Глава 3. Выход

Едва не столкнулся с соседкой, которая, бранясь, тащила в комнату свою дочку. На личике малышки застыла яркая, выразительная, чистая детская печаль. Такие сцены не были у них редкостью, я не раз и не два наблюдал их. Трудится мать на кухне, а дочка приходит, стоит в дверях этаким столбиком маленьким, и просит так тихонечко, жалобно: «Мама, иди ко мне!..» Мамаша сердится и ведет девочку обратно в комнату. По возвращению жалуется соседкам: «И игрушки ей высыпала, и диск с мультиками включила – а она все приходит…» Через некоторое время бедная дочурка снова появляется в дверях кухни, и сцена повторяется.
Мне очень больно смотреть на это. Жесткосердечный обычно, я очень жалею соседскую девочку.  Здесь, в этих общагах, вообще не место детям. Нечего и думать о детях, если ты не имеешь нормального жилья, если не можешь обеспечить ребенка всем необходимым, и (что самое главное!) если понятия не имеешь, что с этим ребенком делать.
Я миновал особо промозглый и пропахший шампунем участок коридора с душевой, прошел мимо соседок, которые, по обыкновению, судачили на подоконнике среди клубов сигаретного дыма. Прежде я думал, что подолгу судачить о каких-то глупостях и мелочах, тщательно и дотошно перебирая их, - «привилегия» бабушек. Но, как выяснилось в общаге, это присуще и многим молодым женщинам и девушкам. Пройдут десятки лет – и они точно так же будут чесать языками на скамеечках у подъездов, с неизменным вязанием в руках…
На лестничной площадке околачивается несколько соседей мужского пола – мужья подоконных кумушек. Чем они заняты? Они тоже дымят, и тоже треплются о каких-то бестолковостях. Можно ведь просто разговаривать – но они предпочитают трепаться. Обычно я и взгляда не останавливаю на соседях: их не существует для меня (а меня – для них), - но в этот день я впервые присмотрелся к ним и почти что с ужасом понял, что они еще и очень похожи друг на друга…
Похожи внешне: все крупные, пузатые, темноволосые, с круглыми головами и хрипловатыми голосами. Я знал, что они – гориды, т.е., относятся к одному из самых распространенных в наших краях антропологических типов, и их сходство может быть простым совпадением. Но меня все равно берет жуть: мне вспоминается лавкрафтовский Иннсмаут. «Иннсмаутская внешность…» А здесь – «крысоградская внешность», что ли?!. «Нет, - думаю, - тут не только внешность, но и характеры крысоградские. Все брюзжат, вечно жалуются, вечно недовольны – но ничего не делают притом, чтобы жизнь свою изменить. А сами – все одинаковые, как китайские лица; и изнутри, и снаружи – одинаковые!»
С этими мыслями я подошел к лифту. Побаливал правый голеностопный сустав, и спускаться по лестнице было неохота. Погудев немного, лифт нехотя открыл передо мной двери. Я сделал уверенный шаг в кабину. Но внутри меня будто зазвонил какой-то тревожный колокольчик, и я насторожился. Но насторожился поздно – я уже успел перенести вес на «переднюю» ногу. Причина тревоги сразу же стала ясна: пол лифта заскрипел и затрещал, незаметно - но ощутимо подаваясь подо мной. Затрещало проссанное, проеденное мочой дерево, расхлябанные болты застонали под моим весом. Да оно же на соплях держится, днище это!.. Первым побуждением было – шагнуть обратно. Но в тот же миг я понял, что мой шаг может только дать гниющему днищу дополнительный (и окончательный?) толчок. Что делать?.. Все похолодело внутри.
Нет, не чувство собственной смертности и грозящей смерти парализовало меня. Ужас от сознания того, что сейчас мне предстоит лететь сквозь шахту лифта все восемь этажей, невесть сколько времени, навстречу бетонному дну… И, неровен час, еще лежать там, подобно сломанной кукле или полураздавленному жуку, все чувствуя, и не в силах что-то сделать…
Но ничего не произошло – спустя мгновение я обнаружил, что по-прежнему стою у открытых дверей лифта, поднимая ногу для шага. «Как странно…» - подумалось мне. - «Померещилось???» Померещилось – не померещилось, но желание ехать лифтом сразу пропало. Пошел пешком, силясь стереть из памяти странный случай с лифтом. После случившегося я был рад спускаться по ступеням – сустав мой, конечно, огорчился такой смене планов, но кто стал бы его спрашивать?
Спустился на первый этаж, сообщил вахтерше о неисправности лифта (позднее оказалось, что он и вправду требовал серьезного ремонта) и вышел из общаги. Грязная и мокрая улица Парижской коммуны… Неизменно грязная и неизменно узкая. Надоевшая своей неизменностью.
Увы, жил я не в Ходячем Замке, а в обычной общаге, и не мог выбирать, на какую улицу и в какой город выйти.
…Крысоград приветствовал меня гулом автострады и запахом выхлопов. Низкое и хмурое октябрьское небо нависало над головой.