Окраина. рассказ по вселенной Метро 2033

До известных событий они были в ссоре. До известных событий можно было обижаться по мелочам. Можно было практически всё, что теперь является предметом недосягаемых мечтаний и постоянных «почему?!».
Реальность весьма жестоко расставила свои приоритеты. Казалось, что все закончилось. Казалось, что лишения и нужда убьет в человеке последние зачатки человеческого. Но этого не случилось, как не случилось и самого страшного, что предрекали научники. Человечество выжило, и худо-бедно держалось на плаву.

– Ну, да, конечно, как дерьмо в проруби! – Нора смачно сплюнула на мраморный пол, от великолепия которого не осталось ничего. Замызганный и стертый сотнями ног он уже никак не напоминал лучшие годы Московского метрополитена. Не являлся предметом гордости и зависти соседних стран. Валерий поморщился, подкладывая сухое полено в занимающийся костер, организованный здесь же, но ничего не сказал. Ходка на поверхность оказалась неудачной. Коммунисты обставили их, судя по следам, не больше, чем на полчаса. И это было самое противное. Вот так ни за что растерять четверть боезапаса и вернуться пустыми. До следующей ходки не меньше недели, и еще не факт… совсем не факт, что она будет более удачной, а кушать тоже на что-то надо. – Чего ты молчишь?
Сталкер вздохнул, но ничего не ответил, только помешал палочкой в костре.
– Ты думаешь, этого я хотела? – распылялась Нора, – думаешь, так мечтала закончить свои годы? На этой вонючей станции? Крыс кормить? Сперва одних маленьких и серых, а затем, тех, что побольше… тех, что готовы поменьше заплатить за то, что ты гробишь и без того подорванное здоровье.
– Нора… – Валерий пил разбодяженный спирт маленькими глотками, временами поднимая глаза на товарища по несчастью, – перестань.
– Я не понимаю!...
– Хватит… – рука в прорезиненной перчатке легла на предплечье девушки, – я не хотел бы здесь заночевать. Давай переберемся на Кантемировскую…
– Да, хорошо тебе… дома стены помогают?
– Что-то вроде того. Мне нравится, что туда редко кто заходит. Метромост делает свое дело. Никому не охота переоблучаться.
– Нам не управиться так скоро.
– Ну, а здесь скоро будет людно… слишком людно. Мне не хотелось бы объясняться с вояками, да и платить нам нечем.
– Хорошо…
Нора согласилась, скрепя сердце. Очень не хотелось ей после тяжелого рейда ввязываться в очередную авантюру, которая еще непонятно, чем закончится, если закончится вообще. При мысли о метромосте девушка каждый раз ежилась точно от холода. Но каждый раз они преодолевали это расстояние. Неужели он не понимал, как сильно рискует и что каждый раз им невероятно везет? Кто знает, пропустит ли Хозяин на этот раз?

Валеру всегда тянуло на этот загибающийся отрезок зеленой ветки. Понятно, что там и уровни выше, и вода грязнее. Но, черт побери, он жил там так долго до Катаклизма. Часто Норе хотелось плюнуть на все это, возразить, в конце концов, поставить его на место. Но всякий раз, натыкаясь на его потерянный взгляд и просьбу: «вернемся?», она не могла ничего возразить. Вот угораздило же, пережить конец света, а ничему, по сути, так и не научиться!
Метромост хранил в себе множество опасностей. Прежде всего, конечно, радиационный фон, потом монстры, которые норовили обосноваться на его опорах, облюбованных для изготовления нор и гнезд. А потом уж само инженерное сооружение. Так было с Припятью и Чернобылем, с малоизвестными городами-призраками, некогда живущими работой на одном единственном заводе, а после развала советского союза пришедшими в упадок. Город – это люди. Когда они уходят – жизнь города сперва замирает, а спустя несколько лет прекращается.
