Мой дед Федор, или день Победы пьеса

 
               
                Комедия в трех действиях

                ДЕЙСТВУЮЩИЕ  ЛИЦА


ФЕДОР  ГРИГОРЬЕВИЧ  СИЛЬЧЕНКО,  ветеран войны.

ИВАН Владимирович,  его внук,  участник чеченских событий.   

ПЕТЬКА, сын Ивана, только что вернувшийся из Армии.

ПОЛИНА ЯКОВЛЕВНА, Петькина мать, супруга Ивана.

Петькины друзья,  демобилизовавшиеся  вместе с ним  из Армии. 

МАКСИМ.

САНЕК.

ГЛАФИРА НАЗАРОВНА, ветеран войны, соседка  Сильченко.

НЮРКА  КАМОЗА,   Петькина возлюбленная.

ИЛЬЯ ЕГОРОВИЧ,  Нюркин отец.

РАИСА  ЗАХАРОВНА,  Нюркина мать.

Соседки, где-то немного за  шестьдесят:   

КАТЕРИНА.

ЗИНАИДА. 

ПАВЕЛ  ПЕТРОВИЧ, глава  поселкового  правления.


           Действие происходит в поселке, в пригороде города.   
               
               
                ДЕЙСТВИЕ  ПЕРВОЕ


На аванс сцене перед закрытым занавесом  появляется Нюрка.  В руках у нее цветные шары, голова повязана  Георгиевской лентой. За ней  выбегает Петька, в военной форме с погонами сержанта, и многочисленными значками на груди.

ПЕТЬКА. Нюрка, ну подожди! Сколько можно бегать! (Хватает ее за руку. Та вырывается.) 

НЮРКА.  Отстань, я сказала! Чего пристал!

ПЕТЬКА. Как это чего пристал? Я же тебя люблю!

НЮРКА (отворачивается).  Ну и люби на здоровье. А я тут при чем?

ПЕТЬКА.  Здравствуйте,  как это при чем? А кто в письмах писал мне, что ждешь, что любишь меня? Или это просто так, абы голову морочить? Что-то я тебя, подруга, не пойму. Выходит,  ты меня вовсе не ждала, и  можно сказать,  и не любила? 

НЮРКА (опустила голову, водит носком туфли  по «земле»). При чем тут это?

ПЕТЬКА. Как это при чем?  Что ты заладила: при чем, причем! 

НЮРКА (задиристо). А при том! Не успел вернуться  из Армии, как тут же стал ко мне приставать.

ПЕТЬКА. Я?! Приставать?! Это когда же я к тебе успел  приставать, если только позавчера вернулся домой? 

НЮРКА (ехидно). Д-а-а? А вчера возле забора, кто меня старался зажать и лез целоваться? Скажешь неправда?

ПЕТЬКА (покаянно). Нюр,  так… я это… ну скучал по тебе,  люблю  значит…  вот и лез.

НЮРКА  (отвернувшись.)  Вот иди к другим и лезь там.

ПЕТЬКА. Да ты что, Нюр?! Я ж серьезно к тебе отношусь, с пониманием.

НЮРКА. Серьезные люди не лезут с глупостями.

ПЕТЬКА (возмущенно). Какие глупости! Я ведь собираюсь на тебе жениться! Ты что не поняла разве?

НЮРКА. Вот когда соберешься, тогда и лезь. Все! Отпусти  мою руку, я пошла. Мне домой  надо.

ПЕТЬКА. Нюр, да брось ты придуриваться. Пошли к нам. Мамка готовит застолье. Ведь сегодня большой праздник «ДЕНЬ ПОБЕДЫ». Сейчас с митинга вернутся дед с батей.  (Просительно.)  Нюр, ну не упрямься, пошли, а? Наши будут рады тебя видеть. (Тянет девушку за руку. Та вырывается и убегает. Петька мчится за ней следом.) 

                Занавес  открывается 


В доме Сильченко. В большой комнате  Полина накрывает  праздничный стол, поминутно выглядывая в окно.


ПОЛИНА. Что-то наши долго  не едут. О! Куда это Петька побежал? (Кидается к двери.) Петька! (Сталкивается с ним в дверях.) Куда  ты  несся сломя голову?

ПЕТЬКА (разочарованно). За Нюркою. (Плюхается на стул.) 

ПОЛИНА. А  чего  не пригласил ее к нам? Посидела б с нами за столом. (Хлопочет у стола.)  Пока ты был в  Армии она от меня не вылазила. На работу бежит – заглянет. С работы, то же мимо не проскочит. Все: тетя Поля, тетя Поля. Хорошая девчонка. Да уже и замуж ей   пора. А ты как? Думаешь на ней  женить, или  по-прежнему с товарищами будете гоцать  по поселку? Смотри упустишь хорошую девку, жалеть будешь. А она между прочим,  письма тебе писала, ждала тебя.

ПЕТЬКА. Ага,   так ждала, что  даже не желает   разговаривать.

ПОЛИНА.Как это не желает?  Может не те слова ей  сказал? Она девчонка хоть и с гонором, но  гордая, порядочная.  Девки они какие? Любят, а сказать стесняются. А ты, парень - первый скажи, ей об этом.

ПЕТЬКА (с досадой). Да сказал  я, сказал, когда шли  от  автобуса. 

ПОЛИНА. А она что?

ПЕТЬКА. Что, что. Сказала, ну и что. Вырвала руку и удрала.


ПОЛИНА. Ладно, сына, не журись. Никуда она не денется от тебя. Посоветуемся с дедом, с батькою. Пусть сватов засылают.

ПЕТЬКА (подхватился). Мам, а ты  не  шутишь,  думаешь,  они согласятся? Это было бы здорово! Ты у меня самая  лучшая из всех мам на свете! (Обнимает ее, целует в щеку). Мам, так ты серьезно  о  сватовстве?

ПОЛИНА. А чего б я шутила. Армию ты отслужил. Специальность у тебя есть.  Петрович, наш председатель уже спрашивал, когда  ты выйдешь на работу. Хочешь сразу на трактор, хочешь в мастерскую.

ПЕТЬКА. Не, я не люблю сидеть взаперти. Я  люблю простор. Буду рассекать на тракторе. В Армии насиделся в танке, словно в коробке. После праздников сразу  пойду к Петровичу.

ПОЛИНА (смотрит в окно.)  Иди встречай деда с батькой.   Ух ты,  словно генералов доставила  военкомовская  машина  наших ветеранов.

ПЕТЬКА (подхватывается со стула, пробегая). Мам, какой папка ветеран! (Скрывается за дверью.)

ПОЛИНА (Отходя от окна.) Какой, какой. Чеченской, вот какой. (Хлопочет у стола.)

 Слышны мужские голоса, Петькины восклицания: «Ну ты, деда, даешь!»  Входят Федор Григорьевич в наградах и с цветами в руках, за ним Иван, тоже с наградами на груди и с пакетом, замыкает шествие Петька. Он суетится вокруг вошедших. В его действиях чувствуется подхалимаж.


ПЕТЬКА. Деда, тебя, словно  генерала, доставили на персональной машине.

ФЕДОР. Да нас, ветеранов войны, скоро не то, что на машинах доставлять будут  на митинг к «Огню»  девятого мая, а на руках приносить. Осталось-то нас, раз-два  и обчелся. В этом году  молодцы  военкомы, всех  нас на машинах 
доставили к священному месту, а  после развезли по домам.

ИВАН. В этот раз хорошо позаботились о ветеранах. Привезли не только  из города, но и из района.

ФЕДОР. Военком каждому  из нас пожал руку, лично вручил цветы, и подарочный пакет. Не знаю что там, в нем. Посмотри Поля, сама.

Полина  вытаскивает на стол из пакета: бутылку шампанского и какие-то свертки. 

ПОЛИНА. Ну, деда, у нас сегодня настоящий праздник с подарками. Шампанское, торт, конфеты, сыр. А это что? Ух ты! Банка красной икры!

ФЕДОР (гордо). Спасибо властям, что не забыли. (Грустно). Жаль товарищей, не доживших до нынешнего дня. К ветеранам  Войны  сейчас власть повернулась лицом. Приличные пенсии, персональные машины, а теперь вот, по Указу Президента и квартиры дают. И меня не забыли.  Вон у меня  какая  красавица!   Что Петька, будешь жить с дедом в новострое?   Жаль только, что осталось  пожить  маловато.

ПЕТЬКА (обнимает  старика.) Деда, ну что ты такое говоришь? Ты еще  у нас о-го-го! Повоюешь еще.

ФЕДОР. Ладно тебе, Петька. Отвоевал  я свое. Теперь вам, молодым,  уступаю дорогу. (Садится на стул.)

         Петька присел на корточки перед  дедом. 

ПЕТЬКА. Деда, мне нужна твоя отвага и храбрость, как на фронте.

ФЕДОР. Что такое ты говоришь, малец? Какая у меня отвага? так  одни воспоминания.

ПЕТЬКА. Деда я хочу, чтобы вы с  папкой пошли  к Камозам, и сосватали  за меня Нюрку. Мамка не против.

ФЕДОР. А сам  что ли  не способен   девку  захомутать?

ПОЛИНА. Да она его сегодня отшила, и не стала слушать.

ИВАН. Это она может. Язык у нее, что твоя бритва. С мужиками на заправке ругается за каждую пролитую  каплю горючего. Не дает спуску.

ФЕДОР. Это хорошо, что бережливая. Хранит общественное, будет так же относиться и к своему  добру. Правильно сделал  Петрович, что назначил ее главной заправщицей.

ПОЛИНА. Не заправщицей, а заведующей ГСМом.

ФЕДОР. Так ты, Петька, говоришь, что бы мы с твоим батькой  пошли на штурм Камозиной крепости с захватом намеченного  объекта в лице твоей Нюрки?

ПЕТЬКА. Деда, ну ты у меня, молоток! Все верно уловил. (С подхалимажем.) Сразу видно военного человека.

ФЕДОР. Ладно, Петька, что смогу, то помогу. Сегодня празднуем боевой «День победы», а  на неделе, не откладывая боевых действий в долгий ящик, кинемся  добывать победу на мирном фронте.

ПОЛИНА (смеется). Операцию   по  Нюркиному захвату вы  тоже  называете   фронтом?

ФЕДОР. Фронтом. И будем биться до Победы.

ИВАН. Победа, всегда победа. На каком бы фронте ее не добывали: боевом ли, трудовом, или вот на таком, как в случае с нашим Петькой. 

ПОЛИНА.  Давайте мойте руки  и за стол.  Сегодня  к нам в гости обещала придти  Глафира  Назаровна. (Выглядывает в окно.) А вон и она идет.

ФЕДОР. Славная женщина. Молодец, Поля, что пригласила  Глашу к застолью. 

Суета с «мытьем» рук за кулисами, оттуда выходят поочередно, суета со стульями.  Полина спешит на встречу гостье. Та появляется в дверях с гвоздиками  в руках,  и наградами на груди. Все с ней здороваются, обнимаются. Полина всех приглашает за стол.

ПОЛИНА. Рассаживайтесь где  кому  удобно. Деда, ты садись во главе стола, ты у нас  сегодня  главный ветеран. (Усаживает Федора.) За тебя и первый тост.

ФЕДОР.  Почему это я главный?  Вон Глаша тоже ветеран. (Обращается к ней.) А почему я  не видел тебя  у «Вечного огня»?

ГЛАФИРА. Зато я седьмого мая  по приглашению  побывала   в Доме Офицеров Советской Армии на концерте для ветеранов. Там нас поздравил военком, вручил подарки. Хороший был концерт. А потом  на автобусах всех ветеранов развезли по домам.

ПЕТЬКА. Бабушка Глаша, сейчас не Дом Советской Армии, а Дом российских офицеров. 

ГЛАФИРА. А мне все равно, как сейчас он называется.  Главное, что  это дом   нашей Армии. Довольно обо мне. Поля  предложила хороший тост за главного ветерана в вашем доме, за Федора Григорьевича, храброго солдата, орденоносца,   

ФЕДОР. Спасибо, Глаша,  за почести. Но в нашей семье кроме меня есть еще один ветеран:  мой  внук, Ваня.

ПЕТЬКА. Деда, какой  же папка ветеран?  Скажешь тоже. Он  ведь совсем молодой.

ФЕДОР. Ветеран  не отечественной  войны,  а чеченской.  Ты забыл, что твой батька три года оттрубил  там? Поболе моего.  Я попал на фронт уже во второй половине войны, раньше пойти возраст не позволял.  А Иван едва  окончил  Военное  училище, как тут же был  брошен в самое пекло вместе с таким же молодняком, каким был  сам.

ПОЛИНА (грустно).  Мы только поженились. Едва прожили год, как его  загребли. Три года была соломенной вдовой. Сердце разрывалось от тревоги: жив ли? Убит?  Шли страшные сообщения  по радио, телевизору. Сколько наших погибло в той  бессмысленной заварушке!

ФЕДОР. Ты права, Поля, что бессмысленная, то бессмысленная. Которая до сих  все еще продолжается бандитскими вылазками и терроризмом.  Но еще бессмысленней  погиб мой сын  Володька,  Иванов  батька, в мясорубке Афганской войны. За что, спрашивается,  погиб  мой сын? как и другие такие же советские парни? Кого защищали они  в той, чужой и злобной   для  них стране? Вечная им память. (Все скорбно склонили головы).

