Пустые сосуды

Мир рабов. Дверь
Солнце скользило по колосящейся нежно зелёной траве, сопровождая её вдохи и выдохи своими золотыми пальцами. Белая лошадь в черную крапинку бежала, едва касаясь земли, её светлые копыта пружинили на траве, чтобы в следующий момент взметнуться в воздух. Лошадь прыгнула через брёвнышко и застыла в прыжке, воздушная и свободная. По экрану пробежала надпись: «Будьте ближе к природе! Выбирайте пиво «Сивый мерин»». Дальше побежала информация о том, как оформить заказ ящика этого прекрасного напитка. Муж повернулся к жене со словами.
- Вот ведь говорят, лошади пьют пиво. Думаешь, это правда?
- Надо спросить Сергея. Он лошадьми занимается с рождения.
- Не понимаю, зачем в наш век лошади?
- Всё просто. Лошади – это классный тотализатор. Включи Спортньюз, там можно сделать ставки он-лайн. И что хорошо – если жокей упадёт, то мы не увидим этого. Они не показывают ничего драматического.
- Интересно, а как же лошади живут? У них ведь нет Сети, как же их вообще обслуживают?
  - Они стоят в боксах, где всё автоматизировано. Оттуда их выводят в манеж, где их тренируют механизмы. Там мне рассказывали. Когда они наберут мышечную массу на них садится человек. В наши времена больше нет трибун со зрителями, которые раньше орали и пугали лошадей. Теперь всё спокойно – всё транслируется прямо в Сеть.
- Сеть  - это хорошо, - протянул муж, -  Сеть – это жизнь, а жизнь это Сеть. И кончится всё, только, если отключить электричество.
- Сколько можно цитировать эту цифровую Библию? – отозвалась жена, лениво зевая. -  Ты подумал на счёт ребёнка? Говорят, надо, чтобы быть звеном. Иначе цепь распадётся.
- Но ведь для этого ничего такого не надо?
- Как обычно, а потом нам его принесут. Или её.
- Но всё же тяжело. Это будет ещё кто-то ходить по нашему боксу, мешать нам. Конечно, надо, но когда мы так привыкли к ровному течению жизни, - вздохнул муж.
- Я решила, что пора. К тому же согласно указу мы должны одного сделать. Пока мне не исполнится 34. А мне уже 32. Какая разница? Давай, завтра закажем эти ёмкости, в которых делают детей, и через девять месяцев нам принесут готового. Мне в принципе всё равно мальчик или девочка, а пол по спецзаказу,  это дополнительные расходы.

На этом супруги пришли к соглашению, жена сказала мужу, чтобы отключил новостную панель и не забыл включить в боксе сонное настроение, и удалилась в гигиеническую кабину. Это в далёком 21-ом веке нужно было как-то тереть себя губками и обливаться из-под душа, а сейчас в 22-ом веке процесс омовения проходил до банальности просто, как только люди не придумали этого раньше! Человек ложился в ложе, соответствующее его форме тела, и щеточки легко и быстро обрабатывали все возможно грязные места, отдельное устройство мыло и сушило волосы, а небольшой агрегат подрезал и подпиливал ногти. Пару раз в неделю ложе само запускало программу «маска», и на лицо наносилась увлажняющая или питательная маска, в зависимости от состояния кожи человека. После всего человека подсушивала струя тёплого воздуха, и можно было надевать свежий халат и тапочки. Жена обычно шла в свою кабину первой, так как имела очень нежную кожу, и кабина тешила её разнообразными масками и примочками едва ли не каждый день. Пока она лежала с грязевой массой на лице, шее и декольте, а кисти рук её были погружены в мёд, она размышляла о детях.
Это тяжёлое решение – заводить их. На меня ляжет ответственность. Если бы не указ государства,  я бы не стала их заводить. Но, если не заведу, нас лишат электроники и выбросят жить в пустошь, где одни лишь скалы, да пески. Там ещё никто не выживал. Я где-то читала, в одной старой книге, о том, что раньше женщины с ума сходили по детям. Они даже заводили по 5-10 штук. Там было написано что-то вроде: «Она смотрела на маленькое личико, повторяющее её черты, на глаза так похожие на глаза любимого и в то же время то были глаза нового человека, имя которого она придумала три года назад. И вот теперь этот маленький человек мог погибнуть от того, что вчера было так невообразимо холодно,  а он бегал по глубокой луже в своей шубке и застудился. И щечки были покрыты нездоровым румянцем, а на лобике проступал пот. И она склонилась над личиком своего дитятки, так чтобы коснуться его волосами, но чтобы слезы, капающие с её усталого лица не упали на малыша. Она уверяла себя в том, что все дети болеют, но горло сжималось от ужаса, что три года, в течение которых её время и заботы были отданы этому существу, могут вот так оборваться. Просто лужа, кромка льда и мороз…. »
Это было непонятно. В наши дни не было погодных условий, так что ситуация было невозможно  в принципе. Странно это… плакать, из-за чего? Понятно, она убила слишком много времени на это существо, которое может умереть. Или было что-то ещё?
Кабина обсушила Ринну, она встала, механически сунул ноги в тапки, накинула халат и пошла в спальню. По дороге попрощалась с мужем. К счастью, в 22-ом веке ночами можно было спать. Помнится, была когда-то такая песня, очень давно, но ей запомнилось:

 Такие тонкие стены из цветного картона
  В светло-серых дворцах из стекла и бетона,
  Доверяя всему, что плетут из дневных новостей,
  Люди ночами делают новых людей.