Все, что мы создаем, все, что окружает нас похоже на нас самих. Нельзя сказать, что это оттого, что какая-то частичка божественного сохранилась в этом аду. Скорее просто ничего сами люди придумать не в состоянии. Города похожи на нас. Сначала рождение, потом взросление, а если случается нечто подобное чернобыльской катастрофе, или тому, что произошло с СССР, тогда, следует следующая стадия – старение, за ней – умирание. Логично, что и после смерти существование объекта не заканчивается. Приходит время для разложения. Питания новых организмов. Пищевая цепочка – ничего больше. Вот и с Москвой сегодня было так же. И с ее частью, этим треклятым метромостом!
Как всегда, экипировка у сталкеров была полная, точно они собирались выбраться в какой-то опасный рейд, к окрестностям какой-либо из воронок. Тут никогда не знаешь чего ожидать. То ли это будет летающая тварь, то ли радиоактивные осадки, но хуже даже не это, а кислотные дожди, от коих также бывает радости немного. Помнится, в прошлом месяце Нора даже сожгла свои лучшие ботинки на этой дряни. Еще повезло – жива осталась. Черт бы побрал этого ностальгирующего урода!
А что же она? Идет, и еще как! Как миленькая. По проржавевшим конструкциям, по ненадежным шпалам. Идет вслед за гребаным блондинчиком, возомнившим о себе черт знает что! Идет и материт его про себя  на чем свет стоит. Клянется себе и всем богам, что вот, ну больше никогда! Больше ни в жизнь! Но идет… снова идет! «Идем домой, Нора… идем домой?»… Да чтоб она еще раз!
Слева на вираж заходит крылатая тень. Валерка уже засек ее в инфракрасном отображении. Короткая очередь. Предсмертный крик. Вот и все. Нет больше твари. А внизу и рады. Не успел еще стихнуть противный крик летающей бестии, а прочие охотники до дармового мяса уже рвут не успевшую остыть тушу на куски. Ладно перемалывают кости острыми зубами. Утробно рычат, требуя добавки. Будет, будет вам… вот и еще одна не то гарпия, не то птеродактиль. Еще одна очередь. Всего три или пять патронов. И нет ее больше. Снова рычание. Уже слышно, как их противные маленькие коготки скребут по железобетонным переборкам. Как лезут они вперед и вверх, чтобы поблагодарить своих благодетелей.
Валерка ускоряет шаг, Нора тут же следует его примеру. Последний десяток метров они бегут, а за ними… чего только не лезет! Тут и крысы-переростки, и милые такие собачки с отсутствующей кожей. А чего только стоит ящерка метра в три длиной, с десятью, кажется, лапками? Норе не удалось разглядеть. Она была занята затвором на импровизированной гермо-двери, пока Валерка методично отстреливал тварей.
Сколько раз она говорила ему, что так не может дальше продолжаться? Сколько раз пыталась внушить, что везение когда-нибудь закончится? Но нет! Куда там? А что, если ключ останется в замке? Что, если металл и пластик не выдержат очередного кислотного дождя, и дверь просто не откроются, а люди с той стороны, просто не успеют сообразить, в чем дело. Что, если Валеркин автомат даст осечку?
За спиной сухо щелкнуло.
«Твою мать! Предупреждала же!». В последний момент дверь поддалась, Блондинчик буквально втолкнул ее внутрь, и моментально захлопнул тяжелую железную дверь. На его ботинке виднелись следы чьих-то не то когтей, не то зубов, дуло автомата было немного согнуто, а шланг противогаза болтался в нескольких сантиметрах от коробки с фильтром.
Но за спиной уже лязгнули засовы, и спустя всего пару мгновений они оба уже находились в дезактивационной камере.
– Какого хрена! – шипела Нора, – сколько раз я тебе говорила! Сколько раз!
Бесстрастный дядя Коля поливал их специальным раствором, не обращая никакого внимания на переругивания сталкеров. Вернее даже не так. Не обращал внимания на то, что Нора в очередной раз орала на Блондинчика.
– Ну, чего, как прогулка? – поинтересовался дядя Коля, лишь только сталкеры вылезли из душа, переодетые в чистое.
