Пунктиром на зеркале

Многие зимой ждут весны, но не замечают её. Даже в Москве этих признаков много. Они попадаются в скверах у метро, их можно уловить от влажного, соснового поручня перил собственного балкона. Хотя, для нас этот символ - 1 мая в календаре.

На майские праздники мы  много лет сплавляемся по рекам центральной России.    Компания человек 8 – 15, не больше. Как мы ждём эту встречу! Ждём новых впечатлений, рассказов. «Пылающие конусы костров, низкие крики на реке - «табань, табань» - затем хруст ломающегося, шафранового камыша и нежная, мягкая - мужская брань»… Ещё за несколько недель появляется волнение.

Наконец машина загружена. Одеяло навязчиво и темпераментно, подушка неудобна и капризна. Как крошки в постели, не дают покоя мысли; все... ничего не забыл? да, главное весла... все в машине?!..

Глаза сомкнуты, но, «где Морфей твои объятья, и где другой твой сын Гипнос?» Расстояние от кровати к будильнику сокращается пропорционально тиканью. Нет! Не уснуть от возбуждения.

Пора! В путь!

Где-то в небе ещё мигают звёзды. Влажный ветерок из палисадника, как кот пробирается в открытую дверь сухого подъезда. Голые деревья медленно колышутся, слабо шумят. Звуки застывают в предрассветных сумерках. Во всём доме нет ни единого огня, кругом ни единой живой души. Голоса разносятся и отражаются по двору. Что-то печальное есть во всём этом. 

Ровный баритон двигателя. Несколько часов пути, север-северо-запад. Там, далеко, потемневшие за ночь угли, кто-то раздувает. Край горизонта заалел! Небо отделяется с трудом размыкая ресницы рассвета. Затем, облака принимают очертания, формы. Пока еще чёрные, жирные поля втягивают в себя утро, не отдают нарезанных, длинных теней. Перемолотый вентилятором воздух в салоне, даже через фильтры наполняется запахом  влажной земли. 

По краям дороги в грязных лужах темноты спят гигантские монстры - фуры и лафеты. На их спины опрокинуты прямоугольные дома прицепов, отражающие катафотами свет. Из чрева густо валит плотный, сизый дым саляры переливаясь химическими цветами в лучах наших фар.

Триста километров пути. Первая остановка по маршруту у моста. Выбираем место сплава.
Машины стоят в колоне, наверху. Женщины снаружи ждут и громко переговариваются. Их шутки и звонкий смех катятся до ледяной воды, стихают в камышах. Мужчины делают вид, что не разбирают иронии в свой адрес. Они заняты важным делом, и легкомыслие жен привычно для этого времени года. «Милые наши товарки, вечные наши спутницы, если бы вы знали, как мы сожалеем о том, что не можем отдать жизни за ваши восторги и восхищения! Урбанизация и прогресс стерилизовали условия для мужества и героизма. Всё больше людей верит в процесс рурализации, а мы, только на майские праздники».

Кругом проявление удивительной любви и терпимости матери природы к своим чадам – бутылки, банки, полиэтилен, стекло, в реке, на берегу, в лесах, в чащах, на полянах…
Линия берега - полого, мелко. На первый взгляд собранные и груженые лодки не протащить по мелководью к большой воде. Все согласны хотя, один из нас остается на берегу. Щагая по кромке останавливается, ноги на ширине плеч, видна задумчивость. Он мудр и опытен, но скромен и выдержан. Он знает, что лучшее враг хорошего и уверен, что впереди - не знает никто.

«Чем не понравилось им это место?» - думает он – «ну протащили бы метров 10, не труд». 
-Поехали старик! Кончай, впереди еще мост, деревня  - призывает к его здравому смыслу большинство, - там найдем лучше берег, там найдем все, что нам надо. Не оскверняй чистого порыва – говорят, перебивая друг друга и не ожидая ответа, запрыгивают в машины. 
День по-весеннему прекрасен! Утреннее солнце нескромно улыбается, припекает без ветра, словно вдова встретившая солдатика. Румяное лицо и взгляд обещает ему все, что он так часто видел в своих снах.