ИВАН. Деда. Не надо  о грустном.  Ведь  сегодня большой праздник. (Разливает водку по рюмкам. Говорит стоя.) Давайте  поздравим друг друга с днем великой Победы. Скажем спасибо Ветеранам Великой Отечественной, тем, кто  отстоял нашу Родину  от захватчиков, и принес ей свободу. Пожелаем им доброго здоровья и долгих лет жизни на радость всем нам. А тем, кто лег в землю вечная память. 

ПЕТЬКА (тянется к деду с рюмкой). Сегодня, деда, это именно твой  праздник.   

Все чокаются рюмками. Едят, переговариваются: вот хлеб, салату положить?  И подобное  в застолье.

ПОЛИНА.   Сегодня   не грустить, а радоваться надо, такой праздник!

ИВАН. А мы и радуемся.  (Встает.) Все же я хочу  предложить   отдельный тост за нашего родного человека: моего деда  Ветерана Отечественной Войны  Федора Григорьевича Сильченко, но прежде  скажу о нем  несколько слов.

ФЕДОР. Это ты, Ванюша, что ль обо мне ведешь речь?  Вроде бы уже поздравил.

ИВАН. Пусть послушают все, каким героем ты был на фронте. Какие  совершал  подвиги.

ФЕДОР (смущенно). Ну уж ты и скажешь,  подвиги. Воевал как все, и никаких особо выдающихся подвигов не было.

ИВАН. Расскажу лишь один   фронтовой эпизод, за который нашего деда наградили   боевым орденом «Красной звезды».

ПОЛИНА. Откуда  тебе   об этом  известно?

ИВАН  (смеясь, взглянул на Полину).  Мне многое известно. Произошло это ранней весной в конце  войны.  Советские войска  только что освободили Чехословакию,   и подошли к самой  границе Германии.  В советских частях   уже действовали ракетные установки «Катюши». Вот  для этим самых  «Катюш»,  наш деда и подвозил  снаряды  на своем грузовике.

ФЕДОР. Это точно. У меня тогда был иностранный  «Шеврале».

ИВАН. Советские передовые части по льду перебрались через  Эльбу, перетащили с собою «Катюши», и закрепились на противоположном берегу.   

ФЕДОР. Боеприпасы  туда мы доставляли через реку,  по льду. Отступая, все мосты немцы взорвали  за собой. А по льду лупили так, что живого места не оставалось. Сколько там полегло наших бойцов! Не считано.

ИВАН. Так вот. От немецкого обстрела  лед на реке треснул, и льдины  сдвинулись с места.

ФЕДОР. Да-а-а, тогда мы попали в ситуацию,  с этой  переправой. Моста нет,
лед от взрывов тронулся  по реке. А с того берега  радист надрывался: давайте снаряды!  Снаряды давайте! А что мы могли сделать? Некоторые шоферы пробовали проскочить по плывущим льдинам. Да куда там. Вместе с боеприпасами уходили на дно.

ИВАН. Дедова машина была четвертой в колонне.

ФЕДОР. Все передние машины  утопли.  Я понимал, не ехать вперед нельзя,  а  ехать – явная гибель.

ПЕТЬКА. Деда, так ты доставил снаряды на тот берег или нет?

ИВАН. Слушай дальше. Наш дед-герой  нашел таки выход.

ПОЛИНА. Матушка родная! Не уж-то тоже  нырнул в реку?

ФЕДОР. А что мне оставалось, как только нырнуть в нее? А тут смотрю, движется крыга…

ПЕТЬКА. Что  движется?

ФЕДОР. Крыга. Это  огромадная льдина.

ИВАН. Так вот наш деда решил использовать  эту громадную льдину для переправы. Учтите, что немцы продолжали   беспрерывно   обстреливать  реку.

ФЕДОР. Все верно рассказывает Иван. Мне ничего не оставалось делать, как двинуться вперед.   Думаю, пан или пропал. Как только крыга ткнулась боком в мой берег, я перекрестился, крикнул: мамочка, спаси!  И с разгону прыгнул на льдину. От тяжести  она просела, и вода хлынула в открытую кабину.

ПОЛИНА (схватилась за лицо). Боже мой!

ИВАН. Водители всегда  при переправе по льду открывали кабину, чтобы в случае провала вовремя выпрыгнуть.  Мы в Чечне точно так  же делали. И это многих спасло. 

ПЕТЬКА. Деда, так ты хоть не утонул? 

ФЕДОР (смеется). Не утонул. Как видишь я тут с вами.

ИВАН. Деда доставил снаряды на тот берег, и немцев отбросили.

ФЕДОР  (усмехаясь). Было такое дело. Это точно.

ПЕТЬКА. Деда, так как же тебе,  удалось  все же  добраться до другого берега по крыге, как ты говоришь, да еще и под   фашистским огнем?


ФЕДОР. Наверное  счастливый случай мне выпал, а может закон природы.  Как только я скакнул на льдину, она просела, и рванула противоположным боком к другому берегу. Вот этим я и воспользовался. Газанул так, что фонтаны полетели  из-под колес, и выскочил на берег. А там уже  наши.   

ИВАН. Не доставь   деда снаряды   для «Катюш»,  их  пришлось  бы уничтожить. Таков был приказ. Реактивные установки, как секретное оружие не должно было попасть в руки  немцев. Снаряды, что доставил деда, спасли  «Катюши», помогли  нашим   бойцам продержаться до подхода подкрепления.

ПЕТЬКА  (восхищенно).  Деда, да ты  у нас, просто герой!

ИВАН. За тот подвиг его наградили боевым орденом «Красной звезды». Вот теперь я предлагаю персональный тост за нашего  деда.

ПЕТЬКА. Деда!   Крепкого тебе здоровья,  и живи долго, наш отважный герой.      

ФЕДОР. Уж, и герой.  И никакой я не отважный, и не герой.  На фронте каждый был отважным. Там без отваги не обойтись.

ИВАН (поднимает тост). За тебя деда, и за всех твоих боевых товарищей.

ФЕДОР. Вот это славно!   Хороший тост. Спасибо.

Чокаются рюмками, обычные переговоры о закуске: закусывайте. Кому еще добавки, вот попробуйте рыбу, и  другое.   

ФЕДОР (шутя к Глафире Назаровне).  Что-то ты, Глаша, сидишь как в гостях?  Рюмку едва пригубила, да и на тарелке  у тебя  почти ничего не тронуто.

ГЛАФИРА. Ты что, Федя, да я почти полрюмки выпила. Иван налил едва не до краев. А на тарелке  у меня не пусто. Поля успевает подкладывать.

ИВАН.  А теперь  я хочу рассказать вам  забавный  случай  из  собственной  военной  службы  в Чечне.  Лежал это я в госпитале в Урус-Мортане…

ПОЛИНА (с ужасом). Где ты лежал?! Ты что был ранен? А почему мне об этом ничего не сообщил?!

ИВАН (смеясь).  Да никакого ранения там не было. Так, царапина.

ФЕДОР (вроде бы, как про себя). Ничего себе царапина. В двух сантиметрах от сердца прошла пуля на вылет.

ПОЛИНА. Деда,  ты знал,  что Иван ранен, и мне  ни словом   не обмолвился об этом? Да я бы сразу помчалась к нему в госпиталь. То-то я смотрю, что это за шрам у него на груди. Спрашиваю: что это у тебя?  А  он отшучивается: на рыбалке, дескать,  царапнул, за сучок зацепился.  Хорошая царапка.  Иван, не ожидала я от тебя такого.

ИВАН (приобнял жену за плечи). Успокойся, все уже позади. Я живой, здоровый, тут, дома, вместе с вами. Не хотел тебя пугать. Знал, что не помру. И  врачи  мне сказали: будешь жить. Вот я и промолчал.  Так вот  об истории, произошедшей у нас,  в  госпитале, где я лежал на излечении.

ПОЛИНА. Ух, как дала бы подзатыльник!

При этих словах Полина вроде как замахнулась на мужа, а тот, смеясь  уклонился от ее  руки.

ИВАН. В госпитале младший  обслуживающий персонал  практически состоял из местного гражданского контингента: нянечки, кухонные работники, дворники.  В основном это были русские  женщины.  Одна из них, несла свою службу в госпитальном коридоре по наведению санитарии.  Это был ответственный человек, плацдарм своих действий содержала в идеальном порядке. В конце дежурства, убрав свой нехитрый инвентарь в кладовку, что служила одновременно и   местом, временного помещения умерших,  усаживалась в  коридоре у телевизора вместе с ходячими ранеными.

ПОЛИНА.  Очень веселый случай, ничего не скажешь.

ИВАН (смеясь). Да ты слушай дальше. Этот хозяйственный закуток главный в моем рассказе. Так вот. На утреннем  обходе, в нашей палате врач обнаружил  у прапорщика-контрактника  на теле сыпь. А лежал тот не с ранением, а с радикулитом. Надорвался, разгружая  ящики с боезапасом.

ПОЛИНА. А разве с  гражданскими хворями ложили  у вас в госпиталь?

ИВАН. Конечно, он же военнослужащий. Немедленно в изолятор, – отдал врач распоряжение сестре, обнаружив непонятную сыпь.  Но какой, в тогдашнем госпитале изолятор?  Его сроду там не было.  Выполняя распоряжение врача, бедолагу поместили в ту самую кладовку, где нянечка хранила ведро с тряпкой, и  где временно помещали  умерших  раненых.  Мужик был не гордым, где-то возраста приблизительно моего нынешнего, добровольно отправился в закуток. Там постелил себе на каталку, предназначавшуюся  для покойников,  матрас, взятый из кучи в углу, улегся с комфортом и заснул.

ПЕТЬКА. Я догадываюсь, его  приняли за покойника.

ИВАН. Именно так и было.

ПОЛИНА. Сына, не перебивай папку. Иван рассказывай  дальше.

ИВАН. А дальше,  как в лесу: чем дальше, тем  страшней. Коридорная нянечка, исполнив свою нехитрую службу, понесла  ведро со шваброй в закуток. Ей-то хорошо известно кого укладывают туда, на каталку. Знала она и прапорщика, по вечерам сидевшего  со всеми за телевизором. Увидав мужика «мертвым»,  нянечка выскочила из чулана с криком: прапорщик помер, и понеслась к медсестре, что располагалась тут же, в коридоре. Но той на посту не оказалось.  Она понеслась дальше,  к дежурному врачу. В это время в коридоре стоял «ходячий» из нашей палаты. Зашел и сообщил  нам, что прапорщик помер. Мы были в шоке. Здоровый мужик, и вдруг такое. Ребята пошарили у него в тумбочке, вытащили пачку сигарет, и выкурили ее за упокой  «усопшего».

ПЕТЬКА. Представляю потеху.

ПОЛИНА. Не перебивай.

ИВАН.  У прапорщика был сын, служивший с ним в одном подразделении. По возможности тот навещал папашу  в госпитале.  Явился сынок  и в этот злополучный вечер.  Не обращая внимания на крики, отправился прямо в палату, где лежал его батька. А раненые не только выкурили  сигареты «умершего», но и скатали его постель. Так принято, когда умирает раненый.  Зашел сынок в палату, взглянул на кровать, и  сразу все понял. И тут же   запричитал во весь голос.  Ребята его утешали: дескать, держись, ты же солдат. Отчего он помер? - всхлипывал «сирота».  Ему посоветовали узнать  причину смерти отца  у  сестры.

ПЕТЬКА. А как же прапорщик?

ИВАН. А прапорщик отоспался за всю войну, проснулся и захотелось ему покурить. Осторожно, чтобы не заметила сестра  «нарушение режима» тайком пробрался к нам в палату, и прямиком  к своей тумбочке. Пошарил внутри рукой, естественно, курева  там не обнаружил. Дайте закурить, помираю, - шепотом  попросил «усопший». Мы ошалело уставились на «покойника», и, трясясь, протянули ему пачку.

ПЕТЬКА. Представляю, что   было с вами.

ИВАН. А в это время  нянечка, не обнаружив медсестру на  посту,  мчалась  к дежурному врачу, с криком: помер! Тот, ничего не понимая, вытаращил на нее глаза. Оказалось, его просто забыли предупредить  об изолированном  больном. Не понимаю, отчего мог умереть  прапорщик, - причитала прибежавшая  медсестра. И тут, навстречу ей  бежит сынок «умершего», весь  в слезах, и с криком:  отчего умер мой папка?! Он сроду, дескать,  кроме радикулита ни чем не  болел. Все кинулись в нашу палату: врач, за ним сестра, за ней  нянечка и «бегающие» раненые,  и застали   там картинку с ожившим  «покойником».

ПОЛИНА. Действительно смешная история, главное со счастливым концом.

ПЕТЬКА. Пап, а отчего у прапорщика была сыпь?

ИВАН. Да все разъяснилось, когда он сказал, что на вареные яйца у него аллергия. А сердобольная раздатчица  на завтрак   выдала   ему аж три круто сваренных яйца.  Вот и вся история.

Все за столом засмеялись, высказывая каждый свое: бывает еще и не такое,  это же надо такому случиться, и подобное.  В процессе рассказа  Полина меняла тарелки, отходила к раздаточному столу, что-то приносила, что-то уносила  со стола.


ПЕТЬКА (грустно).  Да-а-а, и у деда героическое прошлое,  и  папка имеет награды, даже был ранен.  Только я у вас никакой.

ПОЛИНА (подошла к сыну, потрепала его за волосы).  Как это  никакой?  А благодарственные письма нам от твоего командира за  хорошего сына? Выходит ты  тоже совершал подвиги.

ПЕТЬКА.  Мам, ну какие я мог совершать подвиги? Вроде   поражения учебной  цели?  Или, что  танк  вытащил из болота? Это ты называешь подвигом? 

