каждый болен по-своему

Однажды сказали, что нет больше мира. Да и вообще нет ничего, осталась лишь пустота. И её на скорую руку заполнили ложью, глупостью, злостью, завистью, иллюзорным счастьем, бредом. Словом, всем, чего всегда было навалом на помойках, якобы, умершего мира. А люди почти все поверили, что больше его нет, и барахтались в этой помойке, которая стала впоследствии центральной и прекрасной улицей жизни. И все шли по ней, гордо задрав головы и не видя солнца, щурясь от ослепительных лучей проклятий, шли, не задумываясь о других, просто шли бесцельно, хлюпая этой противной грязью. Они больше не верили в Бога, хотя его, наверное, просто и нет. Или он закрыл на это глаза и где-то создал новый мир, оставив этот абсолютно безнадёжный мирок. А может, он сам умер. От чего? От всей этой грязи, которая дошла даже до неба. Ангелы просто задохнулись и мёртвыми телами падали с небес, но никто не видел мёртвых ангелов, все были ослеплены своими иллюзиями. А те, кто ещё молился, делали это по привычке, мешая в кучу, все религии и шагая против всех заповедей, которые только были созданы.
      Но были и такие, кто не поверил, что весь мир умер, что нет больше ничего. Их никто не понимал, на них бросали косые взгляды и называли сумасшедшими. Эти сумасшедшие жили в полуразрушенном театре, который когда-то был их вторым домом. Когда-то они ставили спектакли, когда-то они слышали аплодисменты, что сыпались со всех сторон. А теперь всё стало по-другому. Но они по-прежнему ставили спектакли. Сценарист писал не покладая рук о том, что уже давно все забыли: о любви, о счастье, о мечтах. Он писал о том, что всё может быть по-другому, но никто его не читал. Люди больше не понимали этих слов и не знали их значения. Режиссер, как и прежде, ставил спектакли, вкладывал душу, но душа была бесполезна, ведь у других она была сокрыта. Актёры вживались в роли, задыхаясь, отрабатывали каждую сцену. Они проживали это счастье и эту любовь, но кроме обитателей театра никто не мог почувствовать и пережить всё это вместе с ними. Художник-декоратор, всё так же, мастерил декорации, но кроме театралов никто не мог оценить его мастерство и изобретательность. А музыканты по-прежнему писали музыку к спектаклю, но кому нужна музыка, которая звучала среди сумасшедших? Кому нужна скрипка и фортепиано? Но после спектакля всегда звучали аплодисменты. Пропитанные когда-то чувствами стены давно уже ожили и ждали нового представления. Театр жил своей жизнью ведь он действительно стал живым, и каждая его мелочь была пропитана жизнью.
     Всё так и было. Живой театр, и неживое окружение. Казалось бы, никому этот театр не мешал. Но когда счастье уже переполнило стены этого небольшого здания, когда они умирали от восхищения и не могли никому его передать, все их эмоции выплеснулись наружу и медленно стали расползаться по миру. Люди тут же опустили глаза и увидели, что они идут по грязи, а не по мрамору и что их греет далеко не солнце. Они ужаснулись и забили  тревогу, а те, кто тщательно заполняли мир всей той грязью, не могли допустить, чтобы их обман открылся, это бы разрушило всё! И чтобы сохранить всё то, что с таким старанием поливалось грязью, было решено снести маленький театр. Его обитателей объявили официально сумасшедшими и отправили в психиатрическую лечебницу. И всё стало как прежде. Люди снова задрали головы, веря в правильность всего того, что существовало в данный момент. А те, кто заполнил весь мир ложью, купались в этой грязи и радовались жизни, хотя разве это она?
     Что же стало с театралами? Их всех поместили в одну палату. И что же? Оттуда часто слышны какие-то крики, смех, истерики, шёпот. Их считают самыми буйными.  Но если заглянуть к ним, то можно увидеть, как сценарист расписывает стены палаты новым сценарием, как режиссер по-прежнему ставит спектакль, как актеры вживаются в роль, как мастер декораций переделывает палату для спектакля, как музыканты играют на невидимых инструментах. И эту музыку слышат не только театралы, её слышат писатели в соседней палате с левой стороны. Художники, что за правой стенкой. Певцы через палату под эту музыку поют песни, которые написали им поэты из палаты, что в конце коридора. Другие музыканты подыгрывают им на своих невидимых инструментах. Танцоры и хореографы работают над новыми танцами.
    Врачи смеются над всей этой сумасшедшей оравой, которая так активно продолжает сходить с ума, а все палаты не над кем не смеются, нет. Ведь, помните, как в детстве, всегда говорили, что смеяться над калеками  и убогими нельзя, это грешно и так  далее. Так и все эти сумасшедшие. Они не могут позволить себе смеяться над слепыми и глухими людьми, у которых почти остановилось сердцем. Они только жалеют их и желают скорейшего выздоровления.