Давным-давно. Сказка

«Ну, что разгалделись!» – шикнул дед Шушпан на детей. – «Вот разбудите Штандартенфюрера, будет вам ижица по первое число!»

«А почему его так зовут?» – подал голос пацаненок лет пяти в зеленой вязаной шапочке с помпоном и короткой курточке.

«Экий ты, Иннокентий, любопытный!» – непонятно, то ли осудил, то ли похвалил малыша старик. – «Зачем это тебе?»

«Просто интересно» - не унимался пацаненок. – «Кто его так прозвал? Мамка, что ли? И вообще, на имя и не похоже вовсе. Скорее - должность!»

«Имя у него тоже было, конечно!» – старик задумался, ковыряя пальцем в ухе. – «Как же без имени. Звали его совсем даже неплохо – Михаэль! Только после одной истории он на имя свое отзываться перестал».

«А что за история такая?» – встряла в разговор Натали, которая до этого молча стояла подле, да сноровисто крутила мудреные узелки на своей веревочке. Завяжет, посмотрит, развяжет, да снова и начинает.

Шушпан ласково погладил девчушку по русой голове, потом достал кисет с самосадом и запустил в него всю пятерню: «Вот тут, милая, в самую точку ты и попала. Если б не прадед твой – Даниэль, то никакой такой истории и не случилось!»

«Конечно, по малолетству его тогда просто Данилкой величали, но был он из нас самый старший, и слушались мы его пуще родительского наказа!» - старик достал из кисета щепоть табаку и начал аккуратно рассыпать его на узкой полоске бумаги.

«А ты расскажи, дедуля!» – робко попросила Натали, и ребята в один голос подхватили: «Расскажи, расскажи!»

Дед Шушпан усмехнулся, не спеша скрутил цыгарку, пыхнул вверх густым пахучим облаком и погрозил крючковатым пальцем в воздухе: «Только сидеть смирно и не шуметь!»

Все замерли и, чуть дыша, уставились на старика в ожидании истории.

«Так вот!» - начал рассказчик. - «Случилось это аккурат после французской кампании 1799 года. Мне уже исполнилось полных шесть зим, а Миха был на два годка младше. Совсем еще малец, под стол пешком ходил. Тогда на этом самом месте, где мы живем, стояло только несколько домов. Не как сейчас, - яблоку негде упасть. А вверх по склону горы на Идальпов рудник шла только одна дорога».

«Вот как-то увязался Данилка с рудокопами. Несколько дней пропадал, а когда вернулся, объявил, что собирается прокатиться на санках с горы, по этой самой, стало быть, дороге. Мы с Михой неразлей вода были. Куда я, туда и он. Упросили Данилку взять нас с собой, стали готовить санный инвентарь. Укрепили по своему разуменью все чин-чинарем, а Миха возьми, да приладь на свои санки флаг старый военный. Помню еще, на полотнище был герб с русскими вензелями. То ли Александр Римский, то ли Корсаков».

«Надо же, забывать стал!» - удивился дед Шушпан и в очередной раз пыхнул дымным облачком в потолок. – «Ну, да ладно. По горам тогда много оружия да военной амуниции валялось. Не то еще найти можно было!»

Так вот. Следующий обоз у рудокопов только через неделю должен был случиться. Мы с Михой строили свои санки день и ночь, за три дня управились и ходили потом вокруг них, облизывались. Время тянулось, словно еловая смола ранней весной. Знамо дело, переживали, возьмут ли нас, эдаких-то маленьких, на гору.

Из-за этих переживаний обоз и проспали. Хорошо еще, что дорога к горе близко от нашего дома проходила. Никак было по-другому не объехать.

Помню, сквозь сон услышал я лошадиное ржанье и давай одеваться. Миха спал крепко, не растолкать. Так и пришлось его сонного, словно куклу безвольную, одевать. Но ничего не поделаешь – обещал, а мы слово свое держать умели. Так вот, уложил я его на санки и побежал догонять обоз рудокопный. А кругом темно, как ночью. Бегу, стало быть, да все время назад оглядываюсь - боюсь, что друган мой закадычный свалится.

Долго пришлось мне бежать, но догнал-таки обоз с рабочими. Уже и воздуха в груди не осталось, когда на последнюю волокушу вскочил, весь сырой от пота, как мышь. Не успел, стало быть, я отдышаться, как меня кто-то в бок локтем пихнул. Повернулся - Данилка зубы скалит.

"Ну что, малышня, не выспались?" - говорит.

Ничего я не ответил, только  Миху своего в сено поглубже затолкал, да сверху присыпал, что б не замерз. А он так и не проснулся.

Вскоре рассвело, и западные вершины стали золотиться под первыми лучами восходящего солнца. Дорога шла вдоль реки, по берегам которой на отвесных скалах то здесь, то там синели заледеневшие водопады. Снег на кручах был сильно истоптан горными козлами, и не понятно было моему детскому разумению, как козлы смогли здесь пройти и не свалиться вниз. Мы с Данилкой только успевали крутить головами, такая красота открывалась перед нашими глазами! От восхищения мой старший товарищ только цокал языком, не забывая толкать меня локтем в бок.