Её пела группа со странным названием «Сплин». Слово-то такого нет... Сплин? Да, непонятный был раньше век, но, как говорится, о времена, о нравы.... Сколько преступлений совершали на так называемой любовной почве, пока не поняли, что любовь – это болезнь, которая излечима, если кормить людей специальными препаратами. Тогда люди находят себе удачную пару, и живут вместе столько, сколько государство может поддерживать их тела. А этот секс, был нужен для продления рода, и как писали в учебниках, человек раньше был очень беззащитен, и оттого он постоянно стремился к продлению рода. Сейчас, когда люди защищены от всего, такой необходимости нет в принципе, потому никто уже не занимается сексом, это было бы лишь пустой тратой времени. Для расслабления уставшего тела и мозга есть препараты, которые пьются на ночь, и утром все люди просыпаются бодрыми и здоровыми, даже если проспали чуть более двух часов.

День закончился. Ринна спала, её муж Рэйб тоже. В комнате было в меру прохладно, играла специальная музыка, погружающая людей в сон, за каждым движением супругов во сне следило всевидящее цифровое око, и, если кто-то начинал метаться по постели, то тотчас комната наполнялась пьянящим газом, и человек сладко улыбнувшись, переворачивался на другой бок.
***
Утром Ринна открыла глаза со странной мыслью, что жизнь её переменилась. Она не могла понять, что такого случилось, ведь всё было, как обычно. Встала с постели, накинула халат на отточенное правильным питанием и равномерной физической нагрузкой тело, сунула ноги в тапочки и отправилась в питательный блок. Рэйб похоже ещё спал. Он вставал немного позже неё. Ринна выбрала на дисплее кофе со сливками, он появился перед ней через пару минут. Пищеблок был удобной затеей -  можно было заказать любое блюдо из любой кухни мира и повара, работающие в чреве здания, быстро и оперативно возносили в каждый жилой блок заказанное.

Когда Ринна взяла  в руки теплый стаканчик, села за столик и вдруг взгляд её упал на взбухшие вены на кисти. Рановато для её возраста. Она слышала, что раньше такое бывало у женщин, но сейчас жизнь спокойная и таких физических дефектов почти не возникало. А кисти удлинённые, пальцы тонкие и изящные, как у дамы из высшего света… Было когда-то такое понятие, и говорят там, наверху есть люди с такими руками. Но ведь это наверху, а что нам до верха? Они умны и правят, как считают мудрым и нужным, а мы лишь выполняем, потому что мы – хорошо умеем выполнять. А вот интересно, если у неё будет девочка, будут ли у неё такие же руки или грубоватые и разбитые как у Рэйба. Рэйб когда-то работал на стройке и там испортил себе руки. Вот, вот оно, то самое. Они решили завести ребёнка.