– Да ничего хорошего, дядь Коль. Почти ничего полезного, – отозвалась Нора.
– Как ты, Блондинчик?
– Порядок, – улыбнулся Валера.
– Уж как бы не вы, не знаю, чего бы мы делали.
– Оставь, – Нора улыбнулась тепло и по-доброму, а Валера положил ей руку на плечо. Только теперь оба поняли, что устали по-настоящему. Но, несмотря на это, по платформе прошлись широко разведя плечи, прогулочным шагом. Немногочисленным жителям станции нужно было подавать хотя бы какой-то пример. Если и они упадут духом, что же тогда останется? Наплевать, что нужно еще и на ручной дрезине пару перегонов проехать, и на родной станции быть героями невидимого фронта. У сталкеров, как и у солдат, всегда дела идут отлично и со всеми проблемами они непременно справятся, а всех мутантов в бараний рог согнут, посолят и сожрут. Если не сегодня, то на следующий день.
Наконец, они добрались до своего обиталища. Армейская потрепанная палатка с укрепленным каркасом. Не самое лучшее жилье, конечно, но это все из-за Блондинчика. Как же иначе? Демократ и гуманист! Нора усмехнулась, отодвигая полог. Тут ведь и карбидку не разожжешь, а всяко экономнее фонаря выходило бы. Вот черт.
С первого взгляда можно было подумать, что девушка постоянно недовольна тем, что ей выпало сомнительное счастье быть напарником Валерия. Делить с ним пищу и кров. Однако их обитание вместе давно перешло все допустимые границы, хотя мужем и женой оба признавать друг друга отказывались. Было слишком страшно. Нора боялась больше. Каждый день, что они проводили на поверхности, каждую ходку, организованную вглубь старых полуобвалившихся тоннелей, она боялась, что с Блондинчиком что-то случится. Нельзя сказать, что до Катаклизма он был таким уж самостоятельным, она помнила плохо, ведь они были почти что детьми. Но последнее время в нем что-то переменилось. А может, всегда было, только она не замечала того.
Говорят, что именно Блондинчик остановил резню на Кантемировской. Не дал людям перегрызть друг другу глотки за глоток чистой воды и банку консервов. Он вселил в них надежду, что не все еще потеряно. Он заставил их оставаться людьми. Конечно, быть «у власти» никогда бы его не прельстило, и при первой же возможности Валера передал часть полномочий какому-то отставному полковнику, прошедшему Афганистан. Так ли это было, или совсем по-другому, его, похоже, не интересовало, поскольку он видел, что человек справится. И Макаров справился. Сейчас все называли его просто Макар. Кажется, новые поселенцы успели забыть, что было «До», но какая разница, если Блондинчик, вот он? Только протяни руку, никуда не денется.
Валера стаскивал с себя тяжелые армейские ботинки. Хорошо, что запаска имелась. Сейчас с этим вообще туго. Со всем сейчас никак.
– Вот чему я удивляюсь, Лер, так это тому, что Макар твои слова до сих пор как заповедь воспринимает.
– А что в этом такого?
– Все, кто мог, уже перебрались в большое метро, остались лишь слабаки, старики, увечные, да больные. Каши с ними, понятно, не сваришь, а вот Макар до сих пор принимает всех, кто стучится в наши двери. А откуда знать, может тут половина уголовников…
– Может и так. Тебе кто-нибудь тут слово плохое сказал?
– Нет… но, а что, если?
– Что, если? Завтра мы можем погибнуть оттого, что нас придут и пожрут какие-нибудь крысы,  что же теперь, не жить? Сложить лапки и ко дну? Все эти люди, Нора, сделали главное – боролись за свою жизнь. Боролись до последнего, и мы не можем их подводить. Поэтому я каждый раз спешу сюда. Здесь мой дом, и, я думал, что…
Огрубевшая за годы подземной жизни и нелегкой работы ладонь Норы легла на его губы.
– Ни слова больше.