Мороз, наконец, пробрался под мою немудреную одежонку и стал холодить промокшую насквозь рубашку. Мне пришлось тоже зарыться в сено, я обнял мирно сопящего Миху и под плавное покачивание волокуши задремал.

Проснулся оттого, что движение прекратилось. Обоз стоял возле переправы. Впереди через бурлящий поток был перекинут узкий мост из тонких бревен на растянутых между скалами канатах. Первая волокуша уже находилась на том берегу и дожидалась остальных. Осторожно передвигаясь по раскачивающейся ажурной конструкции, через переправу перебирались сразу две упряжки с большими деревянными ящиками и бочками.

Наконец, дошла и до нас очередь. Когда лошадь ступила на зыбкую поверхность и натужно засеменила по заснеженным бревнам, втаскивая за собой на мост тяжелую волокушу, я заметил, как вздрогнули и натянулись толстые тросы и тревожно заскрипели бревна. Смотреть вниз на ревущую ледяную воду было страшно, и я зажмурился. Открыл глаза только после того, как мы оказались на твердой земле.

Сразу за мостом дорога пошла круто вверх, виляя короткими серпантинами по склону, словно путающий свои следы заяц. Мы поднимались все выше и выше, пока родной поселок не скрылся внизу за налетевшими откуда-то облаками. Выше нас было только чистое бирюзовое небо, в зените которого застыл золотой диск Солнца.

После полудня мы прибыли на место. Рудокопы стали сгружать свои пожитки, порох и всякое снаряжение у бревенчатого сарая без окон. Сарай тот стоял рядом с уходящей вглубь земли штольней. Рельсы узкоколейки были отполированы до блеска, под легким навесом ютилась пара вагонеток.

Данилка спрыгнул на снег и, не оглядываясь, побежал по шпалам в штольню. Я крепко схватил Миху за руку и отправился следом ...

Дед Шушпан прервал свой сказ и скосил глаза в сторону: «Ты, девонька, чего опять удумала?»

Все, как один, повернули свои понятливые головки следом за ним. В углу горницы, в позе профессиональной прачки у зимней полыньи, пыхтела над мудреным веревочным узлом Натали. Не обращая внимания на старика, она спокойно привязала вторую ступню к широкой недлинной фанерке, выпрямилась и пружинисто попрыгала на месте. Судя по довольной рожице, результат ее вполне удовлетворил.

«Хочу тоже попробовать с горки съехать, дедушка!» - наконец соизволила ответить она.

«На этом?» - с сомнением произнес дед Шушпан, разглядывая необычный снаряд, и неожиданно, шутливо так, присоветовал: «Подушку сзади привяжи!» Потом подумал немного и добавил, но уже  строго: «Помягче!»

Натали хотела повернуться, но не удержала равновесия и повалилась на спину. Все громко засмеялись, и только маленький Иннокентий не улыбнулся. Было видно, что он еще находится под впечатлением от услышанного. Да и вообще, редко он когда улыбался. Серьезный уже тогда был!

Тем временем, Натали высвободила кое-как из веревочных пут свои ноги и вернулась на место. Все успокоились, и вновь несколько пар широко распахнутых детских глаз доверчиво уставились на Шушпана. Воцарилась первозданная тишина, но рассказчик молчал, попыхивая душистым табаком в прокопченный потолок.

Словно разговаривая с собой, он тихо произнес: «Лучше бы мы туда не ходили!»

«А почему, дедушка?» - спросил кто-то из ребятишек.

Ответить старик не успел, потому что в этот момент за стенкой раздался грохот. Любой военный навскидку определил бы, что по тесовым половицам шагает, по крайней мере, взвод солдат в полной боевой выкладке. Строевым шагом. И, как полагается в таких случаях, с песней.

Было отчетливо слышно, как бравый запевала громоподобно выводил слова известной солдатской песни: «В поле разрыва-а-лись бомбы и грана-а-ты, девушки рыда-а-ли по своим солд-а-атам!»

Дверь распахнулась, и на пороге возник известный в округе бузотер по прозвищу Штандартенфюрер.

Продолжая горланить, что есть мочи: «Парни возврати-и-лись в родную сторонку …», гость сделал неверный шаг, зацепился ногой за порог и влетел в горницу головой вперед. Проезжая по стойке «Смирно», мимо застывшей от испуга детворы он повернул к слушателям заросшее щетиной лицо, и честно допел песню до конца: «… Глядь, а все давн-о-о уж замужем девчонки!»

Закончив концерт, упавший ниц подложил под колючую, как у ежа, щеку сложенные вместе ладони, закрыл глаза и отключился.