Когда им привезли ёмкость, куда специально обученный медработник поместил яйцеклетку и спермотозоид, и неё вдруг застучало сердце, а, когда ей предложили посмотреть, как они соединятся и станут человеком, она страшно заволновалась. Рэйб тоже был взволнован, но он первый пришёл в себя и спросил, кто же это будет -  мальчик или девочка? Ринна не слышала ответа – она всё смотрела на живую клетку, которая стала её продолжением в этой жизни. Она вспомнила тот кусочек из прочитанной ей книги, и будто начинала понимать только собственно что?
***
Ринна и Рэйб решили отметить это событие, ведь это было важным решением в их жизни. Они спустились на лифте со своего 335-того этажа, вышли в торговый центр и медленно пошли по прохладным коридорам. Со всех сторон на них смотрели манекены, улыбающиеся и показывающие одежду с самых выгодных точек, чтобы подчеркнуть шелковистость ткани или безупречные стрелки брюк. Предметов быта почти не было видно в продаже, потому что жилищные блоки были автоматизированы настолько, что никакие кастрюли или стиральные машины не были нужны. И потому в торговых центрах продавалась в основном одежда, украшения и безделушки. В холодных жилищных блоках люди часто строили целые стенки из стекла, чтобы заставить их зверушками или космическими кораблями, а под потолок подвешивались гирлянды виноградных листьев. А кроме всего прочего торговые  центры были полны кафе и ресторанов на любой вкус – от таверн в духе немецких рыцарей до варьетешных мельницы в духе Мулен Руж, правда, одно отличие  - канкан уже не танцевали, в таких танцах давно отпала необходимость, остался антураж, внешняя оболочка, потому что возродить можно всё, хоть римские бани и американские салуны, да только дух уже не вернёшь. И вот в одну из таких кофеен, стилизованную под викторианские времена зашли Ринна и Рэйб. Дорого, со вкусом, но событие того стоило. Ринна изучала портрет какой-то дамы, очень гордой,  с теми самыми изящными пальцами, благородным поставом головы, белой шеей, и была в этой даме особая скрытая нега, как если бы художник был её любовником, и глядя на него она чуточку играла и только притворялась такой уж аристократкой, а на деле была…  Вот тут Рина не знала, что сказать, ведь понятие «женщина» утратила в их веке всё то значение, что в нём было раньше. Рэйб увлечённо листал меню, выбирая вино, чай с молоком, сдобные булочки, посыпанные сахарной пудрой и напичканные разными джемами и кремами. Наконец, он оторвался и проследил за взглядом Ринны.
  - Красивая, но какая-то фальшивая, правда? – будто откликаясь на мысли жены, произнёс он.
  - Да, но свободная.
  - Ты что хочешь, сказать, что в те годы люди были свободны? – изумился Рэйб.
- Мне пришло в голову, а, если эта дама любила художника и могла делать вместе с ним всё это, да и вообще могла любить, кого ей хотелось, не было ли это свободой? Ведь нас с тобой подбирали путём психологических тестов, мы никогда не руководствовались тем, что чувствовали, а доверяли умным машинам. И вот наш ребёнок растёт также созданный несвободным заранее. Раньше дети появлялись почти случайно, и в этом и была свобода…  Свобода выбрать отца, захотеть ребёнка, и вдруг узнать, что беременна и дальше решить самой, да, я буду матерью… Или не буду. Мы же следовали госзаказу,  а это… не свобода. Ребёнок сейчас в этом флаконе, как в зверёныш в клетке. За него всё решено кем-то, и, наверное, кто-то уже сочиняет его будущий род деятельности…
  - Говорили мне, что у женщин это сохранилось.
  - Что сохранилось? – не поняла Ринна.
-  Какая-то особая тупость пока ребёнок растёт. Женщины раньше глупели, когда влюблялись, а уж, когда беременели, то становились весьма странными и теряли … остроту ума. Такой бред можно услышать только от...

Глаза у Ринны вспыхнули как два полешка в камине, огонь которых вдруг скрестился, чтобы перерасти в пламя. Она резко встала и пошла прочь из кофейни. Они  с Рэйбом никогда не ссорились раньше, ведь психотипы были подобраны идеально. Происшедшее было для Ринны слишком шокирующее, ведь Рэйб обвинил её в элементарной глупости, когда она была совершенно уверена в своей правоте, родившейся от ощущений, нахлынувших на неё ещё с самого утра.

Она шла и шла по торговому центру, а с каждой стороны манекены выставляли перед ней бёдра и груди, облаченные в бездушные тряпки, но Ринна не видела ничего этого, она продолжала думать о том, что Рэйб вообще ничего не понимает в их таких понятиях, как свобода, любовь, дети…  Она сама ещё едва понимала себя, но эти новые мысли были, как тёмная кровь, смешанная с  гноем, и внезапно хлынувшая из нарыва, чтобы дать место свежей и чистой крови. В тот момент, когда она терзалась мыслью о любви той женщины с картины, и о том, как счастливы были те люди, она вошла в кафе, гостеприимно распахнувшее перед ней свои двери. Кафешка была небольшой, дешёвой и даже зловонной, что казалось почти невозможным в их век великой гигиены. Ринна, объятая своими мыслями, прошла мимо столиков и упёрлась в дверь с круглым оконцем. Она решила, что это дверь ведёт в уборную, и, не раздумывая вошла, но к своему изумлению она оказалась в тёмном и грязном помещение, шибающим в нос запахом  каких-то очистков, гниющих овощей  и мусора, но ко всему этому примешивался также запах свежести, такой свежести, какой Ринна не чувствовала никогда за свою жизнь. Запах манил, чаровал, влёк, и Ринна пошла ему навстречу, ожидая чего-то нового, дающего ответы на любые вопросы, будто впереди её ждал оракул или больше…

Но это был не оракул, а ещё одна дверь, только деревянная, и плохо обтёсанная. Ринна толкнула её и резко остановилась от удара поразившего её грудь – она вдохнула воздух, воздух за территорией жизни людей. В нём была свежесть, а с ней и дух Свободы.

