Песни с Севера. рассказы

               
                От автора.

  В жизни каждого человека есть моменты, которые могли бы быть интересны другим.
  Вот и мне показалось, что я имею право поделиться с Вами своими чувствами относительно событий, свидетелем которых я была или являюсь.
 «Песни с Севера» – автобиографичны.
               
                ПЕСНИ  с Севера
       

  «Мама, иди быстрее! Показывают порт "Провидение"!» -
  Анна Ивановна, бросив нож на стол,  поспешила к телевизору. Берег бухты Провидение. Огромный, яркий солнечный диск отражается в спокойной водной глади. Сидя на валуне,  мужчина рассказывает об удручающем экономическом положении этого северного края нашей страны после развала Советского Союза: «Мы брошены на самовыживание. Многие пытаются уехать на материк. Но если и мне придётся покинуть Север, я уйду с последней подлодкой» - сказал он.
  «Неужели и Чукотка отойдёт от России?» - болью пронзила мысль.
Чукотка – далёкая родина Анны Ивановны, где её родители проработали тридцать лучших лет своей жизни.  Ей даже страшно представить, что бы было, если бы они оказались там, в момент развала Советского Союза. Выехать невозможно. Питание людей   зависит только от поставок с Большой земли. А если всё нарушено?
 В пятидесятые годы тоже жили на грани выживания. Но тогда страна поднималась после тяжелейшей Великой Отечественной войны,  и люди жили надеждой и верой на лучшее будущее. Ради этого работали, выносили все тяготы и лишения.
  Анна Ивановна, родившаяся там, на суровом Севере, всю жизнь удивляется, что выжила и продолжает жить…      
 
                Анька

  Баржа, предназначенная для перевозки военных грузов, подошла к деревянному причалу. Задний борт её плавно опустился, как будто раскрылась пасть огромного морского животного. Люди засуетились, поднимая узлы и чемоданы, и пошли в раскрытую пасть. «Проглотив» всех, баржа,  рассекая холодные воды Анадырьского залива, двинулась к «Корсакову», стоящему на рейде. На этом пароходе предстояло плыть дальше на север – в  бухту Провидение, куда переводили воинскую часть. Борта баржи были высокие, но ребятишкам очень хотелось посмотреть, как она держится на воде, как образуются волны. Они влезли на вещи и облепили борт. Дно баржи, осевшее под пассажирами и вещами, разрезая тёмно-зелёную воду, плюхало, разбрасывая по сторонам мелкие осколки брызг. Брызги долетали до лиц ребят. Это приводило их в неописуемый восторг.
 
   Анька с сестрой тоже вскарабкались на узел с периной. Её нос еле достал до  края борта. А там она увидела густые, тяжёлые волны. Ей показалось, что  если на них встать ногами, то не утонешь и можно пойти далеко-далеко…
  Уплывал вдаль причал. Белым облаком приближалась улепленная чайками Алюмка. Скала возвышалась над водой почти на середине залива. Никогда Анька не видела её так близко: «Наверное, скала специально выросла из воды, чтобы на ней жили чайки», –  думала она.
 
   Лучше стало видно Анадырь. Анька родилась в Анадыре, но её семья уже давно жила на другом берегу, в шахтёрском посёлке.
 
   Весной в Анадыре проходили ярмарки. Из дальних стойбищ на оленях и на собачьих упряжках приезжали чукчи. Женщины примеряли яркие бусы, платки; мужчины закупали всё необходимое для охоты и рыбалки. Отец Аньки тоже ездил на собачьей упряжке, и она иногда «напрашивалась» с ним.
   
   Осторожно объезжая торосы, выезжаем на заснеженный простор залива.  Вырвавшись на свободу, собаки мчатся во весь дух, но устав, замедляют бег и высунув языки, еле тащат нарту. От них валит пар. Отец встаёт на ноги, идёт рядом, давая им отдохнуть.  Глаза слепит искристо-белый снег. Кое-где вдали видны тёмные туши тюленей – греются на весеннем солнышке возле лунок, проделанных в толще льда. При виде приближающейся упряжки тюлень тут же ныряет в воду. А Аньке так хочется поближе его рассмотреть  и понять, как он проделывает лунку. «Папа, останови!» – просит она и, спрыгнув с нарты, заглядывает в неспокойную водную бездну, на поверхности которой колышется пропитанная водой снежная масса.
 
   Подъезжая к Анадырю, отец направляет упряжку к почти завалившемуся, занесённому до печной трубы, домику на берегу Казачки. Тут живут
знакомые, у которых можно остановиться. Собаки, чувствуя предстоящий отдых, рвутся вперёд с новыми силами. Въезжаем в коридор, пробитый в снегу. Дядя Вася, заслышав лай собак, выходит встречать. Привязав нарту, отогреваемся у гостеприимных хозяев горячим чаем и отправляемся на ярмарку.
 
   Когда Анька впервые увидела пожилых чукчей, они показались ей страшными. Узкие тёмные глаза, смолисто-чёрные волосы, загорелые, обветренные лица, покрытые мелкой сеточкой морщин. У некоторых на лбу или бороде – синие полоски татуировки. На них кухлянки и торбаса из хорошо выделанной, оленьей шкуры, у женщин – украшенные вышивками из разноцветного бисера. Несмотря на мороз, они снимают с головы башлыки кухлянок – им жарко. Аньке тоже тепло в торбасах, они лёгкие и тёплые,  лучше, чем валенки. 
 
   Всё куплено, и они с отцом возвращаются домой. Навстречу по льду едет вездеход с офицерами. Вездеход останавливается, их фотографируют. То, что   русские и на собачьей упряжке, для военных – диковинка. Для Аньки же – это обычная жизнь, другой она не знает.
 
   А сейчас её жизнь должна измениться: они уезжают в Провидение, уезжают без отца. Мать работает прачкой в военной части по договору и вынуждена ехать.
 
   Мать с отцом часто расходились, а если и жили вместе, то с драками и руганью. Убегая от разбушевавшегося отца, нередко ночевали у соседей. А утром он шёл искать: «Кума, моя  у тебя? Вот, дура! Сама бежит и детей за собой тащит!» - «Пока не восстановишь печь, мы не вернёмся», –  сердито говорит мать, выходя к нему мать. И он к обеду складывает  новую печь, до этого разрушенную до основания.   
 
   Анька –  (так звал её отец, и так обращались друг к другу ребята) только что на «отлично» закончила первый класс. Награждение проходило в поселковом клубе под духовой оркестр. В школьной форме с белым фартуком длиннее платья, потому что пришлось его одолжить у сестры, она чувствовала себя неловко. Назвали её фамилию, и она, стесняясь, пошла между рядами. Черноволосая,  худенькая, с огромными глазами на бледном лице, от волнения она никак не могла взобраться на сцену.  Директор школы  протянул руки, поднял, поцеловал и поставил рядом. В зале смеялись и аплодировали. Ей вручили грамоту с портретами  Ленина и Сталина. Эту грамоту  она сохранит на всю жизнь.
 