ФЕДОР. А мог бы не поразить  цель, мог  не вытащить танк. В письме так и сказано:  ваш сын не только сохранил боевую машину, но и  спас жизнь своих  однополчан. А говоришь,  ничего не совершил героического. 

ИВАН.  Мы гордимся тобой, сынок. Подвиги совершаются не только на войне. Не даром  говорится: в жизни всегда есть место подвигу.

За столом кто-то пробуют  еду, кто-то выпил воды, обмениваются  словами типа: может еще добавить? Вот  хлеб и т.д. 


ФЕДОР. Иван,  давай-ка выйдем  во двор,  освежимся. 

Пока дед  выбирается из-за стола,  Иван  быстро  встал, подошел к Полине, возившейся  у раздаточного столика, и  стоя спиной к зрителю, стал  что-то тихо  ей говорить.

ПЕТЬКА (наклонившись к дедову уху). Деда, ты  поговоришь с папкой  о   Нюрке?

ФЕДОР. Поговорю, поговорю. Обо всем поговорю. Иван, пошли!      

                Уходят.

ПЕТЬКА. Мам,  я сбегаю к Максиму?

ПОЛИНА.  Конечно, сбегай. А мы с бабушкой Глашей   посидим, да поговорим. (Петька уходит.) Тетя Глаша,  вам  не наскучили  у нас мужские  разговоры? 

ГЛАФИРА.  Отчего ж они мне наскучат? Я тоже могу порассказывать кучу историй из своей военной жизни, еще похлеще  мужицких.

ПОЛИНА. Расскажите что-либо интересное.  Может  позвать мужчин? Пусть тоже послушают.

ГЛАФИРА. Не,  не надо.  Я расскажу тебе, пока их нет о своей военной любви.

ПОЛИНА. Ооо! Это очень интересно послушать от очевидца, какая она военная любовь. А то в кино показывают, как генералы находят себе  любовниц среди радисток, или среди  врачей. Откровенно говоря,   мне что-то  слабо верится  в такую любовь.

ГЛАФИРА. А вот в мою, ты поверишь. Потому что тот, кто меня любил,  от этой самой любви и застрелился

ПОЛИНА. Да вы что?! О, Господи! Это ж как такое могло случиться?  Тетя Глаша, давайте без мужиков по рюмашке, за вашу фронтовую любовь.   А может шампанского? (Берет бутылку.)

ГЛАФИРА.  Не, Полина, я не  жалую ни водку, ни шипучку, а вот пивка с удовольствием  пригублю со стаканчик.

Полина идет к раздаточному столику, берет бутылку с пивом,  подходит к столу, садится,  открывает его, но застывает с бутылкой  над стаканом.

ПОЛИНА. А вам не вредно пиво? Говорят, оно  отрицательно действует на давление?

ГЛАФИРА. Давай, Полюшка, не выискивай у меня болячек, а лучше плесни в стакан. Я тебе много чего интересного порассказываю из своей военной жизни.  Раньше как-то у нас  не было  подходящего случая для этого.

ПОЛИНА (смеется, наливает пиво в стакан). А сегодня самое время. ДЕНЬ ПОБЕДЫ. Хочется узнать от очевидцев, какая она была война на самом деле. И что такое военная  любовь.

ГЛАФИРА (пригубила пиво). На сегодняшний день мне семьдесят восемь лет…

ПОЛИНА (искренне). Да вам никогда не дашь таких лет! Я знаю вас с давних пор. И вы почти не изменились. А  все потому, что человек,    вы добрый,  веселый, а какая певунья!  До сих пор в клубном хоре поете.

ГЛАФИРА. Спасибо, Полюшка, на добром слове. Так вот о войне… В неполных пятнадцать лет я пошла на фронт, приписав себе аж три года. Детдом наш, что был под Брянском,  разбомбили  на третий день войны.  Мы, кто уцелел, разбежались кто куда. Документов, конечно,  никаких.  Да и зачем они  были нам нужны в детдоме. Кроме Брянска, куда нас пару раз возили на экскурсию,  другого города я  и не видела.  Это уже после войны  по вербовке  я приехала   на Дальний  Восток,  и тут окопалась.

ПОЛИНА. Это ж сколько вам было лет, когда вы приехали в Приморье?

ГЛАФИРА. А сразу после войны, где-то   году в сорок седьмом. Вот и считай. Семнадцать прибавь  пять или шесть лет. Едва за двадцать. У нас, на Брянщине после войны, был страшенный голод, как впрочем, и везде. Своего дома у меня  сроду не было, как и родителей тоже.

ПОЛИНА. Господи! Сколько же вам пришлось пережить!

ГЛАФИРА (смеется). А вспоминается  та пора, как  счастливое время. Потому что была молодой, и все казалось легким. Ну так вот  о моей военной любви… (Снова засмеялась. Пригубила пиво.)  На фронте мне пришлось  увидеть  самого Жукова, прямо вот так, как тебя сейчас.

ПОЛИНА. Да вы что?!  Не испугались?!

ГЛАФИРА. А чего бояться? Подошел он ко мне  и говорит: ты кто такая? А я не растерялась и отчеканила, как по писанному:  Гвардии ефрейтор младший санинструктор Глафира Ерошкина. А давай-ка, так прямо и говорит Жуков, Глафира Ерошкина, сообрази-ка нам горяченького кипяточку, а то я страсть, как озяб. Давай, говорит, садись со мною и попей чайку.

ПОЛИНА  (расхохоталась, вытирая слезы.) Неужто у вас с самим Жуковым,  случилась эта самая военная любовь?!

ГЛАФИРА (не обидевшись). Да не говори ерунды, а слушай дальше. (Она снова пригубила пиво. Полина налила себе в рюмку водки и выпила.) Принесла, это  я в котелке кипяток, разлила по кружкам. А  Жуков  вытаскивает из кармана вот такой кусотище  сахару. Я думаю, что Маршал завсегда его носил с собою.

Полина едва сдерживается,  чтобы снова не расхохотаться.

ГЛАФИРА. Сам он пил чай с блюдца. Вот так возьмет, помню, под донышко растопыренными пальцами, и пьет.

ПОЛИНА. Тетя Глаша,  вы обещали рассказать о своей фронтовой любви, а то я грешным делом,  на Командующего подумала. (Вытирает глаза от смеха.) И что это он застрелился от любви.   

 ГЛАФИРА. Не, Жуков в той войне остался  целым.  А любовь у меня случилась с молоденьким политруком, дай Бог памяти во второй половине…, нет, в первой, или во второй?  Точно, во второй половине войны. Я тогда уже не бегала на позицию собирать раненых, за   нас это делали санитары-мужики.

ПОЛИНА. Мужики? 

ГЛАФИРА. Не удивляйся, что мужики  были санитарами. Это были неполноценные мужики, не в том смысле, что не могли производить детей,  а у кого пальца не было, у кого два. Кто кривой на один бок, кто хромой, но бегать могли. А мы, девчата… так, когда  ж  все же это было?

ПОЛИНА (сдерживая смех). Неважно, в какую половину это было, рассказывайте дальше, о поразившей  вас любви.

ГЛАФИРА. Так вот о политруке… В то время я дежурила в госпитале. Правда, госпиталем его и назвать–то было нельзя. Это был полевой медсанбат. Но все равно,  это не то, что бегать по позициям. Точно! (Вскрикнула она громким голосом.) Это было во второй половине войны! Под Будапештом, в глухом лесу. Еще   мы с девчатами ходили собирать там ягоды и угощали ими раненых.  Помню, напали мы на поляну…

ПОЛИНА. Тетя Глаша, давайте про любовь, а то  забредете с девчатами  в дебри под Будапештом, что и к ночи  не выберетесь.

ГЛАФИРА. Да… так вот про любовь… Привезли к нам в медсанбат  раненого парнишечку. Совсем молоденького. Оказался он политруком. Грамотный был, жуть! Семилетку до войны окончил. Работал в колхозе избачем. Это вроде нынешней библиотеки. Только эта самая библиотека  была в избе, ну в простой хате.

ПОЛИНА. Так как же  ваша любовь?

ГЛАФИРА. Ууу… Любовь у нас разгорелась такая, что Ваня, ну раненый избач, тогда-то в медсанбате, он был политруком, хотел застрелиться, так меня полюбил.

ПОЛИНА  (сдерживая смех.) А почему не  застрелился?

ГЛАФИРА. Не смог. Побоялся военного трибунала. Ведь его могли судить военно-полевым судом.

ПОЛИНА. А чего он боялся суда? Ему же застреленному  было  все равно?

ГЛАФИРА. Он не боялся, он был принципиальным. Но дело не в  этом, главное он сказал мне, что любит меня так, что может запросто застрелиться от такой любви.

ПОЛИНА. Ну, а что  вы на такие  угрозы?

ГЛАФИРА. Я не разрешила   ему стреляться. Мне было его жалко. Молодой ведь совсем  мальчишечка.

ПОЛИНА. Так  и не вышла у вас любовь?

ГЛАФИРА. Ты слушай дальше.  После этого подлеченный политрук уехал на фронт и
сгинул. Может убило, а может не перенес разлуки, и  где-то тихонько застрелился, что б никто не видел.

ПОЛИНА. А вы, что же, так о нем ничего и не узнали?

ГЛАФИРА. Нет, так и не узнала. Об одном жалею, что не разрешила ему поцеловать себя в щеку. Разрешила б, может, и не застрелился.

ПОЛИНА. А почему вы думаете, что он застрелился?

ГЛАФИРА. А как же по-другому? Когда я провожала его из палаты до машины, он, забираясь в кузов, где уже сидели другие бойцы, шепнул мне: не разрешила поцеловать – застрелюсь. Вот и застрелился. (Глотнула пива.) Вот это любовь! Не то, что сейчас показывают по телевизору. Никто, небось, из-за своей любви не стреляется, пока самого кто не пристрелит.

ПОЛИНА. Да-а-а,  ничего не скажешь, это действительно любовь. Давайте-ка я еще добавлю вам пива.

ГЛАФИРА. Не, спасибо. Я норму свою знаю. А мне пора  и честь знать. Засиделась я у вас. Спасибо,   Поля, что пригласила  за праздничный стол, за вкусное угощение. Хорошо посидели. (Встает из-за стола.) Вспомнила своего Ванечку. Словно   побывала  вновь молодой. Пошла я, Поля. Еще раз тебя с праздником.

ПОЛИНА.  И вас тоже от всего сердца. А вот вам маленький подарок. (Подает коробку «Птичьего молока».)

ГЛАФИРА. Спасибо. (Рассматривает подарок.) Это мои любимые конфеты.

Полина провожает гостью.   Оба скрываются за дверью. Некоторое время сцена пуста. Послышались голоса. Входят  Иван с  Федором.

ИВАН.  Так ты, деда,  считаешь, что стоит  идти сватами к Камозам? 

ФЕДОР. А чего время тянуть? Парень созрел для сурьезных отношений. А не женится, снова примутся с ребятами куралесить по поселку.   На неделе  и пойдем захватывать позиции на любовном фронте.  Да и   сам, Петька, подлизывался ко мне с намеками на содействие  их отношениям с Нюркою.  Что-то  там девка фордыбычит перед  ним. Ну так на то она и девка, чтобы выкаблучиваться  перед  парнем. 

ИВАН. Ну,  что же  на неделе, так  на неделе. А где наши женщины?

ФЕДОР. Полина пошла проводить Глашку. Садись за стол, еще по рюмашке, да  и отдохнуть не грех. Длинный сегодня день на  события. (Протягивают друг другу рюмки.)   

                Занавес.


                ДЕЙСТВИЕ  ВТОРОЕ


Двор  Нюркиных родителей.  Крыльцо, ступени. От дома забор. Распахнутое окно,  на подоконнике приемник, звучит песня «Этот день победы» Во дворе  никого нет. За изгородью стоит  Зинаида. Она кого-то ждет. Вытянув шею, вертит по сторонам головой. Появляется Катерина.

КАТЕРИНА.  Здорово, подруга.  Чего это ты прилипла к Камозиному забору?

ЗИНАИДА. Жду сватов.

КАТЕРИНА. Кого ты ждешь?

ЗИНАИДА (отмахивается). Да тише,  ты. Сильченки сегодня придут сватать Нюрку, вот жду. Интересно же посмотреть, не каждый день такое бывает.

КАТЕРИНА. А ты откуда это знаешь, что придут?

ЗИНАИДА. Сегодня утром, в магазине, Полина сказала. Их Петька собрался жениться.

КАТЕРИНА. Не успел явиться из Армии, как уже сразу жениться. Хотя ничего удивительного, Иван, его батька, тоже женился рано. 

ЗИНАИДА. Но тот хоть серьезным был. А этот баламут баламутом. 

КАТЕРИНА. Может Армия   маленько пообтесала его?

ЗИНАИДА. Что-то сомнительно. После таких номеров, какие  Петька  до Армии  откалывал в поселке,  вместе со своими дружками, вряд ли можно измениться.  Вернулась  святая троица  из Армии,  теперь жди  светопреставления. Ты думаешь служба прибавила им ума?

КАТЕРИНА (смеется).  Да ну тебя, Зинка! Ребята просто прикалывались, как сейчас говорят, и другим не давали скучать. Они же не  дрались, не хулиганили. А что  на Новогодние праздники, да Ильин день наряжались в  маски, да простыни и,  пугали по ночам старух и девок, так это испокон веков на Руси   велось.