Свобода была непонятной с виду. Серая пыль под ногами, в отдалении острые пики скал, и такие же серые пустые небеса. Ринна раньше не видела неба – только на картинках. Теперь же она стояла и смотрела вверх, откинув голову и вдыхая этот сладко пьянящий воздух.  Она была совершенно одна в свободно мире. Но это не волновало её -  можно было идти по серой пыли, и дорога не кончалась, а уходила в бесконечность. Казалось, что, если идти и идти по ней, то можно упереться в звезды, а звезды – это Вселенная, которая необъятна и бескрайня. Это не укладывалась в голову Ринны раньше, когда она жила в блоках – тогда она даже не задумывалась о том, что  же такое Вселенная. Сейчас она поняла, что самое глупое занятие в жизни  - пытаться понять, что это такое. Вселенную надо чувствовать. Ей надо дышать, с ней  надо сливаться, ведь ты  - её крошечная частичка. Сердце стучало ровно, но очень быстро, будто секундная стрелка обезумела и решила доложить всем о своём беге во времени. Ринна уже не шла, она бежала по серой пыли, пытаясь выйти навстречу звездам. Её было уже не остановить. И в тот момент, когда перед глазами у неё появилась кровавая пелена, в ушах  -  тишина окружающего мира стала ватной, она увидела лицо. Лицо это было необычайно красиво. Лицо мужчины. Оно смотрело на неё с некоторым изумлением. Обморок. Конец Свободы.
***
Когда она проснулась, то первое, что влилось в е ё сознание, был звук тикающих часов. Непривычный. Но она точно знала, что это такое. Ринна приоткрыла глаза и мигом очутилась на одной из картин, наполнявших торговые центры. Синий бархат на стенах, огромное ложе, покрытое белоснежным бельём, немного громоздкая, но всё же элегантная мебель… Изогнутые ножки, высокие спинки, мягкие сиденье стульев. Окно на улицу. Колышущиеся занавеси,  а там за занавесями было что-то нежно зелёное, смешанное с белыми цветами. У Ринны заколотилось сердце от поглощения этой неземной красы. Она приподнялась в постели, оперлась об огромную пуховую подушку и увидела того мужчину. Он сидел на кушетке, закинув ноги на ручку, покрытую золотом, а глаза его будто ждали встречи с её взглядом. Они были васильковые, проницательные и насмешливые. Белая рубашка, высокий воротник, черные прямые брюки и штиблеты. Руки, белые, с выступающими голубыми прожилками вен, но обещающие жесткость и хватку, вместе с кажущейся лаской. Губы ярко-красные, складывающиеся в непонятную ей усмешку. Длинные локоны чёрных волос. Он был нереален, нереален для её мира. И всё же он смотрел на неё, и вот он произнёс первые слова голосом, немного похожим на голоса ведущих каких-то культурных программ, которые она иногда смотрела.
-  Как тебе здесь?
  - Здесь… можно… дышать. -  Сказала Ринна и замолчала, осознав, что говорит именно то, что думает.
- Правильно. Хотя это редкое замечание для выходцев из твоего мира. Как ты вообще оттуда вышла?
-  Я нашла дверь в стене. Она была очень страшная, но я вышла.
-  То есть она не была гигиенически надраенной, пластиково выхоленной, как ты привыкла? Понимаю. Она была слишком реальна, и ты захотела её открыть. Как тебя зовут?
- Ринна.
  - Понятно. Меня зовут Максимилиан Ревмах, можно просто Макс. Ах, да мы же забрали у вас фамилии… У вас номера, верно? У тебя какой номер?
  - 136623.
- Хороший номер. Главное, что две шестерки, а не три. Было бы не слишком счастливое число, да ещё с числом Зверя, это было бы просто страшно. А-а, вы же не читали настоящую Библию, и Сатаной вас не пугали. Вы верите в некий исход, когда вы будете жить, как совершенное создание. Что-то вроде, если я не путаю… Да-да, я сам писал… Совершенное создание не мочится, не страдает от голода, не носит детей… Помню. Тебя тоже этим кормили?
  -  Кто вы? – прохрипела Ринна.
-  Хороший вопрос. Наверное, такой же, как и ты. Плоть наша из одних клеток. Разница в одном  - меня вынашивала моя мать, тебя же растили в барокамере. Во мне есть Жизнь, Душа, а ты эту Жизнь и Душа ощутила только сейчас. Я один из тех, чей голос ты слышишь в рупоре, когда вас, тварей, призывают к действию во имя пустых целей, сытого желудка, нескончаемого потока денег на счёта в банке. Вы уже давно не боретесь ради идей  - только ради того, чтобы было сухо и уютно. А сухо ли тебе, будущей матери, знать, что чадо твоё, где-то в клетке,  а вокруг такие же клетке, и никого не интересует, как ему там, твоему созданию?
    - Я не думала об этом, пока ты не сказал. А разве с моим дитём могут плохо обращаться?
  -  Глупая. Нет, не плохо. Им плевать на твоё дитя. Их задача вырастить ещё один отлаженный механизм. Но не душу. Душа – это для другого ведомства, для избранных.
-  Я не могу допустить этого, - хрипло, срываясь на крик, сказала Ринна.  – Я хочу своего ребёнка, отдай его мне!
  -  Странно. Ты повела себя, не как остальные… Скажи, а, если мы лишим тебя пищеблока, ты и тогда будешь требовать ребёнка?
-  Буду. -  твердо сказала Ринна и  в глазах её было уже не восхищение красавцем-мужчиной. Он был её соперником в борьбе за душу собственного дитя.
Максимилиан подошел к окну, сложив руки за спиной, а Ринна молча наблюдала за ним, с каждой секундой осознавая, что в её жизни случился настоящий переворот, который сосредоточился вовсе не в фигуре этого хлыща, а в той частичке неё, что должна быть не просто рядом с ней, а здесь  - на свободе. Нельзя дать тому, кто ещё только день, как существует провести всю жизнь, не вкушая сладкого воздуха, не видя этих нежно-зелёных листьев на дереве за окном и белых цветков яблони с золотистыми прожилками. Она  выскользнула из постели, ноги её ступили на ласкающий  кожу ворс, и бесшумно она дошла до странного человека из мира, где каждая частичка  -настоящая.
 