Колона змеей двигается вперед по разбитой, гравийной дороге объезжая провалы и колдобины. Дистанция между автомобилями минимальна. Головная машина петляет, управляет длинным телом, хвост повторяет кривую. Всем не терпится собрать лодки. Не дождаться, когда форштевень нежно раздвинет влажную плоть реки.
Деревня по правую сторону дороги. Прекрасный съезд к самому берегу. Площадка с зеленеющей травой. Чистый песок виден сквозь воду. Выбрали место.
Вот уже все суетятся у воды. Женщины перебирают гермомешки. Слышны короткие реплики, вопросы и ответы не связанные вроде друг с другом. Удивительно, но мы все понимаем.

Диалог двух близких людей:
- Где это?
- Что это?
- Вот ведь они!
- Я их сразу положила вниз…
- Да зачем?
- Слушай, отстань, а!?

Со стороны, жители деревни считают нас городских, дикарями. Как можно разобрать, понять это? Хотя речь идет о пассатижах.

Я не торопясь достаю из упаковочного рюкзака такелаж. Расскладываю все по сторонам, чтоб удобней было собирать, не суетиться. Перекладываю, затем расправляю мягкую оболочку лодки. Как опытный портной, в нескольких местах нахожу складки, разглаживаю. Стараюсь, чтоб ни одна морщинка не ускользнула. Поднимаю сапоги выше колен. Молодая травка еще редка, кончики ее заточены и остры,  растет ровно вверх. Весенняя земля упруга под ногами. Дёрном качается под тобой. Запах сельдерея смешивается с синтетическим запахом лодки. Рождает ощущение счастья. Как новый велосипед в детстве. Подаренный зимой, и дождавшийся своего хозяина летом, кружит голову запахом искусственной кожи, технической смазки и высоким седлом.

Мне доставляет удовольствие не спеша соединять стрингеры с носовым штевнем. Резкие щелчки бобышек рапортуют о точности и плотности соединения. Грачи  повторяют металлические звуки. Птицы доверяют весеннему солнцу.
Товарищи переломившись, на коленях, с большими усилиями соединяют рамки кильсона на дне лодки. На душе уютно, светло и радостно!

Наконец, все шесть байдарок стоят на воде, загружены. Ватерлинии подходят почти до бортов. Экстерьер каждой из них по-своему прекрасен. У одной – капризный  вздернутый нос, у второй - мягкие линии к талии, третья - напоминает ирландского сеттера почуявшего дичь, следующая – словно чайка на волнорезе, последняя - почтенная женщина без торопливости и суеты, знающая коварство перекатов.

Вот, первая байдарка кормой неуклюже, туго, пятится назад намутив воду под собой. Оттягивается медленно к тальвегу и, только киль отрывается от дна, лодка становится легкой как птица, сорвавшаяся в небо. Загребной сильным взмахом опускает лопасть весла глубоко под правый борт, шумно рвется стеклянное полотно воды. Форштевень вздрогнул. Затем вверх, всей грудью опускается вперед нос освобождая ходу лодки путь. И, река покорно уступает.

Последняя байдарка еще долго не отчаливала. Стали еле слышны звуки. Не громко переговариваются вдалеке,  между собой. Наши голоса утягивало вниз и там, в чаще, среди деревьев, ложились произнесенные слова на влажную землю, как зерна, которые  дадут каждое свой плод, в свое время.
Все затихают… Слышны только шлепки по воде и журчание. От красоты перехватывает дух. Тишина...

Если не отрываясь смотреть за борт, кажется, что плывешь по небу между облаков. Иногда касаясь, иногда пронзая их. Верится, что можно не сходить на землю никогда, вечно наблюдать за сплавом - спокойным движением байдарок, пунктиром растянувшихся по зеркалу величественной реки.

