Мучительная мания

Вчера, семнадцатого апреля, заглянул на Прозу. Вот уж два года страдаю этим алкоголизмом. Ногами в тапочки, в зеркало на себя не глянув, не в Скайп же, и бегом к монитору, к собратьям-алкоголикам. Вот засосало-то. Кто там? Ага, рецка. Свой парень. Здорово, рад тебе, даже рукой помахал. Солнышко в окно, и настроение хорошее.

А вот номер 18 мною заинтересовался, Неизвестный. Читай, читай, родной. Для тебя ж писано. Хотя, и для себя и для друзей-геологов. Взялся вот память тормошить, будто назад в молодость отталкивать. Ничего, радуются скрипя коленями по старым таёжным тропам, будто и впрямь молодеют. Чудные они, старпёры, мы то есть.

Заглядываю к вечеру. Что за чепуха? Номер 18 семь часов меня листает. Вижу, с перекурами. Жалею его. Думаю – Хоть пивко-то у тебя есть? – Я ведь себя в таком объёме в жизнь бы читать не стал. Эвон наворочал за пару лет, Льву Николаичу под стать. Писатель. Задумался. И понесло – А может вправду велик? Может гений. – Я ведь монологи Пьера тоже не враз осиливал. Французского в школе не давали, где их взять было, элитные школы. Другое дело – кавказские рассказы.

Мои-то опусы тоже не каждому в кайф. Специфика прожитого – всё про  морды комарами покусанные, да с одрами лохматыми в обнимку. Ни тебе гламура, ни марьяжей с интригами. Скукота, наверное. И вот на тебе – номер 18, неизвестный. Вот и прихватила за душу мания эта, величия. Начал расти и напыживаться в глазах собственных. Кто такой он, номер 18. Поди докопайся.

Я ведь и сам теперь всё под номером. Только у меня – пятнадцатый. Это позывной у меня был такой – Примула 15. Черная полоса на моём жизненном тельнике. Поему, почему? А вы попробуйте закрыть месторождение золота – надежду государства, да ещё под контролем самого ЦК, так ведь и КПСС. То-то. И миллион ассигнований теми рубликами, и доверие тебе.

Географию вспомнить – уже икота. Из бассейна Колымы да в бассейн Анадыря. Не сильны в географии? Расстелите карту мира – там всё рядышком, всего-то восемьсот вёрст до надежды нашей.

Целый месяц кувыркались к месту работ шестью тракторами, топили да вытаскивали. Крепкие парни были. Буровую тащили для наклонного бурения. Цаца. Всей экспедицией сооружали – надежду оправдывать, да ДЭСку, да балки на полозьях. Всех надежда питала, сколько дырок в пиджаках напланировали, а оно вон как вышло. Один взял да похерил всю надежду. Иди в ЦК, рассказывай про проруху на старуху. Повезло. Не дотянул до этого конфуза Иосиф Виссарионович. Хватило бы на всех и «кофе и какавы с чаем».

А восемнадцатого апреля с утра я туда же, в Прозу нашу. Ёкарный бабай. А 18тый так и не уходил. Сидит с 0-00 и листает, листает, до 17ти. Хочешь, не хочешь – оторопь берёт. Впился, как в уголовное дело. Перекуры на завтрак да на обед. Чего ему надо-то? Будто душу из меня вытрясает. Назад в прозу – нет не уходит. Настырный. А может свой – наш геолог. Может молодеет со мной, может ещё на тропе своей. Тепло на душе стало, радостно. Читай, дорогой, читай. Пусть тебе будет легко шагать, пусть тебе будет чистое небо. А про манию, не бери в голову. Шутка. Сегодня без шутки, не только физиономией, душой скукожиться запросто. Будь здоров 18-тый Неизвестный. Рад я тебе.