- Понимаешь… Всё так не просто в этой жизни… И не просто не когда ты дерёшься за краюху хлеба, а воюешь с себе подобными за право иметь власть. Много власти. Тебе наш мир кажется волшебным, но это лишь на первый взгляд. За эту красоту надо платить  - своим спокойствием, временем, которое так приятно можно было бы потратить на то, чтобы наблюдать за течением реки. А не выходит. Вроде и река рядом, да надо идти на заседание большой Девятки – фактически правления всего этого мира. Давать распоряжения, решать… Надо записывать свой голос для очередного ролика для вашего мира. И так до конца дня, до того момента, когда небо будет усыпано звездами, и я уже не увижу, как плещется вода в лучах солнца. Так что всё относительно. Иногда я думал, что так как вы там, проще… Ведь я стоял у истоков создания вашего мира. Я сделал его идеальным или почти идеальным для существования тела. Но я сознательно забрал у вас дух. Ведь тогда вы бы стали мыслить, хотеть, требовать. Нам здесь это помешало бы наслаждаться вашим трудом на нас. Иначе для чего нужна элита? А тут ты. Ты выбиваешься за рамки моей идеальной конструкции бездушного мира рабов. Как кстати тебя зовут?
  - Ринна.
- Ринна. Знаешь, пока я не понял, кто ты и почему ты нарушила баланс, я дам тебе пару дней. Ты поживёшь здесь, погуляешь по этому миру. Я не скажу о тебе никому из членов большой Девятки. Потом мне надо будет отчитаться, но к тому времени ты станешь моим оружием. Да, именно так и будет!

Он снова повернулся к ней, пытливо наблюдая за её лицом этими сияющими глазами. На удивление живыми, без намёка на усталость. Лишь тени на лице говорили о редких часах сна. Рука аристократа коснулась волос женщины, скользнула по её лицу, небрежно, будто то была какая-то новая статуэтка в его коллекции и, пожалуй, не та, что станет её центром. Секунду он задержал свой взгляд в глубинах её глаз, чуть приподнял брови, но потом резко развернулся и ушёл.

 Ринна снова осталась одна в комнате, где тикали часы и в которую врывались порывы свежего ветра. Она стояла так, вперившись взглядом в часы – они отсчитывали её жизнь, те годы, что остались ей от обещанных человеку 120-ти лет. Сколько ещё она будет с Душой? И жила ли она без Души? Возможно ли такое? Но сейчас не это было важно  - важно то, что целый мир, сосредоточившейся для неё в не рождённом дитя, должен был быть спасен. Если спасти одного ребёнка, то можно спасти всех. Тех, кого обманули с рождения, вручив им справочник по обращению с Жизнью. А справочника нет и не было! Его вообще не может быть.

Ринна поспешно одела приготовленные тапочки – совсем не такие как у них. Эти были на небольшом каблучке, вельветовые и стройнили ногу, хотя ходить в них было совсем не так удобно, как в обычных мягких, обволакивающих ногу. Нашла пеньюар – опять-таки совершенно не практичный, а превративший её ночной наряд едва ли не  в вечернее платье. И тут она увидела это. Отражение. Сначала она не поверила своим глазам: зеркал в их мире не было, разве что у врача, или маленькие  - для того, чтобы одеть контактные линзы. А это зеркало в раме стояло прямо около изголовья, и в нём Ринна впервые увидела худощавую женщину, с бледной кожей и медными волнами волос, падающими на узкие плечи. В чёрном пеньюаре ниже колен она походила на некую даму из историй, которые ей довелось услышать. Талия, грудь, бёдра -  всё это было подчёркнуто и делало её желанной, женственной и едва ли не королевой. В лице эта новая морщинка меж бровей, озабоченность, нерв и в этом и был её главная интрига. Новая интрига. В их мире было много красивых вещей, но покупатель мог созерцать их только на манекене -  в этом заключался новый смысл маркетинга. Покупатель не видел, насколько уродливо эти вещи выглядели на нём – он думал, что выглядит так же как манекен, а ведь Ринна видела, что люди зачастую больше некрасивы, чем так привлекательны, как она сейчас.