Дед Шушпан так и крякнул с досады. Да что тут поделаешь! Ни слова не говоря, он встал и вышел вон, махнув детям напоследок рукой, что б не расходились. Вскоре он вернулся с подушкой и тулупом, подошел к лежащему на полу другу, подоткнул ему под голову мягкий квадрат и бережно укрыл неподвижное тело теплой овчиной. После этого старик вернулся на прежнее место и тихо откашлялся. Встревоженные, было, дети постепенно успокоились и повернулись к рассказчику.

«Так вот!» - повторил дед Шушпан. – «Зря мы пошли тогда за Данилкой!»

«Вы, наверное, хотите знать почему?» - спросил он притихших детей, справедливо полагая, что те молчат, боязь разбудить Штандартенфюрера. – «Так я сейчас по порядку вам все и расскажу!»

Переливчатый храп из-под тулупа заставил ребят насторожиться. Однако, рассказчик, и глазом не моргнув, спокойно продолжил свое повествование.

«При входе в штольню на стене висели зажженные масляные фонари. По примеру Данилки я схватил один и отправился по шпалам внутрь земли. После яркого солнечного света окутавшая нас темнота казалась непроглядной, от фонаря не было никакого проку кроме жирной копоти.

Постепенно глаза привыкли, и уже можно было разглядеть слабое свечение впереди и неясное колебание тени. Когда мы догнали Данилку, он осматривал узкий лаз в стене штольни и примеривался, как ловчее забраться внутрь.

«Вот что!» - приказал старшой. – «Никуда с этого места не уходить!»
 
Сказал, а сам уже втискивается плечами в узкое отверстие, перебирая руками и ногами на манер ящерки. Некоторое время еще был виден тусклый свет его фонаря, но вскоре пропал и он.

Мы с Михой долго стояли, переминаясь с ноги на ногу, но потихоньку осмелели. Миха высвободил свою руку из моей ладони и сел на возвышавшуюся над землей шпалу. Поставив фонарь подле его ног, я решил немного осмотреться, справедливо полагая, что Данилкин наказ от этого сильно нарушен не будет.

Почти сразу путь перегородила вагонетка с грунтом. Должно быть, в отвал везли, да здесь оставили. Штольня в этом месте была такой узкой, что я с трудом протиснулся вдоль шершавой стены дальше.

Огромная тень за вагонеткой заставила меня поначалу остановиться, но потом глаза освоились и в этакой темени. На полированной поверхности рельсов неровными отблесками плясал огонь от масляного фонаря.

«Как ты там?» - обернувшись назад, тихо выдохнул я в темноту.

«Холосо!» - ответила штольня голосом Михи.

Я расхрабрился и пошел дальше, для пущей верности ведя рукой по стене. Мерцание света становилось все тоньше. Наконец, на излете хоть какой-то еще видимости, на ближних подступах к полной темноте, мне пришлось замедлить шаг и уже крепко призадуматься – идти или не идти дальше.

Страх не мешал мне, его еще можно было пересилить. Но я вдруг вспомнил строгий наказ старшего и тихий голосок младшего. Как ему, должно быть, неповадно там одному?! Это обстоятельство и перевесило окончательно в пользу возвращения.

Не успел я несколько раз ободрать спину о выступающие из шершавой стены камни, как из лаза вылетел мешок, а вслед за ним показался Данилка.

«За мной!» - запыхавшимся голосом приказал он и, подхватив свою поклажу, заторопился из подземелья.

Только тут я заметил, что фонаря при нем нет, а кисть правой руки пухло перевязана тряпицей. Миха без слов крепко уцепился за меня, и мы тотчас отправились следом, едва поспевая за старшим.

Непонятно почему, по моей спине пробежали мурашки, и вдруг стало так страшно, что не было сил обернуться. Словно в подкрепление моей догадки, сзади послышался неясный шум. Слабенький поначалу, он постепенно становился все яснее, пока не стали различимы быстрые шаги многих ног в глубине продырявленной рудокопами земли. Нас догоняли!

Мы с Михой прибавили ходу и в два счета оказались у выхода из штольни. В глаза больно ударил яркий солнечный свет. Закрываясь рукой и щурясь с непривычки, мы продолжали бежать, не останавливаясь, пока не оказались за сараем. Рубашка на моей спине опять была мокрее мокрого.

«Эвон как!» - подумалось еще тогда. – «Вроде и пробежали всего-ничего. Не то, что утром!»

Рабочие же продолжали заниматься своими делами и не обращали на нас никакого внимания. Да и мало ли,  во что ребятня играет, лишь бы под ногами не путалась!

Полагаю, так оно и выглядело со стороны. Миха вон, и тот - бежал рядом со мной, весело повизгивая, будто мы наперегонки стараемся. А вот мне тогда было совсем не до игрушек! Ведь долго бежать по рыхлому снегу с малышом на прицепе я не мог. Единственным спасением были санки. Только где же они? Ведь точно помню, когда слезал с волокуши, - поставил наши шлиттены именно здесь, за сараем.

