Записки Афганистанца, ч. 31 Дембель, как мы ждали

     30. Дембель, как мы ждали тебя!
   
     Из нашего батальона на дембель стали отпускать в начале мая. Сначала отправили в запас одного солдата (водилу комбата, который за службу трижды побывал в отпуске).

     Это ещё что. "Комендантские", то есть писаришки из комендатуры, выпрашивали у коменданта, доброго и несколько безвольного человека, представления на боевые награды.

     Прослужить в хорошо защищённом населённом пункте, вместо оружия не расставаясь с ручкой. И прийти домой, гордо поблёскивая на впалой груди, скажем, медалью "За боевые заслуги"...
     А один особенно наглый писарёк просил у коменданта представления к медали "За отвагу". Он должен был получить "ЗБЗ" , но ему этого казалось недостаточно.
     Обалдеть, если не сказать более.
 
     На другой день партия демобилизованных достигла троих человек.

     «Да, - думал я, валяясь вечером на койке в палатке, - такими темпами мы до осени не уволимся». Невесёлую мысль прервал внезапно возникший передо мной Дед (прапорщик Пьянков): «У тебя парадная форма готова?» «Так точно!» - выкрикнул я, поняв, что настал и мой черёд собираться в дорогу.

     Чемодан у меня имелся. Достался от Витьки Белякова с предыдущего дембеля. Он, видно, лучше нашёл.
   
     Но и это хорош: мягкий, на молнии. Подарки родным давно уже покоились там. Всё хранилось в каптёрке.

     Китель, брюки и новые сапоги мне ушил Виталька Монастырский.
   
     Бляху от новенького кожаного ремня я изогнул, обработал напильником и хорошо отшлифовал.

     Края её стали настолько остры, что бляшкой свободно открывалась консервная банка.

     Фуражка у меня была неуставная, прапорская. Купил в автолавке. У фурика околыш из бархата. Но большой козырёк.

     Представьте, и козырь ушивается. Это сделал мне умелец сержант Витька Карпов из Читы.
    
     Для друзей купил блок сигарет «СAMEL» и два блока иностранной жевательной резинки. Ещё купил большую прозрачную упаковку необычной резинки - в форме разноцветных шариков, полых внутри.

     Для бабулек взял по маленькой очень красивой бутылочке гранатового сока и пару банок апельсинового сока в литровых металлических банках.

     Ничего этого, в том числе апельсинового сока (в любой таре) в нашей стране не продавалось в те годы.
   
     Сестре огромный набор фломастеров. Размером с растянутую гармошку.

     Маму, как я уже говорил, один сволочной старлей хотел оставить без подарка, отобрав у меня расшитый платок. Но я для неё взял хорошие корейские щипчики с пилкой для обработки ногтей ножичком и маленькими ножничками.

     Себе прикупил красивые очки-капли.

     Через пару месяцев узнал, что оправа поддельная. Таскал полдня «капельки» в кармане, отчего они скрутились. Я их потом и плоскогубцами, и стоматологическими щипцами выравнивал.

     Запас я и красивый декоративный крестик для верующей бабушки Поли. Она бы его носить, конечно, не стала, но уверен, обрадовалась бы подарку и берегла его.

     Набрал для всех родных дам ароматизированного импортного мыла с кремом. Они его потом в чистое бельё клали. Запах потрясающий.  А руки вымоешь – красота. Кожа мягкая становится, не сушит.

     Отцу и зятю купил финский крем для бритья в аэрозолях.

     Просматривая вещи, я не обнаружил крестика.
 
     Виталька, дружок, сказал: «Его Вовка Сидоран забрал, бывший каптёр. Такой наглец. Он даже шапку Серёги Мурыгина присвоил со своего призыва. Тот же в госпитале находился и уехал позже всех. А я не мог тебе и сказать. Знаешь ведь его?»
   
     «Знаю, гад он. С самого начала приворовывал».
   
