Дело Конева - 13

Поезд шел до райцентра чуть меньше часа, и Пал Палыч решил немного прикорнуть, дабы скоротать время. Проснулся он лишь на рассвете, а за окнами проносилась бескрайняя степь.
«Не мог же я проспать!» - подумал Конев, «райцентр - это конечная остановка и меня бы высадили». Он оглядел вагон: пусто, нет никого.
«Опять чертовщина».
Поезд мчался сквозь степь, унылая бежевая трава сливалась от скорости в широкую полосу, похожую на бесконечное полотно застиранной ткани. Вдруг состав затормозил, и на этом полотне за окном проступили на мгновение очертания сухих стебельков.
Остановка.
Ни платформы, ни кассовой будки, конечно же, не было. Где-то вдали виднелась пара домов, до них было километров пять по самым скромным оценкам. Раздался щелчок, и ласковый женский голос проговорил:
- Токътау - «Аймакътынъ ъюшiншi-шi тармагъы бакъылау-ъёткiзу» (1)
«Ничего не понимаю» - подумал Конев.
- Бiр минут тъюракъ (2)
Конев еще раз огляделся, и, наконец, понял, что это был совсем другой поезд, не такой огромный и тяжелый, с шестью раздвижными дверями в каждом вагоне. Да и самих вагонов было всего два.
Внутрь вошел карлик, и Конев сразу же узнал в нём Отара.
- Ну, здравствуй, Павел Павлович. Помнишь меня?
- Помню, помню.
- Мы ведь с тобой друзья, Павлик.
- И это помню.
- Я ведь в этом поезде контролер.
- Да зачем же контролер в этом поезде? Разве здесь есть кого контролировать?
- Конечно, есть. Ты их скоро увидишь.
- Скажи, пожалуйста, что происходит. Я ничего не понимаю, -  Конев сам удивился своему спокойствию. Ему казалось, будто он все еще спит.
- Одно мгновение! - сказал Отар и артистично приложил указательный палец к губам.
Двери поезда закрылись и он тронулся.
- "Акъбъюлакъ" нынъ келесi станциясы (3), - ласково прошептала невидимая девушка.
Отар опустился на сиденье рядом с Пал Палычем. Конев заметил, что в этот раз в карлике не было ничего нечеловеческого, черты его были строгими, а границы - четкими. А вот сам Пал Палыч немного расплывался, например, сквозь туманные края своих пальцев он свободно разглядывал похабные надписи на переднем кресле.
- Скажи, Отар, этот поезд ведь едет сам по себе?
- Почему же? Здесь есть машинист, правда о нём все забыли.
- И он смирился?
- Нет, он не может простить этого никому.
Конев встал и направился к кабине машиниста. Дверца была приоткрыта, и за ней он увидел мужчину в грязной изношенной куртке, давно не брившегося и ненавистно смотрящего вперед. Его лицо было покрыто глубокими морщинами, но стариком он не казался.
- Вас зовут Леонид Георгиевич Леонидов, правильно? - спросил Пал Палыч машиниста.
- Может и так. Только никому нет дела.
- Вы давно здесь работаете?
- Работаю. Каждый чертов день, начиная со дня своей смерти. Только никому нет дело.
- Мне есть дело! - не согласился Конев.
- Какое тебе дело? Зачем ты пришел, зачем говоришь со мной?
- Хотел напомнить, что кому-то еще есть до вас дело. Я вспомнил ваше имя и поэтому подошел. Мне рассказывал о вас один человек.
- То есть, решил обрадовать старика? Думал просто пожалеть меня? Я тридцать лет прожил в лесу, общаясь лишь с глухим безруким воякой! Мне плевать на твою жалость. Уйди.
Конев вернулся на свое место. Степь за окном все так же не кончалась, и Пал Палычу показалось, что он научился различать оттенки этой степи, очень много оттенков. И степь была красивой, он осознал и закрепил это в своей голове.
Через некоторое время поезд остановился. На этот раз невидимая девушка промолчала. В вагон вошли несколько человек, Коневу многие были знакомы.
Первым был безрукий Николай Федорович, он доковылял до кресла Пал Палыча и пробормотал себе под нос:
- Ух, ну и чудеса, дошел ведь, чертяка.
За ним медленно, едва касаясь земли, вплыли еще двое - старушка Марфа Никитична с молотком в руке, и старинный друг Конева Игорь. Они сказали в унисон:
- Ты же не убийца! Пошто ты убивал?
Марфа Никитична достала гвозди и принялась вколачивать их себе в лоб.