Кажется, впереди стерегут вход в эту красоту безобразные и одновременно изящные, высоковольтные опоры. Словно застывшие в напряжении могучие боги – амперы, которых наказал бог - отец за открытую людям тайну молний. Их скованные болтами ноги упираются в железобетонные быки. Невыносимая усталость и страдания заставили присесть, подогнуть колени. Вскинутые в небо руки, как в молитве о пощаде гудят от напряжения, передавая боль вибрации земле.  Рвутся из побелевших ладоней – изоляторов, стараются разогнуть в локтях, сотни километров и сотни тонн протянутых линий электропередач.
Удар огненным бичом в наказание, если дрогнет, не выдержит кто - либо. Из последних сил они удерживают провисшую сталь над нашими головами. Так и хочется поддержать их, утешить. «Скоро, совсем скоро закончатся ваши мучения. Ещё лет сто, двести, а что для вас сто лет в измерениях вечности, и будут по воздуху, в голубом эфире передавать открытую вами тайну молний. Ещё каких-то сто, двести лет и будете вы свободны».   

Вот, за лукой извилина - длинный, пологий изгиб русла, а затем река сосредотачивается, становится плотней, уже течение быстрее. Нам еще редко кланяются в борта могучие березы, опрокинутые с берега. А ниже - уже ветки хлещут по лицу, и деревья нависают над самой рекой. Приходится припадать вперед, на фартук байдарки, как к холкам верных коней.
 
Дальше, вниз - темнее, холоднее. Правый берег берет все выше, сосны шире и длиннее,  кажется они острыми верхушками протыкают, насаживают облака. Деревья тёмные, стволы наливаются весенней влагой. Затем река сужается, веслом надо работать быстро, не зевать, развернет. Все напряжены. Вот на стрежень вышла первая байдарка, за ней вторая, третья – благополучно. Готовимся к перекатам, оглядываемся и, вдруг, за коленом освещенная пойма, деревья исчезают.
Светло! Радостно!

Как в сказке - из темного, лесного тоннеля выносит она нас в палевую, широкую долину, где уныло качается камыш от ветра. В складках местности не разобрать русла. Речка вьётся неприхотливо, ползёт змеёй, затем исчезает, кажется навсегда и, вновь появляется ленточкой впереди.  Не верится, что эта та самая река: покладиста, услужлива, смиренна. 
Снова перекрикиваются, шутят, проверяют голоса. Ход замедлился, весла все реже отражают солнечных зайчиков. Далеко, раскатисто слышно –Э-ге-ге-е-е!

Удивительно ровно, будто по линейке идут по опушке телеграфные столбы. Ржавая проволока на них, как струны рояля на которых давно никто не играл. А редкие синицы на проводах - выцветшие ноты на голубом листе неба.

День заканчивается. На западе, между плотных крон, пробивался, ослепительно сверкал золотистый свет уходящего солнца. Все счастливы. Уставшие. Скоро стоянка. Отдых, ужин, сон. Заходящее солнце! Сумерки делают цвета темнее, насущнее, ярче.
Уже поздно вечером все расселись у огня в кружках горячий глинтвейн. Жар костра и усталости отражаются в глазах.

Вверху, над головами в черной глубине мерцают серебряные шляпки гвоздиков, которые держат тонкую и хрупкую панель ночного небосвода мира. Все угомонились, не отводя взгляда смотрят на алые сполохи в дровах. Как рядом завыла, затем заохала ночная птица за рекой. Рыба громко ударила по воде. Переглянулись... Что-то необычное было в этой ночи.
 
Пламя внезапно озарило лица. Стало казаться, что уже это было когда-то, или произойдет непременно: костёр, эта поляна, лица друзей, пламя, тёмная река, яркое ночное небо. Солнце будет садиться на запад и вспыхнет, загорится река, прежде чем исчезнет день в ночном небе. Глубокая вода станет таинственно-тёмной, сырой запах сумерек смешается с тёплым запахом стволов. Душа устремится и растает в лёгком тумане у ледяного родника. Вернётся память веков. Затоскует сердце по свободе. Насыщенный воздух наполнит вкусом рот, а память не сможет найти источника вкуса.

На опушке деревья молча хлещут по лицу друг друга - выживают в тяжёлых условиях короткого лета. Их пощечины долгие, растянуты на десятилетия. И нет ненависти в этой борьбе, нет злого и доброго у природы, как нет у маятника ни конца, ни начала, нет плохого и нет худого, есть - жизнь.

