподнялся и с удовлетворением заметил, что руки мои не были связаны. На носу лодки сидел угрюмый Гром и молчаливо греб веслами. Его сутулая спина покрылась инеем, который начинал подтаивать на солнце и испаряться легкой дымкой. Над нами кружились гигантские чайки с серебристыми крыльями. Одна из них приземлилась на край лодки, тяжело качнув ее, и долго смотрела на меня, не моргая. Я был поражен ее грациозностью и красотой. В этой птице чувствовался могучий разум. Блестящий на солнце клюв мог проткнуть меня насквозь, но я не чувствовал страха. Казалось, что чайка спрашивала меня о чем-то.
- Кыш отсюда, ненормальная! – прогнала любопытную птицу Ирен.
Чайка взлетела и еще долго кружилась над нами, не оставляя попытки присесть на край лодки.
- Кыш, кыш!
Ирен прижалась к моему плечу, словно маленькая девочка.
- Зачем ты прогнала чайку? – спросил я ее в недоумении.
- Она разжигает во мне аппетит, - призналась она и вдруг заплакала.
- Но-но.. не стоит плакать.. – обнял я эту бедную женщину, пытаясь успокоить и согреть ее своим слабым дыханием.
Ирен скоро успокоилась и запела по-немецки. Песня напоминала колыбельную. В этот момент лодка пошла по низине, и нас окутал туман. Я снова провалился в сон. Когда же проснулся, солнце уже стояло высоко. Воздух заметно прогрелся, а с носа лодки тянуло табаком.
- Где Либерман? – повторил я свой вопрос.
- Революция требует жертв. –  сплюнул Гром желтую слюну и стал смачно посасывать трубку доктора. - Я до сих пор чувствую, что он у меня в печенках сидит!
Мои глаза наполнились слезами. «Бедный, бедный Либерман!», - подумал я и представил, как рыдает Руслана над мутной бутылью самогона и как несколько санитаров, восхваляя заслуги доктора перед отечественной медициной, лапают ее за ляжки, получая эстетическое удовольствие оттого, что она не возражает.
Чайки уже садились на край лодки по несколько птиц и смотрели на нас удивленно, будто никогда прежде не видели обнимающихся. Ирен уже не прогоняла их. Она прижалась к моему плечу, и мы в таком положении еще долго плыли.
- Что ты к нему прилипла! – нарушил молчание Гром и, оставив весла, дал своим мышцам отдохнуть. -  Он что медом намазан? Ну не понимаю я вас, дур, ну не понимаю! Босой, худой, явно на голову шлепнутый и все равно…
- А ты не ревнуй. –  ответила Ирен, гладя меня по волосам. - Как вообще можно ревновать к нему. Какой он милый, хорошенький…
- Ревность…. Сколько слов о ней сказано! – ругался про себя Гром, показывая нам свои кулачища. – Тьфу ты…Я бы вас, баб вот этими ручищами!
- А ведь ты революционер, Громчик! – засмеялась женщина. - Тебе должны быть чужды такие глупости!
В ее раздраженном голосе стал преобладать немецкий акцент.
- Тошнит меня что-то от этих провинциальных немок… - выругался Гром и принялся опять за весла.
Наши продолжительнее объятия не давали ему покоя.
- Не смей трогать немок! – заступился я за Ирен. - Германия покорила Рим.
На края лодки село еще несколько чаек. Они слушали нас внимательно, лишь изредка  чистя клювом свои серебристые перья.
-  Рим…. – задумался Гром. - Чего его покорять было? Рим сам развалился от вакханалий. Вы все такие хорошие, такие цивилизованные. Тьфу! Демократия, Вашу мать! Опять россияне - стадо беглых народов, заблудившихся в Сибири. Где твое, Эн, русское самосознание? Ты просто половая тряпка, стелящаяся в женской уборной. Лишь бы по тебе ходили эти чудные цивилизованные сапожки. Противно аж! Куда мы катимся? Чтобы сохраниться, как русский народ, в каждом из нас должно быть глубокое понимание  своей значимости. У русских можно отнять Родину, но нельзя отнять водку и веру. Без водки беднеет культура, а вера? Русскому человеку важно то, во что, он слепо верит, в церковь и или языческих богов, в коммунизм или собственные силы, лишь бы верить, но без веры русский человек не самодостаточен. Отнимите у нас водку и эту неистребимую веру в крайности, и тогда мы станем частью цивилизованной Европы.
