По Германии с Карамзиным

        «Письма русского путешественника» Н.М.Карамзина – один из самых замечательных памятников русской литературы конца XVIII века и неисчерпаемый исторический источник.  Из него можно извлечь самую разнообразную и неожиданную информацию, и, конечно же, «Письма русского путешественника» – бездонный кладезь для исследователей истории туризма.
«Письма русского путешественника» – это итог  первого и последнего заграничного путешествия Н.М.Карамзина, продолжавшегося с мая 1789 по сентябрь 1790 года. Он отправился в него, когда ему было 22 года.  К тому времени он уже завершил свое образование (с 13 до 17 лет Н.М.Карамзин учился и жил в пансионе  московского профессора Шадена, одновременно посещая университетские лекции) и зарекомендовал себя как начинающий литератор. Первая его публикация – перевод  идиллии швейцарского  поэта Геснера «Деревянная нога» – появилась  в 1783 году, когда ему было всего 16 лет. В 1784 году Карамзин познакомился с известным  просветителем и издателем Н.И.Новиковым, который поручил ему  редактирование  первого русского журнала для детей «Детское чтение». В 1787 году был опубликован его перевод трагедии Шекспира «Юлий Цезарь», в 1788-м – трагедии Лессинга «Эмилия Галоттти». В 1789 году  вышла в свет первая повесть Карамзина «Евгений и Юлия».
Впрочем, тогда, в 1789 году, Николай Карамзин был только подающим надежды молодым человеком. Его становление как личности и литератора, его широкая известность среди образованных слоев российского общества начинается после возвращения из-за границы, когда в издаваемом им «Московском журнале» появились «Письма русского путешественника».
В течение своего путешествия Карамзин посетил Пруссию, Саксонию, Швейцарию, Францию и Англию. Однако, прежде чем познакомиться с «культурной программой» русского путешественника XVIII века в Германии, несколько слов о бытовой стороне путешествий того времени.
Как мы уже знаем, путешествие Карамзина продолжалось  почти полтора года.  Большинство современных туристов может только позавидовать человеку, который в состоянии  себе позволить путешествовать подобным образом – с чувством, с толком, с расстановкой. И действительно: до появления массового туризма  те немногие счастливцы, у которых охота к перемене мест  дополнялась  более или менее увесистым  кошельком, могли гораздо больше увидеть, почувствовать и узнать, чем нынешние экскурсанты, путешествующие  «галопом по Европе» в огромной толпе себе подобных.
       Однако тот, кто решился путешествовать в ХУШ веке, должен был запастись немалым терпением. Главным  бедствием тогдашних туристов были дороги, оставлявшие желать лучшего не только в России, но и в Германии.  «В проклятой немецкой фуре, – свидетельствует  Карамзин, – так растрясло меня, что и теперь чувствую боль в груди. Сверх того, остался у меня на щеке рубец, и я должен еще благодарить судьбу, что глаза мои целы. Дорога к саксонским границам  идет по большей части лесом, а так как  почтовая коляска  открыта и очень высока, то сидящие в ней беспрестанно должны нагибаться, чтобы не удариться головою о дерево. Ввечеру я задремал и схватил от  какого-то ветвистого дерева   такую пощечину, что у меня искры из глаз посыпались».
      Что касается прусских кучеров (постиллионов), то они  повсеместно славились грубостью и  недобросовестностью. «У всякой корчмы они останавливались пить пиво, и несчастные путешественники должны были терпеть или выманивать их деньгами», – сообщает Карамзин. На почтовых станциях, на которых меняли лошадей, ждать приходилось часами, однако, заплатив почтмейстеру, можно было уехать пораньше.
       В общем,  в ХVIII веке даже  состоятельные путешественники испытывали массу неудобств, и современный  привычный нам комфорт  и скорость передвижения показались бы им   несбыточной мечтой.  Однако  с пограничными службами   было поладить гораздо проще, чем сейчас. При пересечении границы Пруссии почтовую карету, в которой ехал Карамзин, даже не остановили. Правда, при въезде в Мемель (ныне  г. Клайпеда в Литве; в ХУШ веке находился в составе Пруссии)  ему все-таки пришлось   столкнуться с таможенниками, однако нескольких копеек было достаточно, чтобы они оставили в покое  чемоданы путешественников.