Валера кротко кивнул. Он слишком устал, чтобы спорить, чтобы… чтобы вообще что-то делать. Признаться, он довольно сильно струхнул, когда ствол заклинило, а на него перли какие-то белесые зубастые твари с телом не то кошки, не то какой-то рептилии, в головы были похожи на ошкуренные кокосы… все бы ничего, если бы не обоюдоострые зубы и черные, как ночь, глаза, притягивающие, убеждающие не сопротивляться, тогда, мол, больно не будет. Одна такая тварь как раз и покалечила автомат. Может быть, имеет смысл показать оружейникам большого метро? Так это теперь когда будет?
Конечно, не исключено, что последними способностями тварей наградило воображение Блондинчика, однако, легче от этого не становилось. Им снова повезло. Нора едва ли сияет от счастья. А он просто очень устал, чистая случайность, что мутанты не успели повредить защиту костюма, и что он не успел набрать критических доз из воздуха. Хотя нередко Валера думал, что дядя Коля привирает, чтобы не пугать сталкеров высокими значениями полученных доз. Да какая разница! Не сдохли еще, и то хорошо.
– Ну что, Блондинчик, будешь еще лазить через мост?
– Так быстрее, – усмехнулся сталкер.
Как это Норе всегда удается читать его мысли? Хотя, не зря же еще до Катаклизма говорили, что у него все на лице написано.
– Оставить тебе покурить?
– Нет… что-то не хочется.
Девушка докурила, затушив окурок о подошву ботинка. Непозволительная роскошь. Но не все ли равно? Валера поморщился, но ничего не сказал. Лишь когда она стала хлопотать по хозяйству, вытянулся на ее лавке, прикрыв глаза.
– Откуда у тебя еще силы берутся?
– Ну, это не меня ж морлоки пожрали.
– Они не меня пожрали, а ботинок.
– Не суть, говорят, они энергию пьют.
– Ой, Нор, во-первых, почему у тебя все, что белое и в темноте – то морлок? Во-вторых, ничего они не пьют, а глаза большие, потому как они ночные животные.
– Ты еще скажи, что тебе не стремно там было?
– Конечно, стремно, я ж не робот тебе какой-нибудь. Когда такие твари гурьбой полезли, я подумал, все, кранты…
– Я понимаю, Валера, тебе на себя наплевать. Ты обо мне подумай! Мне еще жить хочется, или вот, о людях, которые здесь, давай уже окружными ходить?
– На поверхности больше опасностей. Тут мы точно знаем, где и что, да, тяжело, но я через Царицынский парк не пойду. Я не самоубийца…
– А кто же ты?

На самом деле этот диалог между ними был довольно обыден и повторялся практически всякий раз, как они приходили на Кантемировскую через метромост. Но ничего не менялось, потому как настоящим желанием девушки было вовсе не перестать ходить сюда, а остаться в большом метро и спокойно дожить свой век с Блондинчиком. На жизнь им хватит, не так уж и долго осталось. Вот, к примеру, было бы неплохо в библиотеки тамошние заглянуть, или, скажем, на самодеятельность посмотреть. Они слишком не приспособлены к тому, чтобы спасать мир, вернее то, что вместо него осталось. Почему нельзя Просто Жить?
Конечно, Блондинчик ее и слушать не хотел. Наверное, поэтому они были все еще вместе. Нора считала, что сумеет переубедить его, переменить мнение, но Валера точно не слышал. Он словно знал, что делать, и не отступился бы от своей идеи облегчить хотя бы немного страдания других никогда.
Нехитрый обед был приготовлен тут же. Еще не пришли в негодность армейские пайки. Еще работали «саморазогревающиеся» пакеты. Еще можно было с легкостью найти спиртовки и таблетки к ним. Это был скудный, но неплохой рацион.  Главное, не забыть витамины.
– Лер… ты как? Не спишь еще?