   Они уезжали. Жалко расставаться с посёлком, с подружками. «Хорошо, что Верка Тюкилина едет с матерью и братьями, без подружек плохо на новом месте» - думает Анька. Жалко расставаться и со школой.
  Школу она любила. Учителя говорили, что детей неталантливых не бывает. С первого сентября после занятий все становились артистами. У Аньки оказался музыкальный слух и хороший голос, и она вместе с сестрой стала  петь в хоре. Три школы из разных посёлков каждый год соревновались на смотрах художественной самодеятельности. Не останавливала даже непогода. В позёмку на нескольких военных машинах, крытых брезентом, добирались до Комбината – так назывался посёлок, где проходил смотр.  Ветер трепал края брезента. В машине сидели тесно прижавшись, друг к другу. Старшие как могли согревали и веселили младших, рассказывая смешные истории. Приехали с опозданием, все залепленные снегом, замёрзшие и уставшие от нелёгкой дороги, но первое место заняли. Впервые Анька увидела на сцене чукотских детей. Зимой их собирали в Анадырь в интернат. Остриженные наголо, в национальных одеждах, танцевали они свои неторопливые танцы и, подражая птицам и животным, издавали гортанные звуки.  «Ио-ио-ио-ио-ио-о-о» - неслось со сцены.
 
   А над баржей кричали чайки, провожая  Аньку в путь. В их крике слышалось: «До свидания, Анька! Возвращайся!»
  Она смотрела на берег, проплывающий мимо, на изумрудную воду. Волны, мягко и бережно, как руки матери, несли баржу к пароходу.  Детская память впитывала все ощущения дня, волнение переполняло душу. Ей захотелось петь. И она тихо запела. Песню подхватила сестра. Шум двигателя и плеск волн заглушали голоса, и им казалось, что их никто не слышит.  И они пели, всё громче и громче, выплескивая накопившиеся эмоции. «Просто песня, как птица, может так далеко от земли унести», - напишет Анька в своих стихах. Они придут, потому что стихи – это песни, а песни уже нашли место в её душе.
             
                «Ах, васильки, васильки…»      

  Баржа подошла к пароходу. Спустили трап. Люди, один за другим потянулись на железную палубу, пахнущую свежей краской, а затем спустились в трюм. По периметру трюма  ярусами – деревянные нары.
Растолкав нехитрый скарб, стали располагаться на нарах.
  Шёл 1954 год. Первый год после смерти Сталина. Анька помнила день, когда сообщили о его смерти. В школе объявили минуту молчания. Все плакали. Казалось, жизнь закончилась. Что будет без него? Как будем жить? Пришла домой вся зарёванная. Мать, успокаивая, сказала:  «Не плачь! Все умирают, но жизнь продолжается.  На его место кого-нибудь назначат». «Нет! Такого, как Сталин, уже не будет!» - плакала Анька.
 
   Работа у матери была тяжёлой. Позже появятся стиральные машины, такие большие, что можно купаться в них, как в море. Появятся и центрифуги для отжима белья, и паровые гладильные машины, а пока  прачкам приходилось стирать солдатское бельё в больших чанах, на деревянных досках. Доски, сделанные из твёрдых пород дерева, с  заточенной в виде острых треугольников поверхностью, от рук прачек  стачивались. Их или снова затачивали, или отправляли в топку котельной. Всю смену в пару, в воде в резиновых сапогах.  Руки стирались в кровь, ноги от резины сводило судорогой.
 
   Детских садов не было, и дети находились рядом с матерями и видели, как они трудятся.
  «Я тоже буду стирать», -  говорит Анька, влезая в мыльную пену руками, но тут же отдёргивает их - вода слишком горячая.
 Сидя с подружками под верёвками с бельём, учатся заплетать косы, переплетая завязки на  кальсонах, за что нередко попадало. Женщины  в цехе, работая, часто пели:
«Ах, васильки, васильки, сколько мелькает вас в поле!», – затягивает одна. – «Помню: у самой реки я собирал их для Оли», - подхватывает другая.
И звенит песня, и добрыми становятся лица.
 Анька любила слушать песни, запоминала и, когда оставалась одна,  пела…

                Навигация

  Расстелив перину и растолкав вещи, поднялись на палубу. Посадка закончилась. Пароход дал прощальный гудок, задымил трубой  и поплыл из залива в открытый океан…
  Каждый год жители посёлка собирались на самом высоком месте, чтобы увидеть дым первого парохода, идущего с материка. Так начиналась навигация. На Север везли в бочках квашеную капусту, солёные огурцы, помидоры, в корзинах – свежий картофель и китайские яблоки. Яблоко такое твёрдое! Чтобы съесть, приходилось разбивать о спинку кровати и снимать кожуру. Правда, Анька не знала, что ещё бывают: с удивительным запахом свежие огурцы, красные, а не зелёные, как в бочках, помидоры. Однажды она бежала за лётчиком, пытаясь понять, что же такое круглое и полосатое несёт он в сетке? Оказалось – арбуз.
  Все ждали дня прихода первого парохода. Узнавали даже время. Залезали  на крыши домов, чтобы первыми увидеть из-за прибрежных гор дымок, потом – трубу. А когда из-за мыса появлялся весь пароход, раздавались радостные крики: «Ура!» Это был праздник. Долго не расходились, устраивая игры в лапту или выжигательный круг. В болельщиках и участниках недостатка не было. Под общий шум и крики взрослые и дети носились по кругу, пытаясь увернуться  от ударов мяча. Здесь же бегали отпущенные на лето собаки…
               
                «Какомэй!»
 
  Отец держал двенадцать собак. Большей частью – это были пушистые лайки. Пограничники отдали отслужившую свою службу овчарку по прозвищу Серка. Отец обучил её ходить в упряжке, и она стала прекрасным вожаком. В пути двум упряжкам лучше не встречаться. Собаки сходятся в смертельной схватке и могут загрызть друг друга насмерть.
- «Анька! Поедешь со мной в Комбинат?» - спрашивает отец.
   Как не воспользоваться случаем и не прокатиться на нарте?  Она быстро натягивает поверх валенок шаровары, надевает шубу, шапку, тёплые вязаные рукавицы и быстрей отца выскакивает на улицу.
- «Хак, хак, хак! Поть, поть, поть! Кх-Кх-Кх!» - правит отец, а она сидит сзади, спиной к нему, и смотрит на белый простор и следы от полозьев.
 
