Гурдд. Глава 1. Проклятье дракона. Часть 1

ГУРДД.

День без ночи, ночь без дня,
И солнце за луну уходит.
Далекий крик зовет меня,
И белый призрак в небе бродит.
Едва коснется он волны
Своей струящейся одеждой,
Расправит крылья у спины,
Заглянет в прошлое с надеждой.
Дракон ли человек?
Бог весть.
Впрочем: ни то, ни другое.
Ты - и ты - наедине с собою.
Куда ни глянь - на четыре стороны -
Море, Море…



Вместо пролога.

Выходя из воды, Айкус отряхнулся, обрызгав Сказочника.
- Как видишь, друг мой, в историях кроликов и барсов не меньше смысла, чем в ваших. Ведь мы, звери, говорим только тогда, когда это необходимо. Прервать молчание – тоже поступок. Оттого мы молчаливы.
- Я понимаю. Но за кроликов не говори, - возразил Сказочник. – И потом, ты знаешь, Айкус, что люди иногда бывают похожи на кроликов и барсов.
Барс медленно, лениво улегся на камнях, согретых солнцем, зевнул, раскрыв зубастую пасть так широко, что туда вполне могла влететь крупная ворона, затем проговорил:
- Что ж, ты победил. В награду я расскажу тебе другую историю, – ничего подобного ты не слышал от болтуна Джиса. Это грустная история, нежная. Не знаю, хватит ли мне  мудрости, чтобы рассказать ее предельно просто. Но ты помоги мне своим вниманием. Ты слушай, а я буду говорить, слушая, как слушаешь ты…


 
ГЛАВА 1.
Проклятие дракона.

Арольн рох грамэли гурдд.
Бесконечно хранящий верность.


Как странно, спустя двести лет, стоя над могилой женщины, которую он должен был бы ненавидеть, он не испытывал ничего, кроме легкой нежности и глубокого безразличия.
Двести лет - этот срок, столь краткий для дракона, казался ему таким невыносимо долгим и, может быть, еще не иссякшим. Само время тянулось сквозь него чередой дней и ночей в бесконечность. Такое отношение ко времени совсем не свойственно драконам. И, хотя, он ясно осознавал, кто он, какая-то часть его уже давно перестала быть бессмертной. За эти двести лет Гурдд свыкся со страхом перед человеческими телом и душой. Свыкся, но страх никогда не покидал его.
Человеческий интеллект оставался для него совершенно непонятным в своей обусловленности и рамках. Но в этом ограничении могли уместиться и существовать вместе любовь и ненависть, добро и зло, гнев и радость. Ему же все это не было дано. Если он любил, - то любил высоко и бесконечно, если бы когда-нибудь он возненавидел, то тоже бы бесконечно. Его разум и сознание, мировоззрение и мировосприятие являли собой бесконечность: бесконечное бытие, бесконечное страдание, вечная любовь – неограниченные ни «да», ни «нет», ни прошлым, ни будущим. И хоть не до конца верно, но можно назвать то, что определяло суть вещей, которыми он располагал: «есть» и «быть».
«Есть» – это все, что окружало его, включая и его самого, а «быть» – определяло вечность, и жизнь в этом мире или вне него.
Больше всего Гурдд боялся не того, что его сознание было заключено в рамки человеческого разума, а того, что даже будучи заключенным, оно все-таки оставалось бесконечным. Он был вне прошлого и будущего, вне всяких «да» и «нет», но они были в нем – это была Нют.
История эта началась двести лет тому назад.

Словно тысячу лет назад,
Словно сотни веков спустя…
Но секунды спешат, спешат…
Ночь еще не иссякла вся.

