Последний квант Иванова. Лекция

Квантовой теории поля посвящается.

По современным представлениям,
квантовое поле является
наиболее фундаментальной и универсальной формой материи,
лежащей в основе всех ее конкретных проявлений.
(Физическая энциклопедия. КВАНТОВАЯ ТЕОРИЯ ПОЛЯ)

Необходимое предисловие

Сегодня Иванов еще ни разу не женился. Зафиксировавшись, он попробовал силой мысли выявить простоту мира. Получилось смутно. Заволновался. Получилось четче. «Проще волной», - записал Иванов и отправился жениться.

Это обычное начало лекций об Иванове согласно требованиям деканата.


Интерференция Иванова


Для современных физиков существует два типа одного и того же Иванова: Иванов-частица и Иванов-волна. Их послушать, выходит, что мы обычно имеем дело с Ивановым-частицей. Но при определённых условиях, при очень конкретных обстоятельствах, например, если к нему на свидание вдруг приходят сразу обе, Иванов может неожиданно повести себя как волна и одновременно войти в обеих. Некоторые спросят: как же он тогда движется, этот Иванов? – и физики ответят: волновыми движениями.

Но этот случай, скорее, из области теории. Теоретический, в общем, это случай. В жизни, сами понимаете, так не бывает. Чтобы сразу обе пришли? – Не бывает! Очень маленькая вероятность. Даже вот нулевая я вам скажу вероятность. Просто, извините, эксперимент какой-то.
Отбросим же экспериментальные несуразицы и узрим волновую природу Иванова-частицы непосредственно в ощущении, за мной!

Мы застаем Иванова с приятной спутницей и букетом ультрамаринов за столиком кафешантан. Ну, может, не ультрамаринов, может тюльпанов – отсюда, понимаете, не разглядишь. Да и не шантан никакой, а обычная кофейня на углу, не важно всё это! Важно то, что у Иванова роман с Леночкой Повиликиной. Как вы думаете, волнует ли Иванова Леночкина высокая грудь и упругие бедра? А, что тут спрашивать, физика элементарная. Ну, конечно, волнует. Заметим это себе, дорогие мои.

Та же картина через неделю. Только вместо Повиликиной – с Повиликиной всё уже два дня как – за столиком с Ивановым мы видим Элеонору Жасмин. О-о, богиня в короткой юбке и с глубоким декольте! Как такая может не волновать?!  Мы живо представляем себя на месте Иванова. Какая волна прокатывается по нам!

Вот что такое узреть волновую природу в ощущениях. Не в натянутых условиях сомнительного эксперимента. Не в теоретических формулах. Не в умозрительных силлогизмах. А в самой жизни.

Но продолжим, уважаемые дамы и господа, это только передышка на нашем с вами пути познания. Что мы знаем? Что и с Повиликиной, и с Жасмин Иванова-частицу накрывает волна чувства. Волнение, волнение и еще раз волнение – вот что такое этот Иванов с букетиком за столиком кафешантан. То есть уже получается не частица, а волна! Наложим, нет, отложим Иванова графически на ось и увидим пик. Два пика. Один из них – это Иванов сидит за столиком, сидит себе, попивает кофей, не парится ни о чем,  и вдруг видит Повиликину. В отсутствии Жасмин. Нет никакой Жасмин. Повиликина есть, а Жасмин – нет. Вот такой пик на оси.

А теперь другой коленкор, тут наоборот, Жасмин, и никакой тебе Повиликиной. И снова пик волнения. На графической оси.

Ну, просто всё это. Обычно так очень. Ну, встречается Иванов с кем-то, ну волнуется при встрече. Раньше с одной встречался, теперь вот с другой стал. Ну, два пика на оси. И что с того? Причем здесь волновая природа Иванова-частицы? Хо-хо, еще как причем. Мы с вами подходим к главному. Иванов, он ведь что: пока бабы нет, то частица, а как только баба рядом, так сразу волна. Смотрим на графике: то нихуя, то дохуя. Такой вот корпускулярно-волновой дуализм наблюдается за ним. Так говорят физики.

