Гладкие Розы

Сослали меня в эту глухомань ещё в 1959 году. Я сам изъявил желание отправится на каторгу в "Затопорные поля", нежели отсиживаться каким-нибудь писакой за границей. Что-то, а труд, тем более физический я любил с детства, гораздо больше, чем гниение за письменным столом в конторе. Папаша мой работал на телеграфе, был человеком нервным, через чур раздражительным и чуть что, сразу срывался на мне и матери. Впрочем, затем быстро отходил, каялся, а порой даже показательно плакал. С матерью отношения у меня были не лучше. Истеричка не по характеру, как в случае с отцом, а скорее по болезни, она часто заставляла меня стоять на горохе и выдергивать голыми руками розы нашей соседки, которую всей душой ненавидела. Соседка знала, что я часто шалю на её участке, но я не мог выдать свою мать, так как наказание от неё будет хуже, чем от соседки. Поэтому доставалось всегда одному мне. А мать, за каждую очередную удачную порчу сада соседки, наливала мне стакан молока. В молодости она работала в театре завхозом, а ближе к 50ти запила. Ушла с работы. Пила долго, целиком отдаваясь делу. Но тем не менее старалась тщательно скрывать это от нас. В глазах отца её пагубное пристрастие осталось незамеченным, до самой её смерти. А я знал, что она пьет. Делала она это обычно ночью. Тихо спускалась из спальни на первый этаж, выходила через черный вход и шла в нашу пустую конюшню, оставленную моим дедом, как наследство. Бывало я не спал ночами, и из окна видел её фигуру, заходящую в барак. Честно скажу, я не любил свою мать. Моментами ненавидел. И даже больше чем отца, которого, к счастью, видел не так часто. Единственное хорошее, что она дала мне, так это именно чувство удовлетворенности во время физического труда.  Трагичная кончина её, причиной которой стал пожар в этой самой конюшне, никак не отразилась на моем сердце, которому было уже около 21 года. После похорон отец запил сам и обменял наш двухэтажный дом с участком на двухкомнатную квартиру в спальном районе города. Через неделю, я собрал свои вещи и не попрощавшись покинул это место навсегда, забыв об отце, доме, розах и матери. Единственное, что привлекало меня в ней - до самой смерти она была чертовски красивой женщиной.