   Не успели подъехать на окраину посёлка и привязать упряжку к столбу, как откуда-то появилась другая. Хозяин не смог удержать и собаки набросились друг на друга. Серка вцепилась в вожака своими мощными клыками. Клубок  рычащих и визжащих собачьих тел катался, оставляя на снегу следы крови. Анька в ужасе отбежала подальше. Отец еле разжал финкой челюсти Серки.
  Силу и смелость нужно иметь огромную, чтобы растащить свору дерущихся собак. А какую силу нужно иметь, чтобы удержать двенадцать несущихся к дому, чувствующих кормёжку и отдых собак! Искры летят из-под металлического наконечника остола, служащего для торможения. Не раз на крутом повороте, возле дома, отец спрыгивал с нарты, а упряжка неслась дальше. Остановившись возле дома, собаки, чувствуя вину перед хозяином, поджав хвосты, свесив языки и  часто дыша после быстрого бега, смущённо улыбаются ему.
 
   Нарты и всю упряжь отец делал сам. Он научился этому у чукчей, когда работал заготовителем пушнины. Размачивал доски,  гнул полозья, подбивал железом, вытачивал копылы (вертикальные стойки для соединения полозьев с верхней частью), нарезал верёвки из шкуры, привезённой с ярмарки,  для соединения всех частей нарты.
- «Анька, иди, подержи!» – звал он, и она бежала помогать.
 
   Суровый и молчаливый отец никогда не повышал голоса на собак. Не раз спасали они его, когда,  возвращаясь с охоты, попадали в пургу.  Собаки согревали, а затем, только им присущим чутьём, находили верную дорогу к дому.
- «Папа, ты с собачками на собачькином языке разговариваешь?» – спрашивала маленькая Анька, удивляясь тому, как они его слушаются.
 
   Клички собакам давались по характеру (как и у людей, он у каждой свой) или внешнему виду. Каштан – рыжий, высокий – настоящий друг Аньки. Он провожал её в школу до поворота.
- «Иди домой, Каштан!» Внимательно посмотрев на неё, Каштан поворачивает и идёт назад к дому. Спускаясь по тропинке, останавливается и оглядывается. Она машет ему рукой: «Иди, иди!» Мать вычёсывала из него пух и вязала всем тёплые варежки и носки. Они пахли  Каштаном.
 
   Белый, трусливый Зайчик боялся всех,  но с Анькой играл в «догоняшки». Он носится, припадая передними лапами, становясь невидимым на белом снегу, радостно «улыбаясь» тому, что с ним играют.  Звонок  так громко лаял, что его было слышно издали. Туман – пушистая, дымчатого цвета лайка со спокойным характером. А  в доме жил маленький, на тонких ножках, жёлтый с белыми пятнышками гладкошёрстный пёсик по кличке Дружок. Зимой на улице он быстро замерзал. Набегавшись, Дружок подбегает к окну, наполовину занесённому снегом, и лапками барабанит по стеклу. Уткнувшись чёрным носиком в стекло, смотрит, что делает Анька. Если она машет ему рукой, но к двери не идёт, он снова принимается стучать, но если она пошла к двери, он  тут же бежит к порогу. Так они  играли.
 
   На всю жизнь запомнила она своих любимых собак, с которыми дружила и играла, и даже таких, которые принесли ей огорчения. У Серки родились щенки. Выросли они огромными, с большущими лапищами. Одного из них назвали Нордом. Отец жил тогда на берегу залива далеко от посёлка. Анька редко бывала там. И Норд не знал её. Ей купили новую шубку. Анька поехала в ней к отцу. Подходя к дому,
почувствовала, что сзади на неё несётся Норд. Зная, что бежать, а тем более кричать и этим показать свой страх собаке – нельзя. Она остановилась как вкопанная. Норд своими огромными лапами прыгнул ей на спину, чуть не свалив с ног, вцепился зубами в шубу и вырвал клок. Отец подоспел и отогнал его. Аньке потребовалось время, чтобы познакомиться и наладить отношения с Нордом.       
 
   Отец приехал на Север по вербовке  из Сибири. Он полюбил край, полюбил охоту и рыбалку, с уважением относился к традициям чукчей, многому научился у них. Сам сплетал невод для ловли кеты, заготавливал впрок рыбу для себя и собак, в бочке солил икру.
  Анька и не предполагала, что когда-нибудь она с завистью будет смотреть на кетовую икру, не имея возможности  её купить.
 
   Несмотря на четыре класса образования, отец прекрасно разбирался в моторах. Сам сделал лодку. Он выстругивал и сгибал доски, соединял, конопатил, заливал смолой. Затем приспособил к ней мотор от трактора. Это была уже не лодка, а целый баркас. «Какомэй!» - восклицали чукчи, приезжая в гости. Осматривая нарту и лодку, прищёлкивали языком, покачивали головой в знак одобрения. «Чай варкин?» – приглашал их отец за стол, и они, не снимая кухлянок, источавших специфический запах, выпивали по  несколько стаканов крепкого чая, пробовали приготовленные матерью пирожки с голубикой и брусникой.
               
                В тундре
 
  Бруснику в тундре мать собирала самодельным совочком из металлической проволоки - так многоеё было. Багровым ковром лежит она на возвышенных, не очень влажных, местах. А за голубикой с каждым годом приходилось ходить всё дальше и дальше от посёлка. Невысокий кустарник, усыпанный синими ягодами, не выдерживает близкого присутствия людей, пришедших осваивать Север. Весной тундра особенно страдает: её  поджигают, чтобы избавиться от комаров и мошек, а это – корм для многочисленных птенцов, гнёзда с которыми попадаются почти под каждой кочкой. На кочках растёт и морошка.
 
   Анька очень любила собирать  морошку, потому что это тоже была игра: её приходилось искать. На тоненькой ножке, по форме похожая на малину, но ярко оранжевого цвета, ягодка возникает неожиданно. Ребята наперегонки несутся к ней. Кто вперёд?  Ягодка тает во рту, а глаза уже ищут следующую. Бегая по тундре,  Анька не раз наступала на железные обручи от бочек. Обручи впивались в колени, порой разбивая до крови. Так больно! Ох, уж эти взрослые! Всё везде разбрасывают! Было обидно, что среди ягодной или красивой цветочной поляны возникала смердящая куча, выброшенных отходов.
 
   Всю весну и короткое лето тундру украшают цветы. На проталинах среди снега появляются  гвоздики сиреневого цвета (Анька называла их «часики»);  белые и голубые ромашки; необычная, с белой головкой, похожей на кусочек ваты – пушица и много других цветов.
 
   Анька, обладая природной интуицией, в однообразной тундре безошибочно находила места, где росли любимые цветы, ягоды. Собрав отряд друзей мал – мала- меньше, она вела их за собой. Иногда попадались и грибы. Похожие на гномиков, стоят они, возвышаясь над карликовой, стелющейся по земле, берёзкой.
 
   Родители работали. Отпускать ребят одних не боялись, бояться было некого. Несмотря на то что, на Севере  жили  люди со всех концов страны, по разным причинам оказавшиеся там, двери в домах не запирались на замки. Наверное,  взрослые знали, что за плохие поступки им придётся отвечать.

