Мернейт. Глава 2

Глава 2.


Наше время. США. Штат Калифорния. Аптос.

Кажется, в этот раз удалось пожить достаточно долго. Семь лет прошло с того момента, как воспоминания вернулись, а я ещё жива. Стою на берегу лесного озера, застывшим взглядом, уставившись на неподвижную гладь. Прозрачная, чистая вода отражает мою новую внешность: зелёные, как у дочери Бастет, глаза; тёмные, как уголь ресницы; курносый нос; пухлые губы. Густые тёмно-русые волосы мягкими волнами обрамляют это красивое, но чужое лицо. В этот раз – Америка. В этот раз – русоволосая и зеленоглазая девушка. Жрица Бастет должна быть красивой… Я ухмыльнулась, вспомнив первое перерождение.

***

Древняя Греция. Спарта.

Спарта – прекрасный город, который не вызывает у меня восхищения. Я вижу только пыльные дороги, нищих и калек, которые вынуждены валяться в пыли у ног богатых господ. Рабов, которых продают прямо на городской площади. Я вынуждена жить здесь, хотя правильнее было бы сказать выживать. Холодные и неприветливые стены Храмов дают пропитание, но это не мои Боги. Здесь всё чужое. Не за что зацепиться усталой рукой, не найти опоры и поддержки. Я не вижу красот, лишь чернь, безысходность и смерть – вечные спутники нищих на улице.

Держу в руках глиняную щербатую чашу с водой и разглядываю собственное отражение: растрёпанные чёрные волнистые волосы, светло-серые глаза, небольшой прямой нос, губы чётко очерченной формы. Перепачканное в дорожной пыли лицо. Только месяц назад ко мне вернулись воспоминания прошлой жизни, а я уже так изменилась. До этого жила, как примерная дочь небогатых родителей. А сейчас… А что сейчас? Я вспомнила, и что? Что я могу сделать? Я, наконец, поняла почему до сих пор не нашла себе мужа. Ровесницы смотрели с жалостью, думая, что мне суждено остаться в девицах. Я искала изъян в себе, но не могла найти. Теперь я знаю, этот изъян – Он.

Он сказал, что я принадлежу ему и оказался прав. В мои восемнадцать обычные женщины уже не только были замужем, но и успели нарожать детей. А я горевала, думая, что обречена на одиночество, наказана Богами за неизвестные грехи, проклята людьми. Мать с отцом с горечью смотрели на непутёвую, потеряв надежду выдать замуж. А я не могла помочь и облегчить им горе. За что Боги наказали их, позволив мне родиться в этой семье? Когда воспоминания вернулись, я ушла из дома, из семьи. Они не должны знать, кто я, и страдать по моей вине. Пусть лучше думают, что я, проклятая Богами, сгинула где-то без следа. Это лучше, чем всю жизнь смотреть на дочь, не оправдавшую надежд. У меня два старших брата и младшая сестра. Они скрасят им одиночество. Моё присутствие лишь тяготит.

И теперь, покинув родной город, я бродила по Спарте нищенкой при Храме. Не служила чужим Богам, оставаясь верной жрицей Бастет. Но нужно было на что-то жить, а возле Храмов неплохо подавали. Вот уже месяц я жила оборванкой без крова и рода. Такая ли жизнь уготована мне Богами? У меня нет ответа на этот вопрос. Я радовалась хотя бы тому, что могу раз в два дня получить монетку на подгоревшую лепёшку.

Скрючившись над чашей, я даже не заметила богато одетого мужчину, направляющегося в Храм. Не успев посторониться, чтобы освободить дорогу, тут же удостоилась довольно сильного удара тростью и, зашипев, отскочила в сторону.  Боль пульсировала по всей спине, заставляя согнуться. Лохмотья, когда-то бывшие довольно чистым и опрятным одеянием, неприлично задрались, обнажая ноги. Через мгновение я одёрнула грязный подол, но видимо недостаточно быстро: богатый господин остановился и плотоядно на меня посмотрел. Кивнув слуге, от которого я получила удар тростью, мужчина сделал шаг по направлению ко мне. Я дёрнулась убежать, но слуга уже успел цепко схватить меня за шею, заставляя поднять лицо к господину.