     Крестик красть – дело греховное. Не берусь ни о чём судить. Знаю одно, придя домой, Сидоран довольно быстро спился чуть не до последней степени.

     Утром следующего дня нашу партию демобилизованных, состоящую из шести человек, построили перед комбатом. Предполагался незначительный шмон. Мне опасаться было нечего, потому как я вёз с собой несколько сувениров для родных, законно приобретённых в «автолавке».

     Что-то брал и в ларьках, но по мелочи. Те товары запросто сошли бы за приобретённые в установленном порядке за чеки.

     А вот Славка-Татарин мало того, что рассовал в обувь несколько дорогих наручных часов и всяческого барахла в чемодан, попросил меня положить в свои вещи его импортный спортивный костюм.

     Комбат предложил открыть демобилизованных свои чемоданы. Бегло осмотрел что там лежит. Увидев у меня Славкин костюм, сказал: «Ого», - но изымать его не стал, хотя было ясно, что шмотка стопроцентно выменяна у афганцев.

     Мне стало неудобно (не моя же вещь). А комбату тоже не особенно приятно устраивать такой осмотр. Это чувствовалось. Да и провёл он его формально. Никого не обшаривали, а то бы точно у нескольких человек нашли и часы, и ещё что-нибудь…

     Спасибо Вам, подполковник Линчак, что не унизили дембелей перед отъездом.

     Когда мы направлялись к автомобилю, я услышал, меня окликнули. Это был прапорщик Пьянков. Он крепко пожал дембелям руки, пожелал счастливого пути, затем неожиданно отдал честь. Я сразу же козырнул Дедушке. К горлу подкатил комок. Дед – он так много сделал для солдат…
   
     Ротный, с которым мы вместе входили в ДРА не пожелал выйти.
   Я понимаю, он накануне прилетел из отпуска. Утро не радовало, но не проститься с солдатами...
 
     Нас усадили в кузов «ГАЗ-66» и повезли в кабульский аэропорт. Оружие мы сдали перед отъездом, а потому не совсем уютно чувствовали себя, проезжая по так называемым «аминовским деревням». Раньше эти места принадлежали бывшему лидеру Афганистана – Амину, убитого бойцами «Альфы» при штурме его дворца в 1979-ом году.

     Мы ехали в кузове автомобиля и видели множество сгоревшей военной техники на обочине дороги. Сопровождал нас прапорщик Мошняга, а в качестве охранника напросился мой дружок Виталик Монастырский.

     Прибыли в аэропорт и увидели там много демобилизованных солдат, съезжающихся со всего Афганистана. В воздух один за другим поднимались самолёты, бравшие курс на Родину.

     Через пару часов и нашей группе предложили проследовать к трапу самолёта. Мы обнялись на прощание с Виталием, Мошняге я крепко пожал руку и направился к авиалайнеру.
    
     Виталька позвал меня. Я остановился. Он подбежал и почему-то опустил глаза.
    
     - Игорь, помнишь, когда мы в первый раз пошли в овраг расстреливать лишние патроны?
     - Конечно. По лопатам били. Интересно казалось.
     - А когда поднялись наверх, я оглушил тебя выстрелом. Ты ещё удивился, нас же могли командиры услышать.
     - Да, ты пояснил, что сделал контрольный спуск, а патрон забыл выбросить из патронника.
     - Всё так. Об одном я умолчал. Я патрон забыл выбросить, он находился в стволе. Ствол АКМ произвольно направил в сторону твоей головы…. И видел, как струёй от пролетевшей пули, всколыхнуло волосы на твоём виске…
     Немного бы левее и всё… Из-за невнимательности мог тебя случайно убить.
   
     - А почему ты всё время это держал в себе? Рассказал бы. Что с такой ношей жить? Обошлось ведь, слава Богу… Да, ухо тогда мне крепко заложило, - усмехнулся я, ещё раз обнимая Витальку.

     На глазах его блеснули слёзы. Я слегка ударился об его лоб своим и, не оглядываясь, побежал к трапу.