- За возрождение СССР! Фабрики рабочим, земли крестьянам, нефть народу! – закричал я неистово.
Стая чаек пугливо взметнулось в небо. Наша лодка закачалось, и Ирен прижалась ко мне еще ближе.
- Ты все шутишь, Эн, а я серьезно! – нахмурился Гром. - Прошлое надо уважать. В СССР было куда больше хорошего и главное: советский народ в своем сплочении разгромил фашистов. Вспомним Гагарина, стахановцев. Советское образование было лучшим в мире, медицина  бесплатная. Не говоря о том, что 90% ученых-физиков в мире - советские. Только не надо говорить про ужасы тоталитаризма. Сейчас в тюрьмах людей не меньше, можете проверить, а живет народ похуже. За МКАД загляните. Какие сейчас достижения? Чем гордиться? Ценой в 100 долларов на нефть? За СССР! Вперед! Победа будет за нами!
- Смотрите, смотрите! – вскочила вдруг Ирен и показала в сторону горизонта.
Мы услышали далекий шум, и уже можно было разглядеть вращающиеся лопасти вертолета. Лицо Грома посерело, и он стал отчаянно грести к берегу, но весло не слушалось его. Лодка кружилась на месте.
- Все пропало. – твердил он, понимая что не уйти от погони. - Мы как на ладони.
- О, я несчастная! – заплакала Ирен.
Вертолет сделал круг, и нас обдало свистящим ветром. На воде появилась жуткая рябь. Лодка запрыгала, словно мы были на каком-то детском аттракционе.
- Всем оставаться на своих местах! –  услышали мы команду в рупор.
Железная Стерва с автоматом высунулась из кабины вертолета и для убедительности дала очередь по воде рядом с нами.
- Буржуи! – замахнулся Гром на вертолет веслом и чуть не задел его днище.
Опять раздалась автоматная очередь, и беглый революционер вздрогнул, хватаясь за грудь. Весло выпало из его ослабевших рук. Ирен в ужасе закрыла лицо руками.
- Не стреляйте! – закричал я. – Мы сдаемся!
- Русские не сдаются. – прохрипел Гром, сползая на дно лодки.
С вертолета уже сбросили канатные лестницы, по которым стали спускаться санитары.
- Что же делать, Громчик? – причитала Ирен, прикрывая его раны ладонями, но кровь текла и текла.
- Молитесь да услышаны будете… – Ухмыльнулся раненый и потерял сознание.
- О, чайки! Мои милые чайки, -  принял я его слова буквально.
И вдруг несколько птиц набросилось на Железную Стерву. Они стали клевать ее и махать над ней серебристыми крыльями. Старушка стала отмахиваться, но не удержалась и рухнула с борта в  воду. Все произошло стремительно.
- Проклятые птицы, - вынырнула она и поплыла брасом в нашу сторону.
В этот момент Железная Стерва была похожа на акулу во время атаки, и наши сердца трепетали, когда мы представили грядущие пытки и издевательства над нами. Фитиль свободы кто-то задул, и стало темно. Тем временем, чайки проникли в  кабину и стали сильно мешать пилоту. Он, отбиваясь от них, потерял управление. Вертолет закружило, словно юлу. Другая группа птиц перебила клювами канатные веревки, по которым спускались санитары, и много десанта упало в воду.
- Чайки, мои милые чайки! – молился я со слезами.
Когда Железная Стерва вцепилась в борт лодки, злобно скрежеща зубами, несколько сильных птиц подхватили меня за края одежды. Очевидно, от долгого недоедания мое тело ничего не весило.
- О чайки… мои милые чайки. – шептал я, поднимаясь вверх.
- Энчик! - услышал я внизу жалобный голос Ирен. – Ты куда?
Она подпрыгнула и повисла на моей ноге.
– А как же я? Ты обещал вывести меня к материку. Я не хочу обратно в клинику.
Ее руки вдруг соскользнули, и она упала на дно лодки, едва сдерживая слезы. Сверху мне казалось, что не женщина кричит вовсе, а белек. Уж больно был жалобный голос. Сильные клювы по-прежнему прочно держали меня и несли меня прочь, подальше от всей этой суматохи. Я подчинялся их воле, понимая, что ничего сам не в силах изменить.
- Господи, как справедлив мир! – кричал я во все горло. - К Тишине, мои милые чайки! Ого-го! Э-гей!