Мое спасение

Всё началось с того, что я решил подкрепиться. Ох, как часто нас под-бивают эти коварные приставки, манят в тьму обезмышенных улиц с погашенными мониторами окон, вместо того чтобы крепиться-крепиться и ещё раз… Но на третьем сжатии челюсти сдала то ли крепатура – непривычная к кубической силе духа дедушки Ленина, то ли урчание в животе, испугавшее меня коликами, соседей – газами, я подкрутил колёсики в старой «Мальвине» и порулил. За угол, в круглосуточный магазин. Круглосуточные магазинчики (да именно с чик-ушечным и чикенным суфиксом), должен заметить, совсем не такие, как Биг-Маки. В них ещё летает сонный запах былого пофигизма, продавщицы гарчат прокуренными голосами и заставляют тебя покаяться в столь позднем приступе чревоугодия за твои собственные деньги. По детской наивности и упрямости, каяться я не хотел и выяснял особенности колбасно-наполнения, следуя старому доброму вопросу о главном:

— У вас случайно колбасы …  нет?
— Есть, только докторская.
— Была докторская, стала — любительская (с).

И не успел я подумать, что рано или поздно всё докторское становится любительским, начиная от диссертации, залапанной голодными студенческими пальцами, и заканчивая градусником, перекочевавшем из лазарета под теплую мышку грипповода-любителя, меня засосала. Трясина аль не трясина – понять я не успел, но игра была достаточно неприятна. Хотя бы потому, что касалась моей Одной, пусть и За-Всешной, жизни. В голове проплыла идиотская мысль, что лучше бы я выродился, чем породился на угоду первому встречному, но тот схватил меня за поперек и потащил. Потащил, как ни странно, на мою собственную страницу, вот только с видоизмененной дверью. Теперь к ней нужно было прикоснуться одним пальцем (моя не отошедшая с вешними водами скромность не позволяет мне вымолвить каким именно) и войти! В квартиру По ту Сторону Монитора.

Я не просил о пощаде, памятуя любимого Михаила Афанасьевича. Со слезами на глазах читал я воззвание моего породителя http://www.proza.ru/2011/04/13/748 , втайне укоряя его за неосмотрительность, простительную мужскому роду, рожающему через… В общем, не видящему через что, по причине местоположения этого Что. Моё положение не сильно отличалось от того, откуда я вышел. Трясинный человек дёргал меня за ниточки ползунков, пытался научить основам стихосложения с глубокого бодуна http://www.proza.ru/2011/04/14/1682 и гремел погремушками авторам, так или иначе причастным к моему рождению. Гремел-гремел, да догремелся. Уронив одну – нарочно ли, нечаянно ли – на пол. Погремушка разбилась и из неё выкатился пароль, то слово, что было не сначала, а после, то слово, что разливало кипящее выдохновение по чашкам всех нежелающих, не подпуская никого к кранику, вопреки задумке моего Мама http://www.proza.ru/2011/04/08/870 . Долго оно валялось там, никому не нужное и забытое, как и сама идея меня породившая, идея освобождения от ФИ и О-хов Автора, во имя чистого (выкупанного и высушенного) текста. Пока не поранило осколком тонкую Руку, дрогнувшую от сострадания ко мне. – Ни в чём не повинному Дитяти, ставшему заложником чужой хитрости и родной наивности. Рука решительно сложила осколки в слово, нарезала докторскую колбасу кружочками и поменяла замок. На свой любимый. «Несколько дней посидим так – потом и в люди выйдем», – сказала Рука. И погладила меня по взъерошенным уже начавшим кучерявиться волосам. А пока я тебе нашу колыбельную спою, помнишь, ты лепетал в первый вечер, как только родился?

Лежу я на прозе в пелёнке сырой,
Никто не играет с Одним За Всех мной;
Беспечный родитель, махая хвостом
Ручной серой мыши, ушёл за овсом –
 
Пегаса кормить. Вдохновенья ключи
Читатель, зараза… черпает? Молчит!
Скользит по мне взглядом - курсором своим,
Печатать не хочет: «Давай сотворим!
 
Мы вольные авторы, брат и сестра!
Сорвём ФИ печати, сожжём «я» дотла,
От текста до текста протянем мосты –
И станем с трепещущим словом на ты!»