                Залив Креста               
               
  Пароход вышел в открытый океан. Все стояли на палубе, глядя вперёд на уходящую за горизонт спокойную водную гладь. Анька думала об отце. Как он там один? Правда, с ним  собачки, но всё равно, он один,  а одному очень плохо. Аньке до слёз стало жаль его. Ему не для кого будет строить качели или «халабуду»* выпиливать из снега огромные кубы для постройки крепости, некого будет защищать от несправедливости и других неприятностей. Может, он смотрит сейчас на уплывающий дымок парохода и жалеет о том, что они уезжают? Может быть…
 
   Стало пасмурно и холодно. Пароход, рассекая воды океана, устремлялся дальше на север. Поужинали в буфете и отправились в трюм располагаться на ночлег. Относительно спокойный океан  мерно укачивал людей, как детей в люльке. После перенесённых волнений, уснули быстро.  На следующий день началась качка. Все лежали в лёжку. Только мать стойко переносила морскую болезнь. Она успевала ухаживать за всеми, кому было плохо. Весь день Анька ничего не ела, измотали тошнота и рвота. К вечеру немного стихло и захотелось есть. В трюме аппетитно запахло борщом, но с первой же ложки  снова подкатила тошнота.
 
   Разнеслась молва, что пароход зайдёт в залив «Креста».
  «Какое страшное название», – услыхав разговоры, подумала Анька.
  «Вставайте, пойдёмте наверх, подышите свежим воздухом», – сказала мать, и они отправились на палубу.
 
   «Корсаков» стоял  возле причала. По трапу поднимались люди. Анька не запомнила лиц, но как они были одеты, осталось в её памяти:  в новых телогрейках, на головах - серые солдатские шапки-ушанки без звёздочек.
  «Какие худые и грустные», – подумала она. Её детское любопытство дальше этого не пошло. Кто эти люди? Почему оказались в глухом месте на Севере с таким страшным названием  «Креста»? – она не знала и вопросы не задавала.
  Один из новых пассажиров, увидев её сестру, упал перед ней на колени и, пытаясь  обнять,  навзрыд заплакал. Мать бросилась к нему. «Не бойтесь, я ничего плохого не сделаю», - сквозь слёзы сказал он. -  «Она очень похожа на мою дочку, такая же беленькая.  А я так давно не видел свою дочь!»
  Прибывшие на пароход люди, глядя на происходящее,отворачивались, пряча слёзы. «Разрешите мне угостить вашу девочку?» -  успокоившись, проговорил он.   И… мать разрешила. Он, радостный, побежал в буфет, принёс  кулёк шоколадных конфет, угостил всех, но большую часть отдал сестре, чему Анька позавидовала.

                Бухта  "Провидение"

  В бухту "Провидение" пароход пришёл рано утром.   Летом на Севере  солнце за горизонт полностью не уходит. Краюха огненного шара, не согревающего землю, остановившись на какой-то миг на горизонте, как бы подумав, медленно начинает ползти вверх.  Было светло и, самое главное, –  тихо. После болтанки тишина казалась неожиданной. Огромные океанские волны больше не раскачивали пароход. Люди в трюме  суетились, собирая вещи, стремясь покинуть пароход, ставший для многих местом пытки из-за морской болезни.
 
   Анька, обессиленная, следом за матерью, поднялась на палубу. Перед глазами предстала  бухта овальной формы, со всех сторон закрытая горами. С левой стороны на узкой береговой полоске располагался  порт и дома. С правой стороны, через залив, в долине  был виден посёлок Урелики. С берега подали команду и «Корсаков» подошёл к причалу.  Играл оркестр. Нас ждали грузовики, чтобы увезти на новое место жительства в горы, за посёлок Урелики.
 
   Пассажиры из Крестов остались на пароходе. Новый знакомый провожал.  Грустным было расставание. Наверное, встреча с девочкой, так похожей на его дочку, как искорка, на мгновение  согрела уставшую душу, оторванную от дорогих его сердцу людей. Впереди, вероятно, его ждала неизвестность.  Он, с оставшимися пассажирами,  поплывёт по океану на юг,  на материк, потом  поедет  к своей семье.  А дальше… Что будет дальше? Возможно, ему нужно будет пройти несколько,   самых тяжёлых в жизни  шагов до двери своего дома. Что найдёт он  там после многих лет разлуки?  Если бы знать…
 
  Какая странная жизнь у взрослых!
  Да, дорогая моя Анька, она действительно странная – один папа с лёгкостью отпускает от себя своих детей, а другой, преодолевая  трудности и расстояния, через годы разлуки стремится найти и вернуть, может быть не по собственной  вине утерянное счастье,  счастье – быть рядом со своей дочерью,  счастье быть отцом.

                Пункт назначения

  Машины, гружённые людьми  и вещами то, поднимаясь вверх в гору то, спускаясь вниз,  потянулись по дороге  через портовый посёлок Провидение. Насколько Анька могла видеть, дома в основном были одно- и двухэтажные. Выехали на песчаную прибрежную отмель. Отмель образовывалась во время отлива и служила хорошей накатанной  дорогой. По этой дороге её привезут потом в больницу в Провидение, сделают операцию (аппендицит), а мать целый месяц не сможет за ней приехать из-за весенней распутицы.
 
   Измученная, Анька задремала и проснулась, когда проехали посёлок Урелики. По мостику через овраг въехали на плоскогорье, окружённое сопками. Огромная гора, вершина которой уходила за облака, дополняла ощущение замкнутости пространства. Вокруг никакой растительности видно не было. Везде камни, серо, неуютно. Показались одноэтажные, ободранные, домики – это и был пункт их назначения. 
 
   Выгрузились.  Им дали комнату в двух-подъездном бараке.  Потащили узлы, открыли дверь. С потолка свисали грязные обои. Возле двери, слева,
сиротливо смотрела на них чёрная, закопчённая печь. У стены за печкой стояла железная кровать. Сложили на неё вещи, и закипела работа по благоустройству жилища.  Привыкшая ко всему мать дотянулась до потолка и обои легко пошли за её руками. В подъезде жили ещё двое соседей. Мать сразу же познакомилась с тётей Клавой и дядей Федей. Они помогли устроиться на новом месте. Стены и потолок оклеили принесёнными газетами, вместо стола поставили бочку, соорудили деревянные нары. Затопили печь, приготовили еду.  Жизнь пошла своим чередом. Жили и в худших условиях.

                Мать

  Одно время жилищем служила солдатская палатка (две  палатки разного размера, между ними – утепление из дёрна, а по середине – печка «буржуйка»).  Потолок отвисал, и по нему часто раздавался топот бегающих крыс. Как-то мать поставила, в бочке брагу, а утром обнаружила в ней утонувших крыс. После этого бочка долго не убиралась, пока все крысы не исчезли. Одно время жили в доме, стены которого были наклонены вперёд под углом и держались только за счёт подпорок из брёвен. Жили в доме наполовину в земле (полуземлянка).  Можно ли эти строения было назвать домами? Наверное, нет. Но дом – это в первую очередь даже не жилище, а семья, родные люди, с которыми тебе тепло и уютно, куда ты идёшь с горестями и радостями. Не каждый умеет создать свой дом. Для этого нужно обладать душевной теплотой, добротой и мудростью, и эти качества должны быть, прежде всего, у женщины-матери.
 