– Нет…
Нора садилась рядом и начинала кормить Блондинчика. Она старалась найти в нехитрой пище кусочки повкуснее. Пусть курица была сублимированной, а то, что выдавали за мясо для солдат, представляло собою специальным образом обработанную соевую культуру. Она старалась сделать так, чтобы Валере досталось все самое лучшее. Его благодарный взгляд, уставшая полуулыбка, разве что-то могло сравниться с этим?
Не важно, что и она сама уже плохо держалась на ногах, главное улыбаться. Чтобы Блондинчик заснул с осознанием того, что она бдит…
Ну да, конечно. Лишь только Валерка допил чайный напиток, привезенный из большого метро и выключился, последние силы оставили и ее. Даже на то, чтобы элементарно выкинуть мусор, их не осталось. Скинув боты, Нора прилегла рядом с Блондинчиком. То что тесно, это совсем не важно… важно, что Валера здесь. Его можно обнять, и не думать. Хотя бы какое-то время. 
Как ни странно, ей уже давно ничего не снилось. Кажется, сам тот слой грунта и своды тоннелей не позволяли снам проникать в ее сознание. Она проваливалась в черноту, из черноты же и возвращалась. И, кажется, это было правильным. Правильными были звуки и осязательные ощущения, и ничего не отвлекало ее, не одаривало ложными надеждами… все было так, как было. Только реальность, никаких сладких грез. У Валерки со снами дело обстояло несколько хуже. Ему нередко снилась Москва до Катаклизма, но, к счастью, в ней почти никогда не встречались люди, и сны, в общем и целом, кошмарами не были.

Нора почти всегда просыпалась первой. Но сейчас все было иначе. Когда девушка открыла глаза, поняв, где она находится, кто рядом с ней, и, услышав звуки, доносящиеся со станции, она увидела, что Валерка смотрит на нее так ласково, преданно и как-то нездешне.
– Проснулась? – шепотом спросил он, – Нора слабо кивнула, – Что-то я вчера совсем из реальности выпал, спасибо, что накормила, – Валера провел ладонью по ее растрепанным, спутавшимся волосам, Нора ткнулась в плечо Блондинчику и довольно засопела.
От его ласковых слов девушка почувствовала, как в уголках глаз пронзительно защипало, но выдавать себя не хотелось. Она же всегда критиковала его за излишнюю человечность, за способность расчувствоваться в любой ситуации, и неспособность пройти мимо человека, попавшего в беду. А Блондинчик гладил ее  спутанные волосы и говорил какую-то чепуху. И ей хотелось плакать и  смеяться, чтобы не кончались эти минуты, растворенные в отчаянной повседневности, в безысходном понимании того, что все их попытки, вся их жизнь не что иное, как сублимация жизни.
– Лерка… родной...
Слова срывались непослушные, кривые, звякали отстрелянными гильзами о бетонный пол. Они были совсем не тем, что хотелось произнести, но в такие моменты искусство красноречия оставалось за кадром. Она видела и слышала только Валеру. И как этому святоше удавалось сохранять полное спокойствие? Говорить так, словно все правильно, все так должно и быть, и было всегда? 

На станции постепенно начиналась жизнь. На этот раз их приход совпал с окончанием местных суток. Сколько они проспали, на самом деле, сказать было затруднительно. Было слышно, как начинали мести платформу, где-то негромко переругивались разведчики, возвращающиеся из тоннеля. Это значит, что день был прожит неплохо. Ничего непредвиденного. Никто не разговаривал полушепотом, никто не стремился отгородиться от соседа, зная какую-нибудь страшную тайну.
– Вот за что, Нора, я люблю Кантемировскую. Если что-то случается, ты сразу знаешь об этом. И никаких интриг.
Девушка вышла вслед за сталкером,  поводила носом снаружи,  поежилась, однако, последовала примеру Блондинчика, сделав пару шагов навстречу новому дню.