Хочется верить, что так будет... Придут и разведут после нас костёр байдарочники. Улыбнётся кто-то уголком губ увидев рогатинку, повесит котелок. Станет им тепло на душе, когда потянутся за ровно - напиленными дровами для костра. Обомлеют от соломенной луны, что будет касаться частокола макушек. Снова и снова туристы поблагодарят молча, и улыбнутся в бороды. И опять все замрут, а ночная кукушка как сто лет назад не откроет тайны. Обязательно, в темноте, за спиной хрустнет ветка. Дрогнет и обернётся мужчина, сидящий у самого края света и мрака. Смахнёт сухие сосновые иголки, качнет головой и с улыбкой спустится к реке...
И они оставят за собой чистоту. И встретит их на следующей стоянке порядок. Так будет всегда...

Потянуло сыростью; пресным, холодным снегом из тьмы тяжёлых елей. Шарахнулись ярко огоньки костра в сторону реки. Я отряхнул бедро и пошел к палатке. Невольно остановился, когда увидел  перевернутые байдарки у самой воды. Они прижимались плотно друг к другу несколько лодочек своими серыми, где-то даже розовыми  брюшками, смотрели беззащитно вверх. Мерцающие звезды и легкие байдарки впервые с удивлением разглядывали друг друга. Так распорядилась жизнь, что увидится им не суждено. Одним видно только дно реки и изумрудную воду, другим - зеркальную гладь и седую волну.

Первые лучи солнца играли в драгоценных камнях россы, отражаясь: сердоликом, бирюзой, опалом, топазом, агатом. А потом, стала нагреваться почва и драгоценные камни стали испарятся с дымкой. Всё оживало, всё было другим, не как вчера, а чище, ярче, новее. Весна, весна, весна!

Развели костёр. Пламя альбинос блекло под восходящим всё выше, и выше солнцем. Магия! Не было видно огня, только лучи света. И утром не заканчивалась чудесная ночь! Кто противопоставит себя первоисточнику?
Река стала светлей, исчезла тяжесть воды, появился призыв - вперёд, вперёд я вам покажу ещё много удивительного. Чудеса кругом, вокруг вас, не ждите темноты, слушайте ваши души. Вы оставили свою природу забыли, чьи вы дети, вперед, вперед! 
В ответ, как метроном стучала ложка по металлу котелка. Слышались из палаток ленивые голоса:
-Завтрак готов?
-А что на завтрак?
Из другой палатки:
-А сколько сегодня мы должны пройти?
-Я буду кофе-е-ю.

Встряхивается нейлоновая, невесомая палатка. Фонтан драгоценных камней на солнце - роса. Просушивать нет смысла, следующая стоянка через несколько часов. Все укладывается равномерно, главное - не нарушить баланс. Тяжелые гермомешки в корму, продукты и легкие вещи в нос, вино поближе, выше, доступнее.

Как охотничьи собаки - байдарки ждут течения, движения оттягивая нос от берега, пытаются сорваться с привязи. Мне кажется порой, в шуме воды, что они даже поскуливают.

Первая лодка не торопясь пятится кормой, - пошла. Уже не задирает нос, а как по следу, ровно вперед по ватерлинии. Последние, как всегда, запихивают все в закрома лодки, запрыгивают сверху на мешки, зачерпывают сапогом воду, весло срывается с фартука, левый борт подныривает в воду… Удержались. Весло в руках, радостный смех.

Медленно, друг за другом, караваном идут лодки. Все вертят головами, смотрят, молчат, удивляются. Снова все поменялось местами, за бортом небо, над головой река.  Хорошо, спокойно на душе. Ход лодки оставляет ровные  завитки по сторонам, за собой, как пряди на висках младенца. Русло мягко выгибается, изредка появляется осерёдок на который вынесло тяжелый топляк. Поползень заглядывает в сырые дыры бревна скачет, подергивает хвостом.
Кто-то впереди не сдерживается и, несется крик от переполнения жизни  - о-го-го-го-го-о!
Согласная «г» касается воды, соскальзывает, как галыш отскакивает, снова касается, так много раз и все тише, и тише скользит крик счастья, до самого устья.