А там за окном было то, что влекло её, отзываясь в каждой клеточке этого удивлённого тела. Ринна отдёрнула занавесь, обнаружила низкий подоконник и легко оказалась в саду. Трава оказалась жёсткой, что-то неприятно кольнуло её нежную кожу, но она не обратила внимания. Кора яблони, шершавая и тёплая. Мокрые комья чёрной земли, нагретые солнцем. Всё это было ново, но шло будто бы изнутри неё самой. Она не могла понять, почему каждая былинка была ей так понятна.

Тот день, что она провела в новом мире был похож на сон или путёвку в рай. Ринна долго сидела на берегу реки и наблюдала за лучами солнца, растекающимися по ряби на воде. Песок был грубый и мокрый, но Ринна устроилась на высохшей коряге в метре от воды. Она не думала не о чём, её мозг перестал пытаться понимать и анализировать, он только вбирал в себя штрихи, рисуя где-то в сознании картину мира. Ближе к вечеру, она пошла по полю с колосящейся травой, доходящей ей до талии. Ветер гнал волну, и трава пригибалась, обнимая Ринну, а иногда опускалась до самой земли,  и тогда Ринне казалось, что она остаётся наедине с ветром и солнцем, розоватым, превращающим небо в палитру розово-синих красок с редкими мазками белил.

***
Максмиллиан глянул на неё, как на свой, принадлежащий лично ему механизм и показал на накрытый стол. Ринна прошла к столу, чувствуя себя всё менее уютно под равнодушным взглядом хозяйских глаз. Мужчина сидел в красивом халате с неким восточным рисунком, на голове его была повязка, схватывающая длинные волосы, чтобы они не мешали ему вкушать пищу. Он насаживал на вилку кусочки сыра и запивал вином. Ринна стояла и смотрела на него,  чувствуя страшный голод. В конце концов, Максимилиан небрежно показал ей на стул рядом с ним.
- Красива… Тебе надо выпить. Бесспорно. – в глазах его зажёгся неизвестный Ринне огонёк.
Она покорилась, пригубила, и хмель на пустой желудок сходу ударил ей в голову. Ей были сначала непонятны прикосновения длинных холёных пальцев к её коже, потом приятны,  а потом, когда шёлк её пеньюара превратился в тряпье на полу, она уже не отдавала отчёта в том, как жадно ловит каждый поцелуй и каждое касание рук человека, отобравшего её дитя. Там, в серости их с Рэйбом жизни, она не знала, что её тело так пронзительно отзывается на ласку. Они когда-то сделали это, всего пару раз, но обоим не понравилось, и с тех пор она не знала, что её тело жаждало нежности столько лет…

И лишь глубокой ночью она проснулась в белизне смятых простынь, чтобы посмотреть на человека, открывшего ей этот мир, коснуться его локон и улыбнуться его ответной улыбке во сне. Она выскользнула из спальни, прошла в гостиную, где среди оригинальных музейных экспонатов обнаружила некую инсталляцию – кольчугу, кожаные штаны и флаг. Всё это было натянуто на железный прут и смотрелось гротескно. Что это означало, Ринна не могла знать, ведь она не слышала историю про Жанну Д’Арк. Про дух её боевой и мятежный, присущий немногим. Для неё это была всего лишь одежда, оказавшееся ей впору.

У неё не было и не могло быть боевого жеребца. Пешком она проделала путь до дверей в мир, который покинула не так давно. Шла, как по наитию. Будто каждый её шаг отпечатался в её памяти, и так и пришла к двери, ведущий в мир рабов.

Дверь. Мятеж.
Люди стояли на квадратном пространстве между туннелями, ведущими на их рабочие места. Они стояли и слушали странную женщину из каких-то других высот, рассказывающую им о том, что некто лишил их главного – Души. Она была не сумасшедшей, но она была не понятна им. Её глаза сверкали таким огнём, что им самим было даже чуточку страшно.  В ней была угроза их спокойствию и сытости. Они не понимали, что тревожит её, но продолжали слушать.
Речь её была громкой, отрывистой, местами оборванной. Но те краткие фразы, что она произносила, запоминались, вызывая удивление и недоумение.
- Вас лишили самого дорогого  - Души!
  - Душа принадлежит Вам. Ваше право распахивать её навстречу всем ветрам или  держать на замке, а ключ в золотом яйце.
- Никто не вправе забирать у вас её. Душу нельзя купить, души нельзя лишить, всё, что можно сделать – это создать иллюзию бездушности.
- А потому я зову вас за собой, чтобы подняться против их желаний, чтобы стать самими собой!
Они не понимали её слов. Она предложила им то, что им уже было не нужно, ведь даже слово такое «душа» было им чуждо. Они вежливо попросили объяснить её значение этого слова. Ринна не сразу поняла. Не поняла, что говорила в пустоту консервной банки.