- Гусятки мои! Козлятки мои! - причитала она. Из глаз её текли ручьем слезы. С каждым следующим гвоздем причитания становились все тише, переходили в нечленораздельные всхлипы, пока полностью не превратились в плач. Кровь старухи смешивалась со слезами и заливала пол. Последний гвоздь Марфа Никитична забила себе в сердце и упала без чувств, глаза её остекленели.
В это время Гоша молча откручивал себе голову. Хрустнула кость, голова описала два полных круга вокруг своей оси и упала, болтаясь на лоскуте кожи.
К Павлу Павловичу уже подходил следующий гость - молодой человек в одежде врача. Он поскользнулся и рухнул лицом в лужу крови. Сразу же за ним в вагон вбежал человек, похожий на самого Конева как две капли воды, уселся на спину врачу и сказал:
- Вот мы и встретились, Паша. Как не пытался я убедить Ивана-дурака найти тебя, так и не смог. Упрям он слишком. Да?
- Иван Шалвович?
- Он самый.
- И зачем же я вам нужен?
- Хотел спросить, почему же вы бабушку заперли в коровнике, - незнакомец еле заметно улыбнулся. Ничего зловещего в этой улыбке не было.
- Вы серьезно?
- Абсолютно.
- Вы что, правда, только за этим?
- Да, да. Вы мне скажите?
- Скажу! Мне было тогда всего десять лет, отец мой пошел на фронт…
- Вы про бабушку давайте, про бабушку. Времени очень мало.
- Искупаться я хотел на речке, а бабка твердила, мол, не солдатское это дело. И что лучше б я в огороде помогал. А я купаться хотел. Заманил её в коровник, и запер.  Только и всего! И пошел себе на реку.
- И знаете, что потом?
- Что? - удивился вдруг Конев.
- А то, что бабка и померла там.
- Как? Она же столько лет потом еще прожила!
- Она умерла там, сердце не выдержало, и попала в ад. А то, что вы её видели после смерти, еще ничего не значит. Любила она своего внучка, молчала.
- Когда я стрелялся, - сказал Иван Шалвович, который каким-то чудом оказался позади Конева. - Я видел, что бабка твоя тебе голову сверлит.
- Не слушай эти бредни, - незнакомец махнул рукой в сторону Ивана Шалвовича. Следователь закряхтел, схватился за горло и умер. Его тело съехало на пол, и Конев заметил, что оно лишено обоих глаз, ноги и челюсти.
- Не волнуйся, я всё тебе сейчас объясню. Заходите, Олег Никитич.
В вагон вошел немолодой усатый врач с чемоданчиком.
- Позвольте представиться, - сказал он. - Мы с Олежкой однажды спасли Ивана Шалвовича Помидорова, когда он решил вдруг застрелиться. И как вы думаете? Он даже не признал в нас архангелов! Да, Олежка?
Олежка, молодой врач, барахтающийся в луже крови, что-то промычал.
- Вот-вот. Но он допустил все же одну ошибку, которая и стоила ему жизни. Обронил он зачем-то, что мы и не Аласторы.
- И он был не прав? - поинтересовался Конев.
- Почему же? Частично прав. Олежка - он и есть Олежка. А я - Аластор.
- Приступим к ритуалу? - спросил незнакомец.
- А почему бы и нет!
Незнакомец заломал руки Коневу и бросил его на спинку сиденья, кверху задом.
- Сверли, Олег Никитич!
Усатый врач достал из чемодана ручную дрель и впился сверлом в череп Павла Конева. Во все стороны полетели кровавые брызги и костяная стружка. Пал Палыч стонал и пытался вырваться, но незнакомец держал его крепко.
Когда отверстие было готово, Конев уже лежал без сознания. Олег Никитич достал из чемодана стеклянную трубку с широким раструбом, вставил Коневу в голову, и скомандовал:
- Олежка, полезай!
Молодой врач стряхнул со спины незнакомца.
- Помогите, Олег Никитич, сам не справлюсь.
Усатый врач приложил Олежку лицом к раструбу и ремнем следователя стегнул его по жопе. Олежка тут же растворился в воздухе, и, обернувшись ветерком, скользнул в голову Конева. Вслед за ним, не дожидаясь команды, ту же процедуру повторил незнакомец. Его не пришлось стегать по жопе, у него уже был опыт в таких делах.
Спустя несколько минут Конев пришел в себя.
- Ну как, хорошо он тебе объяснил? - спросил Олег Никитич.
- Просто отлично! - ответил Пал Палыч и рассмеялся.

(1) Остановка «КПП 3-го аймака» (лом.каз.)
(2) Стоянка одна минута (лом.каз.)
(3) Следующая станция - поселок «Белый ключ» (лом.каз.)