И как, спросите вы, быть с таким уродом? Все люди, как люди, а этот чёрти-чё. Пусть он либо частица, либо уж волна, что ли. А то голова кругом идет от превращений. Да и замуж за такого кто пойдёт, ежели он не разбери, что такое? А и найдется на него жалостливая, так кто ж её, сердешную, замуж пустит, какая ж это мать-ехидна должна быть?
Не сомневайтесь, любезные, грусть ваша мне близка и понятна, но успокойтесь, средство есть. Мы этого Иванова сейчас же от бабья отвадим – и станет он частицей. А хотите, чтобы волну из него сделали навек? И это по плечу. Надо, чтобы он с Жасмин начал встречаться, еще не порвав с Повиликиной. Вот, прошу поинтересоваться на графичек. Видите, какой Иванов у нас теперь, все время волнуется. Увидится с Жасмин – волна, встретит Повиликину – вновь волна, просто сам по себе сидит, - вроде как частица какая-то; ан нет, взглянешь на график и убедишься: и в этом разе волна он, да еще какая волна! Ну как Повиликина узнает про него с Жасмин? Или ну как Жасмин – про него с Повиликиной? Волнуется Иванов. Все время волнуется, непрерывно-с. Сплошные пики на графике. Сплошное дохуя, так сказать. Волна-с.


Нелокальность и Иванов


Иванов любит напустить тумана. Иной раз после горохового супа такого густого подпустит, что и не видно его, а и видно, так хоть глаза б не смотрели. Но я вам скажу: если уж вы туман Иванова увидели, так поздно нос воротить. Зачем он это, вообще? – спросят иные любопытствующие. Понимаю таких. Не от праздности ума вопрошают они, не из-за лености духа, не потому, что рот нечем занять, как можно было бы решить, а верю, хотят они познать самоё себя; и через познание своё унизиться смирением, возвышая себя тем самым. Понимаю и отвечаю.

Ивановский туман не прост. Ох, как же он не прост. Не простой густой. Это и не туман. Я скажу, что это такое. Нет, я крикну. Ей-богу, закричу сейчас, прижмите уши. Это САМ ИВАНОВ, вот что это такое. Тумана Иванова без Иванова не бывает. И если вы видите, как движется этот туман, значит, вы видите, как движется Иванов. Иванов – центр масс собственного тумана. Вот так-то. Не больше, не меньше. Никак иначе. В этой истине весь буддизм и пророки. Это немного сложная идея, но она очень вирулентна и к ней быстро привыкают. В общем, золото, а не идея, и нам жаль тех из нас, у кого на нее пока не хватает денег.

Так что теперь, когда слова правды достигли наших приемных устройств, нечего спрашивать, а что, дескать, там, внутри этого тумана? И не прячет ли этот Иванов чего? Например, чего нехорошее. Или даже хуже того.  Не надо теперь все это спрашивать, ведь теперь правда сияет во всей славе своей. Вот правда: в тумане сам Иванов, и пока мы его не видим, он – там, но как только его разглядишь, туман сразу исчезает.
Да-с, милостивые государи. Если везде туман, то стоит разглядеть где-нибудь в нем Иванова, так туман всюду исчезает. «Загадка», - говорите? «Не понимаем», - говорите? А ведь ничего сложного: туман исчезает, а Иванов-то остается! И если он тут сейчас с нами, то понятное дело, что где-то там его без нас сейчас нет. Нет никакого Иванова там. Здесь – есть, а там – нет. А раз нет Иванова, то нет и тумана. Иванов в тумане для всех превращается в Иванова без тумана для нас. На это физики скажут: нелокальность. Что нелокальность, зачем нелокальность, от чего вдруг это физикам придет в голову такая смешная мысль, сказать «нелокальность»? Кто их знает…


Квантование Иванова


Как-то само собой физикам удалось постичь, что Иванов – это поле. Я серьёзно. Вы мне укажете, что не могло обойтись в этом вопросе, минимум, без одного адронного коллайдера и пары нобелевских премий. Что же, я приму, действительно, и коллайдер, и премии – всё было задействовано. И вовсе не по минимуму, а почти что по максимуму. Сейчас об этом уже можно говорить вслух, около 93,4% было задействовано. Но всё же, по гамбургскому счёту постичь случилось само собой. Ну, что Иванов – поле.

Мы как налогоплательщики должны знать, что началом этому озарению послужило открытие симметрии. Она такая хорошая и правильная, что в самой по себе в ней ничего такого. Можно мимо пройти. Пройдёшь мимо, а, всё же, не удержишься, да обернешься. Вот какая она удивительная, эта симметрия. Физики, понятное дело, сразу за неё ухватились. И тут же обнаружили свойство. Чего-чего обнаружили? – забеспокоятся здесь особо азартные. - Свойство. Сперва, правда, они решили, что симметрия – это закон, а значит, что дышло. Но затем до них дошло, что симметрия – это  такое вот свойство: как вошло, так и вышло. Ну и пошло: вошло, так вошло, а, что вышло, то вышло. Да-с…

Вот так физики приняли на вооружение симметрию, и вооруженные симметрией подошли к Иванову. А Иванов возбуждался в этот момент. Веществами возбуждался. Брал там всякие вещества и ими возбуждался. Да, можно не только веществами возбуждаться. Но Иванов в тот момент возбуждался веществами. Это важно. Потому что физики в тот момент, - а то был, сами понимаете теперь, не простой момент, а крутящий, - так вот в тот самый крутящий Иванова момент физики и применили к нему симметрию.