   Не избалованная удобствами и излишествами, её трудолюбивая мать никогда не жаловалась на трудности, всё делала легко...
  Она родилась в Сибири. Точную дату рождения не знала, потому что во время гражданской войны сгорела церковь. Год её рождения восстанавливали по рассказам соседей: «Иришка родилась уже в новом доме Димитрия, годков эдак через пять, как они переехали из Пензенской губернии. Вскоре после её рождения матушка преставилась. И было это весной, вже снег стаял. И Федька, ихний старшой, годика эдак через четыре после неё, тоже весной помёр». Постановили: год рождения считать - 1911. Выросла с мачехой, мать не помнила совсем, отца – смутно.  Умирая, отец сказал: «Жалко, что Федька умер, а на Кольку я особо не надеюсь. Маленькая ты ещё, трудно тебе будет». И лёгкой жизни у неё не было.
 
   Из рассказов Анькиной матери:
  «После смерти отца нас у мачехи осталось трое: Колька – мой старший брат, я, шести лет, и её собственная, вечно болезненная, дочь Клавдия. Всё пришлось делать: вышивать, вязать носки, рукавички, ткать и отбеливать холсты для приданого Клавдии. Всему научили, через тычки и затрещины. Однажды, из-за того, что не знала, как вывязать пятку, мачеха ткнула спицей в голову. Кровь хлынула фонтаном, так что мачеха сама испугалась. Но, слава Богу, всё обошлось! Как-то зимой полоскала бельё в проруби, руки окоченели, да ещё чуть не утонула. Спас крёстный. Когда не было хлеба, мачеха отправляла в другую деревню просить милостыню. Увидели соседи, отругали мачеху, заставили отдать в церковный хор, потому что пела хорошо. Там одели и обули. Когда исполнилось 17 лет, брат позвал в город Новосибирск. Он получил работу и комнату. Я уехала из деревни навсегда. 
  Работала на молочном заводе, в столовой, в няньках, - не отказывалась ни от какой работы. Правда, часто приходилось отдавать долги, в которые брат влезал из-за своей «весёлой» жизни. В 1937 году его посадили. А тут объявили вербовку на Чукотку. Вот так и поехала строить Анадырь. По дороге познакомилась с вашим отцом. Во Владивостоке, пока ждали караван на Север, стояли большим палаточным лагерем, я его спасла от смерти – чуть не сгорел от спирта. Так и стали мужем и женой, всю жизнь не регистрированные, не венчанные, каждый на своей фамилии».            

   Неграмотная, но мудрая по жизни, она никому не завидовала, никого не осуждала и не обсуждала, всех жалела, ко всем была доброй, всех привечала. В доме, который построили, после возвращения к отцу, всегда  кто-то квартировал. Анька никогда не видела мать праздно сидящей и никогда не видела её слёз, только на похоронах старшей сестры, но это будет потом…
               
                Петух и поросёнок Борька

  А сейчас нужно было как-то жить. Со временем в углу комнаты появилась клетка.
   Мать, из-за пользы яиц, где-то взяла голубей, а потом купили курочек и петуха. За ними ходили в посёлок Урелики и тащили в ванне, накрытой марлей. Петух – красавец! Хвост свисал до самого пола, переливаясь всеми цветами радуги. У него на лапе периодически вырастала гнойная шишка. Когда она его начинала беспокоить, он прижимался к матери туловищем, долбил её клювом, прося о помощи.  Мать разводила марганцовку, распаривала шишку, а затем, обработав лезвие бритвы спиртом, разрезала, выдавливала всё из неё, обрабатывала рану и бинтовала. Петух с забинтованной лапой гордо вышагивал по комнате. Он  был счастлив и благодарен. Курочки регулярно неслись.
 
   Соседка напротив, тётя Клава, держала в комнате, в загородке, поросёнка Борьку. Помаргивая  белесыми ресницами, носился он по клетке, хрюкая, почёсывался о загородку. Пока он был маленький, тётя Клава его мыла в тазике. Вырвавшись, он мчался по комнате, прыгал на кровать и зарывался под подушку. Иногда Анька прибегала помочь мыть поросёнка и поиграть с ним. Растянувшись во всю длину, он хрюкал от удовольствия, разрешая себя почесать. Как-то на первое апреля Анька с сестрой решили пошутить. Пришли к тёте Клаве на работу и сказали, что Борька сломал загородку, носится по комнате и всё ломает. Тётя Клава бежала сломя голову. Девчонки неслись рядом, боясь признаться, что они пошутили. Когда обман раскрылся, тётя Клава отругала их, а потом вместе с ними смеялась над собой. Девчонки решили, что так они больше никогда шутить не будут.

                «Горит, горит село родное…»

  На Севере люди друг к другу добрее. Там и не выживешь иначе. Мать делилась с соседями, чем могла, и они делились с ней. В выходной день собирались компанией за столом, с выпивкой и нехитрым угощением. Как-то Анька с матерью нашли в овраге на камнях растения с круглыми листочками. Попробовали – кислые. Решили, что это – щавель. Набрали в корзинку, сварили зелёные щи и пригласили соседей. Это было пиршество! А где пиршество – там обязательно песни, песни  русские, протяжные, песни-баллады, чаще всего грустные, порой трагические.
   «Горит, горит село родное» - выводит мать  низким голосом.  «Горит вся родина моя», - подхватывает компания. Высокий голос тёти Клавы, звучит в унисон с голосом матери, рвётся вверх. Поют красиво, с душой,  разливая мелодию на несколько партий, поют, слушая друг друга. Анька тоже слушает и подпевает,  переживая за судьбу Родины.    
  Став взрослой, Анька поняла, почему слова в русских песнях чаще всего трагические –  трагической была, есть и, наверное, всегда будет  история русского народа.

