Укрощение атома Ч. II

Накатал я с размаху первую часть и задумался – не слишком ли громкое название выбрал себе в рядовые воспоминания и не случится ли со мной преувеличения собственного жизнеописания? Хоть я и подчеркнул, что непосредственного участия в работах на аварийном блоке не принимал, а всё же объективно помыслить - я и товарищи мои не без причастности к этому грандиозному делу – мы исполняли свой долг в 30-километровой зоне, и всё, что от нас требовалось, делали максимально ответственно.
Жаль, что я никогда не занимался дневниками и особо жаль, что не писал заметок, в частности, там (никогда бы не предположил, что возьмусь писать что-то лично от себя – сподвигли меня на сей труд мемуарные примеры на Прозе.ру и ничего более) - многое сейчас уже не помню, и что крайне неприятно – улетучились уж почти все фамилии и имена соратников по делу, поскольку все мы были собраны командировочным методом из самых разных мест.

Вот поэтому я постараюсь акцентироваться на общей картине, тогдашнем настроении простых людей, и всём мало-мальски интересном, что удастся извлечь из давней памяти. Прежде всего, я выкажу всемерное уважение тем, кто делал на четвёртом энергоблоке самую опасную и чёрную работу. Многих, очень многих нет уже в живых, и перед их памятью я в глубоком почитании склоняю голову.
Мы – штабные связисты, несомненно, с точки зрения партизан из химбригад – тех самых, что кидали лопатами уран, были тылом – презренным и ловким. Ничего против не скажу. Если во время Великой отечественной войны процент гибели связистов был самым высоким, то тут, в Чернобыле, мы конечно, с химарями сравниться не могли. Но, в конце-концов, у каждого своё предназначение и вот в такой суровый час на острие беды выдвинулись химические войска.

Для обеспечения работ тех самых героев, что гасили и замуровывали взбушевавшийся реактор, работало очень много людей – одномоментно за 200 000 ликвидаторов самого различного назначения – такие слухи у меня в памяти отложились. И что тут сказать: страна СССР – удивительная. Умные, толковые, отзывчивые, находчивые, самоотверженные люди – много прекрасных эпитетов можно подобрать нашему населению – и всё будет мало, а вот последователей Александра Суворова в нашей истории не очень то и много. Я имею ввиду не военное поприще полководца, а его великий девиз - не числом, а умением. (К слову сказать, соотношение погибших в Великой отечественной войне – советских и немцев, как-то трезвую голову больше на «числом» наводит…)
 
Очень активное участие в ликвидационных работах, а может, и самое решающее, приняли Вооружённые силы. А здесь крепкая традиция - если подключен высший генералитет, то за грандиозным размахом дело не встанет! Наши полководцы мелочиться не умеют! И точно – в зоне ликвидации, описанной радиусом километров, примерно, пятьдесят (сама зона – тридцать, плюс лагеря безопасного удаления), находилось минимум три военных группировки: Центральная группа МО СССР, ликвидационная группа Киевского ВО, ликвидационная группа Белорусского ВО.

На сегодняшний мой взгляд, не скрою, обывательский, народу согнали больше чем требуется. Именно по старой привычке решать всё масштабно - чтобы с запасом, наверняка! Что ещё характерно для военных высокого полёта? Любой мало-мальский полководец плодит себе свиту: максимально возможную и сугубо собственную - из непосредственных подчинённых – тогда страх, почитание и услужение своему повелителю будь здоров!

Оно и понятно - истинно «царское» дело не в тонкости вникать, а грозно на всю округу рявкать, дремлющих «карасей» от спячки тормошить: доклады от них принимать, донесения во все концы рассылать. У военных это называется – владеть обстановкой. Высокий начальник должен едва пальцем пошевелить, а ему как из ларца – «Кого изволите? Начхима? Начсвязи? Начразведки? Начавиации? Али ещё кого?» - «А подать всех! И каждый пусть с картами, бамагами и предложениями»! Только так. Иначе это не высокий начальник, ежели ему подчинённые чудес сотворить не могут!

Вот такого контингента, в готовности «принеси-подай», в зоне хватало. Все начальники хотели быть в курсе событий, так сказать «владеть обстановкой» и потому тащились в зону собственные штабы, внедрялись собственные представители. Помнится мне, что каким-то боком к руководящим организмам добавилась ещё и Кишинёвская Ставка верховного командования.

Я, конечно же, не беру под свой критический прицел тех генералов и офицеров, кто работал исключительно по существу ликвидации ядерного очага – работал самоотверженно и целенаправленно. В своих коротких воспоминаниях академик Валерий Легасов писал, сколь трудна была работа по оценке ситуации – авария такого рода оказалась мировым прецедентом, и как тяжело отыскивались верные пути глушения реактора.
Просто, как у нас водится, при главной теме сразу же нашлись имитаторы полезной деятельности, которым захотелось – что греха таить, медалей и орденов, внеочередных званий, досрочных представлений на вышестоящие должности. Всё в тот период было реальным – на всех ликвидаторов, ходивших со смертью в обнимку, смотрели как на героев. И представление на человека из зоны удовлетворялось московскими инстанциями почти безоговорочно. А уж кто какой вклад внёс реально, это уже было делом не первостепенным…

Помимо прочего, что приносило заботы и беды обычным воякам, в головах военачальников, особенно политработников, прямо зудел бодрый залихватский лозунг - «На учении - как в бою»! Боевая обстановка стратегам разного калибра мерещилась как благостный сон, а чарующая истинный военный слух фраза - «в условиях, максимально приближенных к боевым» действовала одурманивающим наркотиком.
Лично знаю случай, когда чьим-то дурным повелением к зоне, «на маневры» пригнали артиллерийскую часть из белорусского военного округа. У моего штатного (забайкальского) начальника – майора Али Абайдулина в этой воинской части офицером служил родной брат - Камиль. Отыграв «в настоящую войнушку», очень скоро Камиль заболел лучевой болезнью и прожил-промучился после этих «доблестных» притирок к боевым условиям пять лет.

Также на «верную смерть» посылалась и лишняя техника, в том числе и необыкновенно дорогостоящая. Как раз такая, что имел честь эксплуатировать и я. Упомяну об этом подробнее, поскольку за истечением двух десятков лет в этом великой тайны уже нет. Так вот, по паспорту в моей станции связи числилось около 2,5 кг золота, 7 кг серебра, полкило платины. Всё это стоимостью под миллион полновесных советских рублей. 
Таких комплексов связи в зоне оказалось несколько, и нас с Женей Ведерниковым даже перебрасывали с одного на другой. Скажу, что более-менее можно было оправдать нахождение лишь одного комплекса, что был на связи с Генеральным штабом СССР. Остальные болтались в зоне просто как дорогие декорации. Декорации «владения обстановкой» и «эффективной деятельности в условиях, максимально приближенных к боевым». Это моё наблюдение касается только той техники, что мне довелось использовать лично. Но думаю, что примерно такой же перебор присутствовал и в других родах войск.

В итоге ликвидация столь страшного чернобыльского коллапса обошлась Советскому Союзу в 18 млр. долларов и судя по воспоминаниям компетентных людей (в т.ч. и Горбачева), убытки эти фатально подкосили нашу и без того стагнирующую экономику. Вот только у меня такая аргументация вызывает чувство, будто это очень подходящее оправдание развалу Советского Союза.