ЗИНАИДА. А что они с Максимом устроили накануне призыва? Если бы не повестки, точно загремели  в каталажку  за хулиганство. Это ж надо до такого додуматься!

КАТЕРИНА. А что такого они отмочили? Что-то я не припоминаю.

ЗИНАИДА. А тебя тогда не было в поселке.  Ты  ездила в Китай на два дня, вот и не знаешь.

КАТЕРИНА. А чего они такого сделали?

ЗИНАИДА. Нашли где-то старые солдатские каски. Покрасили их в зеленый цвет. Намалевали на них белые немецкие кресты.

КАТЕРИНА. Они что, сдурели?

ЗИНАИДА. С чердака стащили дедовы старые шинели. Приладили к ним немецкие погоны из картона. У Максова деда взяли мотоцикл с коляской. Известью намалевали, на нем немецкую свастику.  Уселись в мотоцикл, прихватив у Петькиного деда Федора старую берданку,  и  поехали по деревне. Макс  рулит, Петька стреляет в воздух, оба кричат благим матом: хенде хох, и Гитлер капут.

КАТЕРИНА (смеется). Это ж надо такое устроить!  Во, баламуты.

ЗИНАИДА. Но главное, что свой спектакль они устроили   среди  ночи, когда все уже спали.

КАТЕРИНА. И что,  им  за это представление так ничего и не было?

ЗИНАИДА: Как это не было! Весь поселок  с перепугу поднялся на ноги, думали война. Пока  Нинка не признала в немце за рулем своего  непутевого сына. Она  этого немца по всей деревни гоняла веником. А Федор,  за свою берданку, всыпал ремняки второму фрицу, нынешнему жениху.

КАТЕРИНА. Надо же, а я об этом ничего не знала.

ЗИНАИДА. Обоих вызывали к председателю. А участковый сказал: если б не повестки, что были уже на руках у ребят, загремели бы   на пятнадцать суток за хулиганство.

Из дому выскочила Нюрка с  хозяйственной сумкой в руке, и куда-то помчалась.


КАТЕРИНА. Гляди,   гляди,  куда-то помчалась наша невеста!

ЗИНАИДА. Куда, куда.   В магазин, не видишь,  что   в руках сумка. Сватов ведь ждут.

КАТЕРИНА. Как это ждут?  Они же не должны об этом знать.

ЗИНАИДА. Коль Полина об этом сказала в магазине, то уже весь поселок в курсе.

КАТЕРИНА. Ну теперь жди представления с Нюркою.  Девка с тараканами в голове. Обязательно чего-либо отчебучит.

ЗИНАИДА. Да чего ей чебучеть? Она ж писала  Петьке  письма, ждала его  из  Армии, ни с кем не гуляла.

КАТЕРИНА. Это верно, ничего не скажешь. Не сидела у родителей на шее. Как только отбыл Петька на службу,  тут же поехала в город и устроилась там на работу. Проработала где-то  около года дворничихой,  в каком-то ЖЭУ, и теперь задается, гордится, что стала городской,  а Петька,  как был деревенским, так  и остался  им.

ЗИНАИДА. Да что ты такое говоришь, Кать! Армия из любого деревенского делает
настоящего мужчину.  Вон Петька каким  стал. Любо дорого на него посмотреть. Весь в форме и значках. Ты его видела? 

КАТЕРИНА. А когда бы я его видела?  Мы все эти дни у матери в Галенках  картошку сажали. Вчера  только освободились. А Нюрка эта, девка с придурью, зазнаистая. Мало того, что считает себя городской, так и умнее всех. Хотя едва окончила девять классов со справкою. В табеле одни тройки, вперемешку с двойками. Но спеси выше крыши. А когда   председатель поставил ее на ГСМ, то и вовсе  нос  задрала. Чует мое сердце,   покрутит она  Петьке  мозги.   

ЗИНАИДА. Хочу посмотреть, какую комедию закатит Нюрка  сватам со своим гонором. Глянь!  Уже несется назад наша конопатая невеста  с сумкой, аж  пятки   сверкают.

КАТЕРИНА. И у тебя бы засверкали,  кабы знала, что  к тебе вот-вот  нагрянут сваты. 

ЗИНАИДА (смеется). Интересно,  за кого б меня пришли сватать? Разве что за Федора Сильченку, которому скоро  будет девяносто лет? 

КАТЕРИНА. А что? Дед еще хоть куда. И не девяносто ему, а всего восемьдесят четыре.  Крепенький. Носится по поселку, только пыль  столбом. А какой ему от властей почет! И квартиру дали, и на персональной машине к «огню» на митинг свозили, и назад доставили, цветы, подарки. Да и пенсия больше двадцати тысяч. 

ЗИНАИДА. Все-то  тебе известно, и сколько ему годков и какая у него пенсия.

КАТЕРИНА (засмеялась). Ревнуешь, что ли?

ЗИНАИДА. Чего мне ревновать? У меня дед есть. А вот ты  вдова.  Может  сама,  имеешь на него виды?  Коль заговорила о  пенсии?

КАТЕРИНА  (смеется).  А это идея. Надо подумать. О, смотри, вроде сваты идут, целая делегация,   во главе с Федором. При всех значках,  с полотенцами через плечо. 

Появляются Федор, Иван, оба с повязанными полотенцами, Полина, со свертком в руках. За ними Петька, Сашок, Максим. Ребята одеты в военную форму, со значками, но без  погон и полотенец.   Федор, Иван и Полина подошли к хате и постучали в окно. Ребята стайкой отошли в сторону, к забору, за которым спрятались соседки.  Они не видят женщин. Те присели за изгородь.

ФЕДОР (кричит в окно с преемником). Добрый день, хозяин с хозяюшкой!

Музыка  смолкает. На крыльце появляются  Нюркины родители. Сваты кланяются. Ребята  прыскают в кулак, наблюдая комедию сватовства. Ответно сватам, кланяются Нюркины   родители.

ИЛЬЯ. С чем пожаловали, гости дорогие? 

ФЕДОР. А привело нас к вам вот какое дело.  В нашей семье взрастился сокол ясный, двадцати с небольшим годков. Статен осанкой, ясен лицом, и на работу скор.

ИЛЬЯ. Видать, вы дорогу попутали. Нет у нас клетки для вашего  сокола. 

ФЕДОР. Мы пришли не клетку искать для своего сокола. А прознали мы, что у вас в тереме поселилась лебедушка. 

САНЕК (смеясь). Прямо таки, птичник какой-то.

ФЕДОР (продолжает). Сама с лица белая, глаза искристые, щечки румяные.

ИЛЬЯ. У нас в дому много  птиц. Одна краше другой. Выбирай любую. Вот одна из них.

Выходит карикатурно переодетый   в девку парень.

ИЛЬЯ. Поглядите, какая красавица! И ростом и красотой, всем взяла. 

ФЕДОР. Нет, это не та  лебедушка, по которой наш сокол  ясный тоскует.

ИЛЬЯ. Есть у нас еще голубка сизокрылая.

Входит, тот же  парень,  одетый  так же нелепо, но по-другому.

ИЛЬЯ. Ну, как, вам, гости дорогие, нравится  лебедушка?

ФЕДОР. Нет, не нравится. Мы сами зайдем в дом и поищем, ту за, которой  пришли. 

Нюркины родители, спускаются с крыльца,  кланяются сватам  в пояс. Полина, снимает салфетку с подноса, с караваем. С поклоном преподносит  Раисе. 

РАИСА. Пожалуйте в дом, гости дорогие.

Идет с подносом впереди, за ней Илья, Федор, Иван, Полина. Петька  вместе с ребятами, ринулись было вслед  за процессией.
 
ПОЛИНА (сыну). Будьте здесь. В дом не заходите, пока не позовут. Жениху не положено появляться в доме невесты, пока идет сватовской уговор. Невесте не перечить,  лишний раз рот не открывать, пока не спросят. Поняли? (Скрывается в избе.)

Ребята топчутся у  крыльца, спиной к зрителю. В это время, соседки, сидевшие за  забором, согнувшись  пробираются  в глубь «огорода».

ЗИНАИДА. Такую комедию  вижу впервые.

КАТЕРИНА. А мне не удивительно. Мои родители выдавали  меня  точно с такими же прибаутками. (Скрываются в глубине.)

                Ребята  усаживаются на скамейку. 

МАКСИМ. Умора, а не сватовство. 

ПЕТЬКА. Да мне самому все это не нравится. Устроили какой-то курятник. Но дед предупредил  меня: если, мол, я  не согласен,  говорит, иди сам и уговаривай свою конопатую. А что я могу сделать? Нюрка, как с цепи сорвалась. Шарахается от меня,  словно от чумного. Будто   не она клялась мне  в письмах, что  любит, а кто-то другой.

САНЕК. Может ее  этого… ну того…  немного?

ПЕТЬКА. Чего, этого? 

САНЕК. Ну,  припугнуть маленько, чтобы нос не задирала. Видите ли, какая
цаца!

МАКСИМ. А верно. Давай, Петруха, мы с Максом подстережем ее вечером, когда она будет возвращаться с работы, зажмем и спросим: чего она   добивается,   мороча тебе голову?

ПЕТЬКА. Не. Такое не пойдет. Тогда она мне совсем откажет. А я по ней сохну. Изомлел весь. Страсть как хочу жениться.

САНЕК. Ну и женись!  Мало девок в поселке!

ПЕТЬКА. Я только на ней хочу жениться. Словно какое наваждение. Видать действительно ее люблю.

МАКСИМ. Ясное дело любишь, раз по ней  сохнешь. Хотя, на мой взгляд, было бы  о  ком. 

На крыльце появляется Нюрка. Была она молода, ядрена, с пегой толстой косой, заплетенной на городской манер – на одно ухо. Отчего ее круглое плеснявое лицо, как бы скособочилось набок. Ребята, как по команде вскочили на ноги.

НЮРКА (задиристо). Ну, чего надо?

ПЕТЬКА (мямлит). Ну…мы…этого…  ну…родители… того…свататься пришли. А тебе разве не сказали?

НЮРКА. Нет, вы посмотрите на него! (Всплеснула руками.) Да кто сейчас засылает сватов! Петь, ты что, с луны свалился? Ну умора.

МАКСИМ (отошел в сторону). Нет, эта выдра  просто   дураков из нас  делает. Если бы  Петькина мамка не предупредила нас, чтобы  не перечили  невесте, послали б эту индюшку  так, что ей мало не показалось.

НЮРКА (насмешливо). Ладно. Коль вы пришли, как говорите, свататься ко мне, то  я  сейчас проверю   вашу  сообразительную умность.

САНЕК. Чего ты проверишь?  Это еще, что такое ты удумала? Петька не имеет представления, о  чем ты ведешь речь. Какую  еще глупость  будешь  проводить? Довела парня,  что  вот-вот   грохнется в обморок,  от  твоих выкрутасов.  Что ты из себя строишь?

НЮРКА (надменно.) А ты кто такой, чтобы задавать мне вопросы? 

МАКСИМ. Ладно, Санек, пусть болтает. Расписывается в своей глупости.

НЮРКА. В глупости? Вот и посмотрим, кто из нас глупый, а кто нет. Ответьте  на вопрос, кто такой Некрасов? 

САНЕК. Ну и что тут сложного? Кто у нас, в Заречном не знает  Некрасова?  Что ты из нас дураков  делаешь.

НЮРКА. Ну, и кто такой Некрасов?  (Парни стоят, вылупив глаза.) Ну?!

РЕБЯТА (хором).  Кто, кто,  Егорыч, наш механик, вот кто! 

НЮРКА. Нет! Посмотрите на них! Они даже не знают, кто такой Некрасов!

ПЕТЬКА. А кто ж, по-твоему,  тогда Некрасов? 

НЮРКА. Артист, вот кто!  Он еще в кино снимался…ну в этом…как его…  Ладно, одним словом, деревенская вы темнота, и больше ничего.

ПЕТЬКА (просительно). Нюр, ну спроси  чего попроще.

НЮРКА. Ну ладно. Еще раз пойду вам на встречу. Кто написал  стихи: мороз и солнце, день чудесный, чего ты дремлешь, друг  чудесный?

ПЕТЬКА (обидевшись).  Могла бы спросить, и полегче  чего. Может  Пушкин? Он вроде  писал  стишки.

НЮРКА (презрительно). Эх ты, дремучая, ты деревенщина! Да эти стихи написал  Некрасов. 

МАКСИМ. Артист, что ли?  Он что писал стишки? 

НЮРКА. Сам ты артист! Некрасов писал стихи! 

САНЕК. Ты,  Нюрка, совсем нас запутала. То у тебя Некрасов артист, то стишки пишет.

НЮРКА (презрительно). Я, видите ли, их запутала! Это вы со своим Некрасовым  лезете, куда вас не просят. Короче. Учиться надо, а не коровам хвосты крутить.

ПЕТЬКА. Нюр, так мы это… вроде… ну не хвосты. Мы… как бы… механизаторы.

НЮРКА. Вы деревенская темнота, а не механизаторы. (К Петьке.) А ты запомни: если хочешь на мне жениться, должен выполнить мое условие… 

ПЕТЬКА (рванувшись к ней).  Готов на все!  Ставь  условие!

НЮРКА.  Я выйду за тебя замуж (она подошла к Петьке вплотную, взяла небрежно его за клапан гимнастерки), если наша свадьба будет городской. 

САНЕК и МАКСИМ (оболдели). Ничего себе! Вот это номер! И что  же это такое городская свадьба, и какая она должна быть?

ПЕТЬКА. А правда, Нюр,  что это такое?  Ты объясни.