Там, наверху, загудел лес – как на бешеной скорости шел тяжелый товарный состав. Это на террасе потянул сильный ветер. Послушно, как в танце макушки елей пригибают кроны к плечу. А здесь, на воде, нет даже ряби, полный штиль.

Голос реки переливается, изменятся от характера течения, потока. У песчаной косы - тянет тенорком. У крутых кряжей - баритоном. Стекающие по лесистым склонам быстрые ручьи – как девичьи сопрано. А вот баса в этих местах нет. Он только у горных рек, которые несутся сломя голову, ничего не щадя на пути.   

Прошел час, может больше, стали подгребать друг к другу. По парам в импровизированные катамараны прижимаются байдарки. Сбиваются по интересам, по разливу:  красное, Токайское, Каберне Совиньон. От вина веселится сердце. Острей проявляются чувства. Выразительней слова. Больше утверждения и восклицаний.

Случайно опрокидывается наполненный стакан. На миг показалось, что в царстве речного бога, кто-то опрометчиво выпустил из рук алый цветок. Он всплыл под б;ртом. На поверхности вспыхнул рубиновым огнем на миг и, река пряча неведомый бутон, быстро превратила его в растянутое, бесформенное пятно и понесла прочь по течению.

Лодки нас несут медленно к середине. Никто не правит. Кругом красота и покой. Дичь будто не видит, и не слышит никого, не пугается. Ухаживают за уткой и соперничают по два - три самца близко к камышам и заводям. Так увлекаются, что можно веслом сбить усердного селезня. Цапли, как палки торчат в тени среди зарослей камыша.

Стали вспоминать прошлогодний поход. Как выпал снег в тот день. Какая красивая получилась «снежная баба». Сетовали, что не созванивались весь год, а было столько интересного. Обещали друг другу в этом году непременно созвониться через неделю, как только вернемся.   
Мне становилось грустно. Мы с женой с утра, у населенного пункта, должны сойти с маршрута, чтобы вернуться в город. Обстоятельства!

Встали на обед. Высокий коренной берег мыса реки. Сухой, вековой хвойный лес. Жаркий костер. Низкие кусты повязаны разноцветными косынками - все стараются просушить за короткую стоянку рукава замоченных курток и свитеров. Громко переговариваются женщины. Готовится обед. Вода из реки, пахнущая ещё снегом и осенним листом и, необыкновенный вкус чая. Это запоминается навсегда.

Резкие звуки ложек, мисок заставляют громче петь птиц. Все готово!
Расселись кругом. Взялись за руки. Произнесли импровизированную молитву придуманную кем-то, «то, да сё, спасибо за всё» - аминь. Громкий смех.  Выпили, и опять стало очень хорошо!
Какие красивые лица! Какие красивые люди! Весна, весна, весна!
После обеда идти трудней всего. Уже вечереет. Высокие стоянки заняты. С завистью слушаем с берегов крики, глухие удары по мячу, смех, пение…

Как удивительно каждое место стоянки! Запоминается и пахнет по разному: костровищем, сеном, талой водой, сухостью сосновых коры, пылью дороги, навозом, тиной, осокой и холодным родником.
Многие устали, молчат. Не слышно даже шлепков. Для одного дня прошли много. Встали у крутого левого берега. Несколько человек, как с тяжелыми рюкзаками поднимались вверх медленно, зарываясь сапогами в речной песок. Искали место для лагеря. Уже не важна была красота, спуск к воде, волейбольная площадка, важным стало - дрова, ровное место для палаток, костер.

Я причалил к пологому, правому берегу, надеясь наудачу. Испугано фыркнула лошадь наверху. Как подавилась боталом, послышался звук металла в ее зубах. С трудом перекинул затекшие ноги на землю, поднялся на холм. Стадо коров неуклюжей рысцой бежало в деревню навстречу запавшему за горизонт солнцу. Щелчки кнута подгоняли последних.
С другого берега окрикнули. Я обернулся и ответил, что рядом деревня, не встать, идем дальше. После деревни стал спускаться туман. В некоторых местах плотный, как дым сгорающих листьев осенью.