Еще одним небольшим неудобством   было то, что при въезде в любой прусский город нужно было сообщить местным стражам порядка, кто ты, откуда и куда едешь. Впрочем, никаких документальных подтверждений   ответов не требовалось, и потому зубоскалы-путешественники   бессовестно морочили городскую охрану, называя себя то Люцифером, то Мамоном, а то и самим Баракоменеверусом, едущим с Арарата. Однако молодой  русский путешественник был не склонен к  подобным шуточкам с представителями властей.  Вследствие этого при  въезде в очередной город он притворялся спящим, и его обычно не будили.
      В общем, туристические поездки в XVIII веке имели свои плюсы и минусы. Но зачем люди в то время вообще путешествовали? Что заставило Карамзина надолго отказаться от домашнего уюта и отправиться в чужие края?  Что он искал в Европе?
       В отличие от большинства современных туристов, Карамзина интересовали не столько памятники истории и культуры, сколько люди. По прибытии в очередной город  он сразу отправлялся знакомиться с местными знаменитостями, благо те были тогда куда доступнее, чем ныне. Напомню, что Карамзин во время своего путешествия был особо ничем не примечательным молодым человеком; его имя мало что говорило не только в Европе, но и в России. Однако у него  было три немаловажных достоинства: отсутствие комплексов, коммуникабельность и отменное знание немецкого и французского языков.
  Первым немецким городом на пути Карамзина, куда он прибыл 18 июня 1789 года,  был Кенигсберг.  В тот же день он нанес визит великому Канту, отрекомендовавшись следующим образом: «Я русский дворянин, люблю великих мужей и желаю изъявить мое почтение Канту». Философ не удивился. Он любезно пригласил нежданного гостя сесть и три часа беседовал с ним  вначале о путешествиях, о Китае и об открытии новых земель, а затем,  по настоянию молодого человека,  и о своей философии.
       Первый день в Берлине не предвещал ничего хорошего.  Карамзин  приехал в столицу Пруссии во время проливного дождя и у ворот должен был долго отвечать на вопросы караульного сержанта: «Кто вы? Откуда едете? Зачем приехали в Берлин? Где будете жить? Долго ли здесь пробудете? Куда поедете из Берлина?» Затем в гостинице не оказалось места, но, узнав, что Карамзин из России, хозяин все-таки нашел гостю пристанище.
      Устроившись, молодой путешественник отправился с жившим в Берлине приятелем на прогулку, однако первое впечатление было удручающим: «Лишь только вышли мы на улицу, я должен был зажать нос от дурного запаха: здешние каналы  наполнены всякою нечистотою.  Неужели нет у берлинцев обоняния?»
Слухи  о берлинских нравах были не лучше. Столица Пруссии славилась обилием женщин легкого поведения, которые не только занимались своим ремеслом, но и совершали разбойные нападения на прохожих. Так однажды представительницы самой древней профессии набросились на юного мечтателя, который вечером  гулял в одной из уединенных аллей Тиргартена. Однако ему повезло: на его крики  сбежались люди, и девицы скрылись.
Впрочем, ни подобного рода истории, ни личные впечатления  не заставили Карамзина разочароваться в столице Пруссии. «Но когда бы мне рассказали  и тысячу таких анекдотов, то я все же не предал бы анафеме такого прекрасного города, как Берлин».
        Чем же понравился Берлин Карамзину? Да всем. И красотой знаменитой улицы Unter den Linden, и прогулками в Сан-Суси, Шарлоттенбург и Потсдам, но главное – людьми. Особенно импонировало русскому путешественнику то, что берлинцы «трудолюбивы и что самые богатые и знатные люди  не расточают денег на суетную роскошь и соблюдают строгую экономию».