НЮРКА (вернулась на крыльцо. Небрежно обернулась). Я потом все напишу  на бумажке,  и тебе  отдам.

ПЕТЬКА (заискивающе). Я согласен, согласен, Нюра,  на все  твои условия, согласен! 

МАКСИМ  (в сторону). Явно у Петьки крыша поехала, если   соглашается на дурацкие Нюркины бредни. Готов из штанов выскочить, только бы  эта выдра стала его бабой.

Из хаты появляются сваты вместе с хозяевами. Ребята встают со скамейки. 

ФЕДОР (к Полине и Ивану).  Я маленько  задержусь тут,  с молодежью.

Полина и Иван, прощаются с хозяевами. Мужчины пожимают друг другу руки, женщины – целуются. Благодарят друг друга: что пришли, что приняли и т.д. Иван и Полина уходят. Рая возвращается в избу. Илья в  подпитии, хлопает дочку по спине.

ИЛЬЯ (весело).  Все, Нюрка, пропили мы тебя. Готовь приданное.  (К Петьке.) Дай-ка, Петька, я тебя расцелую.

НЮРКА. Пап, ну что за дикость?! Устроили  театр какой-то с этим   сватовством! И сам напился, что едва  держишься  на ногах. (Илья, не отрываясь от Петьки, весело смотрит на дочку.) 

ИЛЬЯ. Это где же я напился? Только самую малость и пригубил от большой радости, что тебя, с твоими закидонами, сбагриваю  такому хорошему парню, как Петька. (К Петьке.) Ну скажи ты ей, разве я пьян?

ПЕТЬКА (смеется). Ни в одном глазу!   

НЮРКА, Все, уже спелись.

ИЛЬЯ (обнимает Петьку). Женишься, на этой выдре, не потворствуй ей. А то она быстро сядет тебе на шею. Ежели, что -  сразу ко мне. Я ей быстенько всыплю такого ремняки, что долго будет чесаться. 

НЮРКА (задиристо). Пап,   ну чему ты его учишь?!  Во-первых, я  ему еще не жена, и вообще, не известно  соглашусь ли выходить за него замуж.  Во-вторых,  пусть не сильно   рот разевает, если не выполнит мои условия. 

ИЛЬЯ.  Это как  прикажешь, тебя,  забияка, понимать?  Какие еще условия родились в твоей дурной башке?

НЮРКА. Заявляю при всех:  выйду за Петьку замуж при  условии,   если   у меня  будет городская  свадьба.

ИЛЬЯ. Чего-о-о?! Какая свадьба?!

НЮРКА. Го-род-с-ка-я! Все, я сказала, и никаких гвоздей! Иначе замуж не пойду!

Илья, кидается за дочкой,  но та сиганула на крыльцо, и скрывается в хате.  Петька смотрит им вслед. В это время  друзья, вместе с Федором сидят на лавочке  у забора,  и разговаривают.
 
МАКС. Пропал наш Петруха. Рехнулся  совсем. Доведет его до кандрашки, эта конопатая  выдра. Малый уже весь изомлел, так ему загорелось жениться, а это коза, вьет из него веревки, и  строит из себя царевну-недотрогу.

САНЕК. Так и есть.  Ведь Петька  рассказывал,  что Нюрка, его  на расстояние вытянутой руки не подпускает, целоваться не разрешает, вечером на гулянку не выходит, разговаривает с ним только через закрытую калитку. Изведет она тебя, Петька, если он женится на такой выдре, как пить дать изведет.

ФЕДОР (смеется). Не изведет. Он быстро ей рога обломает. Петька только с виду такой  мягкотелый, а на самом  деле  парень – кремень. А девка, пусть пока повыкаблучивается.  На то она и девка, чтобы гонор свой перед женихом показывать 


ИЛЬЯ (возвращается). Ну, выдра, ну  выступала. Давно не нюхала ремня. (Обнимает Петьку). Да плюнь ты, Петька, на эту конопатую дуру. Никуда она  от тебя не денется.

ПЕТЬКА.  Да я, дядь Илья, хочу чтобы все по-хорошему.  Чтобы Нюрке   
понравилось.   Ну это… городская свадьба.

ИЛЬЯ. Петька,  брось ты забивать голову глупостями. Да сделаю я ей городскую свадьбу, коль так ей загорелось. Все будет чин чинарем. (Оглядывается, куда бы присесть. Видит занятую скамеечку. Кричит в дом.)  Нюрка! Рая! Принесите  табуретки, присесть  не на что.


МАКСИМ, САНЕК (подхватываются). Дядя Илья, идите садитесь.            

ИЛЬЯ. Сидите, сидите, ребята.  Сейчас бабы принесут табуретки.

Появляются Нюрка с Раей, у каждой  по  два стула. Ставят перед Ильей. Тот, берет стулья, расставляет  рядом со скамейкой,  на которой сидят гости. Дочь с матерью  собираются уходить.

ИЛЬЯ (к дочке с женой). Посидите с нами.

                Все рассаживаются.

ИЛЬЯ (к Петьке). Я, Петька, знаю твоих родителей сызмальства. Вместе босоногими на речку бегали. И тебя знаю с рождения: такого, такого, и вон какого. (Рукой показывает, какого он знал Петьку.) Ты   скоро станешь моим зятем.  А это значит, что тебе надо бросать всяческие глупости и браться за ум.
            
 На Нюркиной физиономии  блуждает  ироническая ухмылка.

ПЕТЬКА. Да ну, дядя Илья, все шалости уже в прошлом.

ИЛЬЯ. Вот и хорошо, что осознаешь серьезность момента. Парень ты хороший, потому и отдаю за тебя свою дочку, хотя девка и с некоторой придурью в башке.
(Нюрка недовольно фыркает.) Но  выйдет замуж,  появится  семья, дурь сама собой вылетит. (К Федору.) Федор Григорьевич, с Днем победы вас. Все не досуг было поздравить  с праздником, хотя уже и прошедшим. Доброго вам здоровья и долгих лет жизни. Сильно мне понравилось, как вы провели сватовство.

ФЕДОР (смутившись). Спасибо и за поздравление, и за  заслуги в сватовстве. Дело-то житейское. Хочется, все сделать путем. Все же правнука женю.  Верные  слова, ты, сказал, Илюша,  о нашем  Петьке. Хороший он парень. Хотя и неудобно хвастаться, но человек он что надо. Правильный. Да и Нюрку вашу мы хорошо знаем. Девчонка росла у нас на глазах, ждала Петьку из Армии,  достойно вела  себя, не шалила. (При этих словах Нюрка, ухмыляясь, иронически возвела глаза к верху.) Я уверен, что из этой пары  получится хорошая  семья. А что придурь у девчонке  в башке, так это от  ее молодости.   

Нюрка кинула иронический взгляд  на Федора, как на больного.  Она считает себя  помудрее этого деда. 

ИЛЬЯ. Федор Григорьевич, а как провели праздники?

ФЕДОР. А  как все ветераны. Поприсутствовал на   митинге у «Вечного огня», а дома Поля стол накрыла. Подняли рюмки в память о погибших, выпили за здравие. Повспоминали военное   лихолетье.

МАКСИМ.  Дед Федор, расскажи что-либо из своей военной  жизни. Интересно узнать,  какая она великая Отечественная на самом деле.

Остальные зашумели: да, да расскажи, интересно послушать.  Только Нюрка  ничего  не сказала,  сидела молча, обиженная за что-то на деда.

ФЕДОР. О войне многое можно говорить, но  в праздничные дни не будем о грустном. Всем известно, сколько горя принесла она,   почти в каждую  семью.  А расскажу-ка  я вам лучше,  забавный  случай, произошедший в нашем  подразделении, когда я еще был простым пехотинцем. Водителем я стал уже потом, почти в самом конце войны.

ПЕТЬКА (с гордостью). За  подвиг по  доставке снарядов  на передовую наш деда  награжден  орденом «Красной звезды», это почти, что героя ему дали!

     Все, даже Нюрка,   уважительно посмотрели на Федора.

ФЕДОР (улыбаясь). Да было дело, но там больше страдательности, нежели интереса.  А я  расскажу  веселую историю. Да, да и на войне иногда бывает смешное.  Так вот… Помнится мне в окопах мы сидели уже пятые сутки.  Как  раз  напротив точно таких же, немецких. Ни мы немцев, ни они нас. А переть вслепую на рожон, как говорил наш политрук: дураков нема.  Пусть, дескать, фрицы первыми лезут. Мы присмотримся к их силам и тогда ударим.

МАКСИМ. А захватить языка, да допросить?

ФЕДОР. В том-то и дело, что разведроте никак не удавалось  прорваться к этим самым  фрицам.  Так вот… Дело было в июне. Сидим  это мы, значит,   в окопах, подпираем спинами земляные стенки.  Расслабляемся. Кругом все цветет, размножается, в том числе и лягушачье племя. Оккупировав бомбовую воронку, заполненную до краев, недавно прошедшим теплым дождичком, этот широкоротый хор Пятницкого, с раннего утра до поздней ночи развлекал всю позицию  квакающими концертами. Думаю, что не только нашу, но и вражескую. Спустя  некоторое  время из воронки повылазило  многочисленное лупоглазое потомство.

НЮРКА (пренебрежительно, чтобы насолить деду). Фу, ненавижу  лягушек.

ФЕДОР (смеясь, посмотрел на девчонку). Ну это кому как.

ИЛЬЯ. Не перебивай.  Продолжай Федор Григорьевич.

ФЕДОР. Так вот…Сидим, это мы на дне окопа, наслаждаемся благостью.  Под легким дуновением теплого ветерка, под ласковыми солнечными лучами все мы находились в разобранном состоянии, как моральном, так и патриотическом.

НЮРКА (мстительно). Небось, тут-то вас и ударили  фрицы.

ФЕДОР. Ничего подобного.

ИЛЬЯ (строго). Нюрка, не перебивай, получишь! 

Нюрка  обиженно встала, подошла к забору, сорвала цветок и принялась нюхать.

ФЕДОР. Так вот… Сидим мы, и сидим. Не хотелось  ни думать, ни двигаться, воевать тоже не хотелось.  Упасть бы на дно окопа и  спать, спать и спать. Думаю, и  у фрицев было  точно такое же настроение.

МАКСИМ. Деда, а где смешное?

ФЕДОР. Погоди, будет тебе и смешное.  Так вот… Сидим мы и сидим, как вдруг этот божественный покой разорвал истошный мужской  вопль. Из нашего окопа  выскочил длинный, как жердь боец, по фамилии Васькин, и,  крича  благим матом, стал носиться по позиции между нашими и немецкими окопами.

САНЕК. Он, что ошалел?

ФЕДОР. Мы тоже так  подумали.  Боец носился именно, как ошалелый. Извивался, хлопал себя по бокам, спине и животу, при этом высоко взбрыкивал, подкидывал колени, аж до самой груди.

  Петька встал, подошел к Нюрке, взял ее за плечи и повлек на место. Она пошла, но возмущенно сбросила его руку с плеча. Уселась. Петька вернулся на место. 

МАКС. Так что же случилось с бойцом?

ФЕДОР. Слушайте дальше.  Мы стали осторожно выглядывать из окопа. Немного погодя, напротив, из неприятельских укреплений   тоже стали показываться  вражеские головы. Васькин продолжал носиться, при этом  ухитрялся изворачиваться так, что если бы я не знал, что  до войны в колхозе он работал конюхом, то посчитал, что это прирожденный циркач, настолько  были вычурными его выкрутасы.

ПЕТЬКА. Деда,  почему он  выскочил на позицию?  Его  ведь запросто  могли подстрелить? 

ФЕДОР. Наберись терпения, все узнаешь. Его выкрутасы  сопровождались нечеловеческим визгом. Во, дает, удивлялись  мы, с интересом наблюдая за вывертами товарища.  На немецкой стороне происходило что-то невероятное. Немцы почти повылазили на брусверты  и, надрываясь от  хохота падали на  насыпь, а некоторые скатывались обратно в окопы. Так увлекло их  представление, устроенное советским бойцом.

САНЕК. Под этот шумок можно было заслать разведку и захватить языка.

ФЕДОР. Молодец! Мыслишь прямо как Главнокомандующий. В это время из землянки прибежал политрук, увидел высунувшихся из окопов бойцов, и закричал на них на чем свет стоит: что тут происходит?! А когда  взглянул на позицию, где, извиваясь и взбрыкивая, носился боец из его подразделения, почти вплотную приближаясь к вражеским окопам, едва не помер с перепугу. Васькин! - узнав бойца, закричал он  матерно. - В душу мать, немедленно уйди с позиции! Сейчас же вернись в окоп! Однако тот не отреагировал на командирский приказ. Напротив, винтом изогнувшись, каким-то образом прыгнул на руки,  забрасывая свои длинные ноги кверху.

ИЛЬЯ (не удержавшись). Так  чего же приключилось с бойцом?

ФЕДОР (взглянул на него, и, улыбнувшись, продолжал). От выкрутасов «циркач» не удержался, и грохнулся о земь, однако, тут же вскочил на ноги и с вывертами  понесся по позиции. Теперь от смеха покатывались уже обе противоборствующие стороны. А теперь  отвечу на слова Санька. Командир разведроты, наблюдая в бинокль за цирковым   представлением, озадачился, происходящим у политрука Мохова. Переведя прибор на вражеские окопы, увидел, что немцы, свободно, не боясь быть подстрелянными, сидят на насыпи и надрывают животы  от смеха, наблюдая за вывертами  советского  бойца. Наверняка отвлекающий маневр, решил командир. И тут же под шумок  циркового представления кинул группу разведчиков в тыл  врага.

