Павел Луспекаев

Грани и кадры

20 апреля 1927 года - 17 апреля 1970

Настоящая фамилия - Луспекаян.
Заслуженный артист РСФСР (1965).
Отец - нахичеванский армянин. Мать — донская казачка.

Лу… и Лу… Лукьянов, а за ним Луспекаев. Символическое алфавитное соседство. Два матерых, природных силача. И два державных лика в советском… даже язык на такое слово не поднимается… развлекательного, т.е. легкого кино.

Под гитару Луспекаева кто из юношей не завидовал, по ранней дури, мощной пьянческой породе таможенника Верещагина? Кто не мечтал также запросто усидеть такую же четверть первача, а после спокойненько, «в одно рыло» замочить спецгруппу вооруженных басмачей?

За Державу обидно, что таких былинных героев из почти домашних, на первый взгляд, инвалидов, но, как и Илья Муромец, способных распрямиться для брани с супостатом, все меньше в жизни. С экрана ж их тихим сапом вытесняет совсем иная поросль – хлюпкая, изнеженная, незнамо какой ориентации…

Впрочем, смертный бой мздоимцам лет за 10 до Верещагина объявил другой луспекаевский витязь - чекист Дятлов ("Третья, патетическая").

У Павла Луспекаева ни «народного», ни больших ролей. В сущности ведь и Верещагин – по сценарию эпизод не второго, а больше третьего плана. Если, само собой, время считать по минутам.  А если Время считать на года (и уже десятилетия!) – едва ли не главная. По скрытому пафосу, созвучному миллионам, по силе духа и узнаваемости характера, по любви народа Луспекаев - первый не только в этой «вестерновой комедии», но и, пожалуй, во всех фильмах за год-два вокруг. А уж сегодня его державность востребована больше, чем дюжины фильмов-погодков.
 
Но посмотрите, насколько другой его Генерал в «Трех толстяках». Лакированный и любезный… палач-иезуит, без совести и жалости. Тип, очень напоминающий персонажей современного «полит-театра».

А без луспекаевского Ноздрева (телеспектакль 1968 года режиссера А. Белинского «МЕРТВЫЕ ДУШИ»), ну, просто никуда! И все это породил один человек с, казалось бы, не оставляющим места для акустического маневра простуженным «про-В-НОС-ом»!
 
Воплощение им, уже безногим, богатыря Верещагина – пример профессиональной самоотверженности. Но почему-то не оставляет мысль: если б Верещагин не взорвался на баркасе, шедевр Мотыля утратил бы половину своей искренности, пронзительности, силы и славы. Тот же взрыв вознес и Артиста к высотам, которые он заслужил, а мы не замечали.

"Кино-Театр.Ру", 12.02.2008