* * *
Небогатая карета с грохотом неслась по развороченной дороге, за ней клубился столб ветра и пыли. В карете сидели две женщины. Одна была молода и красива. Ее звали Кай Гертруди.
Ее бледное лицо с заплаканными глазами казалось совсем призрачным, волны русых волос были спрятаны под плащом. Она была замужем и уже носила под сердцем ребенка. Вот уже семь месяцев длилась ее беременность. Но молодая госпожа и будущая мать почему-то была не весела. Ее сопровождала старая няня Франческа. Старушка поминутно плакала и, отворачиваясь, носовым платком вытирала слезы.
Они были в пути уже больше недели. Ехали они повидать одного очень мудрого и искусного волхва по прозвищу Оракул-Короед. Оракулом называли его потому, что ходили слухи о том, как однажды старику было откровение, после чего он был проклят Силой. С тех пор старик стал хмурым, злым, молчаливым. Он больше никого не принимал, никого не лечил и не давал советов. Короедом же он прослыл, потому что питался только растительной пищей.
В долине, где жил Короед, протекала речушка Акана, она бежала с вершин Вещих холмов, на склонах которых рос древний Лес, не имевший названия. Это был просто Лес, темный, таинственный, даже чуточку жутковатый. Аканой речку звали редко: мало кому было известно это название. Это было очень старое слово – слово бессмертных. А поскольку человеческая жизнь быстротечна, то и речь человеческая постоянно меняется, и древнему слову легко затеряться среди непостоянных слов языка людей. Аканой речушку называли представители бессмертных, звери из светлого народа, которых люди еще во времена своего детства окрестили единорогами и окрыленными.
Несмотря на забытое древнее название реки, долина все же сохранила в себе утерянное слово. И люди, и звери, и бессмертные всегда называли эту долину Прааканур. Лес, росший на склонах Вещих Холмов, спускался в долину и окружал ее со всех сторон. В этом Лесу еще водились некоторые из представителей светлого народа – единороги-одиночки.
Кай мрачно смотрела в окно кареты, за которым мелькали деревья – то одинокие, то целыми группами, вдалеке проплывали Холмы и Лес. Женщина глубоко вздохнула и отвернулась.
- Что же мне делать, милая нянюшка? - дрожащим голосом спросила Кай. Она не плакала, но готова была вот-вот разрыдаться. В ответ старушка нежно обняла свою госпожу и сказала:
- Может, Оракул поможет. Может, он вылечит тебя, деточка. Погоди, завтра мы прибудем к нему.
Но Кай не слушала причитаний Франчески, ее взгляд стал рассеянным, она терялась в догадках и тревожных мыслях. Старая ведьма, случайно забредшая в Раиль откуда-то издалека, нагадала молодой госпоже, что вскоре после родов Кай умрет. И предсказание не замедлит исполниться, так как уже много лет Кай Гертруди страдала белокровием.
О старом Оракуле люди сказывали разное: что был этот волхв старцем мудрым и толковым предсказателем, что разбирался он в древней Медицине Эльфов и в Старом волшебстве, но никто не мог с уверенностью сказать, правда ли все это.
К дому волхва они подъехали к вечеру следующего дня. Сумерки уже опустились на мир. Все вокруг: трава, деревья, избушка волхва, сломанная ограда – утонуло в нежном голубоватом свете и тишине. В этом мирном пейзаже улавливалась какая-то жуть, и Кай взмахнула рукой, словно пытаясь прогнать охвативший ее страх.
- Франческа, сходи, посмотри, есть ли кто-нибудь дома.
Старушка повиновалась хозяйке и, осторожно выйдя из кареты, подошла к сломанному забору.
- Эй, хозяин, - крикнула няня, но ответа не последовало. Войти через калитку Франческа не решилась и потому, заглядывая через забор во двор лесной избушки, еще раз позвала:
- Есть кто дома? Отзовись!
Через некоторое время тишину разорвал хриплый голос.
- Убирайтесь отсюда, глупые смертные. Вон из моей долины!
Дверь избушки пронзительно заскрипела и отворилась – на пороге стоял невысокий человек в длинной, некогда белой рясе волшебника. Золотистый обруч сверкал на высоком челе старца и исчезал в спутанных седых волосах. Белая, всклокоченная борода спускалась до пояса. Коричневые руки, дрожа, сжимали кривую клюку, которая, по-видимому, раньше служила Магическим Посохом, теперь же старик опирался на него при ходьбе.
Кай медленно вышла из кареты.
- Ты?! – истошно завопил волхв. Глаза его в ужасе округлились, проковыляв через порог и, зачерпнув широкой ладонью горсть земли, он швырнул ею в беременную женщину. Кай отшатнулась, а подоспевшая Франческа закрыла собой госпожу.
- Как ты смеешь, сумасшедший старик, разве ты знаешь, кто она?! – грозно воскликнула няня.
Но оракул не слушал старушку, он следил черными сверкающими глазами за тяжелой фигурой Кай, спрятавшейся за Франческой.
- Я знаю тебя, - крикнул он Кай, - Я давно знаю тебя, а ты? Ты знаешь, кто я?
Кай молчала. Короед продолжал:
- Я уже четыреста лет знаю тебя, и уже четыреста лет жду тебя здесь, чтобы сказать тебе: Убирайся! Вон!
Волхв неожиданно замолчал, и по его морщинистым щекам покатились слезы. Он вытер их кулаком, словно маленький ребенок, потом сказал:
- Но я ждал тебя. Я знал, что ты придешь, женщина, и что это неизбежно. Но можешь ли ты представить себе, какая беда идет за тобою следом?
- Волхв, ты меня с кем-то путаешь. Мы никогда не виделись прежде, – ответила Кай, - да, я слышала о тебе и пришла к тебе за помощью. Ты ведь можешь помочь мне? Я…
- Конечно, я могу, - прервал ее Оракул, - К сожалению.… Не говори причину твоего прибытия, Кай Гертруди. Как видишь, я знаю твое имя, я знаю тебя, знаю, с чем ты пришла ко мне. Ты ведь больна, не правда ли? Лейкемия.… И ты должна умереть, но, может быть, и нет. Как знать. У судьбы всегда в запасе два конца одной веревки. Что ж, Кай, проходи в мой дом.