В предыдущей жизни я не привыкла к такому обращению, гнев кипел, туманя разум. Но что я могла сделать против двух сильных мужчин? В этой жизни я была никем. Бесправной нищенкой, выпрашивающей подаяние у Храма. Глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, отстраниться от происходящего. Это моя новая жизнь. Моя обязанность – принять всё, как есть. Я не в силах ничего изменить. Бастет послала испытания, с которыми я должна справиться, сохранив рассудок, оставаясь собой.
 
Я старалась не смотреть в глаза знатному, зная, какую реакцию вызывает взгляд жрицы у мужчин. Я не должна пользоваться своим даром ни с кем, кроме мужа. Слуга рывком распахнул грязные лохмотья так, чтобы хозяин мог увидеть тело. Я зажмурилась – такого стыда ещё никогда не испытывала. Дыхание сбивалось и вырывалось из горла сдавленными всхлипами, в груди образовалась какая-то пустота. Жрица Бастет стоит на лестнице возле чужого Храма почти обнажённая под изучающим взглядом какого-то богача! Мне не могло такое присниться даже в самых страшных снах. Я начала молиться, испрашивая у  Богини сил справиться со всем, что суждено пережить. Когда закончила, лицо по-прежнему горело огнём, но я больше не задыхалась.
– Отведёшь её домой, – приказал господин. – Она слишком хороша для попрошайки. Будет прислуживать госпоже.

Слуга отпустил, и я тут же прикрыла нагое тело лохмотьями, служившими одеждой. В Храме нас никогда не учили смирению, растили, как жриц: будущих жён состоятельных мужчин. Месяц, проведённый на пыльных улицах Спарты, научил покорности гораздо быстрее, чем я могла предполагать. Женщина без семьи в этом мире могла быть либо бродяжкой, либо рабыней. Я не хотела стать рабыней в доме какого-нибудь богача, но после сегодняшнего вряд ли кто-то позволит мне просить подаяния на ступенях Храма. Меня взял к себе знатный господин. Бегство от него – преступление, карающееся смертью. У меня не было выбора.
– Радуйся, – прошипел слуга, – не каждой попрошайке выпадает шанс служить в доме моего господина. Ты будешь одета, сыта и с крышей над головой.
Я ничего не ответила, понимая, что он прав. Родись я обыкновенной девушкой, служение богатому господину и правда было бы счастьем. И не было смысла объяснять, что я – жрица могущественной Богини. Они только посмеются и не поверят ни единому слову.

Мне велели вымыться, дали чистую одежду, надели на шею плотный кожаный ошейник и отправили помогать остальным рабыням в заботах по дому. Было очень непривычно носить такой короткий хитон: рабыни не имели права одевать длинных одежд свободных людей. Я старалась не вспоминать прошлую жизнь, но не могла. Храм Бастет представлялся родным домом, в который больше никогда не смогу вернуться. Но нужно принять эту жизнь здесь и сейчас, а не жить воспоминаниями о прошлом. Я сделала выбор, когда убила тело, бывшее сосудом для души. Теперь у меня другой сосуд и другая жизнь. Стиснув зубы, я выполняла все указания старшей рабыни, которая не жалела меня, заставляя выполнять самую грязную работу. Мысли же мои блуждали далеко.
 
Когда солнце почти опустилось за горизонт, окрашивая небо в розовый цвет, избранные рабыни отправились помогать господам подготовиться ко сну, а я получила небольшую возможность отдохнуть. Вышла во двор, опустившись на мягкую траву, закрыла глаза и подняла лицо к небу. По щекам катились горячие слёзы – благодать и проклятие всех женщин. И не было сил остановить солёный поток.
– Эй, ты, – презрительно окликнула меня Авга – чернокожая рабыня, имеющая привилегии у хозяина. – Тебя зовёт господин.
Я поднялась с земли и отряхнула короткий хитон от травинок.
– Да шевелись ты, – Авга подошла, схватила меня за руку и потащила в дом.
Я оказалась в хозяйском крыле дома, где господин нежился в тёплой воде просторной купальни. Две молодые рабыни уже заканчивали омовение. Авга подвела меня к мраморной лестнице с несколькими ступенями, по которой можно было спуститься в воду. Я опустила глаза, стараясь не встречаться взглядом с хозяином.
– Господин, – раздался заискивающий голос Авгы, – я привела её. Зачем она вам, господин? Я могла бы…
– Замолчи! – резкий окрик заставил чернокожую рабыню замолчать. – Совсем другое дело, – в голосе хозяина послышалось удовлетворение. – Я не зря взял тебя в свой дом, рабыня. Ты – красавица.
– Спасибо, господин, – тихо ответила я, умоляя Богов, чтобы они остановили время, не позволяя случиться тому, что должно было произойти.