                Овраг и камни
 
    Верке Тюкилиной не сиделось на месте, тем более что её не особенно загружали работой – два брата Витька и Толька помогали матери устраиваться на новом месте. Светловолосая, плотная, с ямочками на щеках, она прибежала за Анькой, и они помчались знакомиться с новыми друзьями. Знакомство произошло возле пустого дома. Тут у ребят был штаб. Глава многочисленной компании - Витька Кулагин,  невысокого роста крепыш, оказался на год старше Верки и Аньки.
   – Айда, в овраг! – сказал он, узнав, как звать девчонок.  И все отправились под горку.
  Камни в овраге – поразительное зрелище. Весной и осенью овраг заливается водой. Вода отшлифовала огромные камни. Глыбы серо-зелёного, серо-голубого цвета, причудливых форм,  будто бы великаном, разбросанные по днищу оврага, потрясли впечатлительную Аньку. Витька вёл их от камня к камню. Из его рассказа следовало, что на вершине горы жили когда-то великаны. Но за то, что они были добры к людям и пропустили их на вершину, за облака, злой Дух гор превратил их в каменные глыбы и сбросил с вершины в овраг.
  – «Когда приходит большая вода, камни очищаются, получают новые силы. Кто  полюбит камни, станет сильным и смелым! Выбирайте для себя камни, они будут ваши», - сказал Витька.
  Верка с Анькой выбрали два прямоугольных камня, по форме похожие на кресло великана. После того, как в солдатской столовой, которая одновременно была и клубом, посмотрели фильм «Отелло»… трагический финал фильма разыгрывался именно на этих камнях.
         Я – Дездемона, ты – Отелло, - кричу подружке я, - души меня ты смело!-  напишет Анька в своих стихах.
  Ни Верке, ни Аньке не хотелось быть чёрным Отелло, а хотелось быть необыкновенно красивой Дездемоной.  Вопрос «некрасивости» очень мучил
Аньку.
  – «Ну, почему Светка Акулова такая красивая, а я нет», - страдала она. Ощущение того, что она некрасивая, вселяло в неё робость…
  Она же не знала, что сказки, где гадкий утёнок становится прекрасным лебедем, иногда в жизни сбываются на самом деле. И если бы ей кто-нибудь  в детстве сказал, что она станет красивой, когда вырастет, она ни за что не поверила бы…
 
   В штабе решено было устроить театр. Притащили простыни, отгородили сцену. Репетировали «Снежную королеву» собственной фантазии. На спектакль созвали  родителей. Длинная и худая Людка -Королева, закутанная в простыню, своим жезлом-палочкой превращала всех в льдинки. Льдинки – Анька и Верка застывали на месте. Но, приходила Весна-Светка, и Льдинки таяли, превращаясь в ручейки, весело журча и распевая песенки.  Громче всех пела Анька. Она вообще хорошо пела.  Её даже записали на местном радио.
  «Мы в поезде ехали долго», - пела Анька, - «поедешь на север, поедешь на юг, везде тебя встретит товарищ и друг», - выводил её звонкий голосок. - «Будь смелым и честным в работе своей и всюду ты встретишь друзей».

                Первая зима
 
   Зима выдалась тяжёлой. Аньку мучили ангины и приступы аппендицита. В школу часто не ходила. Матери, одной, прокормить двух девчонок было трудно. Изобретала что могла. Однажды принесла кем-то выброшенную мороженую картошку. Отмочила в холодной воде, сварила. Ели с аппетитом, но Аньке вскоре стало плохо. Фельдшер сказал, что  это отравление. Он подбодрил худенькую Аньку: «Были бы кости, а мясо нарастёт». 
 
   Школа находилась далеко -  в посёлке Урелики. Собирались большой компанией и, весело болтая, шли в школу. Дорога пролегала через тот же пустынный, заснеженный овраг. Возвращаться приходилось  по темноте. В зимнее время в заполярье солнца нет. Серый, короткий день и длинная ночь. Тёмное небо, с россыпью звёзд и переливами северного сияния,  или огромная луна, отбрасывающая тени  на голубом, искристом снегу,  казались нереальными, сказочными. За каждым сугробом чудились призраки. Было страшно. Чтобы отогнать страх, шли, громко разговаривая, рассказывая невероятные истории. В небе – яркие звёзды, и Аньке кажется, что она прилетела с одной из них. Ей на земле одиноко. Она скучает по отцу и собачкам.
   Детям непонятны отношения между родителями. Им нужны и папа и мама, какими бы они ни были. От чувства одиночества к Аньке часто приходят мысли о смерти.
  Но, как-то возвращаясь из школы, попали в пургу. Чтобы ветер не сбил с ног, держались друг за друга. Наклонившись вперёд, закутав лица шалями, оставив только глаза, медленно продвигались вперёд,  высматривая тропинку. Налетел шквал ветра, спиралью закружил и бросил всех на землю. Анька оказалась внизу. У неё сломалась рука и от боли она потеряла сознание. Очнувшись, увидев  испуганные глаза своей подружки Верки, Анька поняла, что  нужно жить,  любая жизнь, какой бы трудной ни была, лучше смерти.  Умирать – страшно. Она нужна маме, сестре, подружкам. Это так здорово, когда ты кому-то нужен! А маме тяжелее, чем тебе, и ты должна ей помогать. И Анька дала себе клятву: чтобы с мамой не происходило, никогда её не бросать!   
   И клятву Анька сдержала. Мать умерла у неё на руках, дожив до 88 лет,
 
                Комната призраков

  Пурга порой длилась неделями. Всё начинается с позёмки. Порывы ветра сначала тащат снег по земле. Ветер становится всё сильнее, поднимает снег всё выше и выше. Бешенный танец ветра со снегом сопровождается воем и свистом, обрывает провода, заносит дороги, дома до самой крыши, сбивает людей с ног. Видимости никакой. Но, взрослые, собираясь группами, ориентируясь по электрическим столбам, а иногда привязавшись верёвками друг к другу, уходят на работу. После пурги, чтобы выйти из дома, порой приходится в снегу прокапывать длинные коридоры. Кто первый откопается, идёт выручать из снежного плена других.. 
 
   В школу в пургу ребят не отпускают, но собраться в одном доме, их не останавливает даже непогода. И они играют, используя всё, что есть. Любили играть в «дом», но Анька хотела стать портнихой. Она шила наряды для своей куклы, сделанной мамой из тряпочек и ваты.
  Однажды, когда игра была в полном разгаре, открылась дверь и на пороге появилась соседка, поселившаяся в одной из пустых комнат. Она недавно родила девочку. Мужа у неё не было, но к ней ходили солдаты. Соседка стояла на пороге в  длинной рубашке, с растрёпанными волосами и застывшими от ужаса глазами: «Что-то случилось с моей дочкой, она, кажется, не дышит». Витька побежал за фельдшером. Вскоре в комнату вошёл фельдшер и спросил, у кого из ребят хороший слух. Вытолкнули вперёд Аньку.
  «Пойдём! Ты мне поможешь!»
   Маленький человечек лежал на большой подушке. Глаза закрыты. Фельдшер приставил к тельцу малышки трубочку и попросил послушать, стучит ли сердце. Но Анька ничего не услышала. Ребёнок был мёртв. Соседка, уснув, придавила его грудью. Впервые Анька увидела перед собой настоящую смерть. Но она была такой маленькой и совсем не страшной. Вскоре соседка куда-то исчезла.
   