МАКСИМ. Разведчики захватили «языка»?

ФЕДОР. А как же. Более того, командир  разведроты позвонил смежникам. Левый фланг тоже стоял на мертвом приколе.  Давай, двигайте, пока Мохов отвлекает немцев! - прокричал разведчик в трубку. Поблагодарив соседа, смежники обошли с тыла немецкую позицию, создав невозможным вражеское отступление.

РАЯ (с тревогой). Так  вернули в окоп солдата, или  нет?

ФЕДОР. А как же! Политрук выслал на позицию бойца Слонова, чтобы тот загнал трюкача в окоп. Слонов, ростом в два раза ниже  Васькина,  от того догонялки превратились во второе отделение концерта.  Схватив «циркача»  за выброшенную в сторону ногу, Слонов получил такой пинок,  что отлетел в сторону и грохнулся на позицию.

САНЕК. Ну, действительно комедия.

ФЕДОР. Политрук, потеряв всяческую осторожность, высунувшись  по пояс  из окопа, матерился на чем свет стоит: Слонов! - кричал он. – Заходи слева, гони его к окопам! Васькин! – надрывался он охрипшим голосом,  немедленно вернись в окоп,  мать твою, покинь позицию!

ПЕТЬКА. Деда, а как удалось поймать бойца, и вернуть его в окоп?

ФЕДОР. А тоже вывертом со стороны Слонова. Как только Васькин взлетел после очередного кульбита на руки вблизи наших окопов,  ловец  изловчился и толкнул «акробата» в бок, и оба    свалились   в траншею. Первое, что сделал «циркач» в окопе, так это расстегнул солдатский ремень, и потряс гимнастерку.  Из нее выпал маленький лягушонок. Полуживой, он лежал на дне окопа светленьким брюшком кверху и слабо подергивал лапкой.

ИЛЬЯ. Я  что-то не пойму, почему этот полоумный Васькин бегал по передовой?

ФЕДОР. Как выяснилось позже, боец панически боялся лягушек. Сидя в окопе спиной к земляной стенке, не заметил, как к нему с насыпи за шкирку сиганул лягушонок. Просто вытащить его рукой из гимнастерки  для бойца было  запредельным. Очумев от ужаса,  Васькин выскочил из окопа, надеясь, что тот сам, каким-то образом,  выпадет из пазухи.

МАКСИМ. Ну и дела. (Встал,  подошел к Петьке, и со спины навалился ему на плечи.)

ФЕДОР. Однако на этом дело не закончилось. Как потом нам  рассказал радист, политрук  прибежал в землянку, ни жив, ни мертв. Все! В душу мать, мне конец! – метался он. – Разжалуют  к чертовой матери, либо пойду под трибунал за представление на позиции! Приведите ко мне Васькина, - приказал он. Того привели. Ну, Васькин, что мне с тобой делать?  Только собрался он выносить приговор «циркачу», как радист сообщил, что на проводе Командующий.

НЮРКА. А политрука разжаловали?

ФЕДОР. А ты слушай, что из этого вышло. Все, мне конец, - попрощался он с белым светом, и взял трубку.  И вдруг услышал  голос Командующего: спасибо, товарищ политрук, за солдатскую смекалку. Выручил ты весь наш левый фланг  отвлекающим маневром. Благодаря тебе  наши   части окружили вражеские  укрепления, полностью деморализовав врага. Готовь дырочку для ордена. А на бойца напиши особый рапорт.

ПЕТЬКА. Вот это, да!

САНЕК. Вот тебе и цирковое представление.

ФЕДОР. Политруку, на слова Командующего ничего не оставалось делать, как сказать:  Служу  Советскому  Союзу!

РАЯ. А чем наградили того бойца, что бегал по позиции?

ФЕДОР. Чего не знаю, того не знаю. Меня вскорости перевели  в мотороту.  Потом, спустя какое-то время,   пришлось мне как-то  однажды  подвозить  на своем грузовике  штабиста. Майор разговорился.  И рассказал мне  случай с  Командующим Фронтом, когда тот,  планируя на карте плацдарм военных действий, похлопывая указкой по ладони, задумчиво сказал: А не использовать ли нам  здесь метод Васькина? А? Ведь Суворов, как учил нас? Воевать нужно не только оружием, но и головой.  Я ничего не понял из его слов, как впрочем,  и генералы, сказал майор, и выпрыгнул из кабины, когда я притормозил машину. Майор уже прибыл на место.  Он  не знал о ком  говорил Командующий, а я знал.

МАКСИМ. Вот это действительно случай! Хоть кино делай.

ФЕДОР. Кино, ни кино, а в жизни бывают случайности, которые иногда  могут многое изменить в нашей жизни. Так  случилось и  с нашим  «циркачом». 

Все принялись охать, ахать: Это же надо. Вот это да.


РАЯ. А я вот вспомнила рассказ своей матери. До войны   их семья жила   на Украине. В  селе Муравейка. Ей еще не было и четырех лет, когда  их село захватили немцы. В оккупации  они  прожили   более двух лет.

ПЕТЬКА. С немцами?

РАЯ. С немцами.

САНЕК. Интересно, интересно, услышать от очевидцев, как фашисты издевались над мирным населением.

Максим, отошел от Петьки и вернулся на место.

ИЛЬЯ (встает). Подожди, Рая,  не начинай рассказа. Давайте-ка мы  почаевничаем, за чаем  и послушаем, как жили наши советские люди под фашистским гнетом. Приглашаю всех в хату.

ФЕДОР. Чай это хорошо. Но  и денек сегодня больно погожист. Давай-ка, Илюша, вместе с девками, организуйте чаепитие, здесь, во дворе.

ИЛЬЯ. Вот! Это идея! Рая, Нюрка быстро  за пирогами, а вы ребята,  помогите вынести столик  из сеней. Нюр, освободи  его  там от банок.   

Рая, Нюрка, Петька, Сашок и Максим скрываются в доме. Илья усаживается рядом с Федором.

ИЛЬЯ. А я служил во флоте, здесь, на Дальнем востоке. Здесь же женился и произвел Нюрку на свет. Что-то больше детей не получилось.

ФЕДОР. Да и  Петька у наших всего один. Вот поженятся  наши молодые  - будем ждать  наследников.   

Из двери появляются ребята. Двое несут столик, двое чайные чашки, чайник, и пр. Немного погодя появляется Нюрка, накрывает столик клеенкой. Ребята накрывают на стол. Нюрка бежит в хату, возвращается с матерью. Они несут угощение. Илья рассматривает стол.

ИЛЬЯ. Может чего покрепче? А молодежь? 

ФЕДОР. Никаких покрепче. Не в шинке сидят. 

ИЛЬЯ. Ну, смотрите, чтобы потом не обижались. Нюр, разливай чай. 

Суета в застолье, приглашение от хозяйки попробовать  угощение. Разливают чай, заварку и т.д. Все принялись за чаепитие.

РАЯ. Вы пейте чай, угощайтесь пирогом, вот пирожки,  а  я расскажу, что помню из рассказа матери об их жизни в аккупации.  Украину, как вам известно,  бомбили на второй день войны. Линия  фронта,  пронеслась  по  огородам, садам и улицам, снесла с лица земли все, что можно было снести. Естественно дома в первую очередь… Берите, вот конфеты. (Пододвигает вазочку.)

ИЛЬЯ. Давай, мать не отвлекайся. Рассказывай.

РАЯ. Части Советской Армии скрылись за горизонтом,  а в их селе поселились немцы. Семидесятилетний дед по отцовской линии,  остался единственным мужиком  на четыре семьи: троих его  замужних  дочерей, невестки и двенадцати внуков, в числе которых и моя мать. Отцы   их  были на фронте. Дед  принялся за сооружение землянки. Бабы ему помогали.

МАКСИМ. А как же расстрел мирных жителей?

РАЯ. Не, мамка не говорила, чтобы их расстреливали  немцы. Слушайте дальше. Рядом с их землянкой немцы соорудили  дощатый склад для амуниции и хозяйственного инвентаря.  По ночам у склада расхаживал немецкий часовой, как раз на уровне  их окон. На улице стояли жгучие крещенские морозы.

САНЕК (засмеялся). Их там не  поморозило?

ИЛЬЯ. Не перебивай.

РАЯ. Мороз стоял такой, рассказывала мамка, что даже деревья трескались от лютого холода.  В одну такую ночь часовым у склада был восемнадцатилетний Ганс. Так  называли  дети немца. Им   хорошо было видно с печки, как немец прыгал, и стучал ботинками, стараясь согреться.  Луна  светила настолько ярко, что  хоть иголки подбирай. Потом дети увидели,  как Ганс сел на снег, и заплакал.

САНЕК. Так ему и надо…

ПЕТЬКА. Давай, Санек, помолчи со своим патриотизмом. Что ты знаешь про немцев, кроме того, что прочел в книжках, да посмотрел в кино? А тут мы слышим о не придуманных  немцах, а о живых, настоящих.

ФЕДОР. Верно рассуждаешь, внучок. Поверженного врага пнуть ногой раз плюнуть. А вот иметь к нему милосердие,  для этого нужна большая мудрость. Рассказывай, Рая, дальше.

РАЯ. Дети разбудили бабушку, спавшую на полатях возле печки, и сказали  ей, что  Ганс замерз и повалился в снег. Она встала, оделась и вышла во двор. Они видели, как бабушка заволокла замерзшего Ганса в землянку. Его ружье осталось валяться посреди двора. Усадила немца на скамейку, сняла ботинки, носки уже стали примерзать к его ногам.

ИЛЬЯ. Господи, мучения-то какие. Немцам тоже было нелегко. Не по своей воле пошли они в холодную Россию.

РАЯ. Бабушка налила в таз теплой воды из чугуна, что стоял в печи, и сунула туда Гансовы ноги. Тот застонал, и заплакал во весь голос. Бабушка стала перед ним на колени, принялась растирать замерзшие ступни, пока те не потеплели. Затем насухо вытерла их тряпкой, достала с печки дедовы валенки, онучи обмотала ими Гансовы ноги, и затолкала их в громадные валенки.

МАКСИМ. Ничего себе!

РАЯ. Потом бабушка рассказывала, они видели, как немец вышел во двор, подобрал ружье,  и принялся важно расхаживать возле их окон.   Это их сильно смешило. Утром  дети проснулись от соблазнительных запахов. Оказывается,  утром Ганс принес бабушке муки, яиц, сухого молока и сахара. Она напекла  им блинов, впервые за два года.

САНЕК. Не кричите на меня, что перебиваю. Я только хочу спросить. Можно ли бабушкин поступок, считать предательством Родины?

РАЯ. Я отвечу тебе, а ты уж сам решай предательство это или нет. Вам, молодым, не понять того, что было в военные годы, на передовых и в тылу. У бабушки в первые дни  войны в бою под Москвой погибли три ее сына: политрук, танкист и пехотинец. Вот и делай вывод. Кто она.

ФЕДОР. Прежде всего,  она мать, женщина.  И я  не могу осуждать ее, потерявшую всех своих сыновей, в том, что она выхаживала немецкого солдатика.  Она не дала  замерзнуть мальчишке у себя на глазах.  С  твердой уверенностью скажу: только русские  женщины способны на подобную  жалость.

НЮРКА. А бабушка не знает, как сложилась судьба Ганса? Мне его жалко.

ИЛЬЯ. Ну вот вам,  яркий пример жалости  русской бабы!

РАЯ. Остался ли он живым в той страшной войне, или погиб, как бабушкины сыновья,  ей  это не известно.

ФЕДОР. Интересный рассказ и поучительный, особенно для нынешней молодежи.  А нам, я думаю,  пора и честь знать.  Засиделись мы.  (Встает.) А  хозяевам, спасибо за привет, за угощение. 

ИЛЬЯ (встал). Спасибо и вам, что пришли, спасибо что погостили.

Все встают, прощаются,  мужчины пожимают руки  хозяину, благодарят женщин за угощение. Санек и Макс уходят первыми, женщины занялись уборкой стола.

Остались: Петька, Федор, Илья.

ФЕДОР. Ну, что скажешь, Петька, разве это не твоя Победа?

ИЛЬЯ (с недоумением).  О чем   это вы?

ПЕТЬКА. Ты прав, деда, Победа,  да еще какая!

ИЛЬЯ. Это вы  о Дне Победы, что ли?

ФЕДОР. О нем, родной, о нем.



                Занавес. 

   
                ДЕЙСТВИЕ  ТРЕТЬЕ. 


Тот же Нюркин двор. Тот же «чайный» столик. Только нет стульев. Шарами и ветками разукрашено крыльцо. Двор готов к «городской свадьбе». От крыльца до шеста, приколоченного к забору, натянуто полотнище со словами: «ПОЗДРАВЛЯЕМ МОЛОДЫХ!». 

На «чайном» столике груда банок, свертков, пакетов. Ее разбирают Катерина  с Зинаидой. На ступеньке крыльца сидит Глафира.  На коленях у нее большая миска, она, что-то  в ней перебирает. Появляется Федор. 

ФЕДОР (весело). Здорово, девки! (Те отвечают.) К свадьбе готовитесь?

КАТЕРИНА.  А то ж.

ФЕДОР.  Доброе дело. А где хозяева?

ЗИНАИДА. В хате столы готовят, да невесту наряжают. Ждут жениха. 

                На крыльце появляется Илья. 