Он – господин, я – красивая и бесправная рабыня, призванная удовлетворять любую прихоть. Он даже представить себе не мог, кто я на самом деле и чем может закончиться для него попытка насильно вырвать любовные утехи. Мужчина не должен прикасаться к жрице против воли. Там, где я жила в прошлой жизни, ни одному мужчине такое даже в голову бы не пришло. Коснуться служительницы без её желания – значило оскорбить Богиню, навлечь на свой род вечное проклятие. Мужчину, посягнувшего на красоту, казнили без суда, а с его родителей либо брали богатое подношение Храму, либо изгоняли из города. Ни одна семья в Египте не пожалела бы тех, кто воспитал сына, который мог оскорбить Бастет. Но и сами жрицы были далеко не так беззащитны, как могло бы показаться со стороны. Не зря им было запрещено встречаться взглядом с мужчинами.

Боги были глухи к моим мольбам. Небрежным жестом приказав рабыням отойти, господин подплыл к лестнице и поднялся по ступеням.
– Как твоё имя, рабыня? – властно спросил он, остановившись позади меня.
– Мернейт, господин, – почти шёпотом ответила я.
– Мне не нравится это имя, – недовольно ответил тот. – Ты будешь Мирра, – я почувствовала его дыхание на шее. –  Ты пахнешь, как цветущий сад, как редкое масло.

Мужчина ловким движением выдернул фибулы, и ткань хитона медленно сползла с плеч. Я вскинула руки, чтобы скрестить их на груди, прикрывая срам. Господин дёрнул за поясок – единственное, что ещё удерживало одежду на мне. Ткань свободно упала к ногам. Щёки вспыхнули пламенем, сердце билось, как сумасшедшее. Хотелось обернуться и ударить этого наглого своевольного мужчину. Посмотреть ему в глаза, сделать рабом, подчинить своей воле! Чтобы он на собственной шкуре почувствовал, что это такое быть в чьей-то власти и не иметь ни малейшего права на свободу воли. Гнев охватил меня, я дёрнулась, чтобы посмотреть господину в глаза… Тихое мяуканье и нежное прикосновение мягкой шерсти погасило ярость, не оставив и следа. Я посмотрела вниз: прижавшись к ногам, на полу сидела дочь Бастет и внимательно меня разглядывала.
 
Я зацепилась за взгляд кошачьих глаз, как за последнюю надежду сохранить здравый рассудок. Что творю? Чуть не совершила непоправимое. Ещё немного и нарушила бы завет, оставленный Богиней: не использовать свой дар ни с кем, кроме того, кого назову мужем. Мой взгляд делал из мужчин рабов, которые подчинялись только мне, будто я сама была Богиней. В Бубастисе приговорённых к смертной казни иногда миловали: приводили в Храм, позволяя взглянуть в глаза жрице. Совершивший преступление становился рабом жрицы, взглянувшей на него, и не совершал больше зла, выполняя приказы госпожи. Жрицы появлялись на людях только с покрытыми тонким шёлком лицами. Без покрывала лица служительниц видели только мужья. После того, как прошлое и дар вернулись, и я сбежала из дома, не было возможности прятать лицо под покрывалом. Я научилась не поднимать взгляда на мужчин. Сегодня – первый раз, когда я была на грани. Впервые мне захотелось использовать дар, чтобы наказать кого-то.
Я вздрогнула. Прошло очень много лет с тех пор, как я в последний раз ощущала прикосновение мужских рук. Ладонь господина скользнула по талии, властно отбросила мою пытающуюся прикрыться руку и остановилась на груди.
– Господин, прошу тебя, – закрыв глаза, прошептала я. – Не нужно, господин.
Словно насмехаясь над моей просьбой, господин слегка сжал ладонь. По коже пробежали мурашки, щёки горели огнём, в груди снова начала закипать ярость. Вторая рука господина заскользила по обнажённому животу…

Раздался грохот, словно рухнул потолок. Вода гигантской волной выплеснулась из бассейна, будто в центр бросили что-то большое и горячее. Потоки жидкости с шипением расплескались по помещению, обдав горячими струями всех, кто находился в купальне. Меня сбило волной, и я сидела прямо на холодном каменном полу, испуганно отплёвываясь от воды, пытаясь вытереть глаза, перед которыми всё расплывалось. Когда, наконец, удалось избавиться от капель, мешающих видеть чётко, прямо перед собой я увидела мужские ноги, обутые в сандалии.
– Кто ты? – раздался гневный, с примесью истерики голос моего господина. – Что тебе надо?