С самого начала я понимал, что этот город не моё место. Буквально сразу же сойдя с платформы, я ощутил приторно-едкий запах, исходящий от горожан. Судьба закинула меня в современно - консервативную (как ни странно) газету. Никто из насекомых меня там не взлюбил, да и я тоже никаких чувств, кроме отвращения к ним не питал. Проработал я там два года, а потом меня выперли с громом, за статейку, разоблачающую городскую управу. Редактор недоглядел, а я и ни старался ничего взрывать своими писюльками. Просто всё надоело настолько, что фильтровать слова у же неполучалось. Фильтр вроде как забился. В три часа ночи в мою лачугу постучались два человека. Однотипные черные кители, кожаные фуражки, военная выправка и ехидные, но в тоже время серьезные глаза, которые еле-еле было видно в темноте. Варианта мне было представлено два - или заграница до конца времен, или "Затопорные поля" на 7 лет. Спросонья я выбрал второе. По-быстренькому меня собрали и повезли в их контору. По приезду отвели в подвальное помещение, раздели, вымыли. Выдали какую-то ветхую серо-зеленую форму. Сапоги кирзовые, на размер меньше. Черно-белые очки и пачку папирос. Все как надо. Все по ГОСТу. Доигрался мальчик. Хотел по серьезному? Кинули меня в поезд и я отправился. Имущество изъяли полностью. 
Ехал я, кажется в специальном вагоне, для таких изменников, как я. Соправождали меня два молодых военных. Скорее всего служили они по приказу "Если что не так: огонь на поражение", но я не рыпался. В целом сразу знал на что иду. Путешествие длилось около суток. Потом меня, без вещей, скинули. На вокзале меня уже ждали. Коренастый, щетинистый мужчина 50 лет, подле него два элемента точь в точь такие же, которые заходили ко мне ночью, и женщина с ярко рыжими, грязными волосами, с блевотным, торчащим, сальным носиком и маленькими свиными глазками.
- Меня зовут Остап Генадьевич Поршнев. Вы прибыли к нам, за фактически измену родине. Скажу сразу - вы и такие, как вы мне омерзительны. Хотите или не хотите - придется исправятся. Жалость, сочувствие и внимание у нас не любят. Мой Вам совет: хотите выжить на нашей земле - делайте то, что велено. Любая попытка неповиновения карается моментально. Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- А теперь пройдемте. Я покажу вам ваш дом на ближайшие семь лет.
Вокзал был маленький, сношенный, но дочиста выметенный. Было уже поздно. Меня морозило. Звезд на небе не было, только тучные облака. Впятером мы двинулись. Два элемента заняли позицию за моей спиной, Остап шел спереди, женщина возле него. 
Когда мы дошли я увидел разваливающийся, явно далеко не свежепостроенный флигель с двумя окнами по бокам. Довольно большой. Внутри тлел желтый свет от керосинового светильника. Электричества, там не было. 
- Заходите. - сказал мой новый, по видимому, начальник.
Я вошел и увидел 8 коек, из которых занято было пять. На четверых уже спали мертвым сном уставшие тела, а на одной сидел человек, одетый точно также как и я.
- Вот ваше место. - сказал Остап, указывая на койку. - Все предметы личной гигиены вам принесут позже. Сейчас можете отдыхать. Подъем у нас в четыре утра. До завтра. - добавил он и удалился со своей свитой.
Настала кромешная тишина. Я присел на койку, обхватил голову руками и замер. 
- Какой к черту гигиены. Принесут они тебе кружку с полотенцем и всё. Даже не надейся. - хриплым голосом промолвила фигура, сидевшая недалеко от меня.
- Я особо и не старался. 
- Меня Сергей зовут.
- Семен.
- Добро пожаловать Семен. - посмотрев на него я увидел холодное, но притягивающее лицо, процентов на 40 точно изуродованное шрамами. 
- Спасибо.
- Тебя за что сюда? На сколько вообще?
- На семь лет вроде. Извини, я очень устал с дороги, хотел отдохнуть.
- Хах. Ну попробуй, попробуй...
Я лег на спину и моментально отключился. Снов сегодня не было.

- Подъем! На работу! Вставай, вставай, вставай! - кричал кто-то около меня. 
Я подскочил, встал и как-то машинально направился к выходу. Вдруг я получил сильный удар прямо в лицо.
- Куда погнал? Убери свою кровать сначала.
Я немного опешил, но через мгновение вернулся и заправил койку. Все мои сожители были одеты одинаково и в целом были похожи. Измотанные и прожженные мужики. Нас вывели на улицу. Построили. Подошел Остап Генадьевич.
- Утро доброе парни. Без лишних слов, за работу. 
Нас, как стадо коров не дав ни умыться, ни побриться погнали в лес. Когда мы дошли, нам выдали инструмент. В основном это были обычные пилы или топоры. Все практически сразу же начали работать. Работа была простая - рубить деревья, обрабатывать древесину и отвозить в город на продажу. Последним мы естественно не занимались. Остап ушел, а вместо него пришла та женщина, которая кружилась возле него ночью. Работа была травмоопасная, тяжелая. Никто не выдавал нам тачек или тележек. Носить все приходилось вручную. Так с четырех утра до обеда мы работали не покладая рук. Потом нас отправили в какой-то барак, где нам дали поесть похлебки на чечевице и плохопрожаренный хлеб. А потом мы снова принялись за работу.
Рыжая женщина наблюдала за нами весь день с каменным лицом, сверлила каждого своими поросячьими глазками. Она была уродлива и внешне и внутренне. Я стал рубить дерево вместе с Сергеем.
- Кто эта баба? - спросил я
- Это жена Остапа Генадьевича. Леночка. Редкостная сволочь. Его правая рука типа. 
- И почему она следит за нами?
- Он часто гонит её сюда. Сам сидит в конторе у себя, книжки читает. Лучше не косяч у неё на глазах. Поймешь сразу какая она тварь.
- Буду знать.
В 9 часов вечера наш рабочий день был окончен, пришел Остап, забрал нас и мы отправились к себе во флигель. Все мужики разом увалились спать по своим койкам. Не спал только Сергей. Как и вчера он сидел. Я закурил.
- Я тут уже третий год. Сбежал бы.
- Разве это возможно?
- Наполовину если только.
- Как это?
- Ночью нас сторожат срочники. Я часто не сплю, и заметил что, между часом  и двумя часами ночи они меняют караул. Но порой первые уходят, а вторые задерживаются на час-полтора. Вот тогда бежать можно. Территория этой колонии в обхват метров 900, до вокзала может и добежишь, но там КПП. Если повезет, то говорят можно как-то вылезти за забор обходными путями. Но что дальше, я не знаю.
- Дикость. А что вообще на территории, кроме леса этого?
- Вокзал, контора Остапа, его дом, возле него небольшой сад, который жена держит, ещё бараки всякие и куча другого дерьма. 
- Ясно. Ладно, я на боковую.
Завершив разговор я потушил сигарету и лег спать. Снилась мать в красном платье. Будто я стою напротив нашей конюшни, а она подле стоит плачет. Мне во сне лет семь-десять. Мать меня будто не видит, я пытаюсь взять её руку, тянусь, но она все дальше, дальше. А затем совсем растворяется.