Трудовой повинности на Кантемировской для сталкеров не существовало, но Валера всегда находил себе какое-то дело. То помогал в госпитале, то в импровизированной школе составлял учебные планы. Нора никогда толком не понимала, для чего он забивает почти все свое свободное время этими общественно полезными занятиями, хотя мог бы хотя бы отоспаться по-нормальному, но, в последнее время, кажется, начала осознавать. С тех пор, как прежний мир в их жизни закончился раз и навсегда, Валера постоянно искал возможности для самовыражения. И если помощь людям можно было так назвать, то почему же она должна мешать любимому человеку заниматься тем, что приносит ему успокоение? Хотя бы ненадолго помогает почувствовать себя как во время оно.
Дети здесь были почти все больные. Здоровых и крепких старались пристроить в большое метро, хотя Валера всегда был против, говоря, что именно в таких, изолированных от центра, поселениях гораздо больше шансов уцелеть, если случится какая-то общая метрошная беда. Ах, как бы знать, что Валера окажется настолько прав!
В тот день ничто не предвещало каких-то кардинальных перемен. Они, как обычно, поднялись на поверхность, далеко решили не ходить, только смотаться до ближайшего промсклада, а там как повезет, вроде бы в прошлый раз там еще оставалось несколько коробок с сухпайками, надо бы довыбрать, а то точно испортиться. Сталкеры из большого метро бывали тут редко, но нельзя было списывать со счетов ореховских парней. Те, хотя опыта имели мало, но передвигались не в пример быстрее.
До точки Валера и Нора добрались довольно быстро. Блондинчик, как всегда, прикрывал ее, а девушка затаривала рюкзаки съестным. И все прошло гладко, даже как-то слишком, лишь на обратном пути сталкерам встретилась необычная группа ганзейцев, уходящая по направлению «из центра». Нора просчитала ситуацию быстрее Валерки, но до конца никак не могла поверить.
– Блондинчик, да ты, чертов сукин сын… – процедила она в шлемофон, – опять обставил меня.
– О чем ты, Нора?
– Ты часто видел сталкеров на Ганзе?
– М… вообще не видел. Говорят, привилегированная каста, говорят, у них госрезерв под боком.
– Чего им делать здесь, на Кантемировской? Чего ради переться в область?
– Предлагаешь ознакомиться?
– Полагаю, что лучше не стоит. Случилось у них что-то. Про нас они, видать, мельком слышали, поэтому не рискуют. Идем к шахте. Надо отдать Макару распоряжения. И тебе, Блондинчик, придется ему это вбить в глотку, если понадобится.
Валера не успел проанализировать все вводные, но главную задачу уяснил. Что бы там ни было – придется проявить жесткость.
Голос его звучал неуверенно, но это лишь до окончания дезактивации у дяди Коли.
Чуть ли не бегом он ломанулся к Макару, чтобы успеть…
– О, Блондинчик! – приветствовал его начальник станции, расплываясь в улыбке, и протягивая руку для пожатия.
– Не сейчас, командир. Давай о главном. Запрос с большого метро получал?
– Как ни странно, ты прав! По телеграфу, я все думал, зачем мы его держим…
– Что ответил?
– Так, это пока ничего. Только расшифровали. Сейчас за Рябым послали, он вроде понимает чего с этим делать и как это работает.
– Ничего не отвечай… и это… поверь мне, Макар, сейчас очень важно делать вот что, мы тут со склада почти все подчистую выгребли. Так вот, нам должно хватить на неделю… если ужать рационы немного, то на две, а то и три. Случилось там что-то… что-то очень нехорошее. Нам надо закупорить станцию. Никого не впускать и никого не выпускать..
– Но!...
– Ради людей… Макар, прошу тебя… если я не прав… то… в общем, всю ответственность беру на себя.
– Разве что в счет твоих прежних заслуг, сам понимаешь, если ничего такого, то, вам тут… боюсь рады не будут, даже несмотря на все, что вы делаете, ты же понимаешь…
– Да, – отрезал Блондинчик ледяным тоном, – я все понимаю.
В этот же вечер все входы и выходы со станции были задраены, по громкой связи объявлено чрезвычайное положение.
«Я бы дорого отдал, – думал Валера, лежа в темноте и прижимаясь к теплому боку подруги, – чтобы опасность оказалось надуманной».