Десятилетние филологи

– А я тебе говорю, Вовка, что мы лучше знаем русский язык, – слегка грассируя, уверял десятилетний Изя, – мы вообще другие языки всегда лучше знаем.
Он вздохнул:
– А свой плохо, совсем плохо. Я только немножко знаю, слышал, когда бабушка приезжала к нам.
– Да чё ты гонишь! – обиделся Вовка, – я и то вон сколько слов могу тебе щас наговорить, а папка мой и вовсе может целый час без остановки разговаривать.
– Подумаешь, час, – обрадовался возможности наконец доказать свою правоту Изя; они спорили уже давно, но оставались пока оба при своем мнении, – моя мама по два часа лекции читает студентам! И еще по нескольку раз в день.
Подумал и сознался:
– Правда, с перерывами.
Вовка еще немножко попрепирался с приятелем, но, не найдя более весомых аргументов, уже совсем было собрался просто дать этому вредному Изьке по шее, но вовремя заметил его маму, строгую Сару Израилевну. Она, видимо, как раз возвращалась с этих малопонятных лекций, поскольку была в строгом костюме и с портфелем.
Вовка насупился – он не любил проигрывать в споре, но тут ему пришла в голову замечательная мысль, и он немедленно поделился ею с другом. Тот сначала отнекивался, мотая головой, но горячая Вовкина речь и авторитетная жестикуляция в области его, Изькиной, шеи быстро Изьку убедили. Он нехотя кивнул и направился в сторону своего подъезда, куда как раз подходила  его педагогическая мама. А Вовка стремглав кинулся к гаражам, где по случаю субботы непременно должен был находиться его отец.
Что наговорил  своей маме Изя, чтобы она задержалась на улице в ожидании некоего события – малоизвестно. А уж как Вовка убедил отца сходить домой – и вовсе неведомо. Но когда Михалыч вразвалочку подходил к подъезду, хмуро о чем-то разговаривая с сыном, Сара Израилевна продолжала стоять у скамейки, тоже что-то наставительно выговаривая своему провинившемуся ребенку.
Не очень важно, с чего именно началась беседа представителей столь разных культурных слоев о «языкознании», зато «вторая часть Марлезонского балета» в исполнении Михалыча, отслужившего  три «сверхсрока» боцманом на плавбазе подводного флота, чрезвычайно заинтересовала Сару Израилевну, доцента кафедры русского языка в университете. Мгновенно включив диктофон и, не переставая что-то торопливо помечать в блокноте, она только нетерпеливо взмахнула рукой, требуя продолжать, когда старший мичман запаса на секунду прервал свой монолог о богатстве «великого и могучего».
Снесенные боцманским рыком на безопасное для детских ушей расстояние еще в самом начале разговора, теперь Вовка с Изькой только недоуменно переглядывались. Первый никогда еще не видел отца таким одухотворенным, будто проникнутым внутренним светом, а второй вообще не мог представить мать такой возбужденной и разгоряченной.
Завершение великосветской филологической беседы их совсем потрясло – потерявшая всю свою доцентскую строгость, со сбившейся прической, Сара долго трясла руку Михалычу, маловразумительно повторяя:
– Спасибо, спасибо огромное, Иван Михайлович, я так никогда… мне очень… если бы вы могли только… я и не представляла… какое богатство… моя докторская о культуре ненормативной лексики и профессиональных сленгах… такой пласт, такая субкультура…  Какие эпитеты, какие характеры… а экспрессия, живость, необыкновенные сочетания… сакральная функция… Переписать всю диссертацию заново… все выводы абсолютно неверные…
Растроганный Михалыч довольно гудел в унисон:
– Ты, это, Израильна, ежели чего – ты без стеснения, заходи если что. Я к тебе со всей душой. Я ж думал, ты… – а ты вон чего, вот оно как… Надо – так всех дружков своих флотских кликну, я-то среди них – самый неразговорчивый… Семь этажей сложить не всяк сможет… Морской загиб – он того… умения требует… Я только малый морской осилил… а корешки и большой морской, в полторы сотни, запросто…
Совершенно обалдевшие от впечатлений, Вовка с Изькой сидели на скамейке у подъезда, непривычно молчаливые, подтянув коленки к самому подбородку. Потом Изька шевельнулся, опустил ноги и сказал:
– Да, Вовка, ты прав: родной язык все знают лучше. Я тоже буду учить свой язык, чтобы как твой папа уметь говорить.