Она осталась одна в освещённом лампами квадрате, люди ушли, и даже тени их скрыла великолепная электрификация местного торгового центра. Ринна стояла и смотрела на то, как к ней приближаются охранники, но не могла пошевелиться, как в кошмарном сне. Это были особые охранники, те, что носят лишнюю звёздочку на нашивке. Она знала, зачем она идут к  ней. Но то, что даже стены не отозвались эхом на слова, рвущиеся из её мятежной души, поразило её больше всего. Когда наручники защёлкнулись на её запястьях, а ноги сковала цепь, она не противилась, она смотрела в те коридоры, куда ушли люди,  для которых сытый желудок стал важнее всего.

***
Ринна изучала лицо того, кто был её мужем не один год, того, кто был назначен ей самим механизмом существования этого мира, но не был выбран ею, её сердцем. Он сильно волновался, глядя на её изнеможенное лицо, сухие губы и сверкающие глаза. Их оставили вдвоём пустой комнате, оснащённой как весь этот мир видеокамерами. Рэйб рассказывал ей о том, что им грозит, если он согласится остаться её мужем, о невыносимых условиях жизни почти в трущобах, об адской работе, которую он будет выполнять,  и о том, что там им придётся растить их малыша.
 
- Постой, - оборвала мужа Ринна. -  Не стоит это делать ради меня, нас свели, как неживых существ, манекенов, которых хорошо поставить рядом. Ты.. не любишь меня, и я не могу даже просить тебя о подобной жертве.
- Это слово… Это сладкое слово… Любовь. Всё это время оно вертелось у меня на языке, и от него, то сладко, то будто засахаренный орех – внутри всё равно жесть. А хочется сладости. Ты была той сладкой корочкой от орешка, но я узнал тебя твёрдую, непокорную, и ты нравишься мне и такой. Хотя  и это бред. Мне нужно дышать тобой, пить тебя,  а для этого я готов жить  в любых трущобах, куда меня ни позови. Куда ты, туда и я. За то время, что тебя не было,  я осознал, какое место ты занимало в моей жизни. Я не могу жить  с пустошью в сердце, как не могу жить и с кровоточивой занозой.
- Но… пойми, тебе  будет непросто, и ты пожалеешь. Правда, пожалеешь… Комфорт дороже.. чувств.
 -  Нет, Ринна. Эти дни я хотел одного – и это ты. Я готов вынести любые невзгоды, чтобы быть с тобой в горе и радости. Это не пустые слова, они должны значить очень многое для тех, кто их однажды произнёс.
Улыбка коснулась губ Ринна. Это было то, ради чего стоило вернуться в этот мир.
- Есть одна дверь, за которой всё будет по-другому для нас… троих.
***
Её должны были выпустить всего через день, однако, в последний вечер в тюрьме к ней пришли двое людей и отвели её в пустое помещение с холодными белыми стенами, будто снег в лучах луны. Не было ни стула, ни окна. Белый квадрат холода. Откуда-то сверху раздался голос  - низкий, почти шёпот.
 - Зачем ты призывала людей к каким-то действиям?
Ринна молчала. Голос вновь повторил свой вопрос. И вновь. А потом замолчал. Ринна стояла, опираясь о стену, но давала знать усталость, накопленная за время пребывания в застенках. Голос повторял свой вопрос каждые пятнадцать минут. Время же будто стояло на месте.
Прошёл час, может быть два. Ринна хотела, уже хотела сказать этому голосу почему она поступила именно так, но вместо этого она стала петь. То была песня, некогда слышанная ей  -в далёком детстве. Одна из немногих и оттого возможно так запомнившаяся ей:

          Вместо тепла - зелень стекла
          Вместо огня - дым
          Из сетки календаря выхвачен день
          Красное солнце сгорает дотла
          День догорает с ним
          На пылающий город падает тень

            
        Перемен требуют наши сердца
        Перемен требуют наши глаза
        В нашем смехе и в наших слезах
        И в пульсации вен
        Перемен,  мы ждем перемен


Электрический свет продолжает наш день
И коробка от спичек пуста
Но на кухне синим цветком горит газ
Сигареты в руках чай на столе
Эта схема проста
И больше нет ничего все находится в нас

       

Мы не можем похвастаться мудростью глаз
И умелыми жестами рук
Нам не нужно все это чтобы друг-друга понять
Сигареты в руках чай на столе --
Так замыкается круг
И вдруг нам становится страшно что-то менять

Её пел мужчина с голосом, в котором было столько душевной боли, что она сейчас она смогла спеть её с тем же хрипом человека, которому было суждено заронить в души людей мысли и уйти со сцены, просто потому что Господь забрал его к себе и оборвал нелёгкую жизнь поэта на Земле.
От песни стало легче. Тогда вспомнились какие-то обрывки фраз из тех детских лет, когда она ещё слышала песни. Те песни были похожи вот на эту .. Перемен. Они не значили ровным счётом ничего тогда, но сейчас она стала повторять их вслух, находя в них своё особое значение.
 