Данилка же в это время, не оборачиваясь, продолжал бежать дальше. С мешком за плечами и веревкой в руке он волочил за собой громоздкую конструкцию, обмотанную темной материей. Хорошенько приглядевшись, я признал боевой флаг с гербом Римского-Корсакова. Значит, и санки наши там же!?  Я заорал во все горло, схватил в охапку неразлучный свой прицеп и бросился догонять.

Тем временем Данилка добежал до обрыва, помахал нам рукой и встал на колени. В несколько перебежек мы очутились рядом и стали вместе с ним распутывать свиток из плотной ткани и прочных пеньковых веревок.

«Быстрее, быстрее!» - торопил Данилка, выпрастывая ажурную конструкцию из обертки.

Только уж меня-то подгонять было и не нужно совсем. Ободранная спина хорошо запомнила не только шершавую стену, но и колючие взгляды неизвестных преследователей.

Когда, наконец, все было готово, мы расселись по своим санкам. Первым скользнул вниз Данилка, за ним следом пошел Миха. Отталкиваясь ногами от подтаявшего наста, я заставил свой транспорт подчиниться силе земного тяготения, и послушный шлиттен, заваливаясь крученым носом все ниже и ниже, стал медленно набирать скорость. Уже на изломе крутизны мне удалось преодолеть страх и обернуться.

Сзади не было ни души! Только лишь черная отметина штольни на белоснежном, искрящемся под лучами солнца, пустынном плато. Не успев удивиться тому, куда все в одночасье подевались, я полетел с обрыва по вырубленной в камне дороге, из-за своей малой ширины больше похожей на вьючную тропу.

Отороченная отвесной каменной стеной и огромными валунами, выложенными по краю пропасти, дорога шла наискось обрыва. Миха весело катил впереди меня, цепко ухватившись за саночные поручни, громко взвизгивая каждый раз, когда санки налетали на снежный бугор. За его спиной бился на ветру темно-малиновый околыш с золотым позументом.

Все шло неплохо, пока и без того узкая для маневра полоска земли не вздумала изменить направление. На крутом повороте маленький саночник вовремя не сообразил, как половчее вырулить, и врезался в камень. Его выкинуло из седла, безжалостно ударило о скалу и, словно тряпку, отбросило в сторону. Когда я подъехал, мой друг сидел на санках с закрытыми глазами, покачиваясь из стороны в сторону.

На залепленном снегом лице тягуче кривились губы:

«В замке гномика нет дуса,
В длинной болоде,
Запивает пивом глусу,
Как никто нигде!»

«Миха, Миха!» - бросился я к нему, ощупывая руки-ноги со всех сторон.
Малыш распахнул усыпанные крупными каплями растаявшего снега веки и уставился на меня удивленными глазищами. Смотрел и молчал.

Приставать к малОму с вопросами я не стал. Не разбился, и то хорошо.

«Долго вас еще ждать?!» - послышалось снизу. – «Сыпьте сюда скорее!»

Глянул я на дорогу и сразу же понял, что спустить здесь раненого на санках опасно. Прижал я тогда своего мальчонку к груди и, шаг за шагом, цепляясь за выступы скалы, стал спускаться дальше.

«Шлиттен с флагом забыл!» - вдруг заговорил Миха, да крепко так обнял меня за шею, будто только что признал.

А мне не до чего, от страха дух замирает, руки того гляди сорвутся!

«Потом, потом!» - шепчу я ему в ответ.

И боязно мне, что вот сейчас поскользнусь и полечу вместе с ношей своей драгоценной в пропасть!

Но ничего, обошлось. Дошел, стало быть, до нужного места. Вижу за поворотом Данилка стоит, к скале прислонился. Лицо белее праздничной скатерти на столе, ухмылка кривая, а в руках мешок.

Только тут смекнул я, что все дело-то в мешке, и давай к старшОму приставать. Он поначалу, понятно дело, отнекивался, а потом вдруг поник головой, да мешок-то и развязал. Закатал края холстины, чтобы мне лучше видно было, и поставил ношу у ног своих. Подошел я ближе и увидел прозрачный, как стекло, камень размером с голову младенца. Вот ведь как получалось, не зря за нами гнались! Но кто, - рабочие-то тогда все снаружи были?!

Пока я так и эдак вертел в руках камень, Данилка рассказал, как в прошлую свою поездку на Идальпов рудник, он услышал разговор меж рудокопами. Один рабочий сказывал, будто в начале зимы встретил в штольне странное существо, с виду похожее на человека в длинном плаще, только очень маленького роста. Если кота поставить на задние лапы, да нарядить как следует, то в самый раз и будет. Человечек этот разговаривать не пожелал, а тотчас скрылся в узком лазе.