   В её комнате поселился часовщик –  одинокий, всегда вежливый, но часто пьющий мужчина. Он никогда матерно не ругался, не то, что дядя Федя, с которым Анькина мать сошлась. Его родители жили в Москве. Анька привязалась к нему и часто бегала смотреть, как он, вставив в глаз лупу, раскрывал часы, где тикали маленькие зубчатые колёсики. Как-то до обеда его не было слышно. Мать подумала, что он спит. Постучала – тишина. Позвала дядю Федю, вскрыли дверь, оказалось, что сосед мертв. Его увезли на санях, в пургу, завернув в одеяло. С тех пор Анька, входя в коридор, боясь появления страшного призрака из злополучной комнаты, старалась быстрее проскочить в свою дверь.
               
                Детская память

  Жизнь каждого человека делится на несколько возрастных этапов. У Аньки же разделилось детство: жизнь до Провидения, в Провидении и  после. Несмотря на все трудности, она осталась жива. Значит, нужна была на Земле, чтобы, как и любая девочка, вырасти,  стать матерью, а потом и бабушкой.
  Многое запомнилось ей из того далёкого детства в Уреликах:  игры в овраге  летом среди великанов-камней;  походы на сопки за цветами, где потеряла новый крепдешиновый платок; грустные глаза маленького тюленя, привезённого в ванне кем-то из взрослых;  подлёдное царство с водорослями, и разными жучками, которое рассматривали лёжа на прозрачном льду «Чёрного» озерка;  фильм «Бродяга», просмотренный множество раз;  вкусные пончики с компотом, которыми ребят подкармливали в солдатской столовой.
    Но больше всего она запомнила друзей: Тюкилиных, Витьку Кулагина, Витьку Беляева, Светку Акулову. И снова со всеми пришлось расстаться.
 
                Возвращение к отцу

  Три года пролетели быстро.  -Девочки! Нам можно уехать в любой конец Советского Союза! -
   -К папе! – сказали обе в один голос.
   Став взрослой, Анька часто думала о судьбе. Неужели она каждому предначертана заранее, и её ни обойти? А если бы мать приняла решение: уехать на материк?  Возможно, не погибла бы в пургу сестра, и Анька, сменив климат, меньше бы болела. Но, вероятно, мать боялась с двумя детьми уезжать с Чукотки. У неё была тяжёлая, но стабильная работа и заработки, хотя всё, что зарабатывалось, всё проживалось, а если быть точнее – съедалось. Откладывать на будущее не получалось, жили одним днём. «Те, кто приехал на Север за длинным рублём, собирал их, отказывая себе во всём, давно на кладбище, а я живу», - говорила она.  И ещё: уехать на материк, значило навсегда расстаться с отцом. А девчонки тянулись к нему.
 
   Несмотря ни на что, старость Анькины родители доживали вместе.  «Бабка, сбегай за бутылочкой!» – говорит отец. «Щас, Вань!» – отвечает мать и, схватив деньги и сумку, исчезает за дверью. Подвыпив, отец затягивает свою «штурманскую»:
    «Литять утки и два гуся…».
  Анька никак не могла понять, почему эта песня называлась «штурманской». Но в скрытном по характеру и  суровом на вид отце было много юмора, который таким образом иногда прорывался наружу.   
 
   Итак, они возвращались. В аэропорту попутного самолёта пришлось ждать долго. Спали на полу, расстелив перину. Питались в буфете. У матери уже и деньги заканчивались, а надежды улететь всё не было. Только на одиннадцатые сутки пассажиров посадили в полу-грузовой самолёт. Болтало не меньше, чем на пароходе. Вечером  приземлились на взлётную полосу возле океана. Холодно. С океана дует пронизывающий насквозь ветер. Пассажиров ведут в стоящий неподалеку одинокий дом. При свете свечки расположились на ночлег в комнате с железными кроватями.  Всю ночь донимали клопы, где-то рядом кудахтали куры. У Аньки поднялась температура. Утром полетели дальше.
 
   Отец приехал за ними на нарте. Аньку завернули в тулуп и привезли в дом отца. Он жил в полуземлянке. Пол был застелен плащ-палаткой, в углу – гора пустых банок из-под консервов. Аньку положили на кровать, затопили печь, напоили горячим чаем. Мать принялась наводить порядок: выбрасывать банки, отмывать пол, готовить еду.
  Началась новая попытка жить семьёй. Девчонки радовались этому. Отца  Анька и побаивалась, и любила. За всю его жизнь ни разу она не сказала ему ни одного плохого слова.
 
  В школе встретили девчонок с радостью. Снова репетиции, смотры художественной самодеятельности. Они с сестрой стали солистами хора, часто пели вдвоём, дуэтом. «Бегут, бегут пути – дороги, в полях зелёных цветут сады», –  красиво звучали их голоса.
  Скандалы между родителями продолжали возникать. Однажды, после очередного, мать, в порыве гнева, сказала Аньке, что отец ей не родной. Это было для неё трагедией. Она рыдала, и в душе поселилась ревность к сестре, которая похожа была на отца. Но ревность прожила недолго, потому что сестры вскоре не стало.

                Гибель сестры

  Отец решил строить дом. Собирал доски, привозил брёвна, делал рамы для окон, мастерил двери. Девчонки помогали: вёдрами таскали шлак, засыпали стены, вбивали гвозди, пилили доски. Сидя на подоконнике недостроенного дома,  мечтали.
   «Я выучусь на певицу и вернусь на Чукотку», - говорит сестра. «А я хочу уехать на материк», - отвечает Анька.
  Через год новый дом был готов, но жить в нём долго не пришлось…
  Утром началась позёмка. Отец ушёл на работу. Мать, затопив печь и приготовив еду, тоже собирается уходить.
   «Девочки, не ходите сегодня в школу, обещают пургу», - говорит она.
 Анька, усевшись снова на кровать, обложилась подушками и принялась читать книжку.
  Из приёмника, в углу комнаты, звучит музыка. Отец купил приёмник в Анадыре на деньги, вырученные от продажи гусей, добытых на охоте. Для девчонок это был подарок! Они слушали музыку, торопились переписать слова понравившихся песен. Стали покупать пластинки.
    «Новогодняя ночь темна, огоньки старый год зажёг, мы, обнявшись, идём, улыбается нам новогодний снежок», - звучит с голубой пластинки. Сестра, подпевая и пританцовывая в такт музыки, идёт вокруг стола.
  Анька, поднимает глаза от книги, смотрит на сестру. И вдруг с ней происходит что-то непонятное: в её голове возникают слова: «Такой я вижу её  в последний раз». Из глаз потекли слёзы.
   Она пытается стряхнуть непонятное состояние, но у неё ничего не получается. Она видит сестру уменьшающейся, уходящей вдаль, превращающейся в точку. «Что со мной?» Украдкой смахивает слёзы и наклоняется к книжке.
  «Ты пойдёшь в школу? Сегодня репетиция», – спрашивает сестра.
  «Нет. У меня болит голова», – отвечает Анька. А ей просто почему-то не хочется идти. Сестра ушла.
 