ИЛЬЯ. О-о-о! (сбегает со ступенек, направляясь к Федору). Федор Григорьевич! Привет, привет! (Пожимает руку.) Пошли в хату. 

ФЕДОР. Не, погоди, дай сказать.

ИЛЬЯ. Что-то случилось? 

ФЕДОР. Что случилось, сам знаешь. Прошедшие ливневые дожди   повредили наш  мост, и без того дышавший на ладан, и частично его  порушили.

ИЛЬЯ. А мы, тут  при чем? Пусть думает поселковый голова, на то он и поставлен, чтоб думать. 

ФЕДОР. Он-то думает, да  только захомутал  Павел Петрович нашего жениха на подвозку  пиломатериала к речке,  потому как  там уже работают люди.   

ИЛЬЯ. Что?! Другого тракториста не нашли, кроме Петьки? Это в такой-то день!? 

ФЕДОР. Трактористы найдутся, да только у Петьки  изо всех самая мощная машина. Другие не потянут  полозья с  брусьями. Силенок не хвати. Да и Петька никому не доверит  свой агрегат. Недаром говорят: не доверяй чужому ни свою  жену, ни свою машину.  А ты  знаешь, без моста нам, как  на острове. Ни людям, ни транспорту, ни скотине не перебраться на другой берег.  Там уже с двух сторон собрались  толпы народа.

ИЛЬЯ (чешет затылок).  Да, вот это номер!

ФЕДОР. Да ты не журись. Свадьба все равно состоится. Жалко мне было смотреть на  Петровича, когда тот едва не в ногах у Петьки валялся, так  упрашивал. Сказал: ты только подтяни платформу, а мы сами ее отцепим и разгрузим.

ИЛЬЯ. Ну, что же, дело тоже  нужное, правда, немного не своевременное. 

ФЕДОР (со скрытой гордостью). Ты  думаешь Петька, соглашаясь тянуть платформу,  не понимал, что может опоздать  на свадьбу? Но он понимал  и другое, что без брусьев, которые должен притянуть к речке,  мост не  наладят.  Внук так и сказал:  мост для  всех, а свадьба для меня одного. Пока, говорит,  буду жениться,   машины, скот и люди  измаются на  берегах, и   потянул  прицеп к речке.  А ты говоришь.

ИЛЬЯ. Да ладно,  Григорич.  Разве я не понимаю, Пошли в хату, там  бабы накрывают столы.

ФЕДОР. Успеется еще. Я вот тут с девчатами потолкую.

ИЛЬЯ.  Ну ладно, а я побежал. Дел еще  невпроворот.(Убегает.)

       Федор подходит к Глафире, и садится рядом с ней на  ступеньку.

ФЕДОР. Ну, как дела, Глаша? Квартиру получила от  Президента?

ГЛАФИРА. А зачем она мне? У меня хороший дом. В нем, считай,  я  прожила всю жизнь. Сад, огород, колодец во дворе.  А  что я буду делать в коробке? В небо глядеть?  Здесь у меня  соседи, подруги, знакомые. А там кто?  Завещать  мне  квартиру  некому,  а государство, и  без моей обойдется. Свою ты сможешь подарить Петьке, или его детям. А мне кому?

          ФЕДОР. Ты, Глаша,   правильно рассуждаешь. Я и сам в той квартире всего и был-то один-два раза. В основном  толкусь, тут,  у своих.

ЗИНАИДА. Тебе, Григорич, жениться надо.

ФЕДОР. Надо, да вот ты же за меня не пойдешь?

ЗИНАИДА. У меня мужик есть. А вон Катька одинокая, как и ты вдовая.

КАТЕРИНА (смеется). Что-то, Зинка, ты все сватаешь меня, не можешь успокоиться, что тебе  нудно  с твоим Володькой, хочешь, чтобы и другим было так же.

ФЕДОР. Зинаида, что-то я твоего  мужика давно не видел. На свадьбу придет, али как?

ЗИНАИДА (весело). Али как, Григорич. Мой  Вовка в санатории. В Шмаковке.

ФЕДОР. За что же ему такая привилегия?

ЗИНАИДА (смеется). За вырезанную язву. Курил много. Врач так и сказал: дальше продолжишь курить – сдохнешь. (Снимает со столика тяжелую коробку). Ух, ты! Тяжеленная.  Илья закупил целую коробку городской водки. Нюрка сказала, что замуж не  пойдет, если на столе будет стоять  одна самогонка. Заявила, чтобы свадьба   у нее была городская.

ФЕДОР. Ладно, девки, готовьтесь  тут,  а я пойду к мосту. Посмотрю, как там у нашего  жениха дела. (Уходит.)

ЗИНАИДА.  Расписываться в Правление молодые собирались  поехать  на Петькином тракторе. Девки приготовили  для  его украшения куклу, ленты, шары. Только что-то этого трактора до сих пор нет.

КАТЕРИНА. А во сколько их роспись?

ЗИНАИДА. Да вроде на  два часа назначено. Пойду спрошу у Раи, заодно узнаю - куда  нести водку. В коридор или прямо в хату. (Уходит  в избу).   

ГЛАФИРА. Я тут слышала, как Нюрка батьке выговаривала, чтобы на свадьбу не приглашал одних пьяниц.

КАТЕРИНА. А он что?

ГЛАФИРА. А он: какие есть, таких и наприглашаю. Где я тебе, говорит, Галкиных с Киркоровыми  возьму?

КАТЕРИНА. Видать Илья, послушался дочки, что накупил городской водки. (Смеется.) Правда, паленки, зато по-дешевки. Мужик умный нигде не прогадает. И дочке угодил, и деньги сэкономил.

ГЛАФИРА. Городская водка нашим деревенским, что слону дробина.

ЗИНАИДА. Ну это до третьих стаканов, а потом уже и самогонка пойдет.

ГЛАФИРА. Как всегда. Напьются сегодня гости до поросячьего визга. Помнишь, 
на свадьбе у  Ложкиных?

ЗИНАИДА. Конечно, помню. Такая была попойка, что небу было жарко. Неделю отходили. Как всегда  первыми до неуправляемости  напились  конюхи, близнецы-братья.

ГЛАФИРА. Вот Господь создал  же такое! До того похожие один на другого, что даже родная  мать до сих пор путает их.   

ЗИНАИДА. Один из них  вроде поменьше пьет.

ГЛАФИРА. Да различи, попробуй,  который из них.

ЗИНАИДА.  Тогда, на свадьбе у Ложкиных,  у одного из них был огроменный синяк под глазом, вроде как отличительная метка. Мы  еще смеялись -  вылитый злодей. А он сказал, что это конь   к его глазу заднем копытом приложился. 

ГЛАФИРА. Братцы тогда напились  так, что  до утра валялись в бурьяне  у Ложкиных под забором.   

ЗИНАИДА. Тетя Глаша, а помнишь, как тогда  наш лесник  притащил  в подарок  молодым  ветвистые рога изюбря? (Смеются.)

                Появляются Катерина и Рая.
 
РАЯ.  Чего  это вы смеетесь?

ЗИНАИДА. Да вспомнили, как   Ложкину Федьке лесник рога на свадьбу подарил

РАЯ. Тогда все, кто еще был мала-мала трезвый, едва не поумерали со смеху.

КАТЕРИНА.  Лесник, как в воду глядел. Молодая наставляет своему пентюху ветвистость на его дурную башку, похлеще изюбриных.
            
            
Женщины разбирают пакеты,   помогают Рае  занести их  в дом.

РАЯ. Коробку с водкой Илья занесет сам. Вы тут немного подберитесь во дворе, и отдыхайте. С утра на ногах.  А я побежала помогать Нюрке одеваться.  Тетя Глаша, давайте миску. Спасибо. Чистенько перебрали.  (Убегает.)

Женщины собирают по «двору» разбросанные бумаги, пакеты и пр. Усаживаются  на скамейку,  на табуретку у столика.  Появляется Илья, забирает коробку с водкой, и уносит в   дом.   

КАТЕРИНА. Уф, вроде ничего особенного не делала, а устала.

ГЛАФИРА. Как это ничего не делала? Вы с Зинаидой тут едва не с первыми петухами. Вон сколько переделали всего, приготовили. Рае останется только разложить по  столам.

ЗИНАИДА. Да мы поможем и разложить. Время еще есть. Пока молодые  будут расписываться, пока  поедут кататься к памятнику, мы   успеем приготовиться к приходу гостей.

ГЛАФИРА. Слушайте, девки, вот я все хотела у кого спросить: по  радио каждый день передают о каких-то приборах и аппаратах от всех болезней. Я хотела бы знать, не обман ли  это случайно?

ЗИНАИДА. Тетя Глаша, вам же   при каждой рекламе ясно говорят -  ОГРМ.

ГЛАФИРА. А что это такое?

ЗИНАИДА. ОГРМ в переводе: Охмурение Граждан России Мошенниками.

ГЛАФИРА. Они что так прямо и  не скрывают обмана?

ЗИНАИДА. Конечно, они ничего от граждан не скрывают. Признаются, как на духу. Чтобы потом  ни в чем их не обвиняли покупатели. А когда рекламируют аппараты, прямо так  и говорят: не являются лекарствами.

ГЛАФИРА. Так кто ж после этого им будет верить, а тем более покупать у них эти аппараты  с лекарствами?

ЗИНАИДА. Как кто? Народ. Верит и покупает. Народ верил  в  МММ, потому и нес туда деньги. Разогнали его фирму. Деньги народу не вернул. А потом он снова возродил  такую же филькину контору, и народ  опять понес  мошеннику деньги. Да сейчас этих самых народных охмурителей пруд пруди.Только успевай кошелек расстегивать. Вот так-то тетя Глаша.   

КАТЕРИНА (смеется). Хватит вам об охмурителях.  Кто хочет, чтобы его обманывали, флаг им в руки. Лучше  послушайте, что было у нас дома  накануне  праздника.  Приходит  мой сын  с работы, а невестка по привычке, как всегда  принялась  его пилить: дескать, вон люди деньги на книжку  кладут, а у нас ни копейки за душой.   А  на  Сережкиной работе  в честь  Дня Победы зарплату выдали.    Прошел  он в хату, переоделся  и уселся за стол.

ЗИНАИДА. Ну и что?

КАТЕРИНА. Невестка и спрашивает: зарплату получил?  А  тот: получил и деньги положил на книжку, как ты хотела. Ты, что, закричала она, я ждала эту зарплату, чтобы Вальке к лету обувку купить, а тут нате вам, на книжку! Ты что, сдурел?! Разошлась она. А на что жить?! И понеслось.

ГЛАФИРА.  Сережка, что, действительно положил деньги на книжку?

КАТЕРИНА. Действительно, только та книжка была дочкиной  географией, и лежала она на телевизоре, вот он и положил деньги на эту самую,  книжку. (Все смеются.)

ЗИНАИДА. А я расскажу про своего  дурака. Ну вы знаете, наши деревенские мужики  унадились по вечерам шастать к  Лидке Спорыхиной. Говорят, что в карты   там играют. Не буду обманывать, сама там не была, не знаю. Но только  мой козел тоже нацелился туда  шастать.

КАТЕРИНА. Да ты что?!

ЗИНАИДА. Представь себе.  Мне-то это до балды, как говорит мой внук, да только когда  этот придурок возвращается домой поздней ночью, да гремит ведрами,цепляясь за них в темноте, а я просыпаюсь от этого и уже не могу уснуть, вся исхожу  от злости. Его ночные походы окончательно доконали меня.

ГЛАФИРА. Ну и что?  Все так же и ходит?

ЗИНАИДА. Не-а. Отучила. Аккурат, перед самой операцией и перестал шастать.

КАТЕРИНА. Да как же тебе удалось такое?

ЗИНАИДА. А я к вечеру прятала его зубы. (Все   смеются.)   

На крыльце появилась разнаряженная Нюрка.  В белом невестином платье, с фатой на голове, и с невестином  букетиком  в руке.  Катерина и Зинаида привстали со скамейки.  Невеста огляделась по сторонам, с недовольным лицом.

НЮРКА. Ну и где же мой  жених?

Женщины молчат, ошеломленные Нюркиным нарядом. Появляется Петька, грязный с ног до головы,  и  кидается  к  невесте.    За ним появляются  Макс и Санек, немного погодя Федор. Он проходит к скамейке, и усаживается рядом с  Глафирой. Оба наблюдают  Нюркины  закидоны.

НЮРКА (стоит на крыльце, с выражением  бабки-царицы из Пушкинской сказки). Так, явился. Все, я регистрироваться не иду!

ПЕТЬКА (теряясь). Так… я…это…брус, ну к этой…речке…(Потеряв надежду.) …К мосту…мужикам…

НЮРКА. Ничего не знаю, и слушать тебя не хочу. Говорю прямо: свадьбы не будет!

ПЕТЬКА. Ну, я… это…Петрович…как его председатель попросил… я… 

НЮРКА (заносчиво). Петрович?! Вот иди и   расписывайся с Петровичем.  А ко мне  не лезь!

МАКС (Федору).  Привередливая дура,  прямо кувалдой  бьет по Петькиной башке. Сейчас он либо  заплачет,  либо грохнется   перед ней на колени.

ФЕДОР (улыбаясь). Ничего, пусть пофырдыбачит. Замуж выйдет, некогда будет дурью маяться.   

САНЕК. Зря мы  послушали Петьку  тогда. Надо было обломать  ей рога, как шелковая пошла бы  расписываться. Это же надо, как эта  выдра  выкаблучивается  перед  парнем! Прямо  издевательство какое-то.