     Обратно летели с комфортом: на аэрофлотовском «Ту-154».

     Когда приземлились, проводница по громкой связи произнесла:

     - Оружие, наркотики и иные, запрещённые к ввозу в СССР предметы, прошу оставить в салоне самолёта, дабы избежать неприятностей.

     Все захохотали, а девушка сказала:

     - Зря смеётесь. Вам даётся последний шанс. Подобные случаи имели место. И не раз.

     Я заволновался. В рукаве под шевроном у меня был зашит брелок в виде пистолета с барабаном под один специальный пистон. А вдруг его найдут и что-нибудь вменят мне?

     Сбросил китель и чуть не дрожащими руками распорол подкладку напротив шеврона. Вытащил брелок положил его в карман.

     Всё происходило, почти как в песне Высоцкого "Случай на таможне":

Реки лью
       потные!
Весь я тут,
       вот он я -
Слабый для таможни интерес,-
Правда, возле щиколот
Синий крестик выколот,-
Но я скажу, что это - Красный Крест.


Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу,
Разденут - стыд и срам - при всех святых,-
Найдут в мозгу туман, в кармане фигу,
Крест на ноге - и кликнут понятых!

Я крест сцарапывал, кляня
Судьбу, себя - все вкупе,-
Но тут вступился за меня
Ответственный по группе.

Сказал он тихо, делово -
Такого не обшаришь:
Мол, вы не трогайте его,
Мол, кроме водки - ничего,-
Проверенный, наш товарищ!

    Наколка, описанная в песне, у меня отсутствовала, зато имелся зашитый брелок, который я успел вовремя вытащить. А то мало ли что? Как бы восприняла таможня спрятанную безделушку?
 
    Вместо ожидаемого Ташкента приземлились в Ашхабаде, где прошли таможенный досмотр. Таможенник изъял у меня 40 из имевшихся при себе 50 рублей. Пояснил, что ввозить в СССР из-за границы разрешено не более 10 советских рублей. Суммы крупнее должны декларироваться при выезде за рубеж.

     «Вообще-то, когда мы летели вперёд, то таможенных деклараций не заполняли. Мы же не туристы. Почему деньги-то отбираете?» - выпытывал я у чиновника. Но он оставался непреклонен – «Не положено». Выписал мне на память о той встрече квитанцию Гауданской таможни с отметкой об изъятии «сороковника».

     Один шустрый таможенник взял мои финские кремы и якобы для проверки поставил к себе на столик.

     Когда со мной завершили, тот служивый не вернул мне кремы.

     Застесняйся бы я, уйди, он бы бессовестно завладел ими.

     Но я подошёл к столу и, ни говоря ни слова забрал свои вещи.

     Таможенник посмотрел на меня, но промолчал.

     Обломились ему понравившиеся заграничные штучки.

     Прямо на лётном поле всем, вновь прибывшим, выдавались деньги, накопившиеся на их лицевых счетах за период службы. Часть денежного довольствия мы получали в ДРА чеками «Внешпосылторга», другую – рублями – дали сейчас.

     Выдачу производила женщина-кассир, одна восседающая в будке грузового автомобиля.

   Под рукой у неё лежал карабин Симонова, недружелюбно направленный в сторону получающих денежки.

     Мне полагалось примерно столько же, сколько десять минут назад было отобрано таможней, да ещё за корочкой комсомольского билета позднее я обнаружил два «трояка», про которые забыл и не отдал их таможеннику.

     На душе стало легче оттого, что хоть немного, да «обул» бдительных служак. Но разве это «обул»? Я ведь свои деньги вёз, присланные мне родителями в письмах. Тоже не положено, но денежные переводы по почте в ДРА не осуществлялись.


     На верхнем снимке слева - пр-щик В.Мошняга с афганскими детьми;

     на верхнем справа - ст. пр-щик А.Пьянков (Дед).

     На нижних снимках мой друг Виталий Монастырский (1981 г.).

     Продолжение: http://www.proza.ru/2011/04/22/1167