Вечером рудокопа скрутила лихоманка, и пока он отлеживался, маленького подземца повстречали двое других рабочих. Один из них стал ловить человечка и вскоре загнал его в тупик. Что случилось под землей, никто толком объяснить так и не смог, - второй-то рабочий бегать за человечком поостерегся. Видел только яркий свет, будто молния сверкнула. А когда отважился в тупичок зайти, то никого там и не нашел. Пропал рудокоп!
После этого начальство рудное впредь запретило своим рабочим останавливать опасных человечков. А обнаруженные под землей лазы стали засыпать отвальной землей.

«А еще сказывали, что есть у подземного народа огромный алмаз, который может выполнить любое желание!» - выговорил Данилка, глядя перед собой в мешок ...

Дед Шушпан умолк, степенно достал из кармана кисет, развязал на его кожаной горловинке плетеный шнурок и стал сворачивать очередную цигарку.

Воспользовавшись паузой, дети зашевелились и стали тихонько переговариваться. Но не тут-то было. Лежавший до этого спокойно Штандартенфюрер тоже заворочался. Равномерное похрапывание перешло в невнятное бормотание с постаныванием. Все мгновенно замолкли, не желая продолжения прошлого концерта.

«Если пиво с грушей пьешь, ты алмаза не найдешь!» - глухо донеслось из-под тулупа.

Рассказчик же, не обращая ровно никакого внимания на происходящее, высек кресалом искру и, раскурив цигарку, пустил к потолку замысловатое кольцо. Потом примирительно, как разговаривают с маленькими, произнес:

«Правильно, Миха, правильно! Спи дорогой!»

Не успел еще первый дым раствориться в воздухе, как шевеленье и бормотанье состарившегося Михи сошли на нет. И вновь горница наполнилась ровным негромким похрапыванием. И снова на рассказчика уставилось несколько пар восторженных детских глаз. Таких чистых и безгрешных, что обмануть или добавить немного для красоты сказа, у деда Шушпана не хватило бы духу.

«Так вот!» - тихо продолжил старик. – «Только Данилка стал сказывать, как он выкрал у гномов волшебный камень, - небо потемнело. И не успели мы понять, что же это такое происходит, наступила ночь!»

Почти сразу выглянула луна, и залила округу своим мертвенным светом. Что говорить, жутковато стало. Не сговариваясь, мы быстренько сели на санки и помчались вниз по дороге. Скорее от рудника подальше, да поближе в родному дому. Данилка с мешком катился первым, за ним я с Михой между колен, а санки со знаменем шли на привязи последними.

Ветер гнал по небу рваные клочья облаков, в ушах свистело, а ночное светило, то вырывалось на время из облачных штор, то надолго пропадало за ними.

И без того большая скорость, в такие минуты казалась просто невероятной. Мы с Михой стрелой летели вниз, пересекая редкие световые пятна, с размаху врезаясь в широкие полосы разлитых могущественными гномами ночных чернил. Я до рези в глазах  всматривался в темноту, стараясь не упустить из виду Данилку, спина которого маячила влево-вправо в нескольких шагах впереди меня.

Когда облака в очередной раз раздернулись, я увидел впереди упавшее на дорогу дерево и Данилку, отчаянно пытавшегося остановиться. Куда там! Сообразив, что и мы следом за ним можем врезаться в опасное препятствие, я мгновенно снял ноги с полозьев и с размаху воткнул их в снег. Однако санки продолжали катиться, как ни в чем не бывало. Дерево приближалось угрожающе быстро, и мне уже мерещились резные извивы на толстой коре его огромного, в три обхвата, ствола.

В этот миг все вокруг в очередной раз погрузилось в темноту. В отчаянии, из последних сил я уперся ногами в скользкий склон, пытаясь развернуть санки поперек склона, и крепко обхватил маленького Миху свободной рукой.

Потревоженный снег пенящейся волной хлынул под полы моей короткой поддевки и мгновенно без остатка заполнил все внутренности нехитрой одежды, раздув ее тугим тряпичным шаром. Надежд на благополучный исход уже почти не оставалось, когда упрямые санки нехотя подчинились моей воле. Однако погасить скорость полностью все же не удалось, и мы врезались в препятствие.

Под ударом тяжелых санок колючие ветви поверженной красавицы - ели с шумом согнулись, раздался треск рвущейся ткани, и движение прекратилось. Лишь в груди у меня загнанной птицей продолжало громко стучать сердце.

В который уже раз я стал ощупывать  Миху со всех сторон, благодаря Господа за то, что удар пришелся в мой бок, защищенный скопившейся под одеждой снежной прослойкой! В вязкой ночной тишине, совсем рядом, шевелился кто-то. Вот он пошел в нашу сторону, ломая своей тяжестью ветки. По моей спине побежали мурашки, и вновь накатил недавний страх, совсем как тогда в штольне, где мы бежали от неведомых преследователей.

«Гномы проклятые!» - сквозь треск отрывистых щелчков донесся до меня знакомый голос. – «Дерево повалили! Мой алмаз! Не отдам!»

Вышла луна и щедро высеребрила искристый склон горы. Я увидел над собой шатер из разлапистых мохнатых веток и недовольное лицо Данилки.