Я боялась поднять взгляд выше, потому что чувствовала Его, как дикий зверь охотника. Я знала, кто сейчас стоял передо мной, даже не слыша голоса, не видя лица. Сильная рука вздёрнула меня с пола, будто я была деревянной игрушкой. Лёгким движением Он разорвал прочный кожаный ошейник рабыни, не успевший оставить следа на моей шее. Глубоко вздохнув, я подняла взгляд.
– Азазель, – на выдохе вырвалось у меня.

Он смотрел прямо мне в глаза: во взгляде полыхал огонь. Всё такой же, как и много лет назад: безразличный, невозмутимый, надменный. И опять Он подарил мне абсолютно противоречивые чувства. Я испытывала благодарность за то, что он избавил меня от мерзких рук хозяина, и в то же время горький ком сдавливал горло. Ведь я знала, что жить осталось не долго. Я любила его и в то же время ненавидела за то, что он искал во мне только искупление. Была счастлива увидеть снова, но в то же время ужас и паника охватывали разум, вызывая лишь одно желание: бежать, не останавливаясь, пока не упаду замертво.
– Эй! – зло окрикнул господин. – Сейчас сюда придёт стража. Убирайся из моего дома!

Азазель перевёл взгляд на мужчину и, не отпуская меня, протянул свободную руку в его сторону. Всегда надменный и властный господин, привыкший повелевать, испуганно смотрел, как босые ноги скользят по каменному полу. Его неумолимо притягивало к вытянутой руке демона. Когда он оказался совсем рядом, Азазель, сжал растопыренные пальцы в кулак. Я услышала хруст и рефлекторно повернулась на звук: тело господина с неестественно вывернутой головой безвольно оседало на пол. На несколько мгновений я замерла, широко открыв глаза, плохо понимая, что сейчас произошло.

– Ни один мужчина не смеет прикасаться к тебе, – хриплый голос Азазель заставил вспомнить то, как ушла из храма, стала называться его женой, а потом убила себя, стараясь сбежать. – Ты принадлежишь мне.
Словно в подтверждение сказанного, Азазель притянул меня к себе и прижался губами к шее. Поцелуй обжигающей волной пробежал по телу, сердце бешено застучало: хотелось всё забыть и просто отдаться в его руки, подчиниться его воле. Я всё ещё любила и хотела, чтобы только он мог касаться меня. Дочь Бастет жалобно мяукнула… Азазель вздрогнул, а я словно от чар очнулась. Закричала, выпуская наружу сводящее с ума желание, оттолкнула его и кинулась к блюду с фруктами, на котором лежал нож.
– Не делай этого, Мернейт, – он снова стоял, не двигаясь, не стараясь помешать. Просто смотрел безразличным взглядом, словно наблюдая скучное представление. – Тебе не сбежать от меня, Мернейт. Ты – моя жена и так будет вечность.
– Ты убил человека! – руки тряслись, голос дрожал, я кричала, хотя и знала, что это бесполезно, но сдержаться не могла. Было очень больно от того, что, скорее всего он был прав: я обречена на вечность с ним.
– Я убивал миллионы, – спокойно сказал он.
– И ты хочешь, чтобы я осталась? – прошипела я. – Осталась, чтобы умножать смерти? Этого не будет! Никогда!

Резкий взмах и уже знакомая сильная боль в груди. Я не видела движения, но он уже стоит рядом, подхватив пока ещё не пустой сосуд – моё тело. Чувствую, как сердце вначале бешено заходится, а потом начинает постепенно затихать. Перед глазами – его безразличное лицо, чёрные глаза, тонкие губы. Боль, та что сильнее физической, заставляет захлебнуться воплем. Тело выгибается в предсмертной судороге. И темнота.


Отредактировано 25. 09. 2014