Запахло сыростью погреба от берегов. Стали видны лишь бюсты... За поворотом туман порозовел, солнце низко-низко и, вспыхивает красным вода. Байдарки режут воду, как расплавленную медь и, через миг, деревья прячут огненный диск. Чернеет река, из леса выдувает леденящий воздух на тёмную гладь.

Когда наступила уже темнота ночи, стали видны звёзды. Можно разобрать насколько они веселы; отражаются на волне под носом, бьются друг о друга и звонко, как бокалы звякают, даже подмигивают. Над головой кто-то разлил молоко, и оно растекается по столу.
Повезло через несколько часов. Стоянка. Все быстро поели и сразу легли спать. Воздух в палатке влажный и холодный. Спальники пахнут сырой постелью вагонов. Уже во сне напугал глухой звук -  не то шишка сорвалась с высоты, не то корень под дёрном лопнул. Затем кто-то вздохнул протяжно, тяжко. В метре от палатки, звонко надломилась сухая ветка. Жена, как теленок, стала прижиматься всем телом ко мне.

Ветер несколько раз пытался влезть в палатку дергал, проверял оттяжки и капроновый шнур. Потянул, затем навалился. Потом налетит, со всех сторон закружит, как за струны дергает стропы. Замер и... несколько еловых шишек бухает по батуту нейлонового купола. Немного отступил, а потом совсем затих.

Утро! Сороки невысоко сидели на дереве, рассматривали наши сборы. Потеряв интерес,  улетели. Перелетели с берёзы на ёлку, с елки на березу подныривая на лету. Ночью прошёл лёгкий дождь. Парочка поползней свившая гнездо поблизости оживлённо порхала с ветки на куст. На каплях дождя повисших на ветках показалось солнце, потом как опомнившись, задвинуло занавеску облаков. Стало пасмурно. А потом, дым костра был голубым и прозрачным, раздражал слизистую. Запах мокрого дёрна и влажных дров проникал в нас, в свитера.
Байдарки стали много легче, позволяли себе озорничать. Заигрывали с течением у берега, пытались зайти в старицу, разворачивались в протоке, налетали на стрелку.

Неожиданно послышалось пение. Мелодично выводило сопрано. Подключился еще кто-то, два женских голоса запели уверенней, гуще. Песня растекалась по реке.
Первые лодки замедлили ход, последние зашлепали веслами, как лопастями пароход - вверх по течению. Почувствовалась гармония мира. Как в капле воды отражается океан, так в песне передается прожитое людьми.

Все причалили провожать нас к берегу, у моста. Вверху, на противоположной стороне, виднелась луковичка храма. Как венецианские купцы мы лениво выходили из гондолы. Переваливаясь с ноги на ногу. Немного приседая, чтобы размять конечности с наслаждением ощущая твёрдую землю.

Удивительной красоты арочный мост стоял перед нами, поперек реки, перекинутый на один берег. Красно - бурый кирпич придавал средневековую монументальность. Бросалась в глаза симметрия, пропорции. Одно крыло моста было разрушено, очевидно в целях безопасности. Из кладки торчали ветки молодняка. Вероятно ниже, выстроили виадук. Не помню, но кто-то сказал: «люди так одиноки, потому что чаще строят стены, а не мосты».    

Стали прощаться, Все давали друг другу обещания, что через неделю созвонимся, и теперь будем встречаться чаще. Приезжать в гости. Обнимались, целовались. Уже в пол оборота кричали нам: что вечером, у костра будут поднимать алюминиевые кружки с вином, громко чокаться, выпивать и петь.

Я с женой размахивал руками, провожая генуэзских моряков, пока они не исчезли за излучиной. Мы собрали байдарку и к вечеру благополучно добрались домой.
Созвонились и списались мы, когда появились неуловимые запахи весны. И встретились впервые только через год, чтобы обсудить преимущества и недостатки будущего маршрута.   

Вадим Влади
2010 год Москва