«Чего расселись?» - тяжело дыша, произнес первый саночник. – «Двигаться надо, пока они еще что-нибудь не придумали!»

В этот момент со стороны вершины горы послышался гул. Звук быстро приближался, и уже через несколько мгновений вырос до режущего слух грохота. Стало ясно, что сверху в нашу сторону движется что-то невообразимо огромное.

Не дожидаясь особого приглашения, мы с Михой пролезли под деревом и бросились вниз по дороге. Очухавшийся от столкновения мой малец ходко бежал рядом, крепко держась за мою руку. А воздух уже наполнялся мириадами льдистых игл, которые больно кололи и ранили щеки, нос и глаза.

Когда стало казаться, что дышать уже совсем невозможно, нас накрыло воздушной волной. Боль остро резанула по ушам, и все вокруг скрылось в густой снежной метели. За нашими спинами тяжко ухнуло, и земля под ногами задрожала.

Падая, я забыл о недавних страхах и думал только о том, чтобы не потерять в этой круговерти маленького товарища, который так опрометчиво доверил мне свою хрупкую жизнь. Для верности, я притянул малыша поближе и крепко прижал к себе. На голову посыпался снег, еловые шишки и обломки веток. Несколько крупных кусков льда, ударившись о твердое покрытие дороги, с воем пушечной картечи разлетелись в стороны.

Постепенно все стихло, а поднятая лавиной метель улеглась. Я открыл глаза и начал уж, было, думать, что все закончилось. Но не успела эта мысль родиться в моей душе, как из облаков выкатился плоский диск Луны, на котором хороводом крутились бесформенные пятна. И вновь, в который уж раз за сегодня, хлынул на землю безжизненный тусклый свет. Горло перехватило от сознания своей малости и беспомощности. Безнадега, да и только, что тут еще скажешь!

«Кусать хосю!» - возвратил меня к жизни тонкий голосок.

Миха уже стоит на ногах и, как ни в чем не бывало, отряхивает одежду от налипшего снега. Делает он это так деловито, что я, несмотря на накатившую тоску, не смог сдержать улыбки.

«Кусать дай!» - повторяет Миха еще раз и с надеждой смотрит мне в глаза.

«Сейчас!» - сиплю все еще сведенными судоргой губами, а сам уже вытаскиваю из кармана завернутый в тряпицу кусок пирога с рыбой. Хорошо, что еще с вечера приготовил. В утренней суматохе я бы его забыл, это уж точно! Сверток с едой был в целости, только растискан немного. Я передал его голодному малышу, а сам пошел искать Данилку.

Там, где только что лежала ель, возвышался огромный курган из спрессованного снега. Ниже по склону шумел ветками вековой лес. В темноте он казался непроходимой сплошной стеной.

Луна, выкрутив свой небесный фитиль до отказа, прибавила яркости, и я сразу же увидел санки. Знакомый шлиттен старшОго одиноко висел на макушке ближнего дерева. Как раз на уровне моих глаз. Казалось, можно достать длинной палкой, но я-то понимал, что все не так просто. Дерево росло вдоль уходящей вниз отвесной скалы. О том, чтобы спуститься вниз не могло быть и речи.

Стою, значит, уставился в темноту, а мысли невеселые. Пропал Данилка!

Глядь, а где-то далеко в лесу появился слабый огонек. Погорел немножко, да и разлетелся на мелкие искорки.

Жду, что будет дальше.

Снова огонек, за ним еще и еще. И опять пропадают, словно тушит их кто-то.

Так сильно приворожили меня огоньки лесные, что не заметил я, как Миха сзади подошел и всунул в мою ладонь свернутую тряпицу. Тут возьми, да и вылети из леса сова. Вылетела, увидела людей, испугалась и тут же повернула обратно. Ее огромные крылья во весь их размах бесшумно распростерлись перед нашими лицами на расстоянии вытянутой руки. От неожиданности я отшатнулся и закрыл глаза. А пацаненок мой совсем даже наоборот, - засмеялся, да и только. Смелый, однако!

 Воротились мы с Михой к своим шлиттенам, да и поехали дальше. Едем, а у меня все не выходит из головы елка с санками на макушке. Думаю, что вот если повернет сейчас дорога влево, то можно будет к дереву этому с другой стороны подобраться. А там, глядишь, и Данилка сыщется!

Так оно и случилось. Следующего поворота долго ждать не пришлось, и вскоре мы остановились у огромного скального выступа. Отсюда вверх шла узкая ложбинка, по которой, как я предполагал, можно было выйти к нужному месту.

Пошел, стало быть, куда деваться! Миху, понятно дело, с собой не взял, пусть лучше санки сторожит, а то мало ли чего. Пока карабкался по крутой ложбинке, запЫхался, совсем как утром за волокушей. Зато потом уже не так круто стало, да и звериная тропинка опять же отыскалась. По ней-то и добрался до того дерева.