   Аньку захватывает книга. Она сражается на шпагах вместе с героями  А.Дюма. Это полностью отвлекает её от недавних чувств. Но как только закрыла книгу, беспокойство, ожидание чего-то плохого, возвращается. Принялась за уборку. Время двигается к вечеру. Сестры нет. Тревога в душе нарастает. Где-то под окном возникает звук, похожий на жужжание мухи. Она идёт к соседке.
   «Рая, пойдём со мной к маме на работу, позвоним в школу, что-то сестры долго нет».
  «Что ты выдумываешь? Она, наверное, задержалась на репетиции», - говорит Рая, но идёт с ней.
  До школы дозвониться не удалось. Дождались мать, и  все вместе отправились домой.  Издали, Анька видит возле своего дома три фигуры. «Придержи маму», - шепчет она соседке, - «это пришли сообщить, что с сестрой что-то случилось». «Сумасшедшая», - слышит в свой адрес, но ноги уже несут её навстречу трагическому известию, от которого она пытается заслонить свою мать.

                Стихи пришли
       
  Прошло два года. Анька улетала одна на материк. Ей было всего 15 лет. Родители оставались дорабатывать до пенсии. Потеряв сестру, Анька решила больше не петь. Она любила  песни, любила петь дуэтом, ощущать рядом плечо, с которым надёжно и спокойно, и голос, которому вторишь. Дуэт – слияние не только голосов, но и душ. Этого больше не было. Так распорядилась жизнь, а может быть судьба. Но душа пустоты не терпит, и Анькина душа стала наполняться стихами, сначала чужими, а потом пришли свои:

       Урелики

Приплыли мы на корабле,
В залив вошли в туманной мгле.
А утром, на рассвете,
В полярном ярком свете,
Как будто привидение,
Залив и порт, вдруг предстают,
С названьем Провидение.

Залив – красив, и порт – красив.
Вокруг залива горы.
Морская гладь: прилив, отлив…
Чудные просторы!

Конец страны, конец земли,
Мыс «Дежнёва» рядом,
А там Америку, вдали,
Видно простым взглядом.

Очень близко от Аляски, от Америки,
Вырос маленький посёлочек  Урелики.
Лежит он у подножия горы.
В нём много было детворы.

Названье у горы простое: Пионерка.
Недалеко большой овраг,
Где мы с подружкой Веркой
Играли часто на камнях огромного размера.

Те камни ветер обтесал,
Вода отшлифовала,
Из сказки, злобный великан
По днищу разбросал их.

- Дездемона – я! А ты – Отелло,
  Кричу подружке я,
- Души меня ты смело! –

Зимой, когда метелей хор
Овраг снегами засыпал,
То снова детских игр задор
В овраг играть всех звал.

Мы – партизаны, а там – враг
В сугробе затаился.
Из пулемёта: так-так-так…
-Ишь, какой, забился!

- А ну, сдавайся, выходи!
Пугать его мы рады,
- Не выйдешь – пустим в ход свои
Снежные снаряды! -               

Однажды, как-то в январе,
Неделю вьюга выла,
Мы все сидели как во мгле,
И врозь нам скучно было.

Метель прошла. Кругом бело,
Тепло и очень тихо.
Надели валенки, пальто –
Бежим из дома лихо.

И снова носимся, кричим,
Опять в «войну» играем.
Кто «наш», а кто совсем «не наш»,
Между собой решаем.

Меня схватили, привели –
И вот я на допросе.
Но я, ведь, - Зоя!* Не скажу,
Пусть мучают и просят.

Из снега строим крепость мы –
Родину спасаем!
-  Ну, мама, мама, подожди!
   Видишь, – мы играем!

Зимою мрачно – целый день
Солнышко не всходит,
И оттого-то дребедень
С нами происходит.

Историй разных, страшный сказ,
С «белыми руками»,
Сочиняем всякий раз
С круглыми глазами.

Соберёмся где-нибудь
В самом тёмном месте,
Нагоняем страх и жуть,
И дрожим все вместе.

Зима проходит и весна
На Север к нам приходит…
И снова, снова чудеса:
Солнце не уходит! 


Чуть-чуть уйдёт за горизонт
И вновь уже восходит.
И день полярный всех зовёт,
Гулять ребят выводит.

Но летом – тоже не жара,
Мы кофты не снимали.
И ватагою с утра,
На сопки шли, смеялись.
                ***
  Просмотрев телепередачу о Провидении, Анна Ивановна отыскала потрёпанную, давно заброшенную тетрадку и дописала:

 Я вспоминаю те года:
 От близости с природой
 Простая детская игра
 Дала заряд свободы,

 Заряд фантазии живой,
 Любви ко всему земному.
 Я всё по жизни пронесла.
 Дарю вам всем с поклоном.

        25 января 2006г.

*    Анадырский острог был основан в 1649. Сегодня это современный, красивый
     город, построенный с активным участием Романа Абрамовича.
*    Казачка – речка в Анадыре
•    «халабуда» –  шуточное название сооружения, типа шалаша, или
     маленькой будки для детских игр.
•    Зоя – имеется в виду партизанка Зоя Космодемьянская.
*   «Комбинат» – название посёлка. Был переименован в «Шахтёрский – 2». Уничтожен
     в годы «перестройки», так же, как «Гудыма» расположенный неподалеку –
     стратегический ракетный объект, построенный в «хрушёвские» времена для
     защиты  СССР от американского нападения.
•    «Угольные копи»  (переименован в «Шахтёрский – 1»)  – большая часть посёлка
     строилась для воинских частей. После вывода войск 2000г эта часть посёлка 
     находится в стадии разрушения.
       Там, где жила героиня рассказов – стоят гаражи, теплицы  и бегают  стаи
     собак. Через речку «Угольная» - аэропорт "Анадырь" и выстроен
     современный,благоустроенный район «Первомайка» для работников  аэропорта
     и людей,  работающих на угледобывающей шахте.
• Залив «Креста»  - название дано Витусом Берингом в 1728 г. в
     честь праздника Святого  Животворящего Креста
•    Бухта «Провидение» - открыта русской экспедицией Курбата Иванова в 1660
     году. После этого ещё 200 лет бухта оставалась безымянной. В 1848—1849 годах
     в бухте перезимовал британский корабль «Пловер» под командованием капитана
     Томаса Мура. Выйдя из Плимута в январе 1848 года корабль крейсировал по
     Берингову морю в поисках потерянной экспедиции Франклина. 17 октября 1848
     года судно Мура бросило свой якорь в безопасной гавани. В честь первой
     успешной зимовки в районе Берингова моря он дал название бухте — Провидение
    (Провидения).
•    «Урелики» - посёлок, расположенный напротив порта «Провидение».  В советское
     время – военный посёлок, В 2000г войска были выведены, деревянные дома 
     сожжены, кирпичные – находятся в стадии разрушения. Действующим остался
     аэродром.

 

            
            
                .