Сейчас стало модно рассуждать, имелось ли тогда у физиков достаточное основание, можно ли усматривать в их действиях необходимую самооборону, и адекватно ли было в тех обстоятельствах применение симметрии без предварительного одобрения органами пожнадзора. Иные идут дальше и договариваются до немыслимого ранее. Я сам слышал, как серьёзные люди в очках обсуждали законность использования в крутящем моменте просроченной, да попросту не прошедшей сертификации и не испытанной предварительно на мышах симметрии. Немыслимый мною ранее ракурс. Хотя, согласитесь, в нашем правовом обществе совершенно оправданный. Но после всех этих прений, повторюсь, очень важных для повышения личного правосознания каждого из нас, важно вернуться к исходной точке, к крутящему моменту истины. Вернуться, чтобы спросить себя: а что дало миру то памятное вмешательство симметрией в возбуждение Ивановым себя веществами? Стоило ли оно слезинки Иванова?

Моментально закрученная симметрия возбуждающегося веществами Иванова подарила миру поразительное научное достижение. После этого мир никогда уже не стал прежним. Ни разу. Новым – навалом, а прежним – ни единого разу. Я могу многое об этом рассказать. Молоденьким 90/60/90 наедине. Предпочтение блондинкам. Записывайтесь в тетрадь. Научное достижение, они, понимаешь, просто так с неба не падают. Они выстраданы поколением ровесников. Включим же все свои приемные устройства, настроим свои фотонные поглотители и акустические уловители. Потому что сейчас мы подошли к сути. Передаю по слогам. При-ме-нив сим-мет-ри-ю к И-ва-но-ву зпт на-уч-ны-е фи-зи-ки уз-ре-ли, что если вещества могут Иванова возбуждать, значит, возбуждения могут о-ве-щес-твлять Иванова!!!

Здесь мы вынуждены на краткий миг отойти от строгого языка физической науки, и перейти на твердую почву искусства филологии, чтобы рассмотреть Иванова в начале. Потому что вначале Иванова было возбуждение. Ибо сказано о начале начал: и был день, и настала брачная ночь, и возникло возбуждение, и встало не у Иванова, и стало Ивановым. Вскрытие этого темноватого текста передовыми филологическими инструментами показало, что речь здесь идет о том, как возбуждение отца Иванова стало веществом Иванова. Итак, возбуждение стало Ивановым. Вот почему мы говорим «вещество», а подразумеваем «Иванов»; мы говорим «Иванов», а подразумеваем «возбуждение».

Первичный Иванов был вот таким крошечным. Смешно говорить, каким он был. Даже не верится, но так и было в начальные времена. Потому что масса его была очень мала. Нетерпеливые спросят: как же он превратился в того Иванова, которого мы все знаем? О, это очень просто объяснить теперь. У Иванова была маленькая масса, потому что было мало вещества Иванова. Где взять вещество, чтобы нарастить массу? Ну, из возбуждений, конечно! Ведь возбуждение переходит в вещество, так что чем больше возбуждений – тем больше вещества. И действительно, возбуждаемая со всех сторон крошечная масса превратилась в большущую массу нашего Иванова. Возбуждению Иванова сильно способствовал наблюдавшийся в ту далекую эпоху прогресс едения и телевидения, маркетинга и таргетинга, свободной связи и целебной мази.

После того, как Иванов набрал массу вещества, его стали возбуждать разные вещи, и он набрал массу вещей, всё сильнее становясь похожим на известного нам Иванова. В какой-то момент масса его вещей стала настолько колоссальной, что вобрала в себя все вещи, способные возбуждать, так что вне Иванова не оставалось ни одной вещи, которая могла бы его возбудить. И вот тогда в недрах вещества Иванова начался автокаталитический процесс. Это выяснили для нас химические физики вместе со своими друзьями физическими химиками. Что они имели в виду? А всё тоже: Иванов самовозбудился. И с этого момента его возбуждение всё нарастало и нарастало, порождая всё новое и новое вещество Иванова.