Вы спросите, как я догадался, что дерево то самое? Санки-то снизу не разглядишь?! Вот если спросите, то в самую точку и попадете! Но только увидел я след свежий на  снегу. Будто тащили волоком что-то тяжелое. Отправился я по нему и вскоре стал замечать знакомые уже огоньки.

Ходить по лесу я умел, отец охотником был, научил. Так вот, шел-шел, остановился у куста. Дальше – небольшая поляна, на поляне костер, а у костра три гнома и Данилка. Стоит наш старшой, не шелохнется. Глаза открыты, а лицо будто каменное. Заколдован, знамо дело!

Стал я обходить поляну кругом, чтобы к товарищу своему поближе подобраться. Разговор начинаю слышать, но что говорят, не разобрать. Только по лицам вижу, что не довольны гномы. Еще одежду их разглядел. Рудокоп правильно все сказывал. Плащи, колпаки и все такое, но разного цвета, а ростом, на самом деле – не больше нашего кота, когда за подачкой вверх тянется. Все разглядел, как есть, но мешка с алмазом на поляне не увидел.

Вот почему гномы-то злятся. Выходит, не все они знают, а, значит, не все и могут! Обрадованный таким поворотом дела, я начал было легкомысленно подумывать, что вот сейчас возьму, да и вызволю Данилку из неволи.

«Мне бы только отвлечь их чем-нибудь!» - подбадривал я сам себя и уже высматривал в костре на поляне полено потолще, да поухватистей.

Как назло в этот момент у меня в носу засвербило. Сколько я ни зажимал нос рукой, сколько ни кривил лицо, - ничего не помогло. В ночном лесу, да в полной тишине, чих прозвучал, как выстрел из охотничьего ружья. Скрываться дальше было бессмысленно. Я выскочил на поляну и бросился к костру. Но не успел сделать и нескольких шагов, как один из гномов, не поворачиваясь в мою сторону, поднял руку и щелкнул пальцами. Мгновение, и я повис в воздухе, не в состоянии сделать ни шагу более. Способность видеть и слышать, однако, осталась, соображать - тоже.

«Ул-л-л-а-а!» - вдруг взорвал лес молодецкий крик.

Что такое?! Гляжу – Миха! Идет, поспешает, с тяжелым флагом наперевес. Так в бой идут под барабанную дробь. И в такт частым шагам его бьется на морозном воздухе темно-малиновый околыш, а в отсветах костра сверкает золотом вышитый позумент. И когда широкое полотнище не закрывает лица Михи, я вижу там неукротимое желание победить или умереть!

Один из гномов поднял, было, руку вверх, да так и замер. Непонятно, чего медлит?! Но потом вижу, задергался вдруг зеленый колпачок на голове. Влево - вправо. Быстро так, будто хочет маленький волшебник разглядеть что-то, да никак не успевает.

Наконец перестал крутиться колпак. Зажмурился гном, да как встряхнет головой, словно глазам своим не верит! И снова взглядом в наступающего бойца уткнулся.

Догадался я тогда, что не человек его интересует, а позумент золотой на флаге! А Миха тем временем уже всю поляну перешел, к костру подбирается!

«Уходи, Миха!» - хочу я крикнуть, но ни слова вымолвить не могу.

И покатились по моим щекам слезы. Горячие такие, кожу жгут! Понял я, что сам пропал и мальца своего погубил!

В этот самый момент гномы вдруг как вскочат на ноги, да как забегают туда-сюда. Натыкаются друг на дружку, да путаются в полах халатов своих длинных, и кричат. Голоса у них противные такие, писклявые, словно у крыс. Сразу и не разберешь, что они там кричат.

«Ну, дела!» - думаю, а сам уже понимать начинаю, что сейчас все и разрешится!

А гномы, наконец, перестали суетиться и с криком «Штандартенфюрер!» все разом нырнули прямо в костер. И наступил день. Ясный, солнечный. Какой и был, когда мы приехали только на рудник».

Дед Шушпан прервал свой сказ и замолчал. Теребил узловатыми пальцами давно потухшую цигарку, да грустно смотрел на лежащего на полу друга. Сгрудившиеся крУгом дети, переживая описанную рассказчиком финальную картину, тоже помалкивали. Даже постаревший герой, и тот перестал храпеть. Из-под тулупа не было слышно ни единого звука. Тишина, комар пролетит – услышишь.

«Выходит, все обошлось?» - решился нарушить молчание кто-то из ребятишек.

Старик поднял отсутствующий взгляд на детей и, словно не слыша вопроса, начал сызнова запаливать цигарку. После нескольких глубоких затяжек лицо его приняло осмысленное выражение, и он продолжил.

«Миха лежал пластом на снегу головой прямо в костер. Шапка на его голове уже дымилась, а я все никак не мог сбросить с себя оцепенение. Наконец, получилось. Я вытащил малыша из огня и стал тормошить. Но все было напрасно.

Старшой тоже не пришел еще в себя. Продолжал стоять на том же месте, но уже тянул руки в нашу сторону. В глазах его я увидел виноватое выражение, но кто его винил. Да и в чем?