- Ты сердце не прятал за спины ребят..
- Не стоит прогибаться под изменчивый мир..
- Марионетки.. все они марионетки…
-  Зачем ты вела до последнего края?
Уделом смелых зачем пленила,
Ах что ты наделала, что натворила!

И часы, которые она провела в холодном белом квадрате стали для неё осмысленными: она будто связала нити далёкого прошлого с тем, что стало для неё важным по-настоящему, и голос оттуда сверху уже не  бередил раны и не играл на нервах. К утру, она вышла на волю, такую, какой её видели  в этом мире.

Исход
Она поправила воротничок синей робы, и поехала на машине-полотёре по коридорам центра выращивания детей. Работа уборщицы в любом мире не связана с приятными запахами и чистыми руками, но всякий раз, когда Ринна входила в ту комнату, где рос её малыш, она мыла руки и душилась нежными запахами полевых цветов. Она подходила к камере, в которой лежал плод, садилась рядом и долго-долго говорила с ним, касалась стекла, надеясь, что тепло её рук проникнет к малышу и расскажет ему всё то, что она не успевала рассказать. Она говорила о том, что там, за дверью есть мир, а за другой дверью ещё мир, но  в каждом мире надо оставаться собой, проживая каждый день так, будто это последний. Не причиняя зла другим. Прощая. Умей просить прощения. И помня, что есть одно сокровище – это жизнь… Прожить её надо достойно. И всё то же самое слышал другой малыш, который чуть помладше своего брата, всего на пару дней. В центре по выращиванию детей уборщицам выдавали просторные робы, скрывающие многое.

В те дни Ринна жила лишь своей работой, благодаря Судьбу за то, что их  с Рэйбом отправили на самые позорные по мнению местных властей работы – он работал на заброшенной каменоломне, а она 12-ть часов дней ездила на полотёре, но все 12-ть часов она была вместе со своими детьми.

Вечерами они подолгу говорили с мужем, потом засыпали уставшие, но окрылённые надеждой на ещё пару маленьких чудес, из которых складывается счастье. Так как они любили друг друга в те вечера, когда они оставались вдвоём они складывали кусочки воспоминаний из детства и слышанных где-то фраз, пытаясь понять, что есть мир, которого некие силы их лишили. Их маленькие находки, открытия своих Америк, сближали их так, как не сблизила совместная жизнь.
***
В тот день, когда должен им принесли сына, их обоих освободили от работы. Они были в своём блоке, страшном, с растрескавшимися стенами, без электричества, ведь их прежнее жилье у них забрали. Порядки были суровые – расписаться за ребёнка и получить пакет детских вещей и питания. Отбросам общества не предоставляли нянь и другую помощь в искусственном воспитании. Их бросали на произвол судьбы, лишив возможности одного из родителей работать, а паёк сокращался согласно затраченным усилиям ячейки общества.

За людьми в форме закрылась дверь, и тогда Ринна смогла улыбаться маленькому существу, лежащему на её руках, ведь людям в форме не понятна была бы улыбка матери, ибо такого понятия здесь уже не было. А Ринна улыбалась, качая малыша, и шептала ему что-то не понятное ей самой. Рэйб наблюдал за ними, немея от восторга. Ведь это были краткие минуты встречи с сыном, за которыми последует целая жизнь,  в которой им будет нелегко, но они никогда не будут брошены в ней, и  так одиноки, как были прежде.

Потом они легко нашли дверь. Она была всё там же, разве что Ринне было нелегко идти с одним младенцем на руках и ещё не рождённым, но готовым увидеть свет. У них был законный свободный день, никто не запрещал им ходить по торговому центру, никто не заметил, как они прошли через дверь и исчезли из этого мира навсегда.

Но за каждым миром скрывается другой, главное найти нужную дверь. За миром правящих нашлась ещё одна дверь -  в брошенный всеми осколок мира. Там не было ничего, кроме воды, яблони, пустоши и каких-то ещё забытых создателем предметов, как, например, часов, отсчитывающих срок жизни каждого.  И там среди осколков и пыльных инструментов мироздания появилась на свет ещё одна женщина, дочь той, что когда-то нашла свою душу и подарила её  тепло всем тем, кто готов был его принять.

понедельник, 29 ноября 2010 г.