Около месяца я пахал как сумасшедший, как и все. Периодически общался с Сергеем. Погода в этих краях была часто пасмурная. Постепенно я начинал привыкать к монотонности. В принципе и жизнь у меня не особо отличалась от этой каторги. Также пахал, только тут все было более настоящее. Временами я грустил, вспоминал о своей коморке в издательстве. Двойственные чувства захватывали меня. С одной стороны и отвращение к прошлой жизни, с другой тяга к насиженному месту. В конце концов я полностью смирился со своей ношей. По сути говоря о свободе я и не мечтал. Что в прошлом меня ограничивали до основания, что сейчас гоняют палками. Единственная светлая мысль, которая жила в моей голове, эта мысль о том что бремя, которое я выбрал, я выбрал осознанно. Зря или нет, во вред себе или в пользу я пока не знаю. Мне показалось, что лучше уж тут проверить себя на прочность, учитывая, что расслабится ближайшие 7 лет не получится, чем сгнить в какой-нибудь Болгарии заплутавшим странником. Сменить отечественную крысиную контору на зарубежную. Со временем я четко решил, что этот путь должен пройти до конца. 

Рыжая наблюдает за мной. За каждым моим движением. Она сверлит своим ненавистным взглядом моё тело. Будто бы ждет от меня ошибки, осечки, чтобы разорвать на куски. Я стараюсь не думать об этом. Просто молча выполняй команду, просто не высовыйся и протянешь. Даже думать о ней и о её моральном уродстве, которое видно даже без поступков, не нужно. Нужно просто работать.
После обеда Сергея и ещё парочку мужиков забрали на вокзал, загружать вагоны. Меня оставили там же.
Рыжая ушла вместе с грузчиками. Мы с оставшимися оказались одни почти на весь день. Я молотил дерево и думал - возникнет ли хоть у кого-нибудь из них мысль о побеге прямо сейчас? Или хотя бы кто-нибудь осмелится прекратить работать, хоть передохнуть? Но нет, ничего такого я не увидел. Все продолжали работать и я вместе с ними. До конца основания ствола оставалось пара сантиметров. Вдруг, я отвлекся, продолжая рубить, задумался и не отойдя от ствола нанес окончательный удар. Дерево покривились, я инстинктивно дернулся, но не успел отпрыгнуть.  Дерево упало прямо мне на ногу. Адская боль в мгновение пронзила всю левую часть моего тела. Я закричал. Ко мне подбежали мужики. Минут 15 они пытались вытащить меня из под дерева. наконец у них это получилось. Я лежал на земле, скорчившись от боли. Я знал, что на территории нет медпункта, и гипс мне никто не наложит. До города тут далеко и проще выбросить меня в канаву. Я был в отчаянии, нога болела. Пульсирующая боль беспрерывно колотила мою ткань. Лишь бы Остап не узнал о случившемся. Хоть как-то надо скрыться. Моя единственная надежда это договорится с Рыжей, чтобы она соврала мужу, что тоже отправила меня разгружать. Если в ней есть хоть что-то человеческое, Боже...
Она не заставила себя долго ждать, буквально через час она вернулась одна. Увидев её, мужики сразу же отбежали от меня и продолжили работу. Она подошла. Она ни капли не изменилась в лице. Ни капли.
- Я умоляю вас, пожалуйста. Не говорите своему мужу об этом. Меня же заживо закопают. У вас ведь нет медпункта? Пожалуйста, скажите, что отправили меня  на вокзал. Прошу вас. Смилуйтесь надо мной! 
- Всему своё время. - сказала она с легкой улыбкой и удалилась.
Обратно она вернулась с Остапом и двумя элементами.
Элементы несли меня в какой-то заброшенный, ветхий сарай, сырой и гниющий у основания. По пути я успел углядеть двухэтажный дом Остапа, и сад жены с ярко-красными, пышными розами. 