Я поднял Миху и понес к саням. По пути меня нагнал Данилка. Вдвоем мы спустили нашего спасителя по крутой ложбинке в скальном выступе, уложили на шлиттен, накрыли флагом и отправились в путь.

Мать, едва увидев грустную процессию, бросилась помогать. Сообща раздели малыша, умыли и уложили на кровать. Отец тоже ничего спрашивать не стал. Собрал все свои силки и отправился в лес. Вернулся под вечер с полным ранцем куропаток, мать сварила бульон, а я стал выпаивать Миху с ложки. Так продолжалось несколько дней.

Как-то вошел я в комнату, а кровать пустая. Что за дела? Смотрю, сидит наш больной в углу и выстригает что-то из куска черной материи.

«Миха!» - окликаю его. В ответ молчок. Даже не посмотрел в мою сторону.

Подошел я, сел рядом с мальцом и обнял его за плечи, а он положил голову свою мне на колени, да и запел. Тоненько так:

«Звёзды на погонах, боевое знамя.
Девки охотно льнут к усам губами.
И винца бутылку, хлебуска клаюску
Далят солдатам милые подлуски!»

Пропел и замолчал. И никогда уже больше на имя свое не откликался.

Скоро вся наша ребятня звала его не иначе как Штандартенфюрер. Миха не возражал, а однажды вышел на улицу в черной форме. Френч, галифе, сапоги, шапка с кокардой. Дошил, значит, одежку свою до конца. Долго так ходил, пока не вырос. Форма у него до сих пор в сундуке лежит. Как новенькая. Оно и понятно, солдатское сукно нОское!

«А как же алмаз?» - спросил один из ребят. – «На самом деле волшебный был или вранье оказалось?!»

«Этого так никто и не узнал!» - охотно ответил старик. – «Искали мы его долго, но не нашли. Как сквозь землю провалился!»

«Наверное, гномы утащили!» - предположил Иннокентий.

«Наверное!» - согласился дед Шушпан и добавил с загадочной улыбкой. – «А может, лежит до сих пор где-нибудь и ждет своего часа?»

После этого он, в который уж раз за сегодняшний вечер, засунул в волосатое ухо свой заскорузлый палец и замолчал.

«Не понятно, чего волшебные человечки испугались?» - повис в воздухе детский вопрос, но старик не отвечал, продолжая заниматься своим делом. Лишь закончив привычный ритуал и вытерев руку о штаны, он вернулся к своему повествованию.

«Это долгое время оставалось загадкой!» - тихо выговорил дед Шушпан.

Слезящиеся глаза его на изборожденном глубокими морщинами лице смотрели сквозь ребятишек и мимо лежащего на полу Михи, словно события тех лет заново разворачивались в памяти.

«Уже в юношеском возрасте, случайно узнал я от одной женщины о русском солдате! Его корпус был разбит французским неприятелем. Понятно дело, солдат отправился домой. А снег в тот год выпал рано, - перевалы закрылись еще в октябре. Служивый рисковать не стал и остался зимовать в нашем лесу.  Женщина за хворостом в те места частенько хаживала. Вот как-то и наткнулась на его землянку. Чудно дело, флаг на дереве висит! Познакомились они. Потом пропал солдат куда-то, наверное, медведь задрал, не иначе. Будь он в живых, флаг бы не оставил!»

Возьми я тогда, да и покажи женщине Михину собственность. Она, как взглянула, сразу и признала: «Он!» Стали мы флаг в руках вертеть, и так, и эдак. Заслуженное знамя, что еще можно сказать, - рваные прострелы от осколков по всему полотнищу! А на гербе золотом вышито «Римский-Корсаков, генерал-лейтенант от инфантерии»

«А причем тут Михино прозвище?»

«Солдат сказывал женщине про каких-то гномов. Мол, донимали его сильно, хотели прогнать с этого места. Она, конечно, ему поначалу-то не поверила. Отмахнулась, да на шутки перевела. А он тогда возьми, да расскажи ей, что как-то раз загнал гномов на гору для острастки! Шел на них с саблей и флагом наперевес в полный рост, и никакие заклинания маленьких человечков не действовали. Такой дух в русском богатыре был! После этого случая гномы от солдата отстали, а если встречали случайно в лесу, то здоровались и называли уважительно «Штандартенфюрер!»

Дед Шушпан, уставившись в пол, умолк окончательно. Видя такое дело, дети собрались и тихо вышли вон из комнаты, оставив рассказчика наедине с другом.

А в полночь, забытая на столе лампа вдруг взвилась колеблющимся малиновым языком вверх, положила свежий сажевый мазок на свой круглый стеклянный бок и потухла. И до утра был слышен в темноте только легкий храп, да негромкое бормотанье двух никому не нужных стариков.

КОНЕЦ.

P.S. В сказке использован текст немецкой народной песни в переводе неизвестного автора.