Госпожа прошла через калитку, Франческа последовала за ней.
- Ты, - Короед пальцем указал на старую няню, - Останься снаружи!
Старушка и не думала послушаться волхва, но Кай строго посмотрела на нее и приказала:
- Подожди меня здесь, няня.
Оракул и Кай вошли в хижину. Убогая обстановка красноречиво говорила о нищете волхва. И если бы не Лес, Короеду пришлось бы просить подаяния. Но одна удивительная, красивая вещь привлекла внимание Кай, – это была картина, висевшая на стене. На картине был изображен великолепный дракон. Во лбу зверя горела восьмиконечная звезда, а в передних лапах он держал две планеты, точно жонглерские мячи. Загривок существа переливался всеми цветами радуги. А невообразимо глубокие глаза были темно-зелеными. Перистые уши развернулись над головой в золотом ореоле. Из пасти дракона вырывалось пламя, мощные золотые крылья делили небо картины на две части.
Очарованная картиной Кай даже позабыла, зачем она приехала сюда, но осторожное прикосновение волхва к ее руке вернуло ее в мир.
- О чем ты думаешь, дитя? – почему-то ласково спросил Оракул.
- Так, ни о чем. Но, кажется, что-то случилось у меня в сердце, что-то произошло.
- Говоришь, произошло? Боги! Нет, дитя, тебе показалось, конечно же, показалось! Садись же скорее! – старик усадил Кай на какую-то табуретку и, не выпуская ее ладонь из своих рук, сказал:
- Я могу тебя вылечить. Да! Конечно же, могу! Двадцать лет я ждал, что ты появишься здесь, я даже приготовил лекарство. Вот оно, – старик отошел к шкафчику, стоявшему напротив, и достал из него бутылек. Он еще не успел обернуться, когда Кай твердо произнесла:
- Нет, Оракул, я хочу быть бессмертной!
Бутылек выпал из рук волхва, тот с ужасом принялся подбирать осколки:
- Лекарство…. Я мог бы тебя исцелить. Нет, нет, ты не можешь желать этого!
Он поднялся во весь рост, бросив осколки в открытую печь:
- Как ты можешь желать бессмертия, дура!
Его глаза налились кровью, брови сдвинулись, его фигура выпрямилась, а волосы засияли, как снег на солнце.
- Бессмертия хочешь? Но что ты знаешь о нем? Столетия будут мелькать перед твоими глазами, ты станешь незримой среди них, безликой ты будешь брести из одного тысячелетия в другое, а они с немыслимой хрупкостью будут рассыпаться после каждого твоего шага. Вот что такое бессмертие! Это прах и больше ничего!
- Но я хочу его! – воскликнула Кай, и ее нежное лицо исказило подобие страха, - Я боюсь, что когда-нибудь все, что от меня останется – это горстка белых костей, без имени, без памяти.
- Не делай поспешных заключений, - проговорил Оракул. И на его лице отразилась боль, - Трудно стать бессмертным, если ты не рожден им, н-да…. Я вынужден выполнить любое твое желание, Кай Гертруди, так мне было приказано более древними, чем этот мир, Силами. И я помогу тебе. Но подумай прежде. Во вселенной существует равновесие, нарушение которого необдуманным поступком повлечет за собой много несчастий.
Внезапная усталость появилась на лице старого волхва.
Он медленно обошел комнату и, помогая себе дрожащей рукой, опустился на стул. Из его глаз скатились две слезинки. Он вытер их тыльной стороной ладони, погладил длинную потускневшую бороду.
- Нет, Короед. Ты сказал, что обязан выполнить любое мое желание?
- Да. Так было предсказано.
- И, конечно же, знал, что именно я попрошу?
- Знал, - он горько покачал головой. – Знал.
- Что ж, Оракул, я не хочу ничего другого. Я слушаю тебя, волхв, как мне осуществить свое желание?
Оракул еще раз протер глаза и сказал:
- Что ж, такова воля богов. От меня скрыто будущее: и твое, и существ, окружающих тебя. Но я знаю, что многие будут несчастны, потому что недоброе ты задумала, но боги твои судьи, впрочем, как и мои. Может быть, и есть другой выход, но я не воспользуюсь им никогда. А ты слушай, девочка, ты слушай. На окраине вашего города есть гора – это гнездище. Сейчас в нем живет дракон, живородящий, то есть не откладывающий яиц. Через время, равное твоему обратному пути в Раиль, ей, дракону, надлежит разродиться. Когда маленький дракончик появится на свет, мать покинет его ненадолго, чтобы искупаться в Священной воде одного из пляжей Элисависа и принести немного этой воды малышу. В то время, когда большого дракона не будет, ты можешь осуществить твое желание.
- Но как, Короед, как?
- Итак. В то время, когда взрослого дракона не будет в пещере, ты должна убить детеныша и умыться в его крови. Только тогда ты обретешь бессмертие, но потеряешь благосклонность богов.
- Мне что!
- Прости, - сказал Оракул кому-то незримому, но присутствовавшему в комнате. – Ты сказал, что будет так, – затем старик обратился к женщине, - Ну вот, я все и рассказал. Знаешь, говорят, всякой гарпии падаль по вкусу. Но всегда есть опасность отравиться. Что ж иди, женщина, своей дорогой.
Оракул закрыл глаза и не открывал их так долго, что Кай устала ждать.
«Все, так все» – подумала она и, встав, тихонечко покинула избушку. Оракул даже не взглянул ей вослед.
Была глубокая ночь. Кай посмотрела в небо и увидела яркую белую звезду. Она горела невысоко над горизонтом и была удивительно красива. Несколько мгновений женщина, как зачарованная, смотрела на звезду. Кай колебалась. Но тут подошла Франческа. Старуха накинула на плечи госпожи легкую шаль, и, обняв, позвала в карету. И если тень сомнения и посетила сердце Кай, то теперь она все решила, и ничто не в силах было ей помешать добиться своего, даже яркая белая звезда.
Кай села в карету, няня рядом с ней.
- Трогай! – приказала она извозчику. – Назад в Раиль.