Вконец чудовищно возросшая масса Иванова превысила критическую, то есть такую, за пределами которой физики уже не разрешили Иванову возбуждаться. Это страшно возмутило Иванова, он прямо взорвался от возмущения. Банг! - и всё его вещество разлетелось во все стороны.  Каков, пострел, а? Как вам это? Банг – и в стороны?! В наше время его за такое по головке не погладили бы. Вот даже умалял бы, никто не вышел бы и не погладил его головку. Это уж точно. Ну, а в те времена, думаете, люди другими были? Думаете, небось, что они сказали: спасибо тебе, Иванов, за то, что ты вот так взял, да и разлетелся во все стороны? Что они сказали: теперь чего ни коснись, обязательно вляпаешься в этого Иванова, вот спасибо ему за это? И что они добавили: ну, теперь, когда повсюду этот разлетевшийся во все стороны Иванов, мы и сами вроде как тоже получаемся Иванов, потому что он же ну вот буквально повсюду разлетелся, так что давайте себя считать веществом Иванова, давайте себя считать как бы его частицами, что как бы всё, что мы – это Иванов, и всё, что вне нас – Иванов, и всё, что будет после – Иванов, и всё-всё суть частицы вечного Иванова, который разлетелся во все стороны, по всему полю, огромное спасибо ему за этот банг?

Ну, да, правильно думаете, примерно так они и сказали. Вот ведь.

Так физики и выяснили, что Иванов теперь – это поле. Можем возражать, можем презирать, им, физикам, всё равно, потому как научный факт. На этом закончим о квантовании Иванова. Давайте перейдем к вопросам.


Последний квант Иванова


Пожалуйста, задавайте вопросы. Вот вы с предпоследнего ряда, пожалуйста.

- Скажите, что такое векторные бозоны в темном царстве?

-  Это Иванов. Еще вопросы, пожалуйста. Да, вот вы в розовой кофточке. Не слышу, что? Журналистка? Ну, как-нибудь поужинаем, как-нибудь сегодня. Ааа, есть вопрос? Слушаю.

- У меня тут записано. Так. По просьбе редакции. Позвольте зачесть. Наши читатели интересуются, кто убил Альберта Эйнштейна?

- Иванов. Я слышал от моих американских коллег, что он так и говорил агонизирующему Альберту: я тебя породил, я же тебя и убью. У того аж язык вывалился. Не надо вскакивать с мест. Успокойтесь! Я не могу просить вас перестать возмущаться, но все же прошу, перестаньте возмущаться!

- А почему вы не можете просить нас перестать возмущаться?

- Молодой человек, не кричите, я сейчас вам отвечу, как только в зале угомонятся. Окей, так? Это последний вопрос. Отвечаю. Дело в том, что высказав вам просьбу не возмущаться, я тем самым призвал бы вас покончить с собой. И зачем же мне обвинение в подстрекательстве к самоубийству? Давайте еще раз быстро пробежимся по формулам. Можно видеть, что нет ничего, кроме Иванова, и поле – проявление его. А все деревья, ну, дубы-колдуны там, ирисы, например, или какие ещё цветы бывают, вот, ультрамарины, - все они, или скажем, камни, или мы с вами, всё-всё – это только возмущения Иванова. Возмущаясь, Иванов испускает, вот, посмотрите формулы. То есть мы – это возмущения, кванты Иванова. Если мы не возмущаемся, нас как бы, получается, и нет вообще. Пустое место. Один в своём одиночестве Иванов. Так что мы вынуждены постоянно возмущать Иванова, чтобы он нас непрерывно испускал, как-то так. Да, и получается, что Иванов терпеть нас не может, раз мы его возмущаем. Вот, подставим отсюда сюда и найдем интеграл. Видите, с последним квантом его терпение лопнуло, и это значит схлопывание Иванова.

- А что стало для Иванова этим последним квантом, профессор?

- Ну, я предупредил про последний вопрос. Так. Да. Ну, хорошо, отвечу. Последним квантом Иванова было возмущение. Иванов-поле в возмущении испустило свой последний квант и схлопнулось. Некоторый интерес представляет безупречный по своей математической красоте вывод о том, что последний квант Иванов на самом деле, конечно, ещё не испустил, а только испустит через очень продолжительные миллиарды, но из-за пространственно-временного континуума, который согласно общей теории относительности является ипостасью Иванова, получилось так, что этот квант уже поглотился детектором «Фридрих Ницше», и прикрепленный к приёмнику чернильный самописец уже давно вывел на бумаге загадочную кривую: «Gott ist tot».