КАТЕРИНА. Да, времени остается в обрез. Ни о каком украшении трактора не может быть и  речи.

ЗИНАИДА. И кукла, и ленты все полетело коту под хвост. Задаст Нюрка  жару  провинившемуся жениху. Это же надо, опоздать на свадьбу!

На крыльце, из-за Нюркиной спины появляется Илья, за ним Рая.

ИЛЬЯ (жизнерадостно). В чем дело?!

ПЕТЬКА (стоит уныло, понурив  голову).  Нюрка не хочет… ну… это… идти расписываться. (Вытирает  заварзанные руки, о такие же грязные штаны.)

ИЛЬЯ (к гостям). Сколько там времени осталось до регистрации?

ГОСТИ (хором). Тридцать две минуты! 

ИЛЬЯ.  Еще успеем!

НЮРКА (упрямо). С таким грязным женихом расписываться не пойду! Не собираюсь позориться, перед всей деревеней. 

Илья,  доведенный  дочкиными  капризами, саданул ей подзатыльник так, что у той венок вместе с фатой скакнул аж на самый   невестин нос.  Схватил дочку за руку, ослепленную свадебными причиндалами, и потащил 

ИЛЬЯ.  Петька, пошли! (Дочери.)  Пошли, я говорю! (Нюрка упирается. Глаза ей застит, сдвинутая подзатыльником фата.) Пошли! Пошли! (Тянет ее за руку с крыльца, та упирается.)

За сценой слышен звук подъехавшей машины,  скрежет, лязг и  падение чего-то металлического. Все посмотрели в ту сторону.

ЗИНАИДА. Глядите-ка, председатель прикатил на своем «москвиче»!   Матушки свет! Затормозил  аж   передняя дверка  отвалилась.

Расталкивая  людей,  появляется председатель, как и Петька, весь в грязи.

ПЕТРОВИЧ (бодро,   к Петьке). Все, Петруха!  Не волнуйся, все будет в ажуре.   До конторы  домчу  с ветерком.

Нагнувшись, вытер грязные руки о «землю», отряхнул штаны от опилок,  принялся стаскивать с ног заляпанные сапоги.  Из порванного носка  в дырку выглядывает  большой палец  ноги. Подтянул брюки.  Все уставились на Председателя. Даже  Нюрка  с помощью  невестина букетика, сдвинула с глаз  венок с фатой и  вылупилась на босоногого  председателя. 

КАТЕРИНА. Это как же, Петрович, ты  домчишь молодых на своем раздолбанном «москвиче», если у  него  дверка отвалилась? 

ПЕТРОВИЧ (весело).  А!  Все не хватает времени подремонтировать. Главное не падать духом! Все будет у нас на высшем уровне. Домчу, как на мерседесе, и даже лучше! Давайте, молодые, забирайтесь в машину,  остальные   добегут  сами,  тут недалеко. За мной!(Убегает босиком.)

Народ потянулся со двора. Невеста упрямится. Илья тянет дочь за руку. Петька плетется следом.  За ним Макс с Санькой,  Зинаида, Катерина, Рая.

ИЛЬЯ  (оглядывается на Петьку). Ты, Петька, садись  на переднее сиденье, а я с Нюркою  протиснусь на заднее.  Прослежу, чтобы  эта  конопатая  выдра,  не отколола  очередную глупость.

НЮРКА (ворчит). Ну уж, глупость. 

                Все уходят. 

РАЯ (к Федору и Глафире).  Вы с нами?

ФЕДОР. Не,  бегите, бегите. А мы уже отбегали свое. Посидим тут,  подождем вас.

РАЯ. Ну, я побежала.  (Скрывается за кулисой.)

Федор смотрит на Глафиру, обнимает ее за плечи.

ФЕДОР (весело).  Ну, что Глаша,  зажурилась?

ГЛАФИРА. С чего это мне, вдруг журиться? На свадьбу ходить  - веселому быть.

ФЕДОР. Твоя правда. Скинуть бы нам с тобой этак годков по полсотни,  не выкаблучивались бы  мы так,  как Нюрка. Верно, Глаш?

ГЛАФИРА. Чего это ты плетешь такого?  Чтобы абы языком чесать?

ФЕДОР (опустил руку, задумчиво). А знаешь, Глаша, ты мне  сразу понравилась, как только появилась у нас в Заречном. (Глафира с осуждением смотрит на него.)  Я был молод, красив, но к сожалению уже женат, и  Вовка бегал по двору.

ГЛАФИРА (возмутившись). Чего это ты такого плетешь?! О каком нравинстве ты  врешь?!

ФЕДОР. А чего врать! Ты же не могла тогда знать, нравилась  мне или нет. Тебе об этом  я не говорил.

ГЛАФИРА. Довольно болтать  глупостей! Тебе, что  не  о чем больше соврать? 

ФЕДОР (весело). Это, Глаша,  разве вранье? Вот у нас в части  был боец по имени Ерофей, вот тот был  врун! Великий  пересмешник и брехун. Без брехни не мог прожить и дня. Врал кому только не попадя: товарищам, случайным встречным, и  даже иногда командирам.

ГЛАФИРА (вроде сердясь). Не о себе  ли, случайно,  ведешь речь?

ФЕДОР (весело). Не. Я так бы не смог. Вот послушай, какой номер отколол тот пересмешник  для  своего командира. В ту пору разведчики привели «языка», а толмача, ну переводчика не оказалось. Узнав об этом, Ерофей предложил командиру в переводчики себя. Хотя кроме как: гутен таг,  данке и вас ист дас, никаких других слов не знал.

ГЛАФИРА. Отчаянный мужик. За такую брехню мог свободно схлопотать штрафбат, а то, что и посерьезней.

ФЕДОР. Конечно, но говорят: дуракам везет. Ерофея сопроводили в землянку, где на табуретке маялся пойманный «язык». Гутен таг», - сказал Ерофей увидев немца.  Тот, вскочил с места, вытянулся по швам, и что-то залопотал по-своему, преданно глядя на Ерофея. Политрук едва не хлопнулся в обморок от неожиданности. Он сразу уверовал, что боец действительно  владеет немецким языком, и с большим уважением стал посматривать на  обманщика.

ГЛАФИРА. Политрук был что, дураком? Не смог раскусить твоего Ерофея?

ФЕДОР (весело). А «мой»  Ерофей подошел к столу, на котором лежала карта, и, глядя на немца, сказал: вас ист дас? ткнув в нее пальцем. Тот скакнул к столу и, наклонившись над картой, быстро водя пальцем по отдельным участкам позиций, принялся что-то лопотать на своем птичьем языке, потом замолчал, и  уставился на Ерофея. Данке, - сказал «переводчик». Ну, что он сказал? Где их основные силы? Где оголенные  вражеские участки? сыпал политрук. Пусть немца уведут, - важно сказал  «переводчик». Немца отвели в бункер.

ГЛАФИРА. Не знаю, кто из вас больше  брешет, или ты мне, или  твой Ерофей командиру.

ФЕДОР. Глаша, ей Богу, не брешу. Точно передаю, как  сам слышал. 

ГЛАФИРА. Ладно, давай допридумывай до конца свою брихеньку.

ФЕДОР (вроде обиделся). Какую брихеньку? Когда все это было на самом деле! Ну, говори, - торопил командир Ерофея. – Чего он сказал?  Значит так, - начал шутник, изображая Командующего фронтом. И в  таких  «подробностях»  намолол   командиру  сведений, что тот засомневался  в их правдивости: немец, вроде меньше  говорил, сказал политрук. Так то ж на фрицовом языке, а я говорю на русском. Ерофей заскорузлым пальцем от оружейного масла указал  на карте, в каком именно направлении следует вести наступление нашим частям. Хотя ни бельмеса не понимал  ни в этой карте,  ни в лопотании «языка».

ГЛАФИРА. Ну и что из того вышло?

ФЕДОР. А то, что наши пошли в наступление именно по Ерофеевой указке. И что самое удивительное: именно  в том месте, где елозил заскорузлый Ерофеев палец, оказался самый оголенный  участк на немецкой линии фронта. Советским частям удалось намного  километров углубиться во вражеские  тылы, расколоть фронт, и удержать плацдарм до подхода других частей. А  ты говоришь, брехня!

ГЛАФИРА. Пусть не брехня,  а уж выдумка,  точно. А это считай одно и тоже.

ФЕДОР. Ох, вы и упрямые бабы. Лишь бы  за вами  последнее слово.

ГЛАФИРА. Ладно. Признаю, виновата. Но что-то наших молодых долго нету?

ФЕДОР (встает). А вон вроде кто-то идет. 

Появляются: Иван, Полина, Рая, Илья, Зинаида, Катерина. Смеются, шумно обмениваются мнениями: ну, слава Богу, все прошло благополучно, а почему должно по-другому и т.д.

ФЕДОР.  А что так долго были? 

РАЯ. Пока шла роспись, пока дошли. Илья, пошли поможешь расставить водку по столам. (Уходят в дом.)

ПОЛИНА. Петьку после росписи повез председатель  домой переодеваться.  Потом с Нюркой молодые поедут к памятнику, положат цветы.

ФЕДОР. Их туда отвезет Петрович?

ПОЛИНА. А то кто ж. Говорит, что виноват в  задержке жениха с подвозкой  материала к мосту. Вот и заглаживает свою вину.

ФЕДОР. Вы хоть не забыли его пригласить на свадьбу?

ПОЛИНА. Ни в коем разе. Обещал быть. Пойду помогу Рае. (Уходит в дом).

ФЕДОР. Посиди Иван.  Замотался со свадьбой?

ИВАН. Да есть маленько.

              На крыльце  появляется  Полина. 

ПОЛИНА. Ваня, иди помоги  Илье  стол передвинуть.

              Иван встает и уходит.

КАТЕРИНА.  Я тоже пошла  помогать. (Уходят в дом.)

Слышится раздолбанный звук подъезжающего  «Москвича».

ФЕДОР. Кажись, молодые прикатили. (Встает со скамейки. За ним Глафира,  прихорашивая одежду.)

ЗИНАИДА (метнулась в дом). Скажу родителям, что молодые приехали.

Появляются: нарядный  Петька, Нюрка, Макс, Санек и Павел Петрович.  Федор обнимает Петьку, поздравляет. Обнимает Нюрку, поздравляет. На крыльце появляются Илья, Катерина, Полина, Иван, Зинаида, впереди Рая  с караваем на рушнике. Молодые кланяются, отламывают  по кусочку каравая. Целуются с обоими  родителями. Суета,  поздравления друг друга.
               
         На передний план  выходит  Петька,   обнял за плечи Федора. 

ПЕТЬКА. Спасибо, тебе, деда.

ФЕДОР. Да за что же спасибо? Что я такого сделал, что  ты благодаришь меня?

ПЕТЬКА.  За все спасибо. За то, что сосватал за меня   Нюрку, за  нашу свадьбу, спасибо. И вообще, спасибо, что ты у меня такой.

ФЕДОР. Да уж не велика моя помощь,   в том, что ты  на Нюрке  женился. Здесь полностью твоя заслуга. Сегодня это твой день. Твой день  ПОБЕДЫ.  Ты не опустил руки, не отступился от девчонки, несмотря на ее закидоны, добился своего.

ПЕТЬКА. Так я  же ее люблю, деда! 

ФЕДОР. Вот  в этом  и есть твой  успех.  Ты  дрался за свою Нюрку,  за  свою  любовь.

Из толпы гостей отделяется невеста. Обнимает Петьку, целует его в щеку.

НЮРКА (лукаво). И о чем это вы, тут  шепчетесь?

ФЕДОР. О чем можно шептаться на свадьбе? как не о  радости. (Обнимает Нюрку и Петьку за плечи.)  Когда-то очень давно  у меня  тоже была свадьба. Тогда, на ней, кто-то то ли из родных, то ли  из гостей сказал нам с моей молодой супругой  напутствие.  Сейчас я скажу его, вам, молодым: моему любимому правнуку Петру Ивановичу, и тебе, нашей молодой невестке, Анне Ильиничне.

При этих словах все гости поворачиваются к молодым и образуют   за их спинами полукруг. Федор, не снимая рук с плеч жениха и невесты, продолжает говорить.

ФЕДОР. Вы  должны твердо усвоить: совместная жизнь в семье не может быть сплошным праздником.  Будут у вас  размолвки, обиды, неудачи. Но  это не страшно  для настоящей семьи,  в которой  оба супруга идут по одной дороге и  одинаково мыслят. И каждый из них вовремя готов  придти на помощь другому:  поддержит,  не даст упасть,  когда один из  них споткнется, сойдя с торного пути. Основа  крепкой семьи - любовь и понимание друг друга.И надо крепко запомнить: что любовь - это не значит смотреть друг на друга,а значит чтобы  вместе смотреть в одну сторону. (Прим. Экзюпери "Маленький принц").  Только   настоящая семья может сделать человека счастливым.  Пусть  для вас она будет таковой. А в ней   навсегда  поселятся: мир, согласие,  счастье, любовь  и  благополучие.

Гости аплодируют,  Нюрка и Петька с двух сторон целуют деда в щеки.

ИЛЬЯ. РАЯ (вместе). Дорогие гости, пожалуйте в дом, к застолью.  Вот-вот  подойдут  остальные приглашенные. 

Все направляются  к крыльцу. Кто-то громко включил приемник на окне с песней:  «Этот день победы, порохом пропах». Гости постепенно скрываются в доме,  занавес медленно смыкается,  скрывая опустевшую сцену от зрителей.   
               
               
                Занавес.