       Встреча с Дрезденом была приятнее, чем с Берлином: «Утро было прекрасное; птички пели, и молодые олени играли на дороге. Тут вдруг открылся мне Дрезден на большой долине, по которой течет кроткая Эльба». Однако, по-видимому, он не произвел на Карамзина  столь сильного впечатления, как Берлин. Осмотрев Дрезденскую галерею и другие достопримечательности, Карамзин поспешил в Лейпциг – город своей несбывшейся мечты, в котором он когда-то хотел учиться.
      Уже тогда Лейпциг был одной из европейских книжных столиц. «Почти на всякой улице найдете вы  несколько книжных лавок, и все лейпцигские  книгопродавцы богатеют, что для меня удивительно. Правда, что здесь много ученых, имеющих нужду в книгах; но сии люди  почти все или авторы, или переводчики, и, собирая библиотеки, платят они книгопродавцам не деньгами, а сочинениями или переводами. К тому же во всяком немецком городе есть  публичные библиотеки. Книгопродавцы  изо всей Германии  съезжаются в Лейпциг на ярмарки, которые бывают здесь три раза в год и меняются между собой новыми книгами».
      Культурная программа для Веймара у Карамзина была составлена давно. Пройдя необходимые формальности у городских ворот, Карамзин задал караульному сержанту три вопроса: «Здесь ли Виланд? Здесь ли Гердер? Здесь ли Гете?» Все три знаменитости оказались на месте, и путешественник со спокойным сердцем въехал в Веймар.
       Прославленный философ и поэт Гердер  встретил русского туриста приветливо и долго говорил с ним о литературе. Однако у поэта Виланда Карамзина ждал  иной прием. Дважды он приходил к нему, и дважды назойливому  иностранцу говорили, что хозяина нет дома. На следующий день  Карамзин явился  к литературному мэтру в восемь часов утра и, наконец, застал его. Вопреки ожиданиям, суровый поэт не умилился, услышав: «Желание видеть вас привело меня в Веймар». – «Это не стоило труда», – отпарировал  он с холодным видом. Русский путешественник не растерялся. Он продолжал стоять в дверях и говорить комплименты. Немного смягчившись, Виланд  спросил у посетителя, откуда он так хорошо знает немецкий язык. Этот вопрос  послужил для Карамзина поводом упомянуть о своем общении с Ленцом – известным немецким поэтом, прожившим в Москве последние 10 лет жизни.  Он  искусно навел  его на беседу об этом человеке, оказавшимся общим знакомым, но, несмотря на это, Виланд  так и не пригласил гостя войти и в конце концов задал ему прямой вопрос: «Чего вы от меня хотите?» – «Я ничего не хочу от вас, кроме того, чтобы вы позволили мне видеть себя», – ответил Карамзин. Виланд не сдавался. «Я не люблю новых знакомств», – заявил он и объяснил, почему: «Ныне в Германии вошло в моду путешествовать и описывать путешествия. Многие переезжают из города в город и стараются говорить с известными людьми только для того, чтобы после все слышанное от них напечатать. Что сказано было  между четырех глаз, то выдается в публику». Дабы более не испытывать терпения читателей, скажу, что Карамзину удалось-таки добиться приглашения: в тот же день он явился к неприступной знаменитости уже как званый гость.
  Визит к Гете окончился неудачей. Увидев  его смотрящим на улицу из окна своего дома, русский путешественник  остановился и около минуты внимательно разглядывал великого поэта. На следующее утро он отправился к Гете с визитом, однако ему сказали, что хозяин сегодня уехал в Йену.
  Русский путешественник не стал дожидаться Гете  и поехал дальше – во Франкфурт-на-Майне, в Майнц и, наконец, 6 августа  пересек границу Франции.
       «Письма русского путешественника» – отнюдь не только  памятник русской изящной словесности конца XVIII века, но и  своеобразный путеводитель, к которому не помешает обратиться  и тем, кто уже побывал  в Европе, и тем, кто собирается когда-нибудь  это сделать. Интересно и полезно сравнить прошлое с настоящим, сопоставить свои впечатления с впечатлениями русского путешественника XVIII столетия и кое-что перенять из его опыта странствий.

(Московская немецкая газета)