Перелома у меня слава Богу не было. Пролежал я в этом бараке, под присмотром срочников около месяца. Всю первую неделю была температура. Нога ужасно опухла, по ночам я тихо выл от боли. Кормили меня ещё более убого, чем раньше. Ни Остапа, ни его жены за это время я не увидел. Потом постепенно я стал приходить в чувство, нога стала отходить, приеобретала прежний образ боль стихла. И вскоре я вовсе поправился. 
Меня вернули обратно ко всем. В тот же день, ночью Сергей заговорил со мной.
- Я думал тебе уже кранты. Серьезно, везунчик ты. - сказал Сергей
- Спасибо, я тоже так думал.
-  И как там оно было?
- Не сильно отличалось, если честно. Я тебя попрошу об одной услуге - пожалуйста, разбуди меня, когда будет меняться караул, помнишь ты рассказывал?
- Хорошо, а зачем тебе?
- Хочу прогуляться.

Сергей сдержал своё слово, и действительно, возле двери не было охраны. У меня был один час и я знал, что делаю. Ходить я уже мог практически свободно. Я вышел из флигеля и как можно быстрее и тише направился в сторону дома Остапа. Охраны там тоже не было. В окне на первом этаже горел свет. Я присмотрелся. Да, там внизу, на кухне сидел Остап и что-то пил из большого стеклянного стакана. Я прополз под окном. Дальше, дальше. И уткнулся прямо в сад его жены. Пышные, ароматные розы светились в темноте. Они были ухожены и прекрасны. Безоблачное небо пропускало свет луны, который омывал их стебли и бутоны. Секунду я любовался их красотой. Это было самое прекрасное, что видел я за последние два месяца. Секунда. Я просунул руки через ограду и начал безжалостность рвать цветы. Я выдирал их стебли из земли, крошил пальцами бутоны, драл на части эти невинные и безупречные тела. Рвал их с легкостью. Смешивал их с землей. 10 минут, а то и больше я убивал их со страстью. Наконец, окончательно уничтожив, я осторожно удалился от сада, прополз обратно к окну, в котором также спокойно пил Остап, и как можно скорее вернулся во флигель. Вскоре пришла охрана, но я уже лежал на койке с закрытыми глазами. Снов сегодня не было.

Утром я, как ни в чем ни бывало, отправился на работу. Рыжой с нами не было, вместо неё Остап поставил двух срочников. После обеда один из них подошел ко мне и сказал: "Тебя хочет видеть Остап Генадьевич, я сопровожу тебя к нему." Дверь открылась, я прошел в кабинет, срочник остался за дверью.
- Итак, Семен Степанович, в нашем так сказать лагере вы уже два месяца. Сжились, как я смотрю с коллективом, работаете добросовестно. В целом, вами я доволен. - начал Остап - как вам труд дается на благо родине?
- Думаю, сносно.
- Сносно. Сносно это хорошо. - он прервался, чтобы налить воды себе в стакан. - Как начальник нашей колонии, и ваш непосредственный надзиратель в первую очередь я хотел бы узнать, Семен, что вы усвоили за эти два месяца? Какие выводы вы сделали? 
- Вывод я сделал только один. 
- И какой же?
- Розы у вас, Остап Генадьевич, слишком гладкие.

После этих слов, он резко подорвался и с яростью в глазах дал мне в ****о.

Конец.