* * *
Оракул сидел на стуле, закрыв глаза, и не пошевелился, даже когда цокот копыт и грохот уезжавшей кареты затихли в ночи. Ночь иссякла почти вся, до капли, когда он открыл глаза. Но они были пусты. Только сейчас волхв осознал, насколько он стар. Из светлеющих небес, где не было и следа облаков – лишь меркнущие звезды, – сорвалась молния и ударила в избушку волшебника. Маленькое строение сгорело дотла, и в этом огне погиб хозяин избушки. Так свершилось возмездие, предсказанное 400 лет назад.

* * *
Зачем тебе вечность? Она одинока,
Беззвучна, как будто мертва, и жестока.
Она распростерлась бескрайнею высью,
Колодцем пустым, без чувства, без мысли.
Зачем тебе вечность, цветок придорожный?
Такая беспечность неужто возможна!
Зачем тебе вечность? Она одинока.
Зачем тебе вечность? Зачем тебе вечность?
И было бы глупо, бездумно, жестоко
Предать Преходящее, уйти в бесконечность.
В бесконечность пути, в бесконечность покоя.
Но будешь ли счастлив ты вечным изгоем?
Нет пути, нет возврата ни к звездам, ни к миру.
Зачем тебе надо? Зачем ты просила?
Зачем ты забыла, душа беспристрастная,
Что смертное тоже прекрасно?
Зачем тебе вечность?
Ты в ней одинока.
Не будь так жестока.
Не будь так беспечна…