Борщевик. Часть4. глава2

Глава 2.
Нетелефонный разговор.

Маневрируя между утками с мочой, которые мои соседки пенсионерки по какой-то непостижимой причине выставляют на табуретки, подхожу к окну.

Вид открывается на заросший борщевиком садик.  Дождь.  Деревья уже пестрят желтыми и красными листьями. Мутировавшие монстры тоже желтеют. Стекающие по зонтам и широким листьям струи воды делают ряды борщевика похожими на армию инопланетян.

Врач сказал, что нужно расхаживаться. Сначала дико боялась, что швы разойдутся, внутренности вывалятся, а я скоропостижно умру от внутреннего кровотечения и болевого шока. Теперь уже не страшно, только жуткая слабость. Удивительно, как быстро восстанавливается человеческий организм – неделя и я на ногах.

Выхожу в коридор. Вдоль стен на кроватях и на каталках больные. Те, кому не хватило места в палатах. Некоторые с ожогами борщевика, другие с колото-резаными  и огнестрелами – результат столкновения с мародерами и озверевшими беженцами. Туда – сюда проносится медперсонал, тащатся больные. Люди стонут, кричат, в конце коридора плачет женщина.
Пожилой усатый доктор ругает молоденькую медсестру.
- Как Вы отпустили ее  одну в туалет с капельницей?! А если б она упала? – кричит он. – Под суд захотела?!
Медсестра оправдывается сквозь слезы:
- Да их столько! Мы ничего не успеваем! Как за всеми-то уследить?

Я прохожу мимо молодого человека на носилках, у которого ноги полностью забинтованы. Он толи под наркозом, то ли бредит. Голова мечется по подушке. Бедняга стонет и зовет маму.
Сердце сжимается. Подхожу к нему и глажу по руке. Парень затихает.

Бабки в палате сказали, что если б «этот твой с работы» не договорился, я бы тоже лежала в коридоре.
Андрей приходит каждый день, громко и весело здоровается, так, что даже у старушек в глазах загорается озорной блеск. И каждый день приносит мне вкуснейший бульон и гренки. Даже не знаю, где он все это достает.

Парень на носилках снова начинает кричать. Подойдет к нему кто-нибудь, в конце концов?!
Лысый мужчина в очках требует главврача. Бомж с перевязанной головой пытается освободиться от капельницы и издает нечленораздельные звуки.
Вот она реальная жизнь. Все-таки на базе совсем другой мир.

***

Ночью, когда все затихает, я выхожу бродить по больнице. Дежурной медсестры как всегда нет на посту - спит в сестринской или смотрит телек в ординаторской.

Шестиэтажное здание больницы построено еще в советское время,  в тот период, когда строили для Человека с большой буквы.  Сравнительно просторные палаты, высокие потолки, широкие коридоры, огромный вестибюль. Не больница, а дворец!

Я спускаюсь на лифте на первый этаж. На проходной у охранников громко работает телевизор.
Прогуливаюсь по коридорам, словно в ином измерении, наслаждаясь тишиной, одиночеством и неповторимой больничной романтикой. В больнице проблемы внешнего мира уходят на дальний план.  Есть только здесь и сейчас.

Петька бы понял! Не удерживаюсь и звоню. В районе лифтов у кого-то тоже звонит телефон, комкая ночную поэзию.
Наконец слышу родной чуть хрипловатый, ласковый голос.
- Как ты? – шепчу я в трубку.
- Я в больнице – шепчет Петька в ответ.
- Ничего себе!  – громко восклицаю я. Мой голос отражается от стен и потолков. Снова перехожу на шепот. – Что с тобой случилось?
- Да так…рука.

Я слышу шаги, направляющиеся от лифта в мою сторону. Если кто-нибудь из персонала заметит меня разгуливающую в ночное время, по головке не погладят. Прячусь за одну из колонн в вестибюле.
- Поподробней, пожалуйста, - не отстаю я, зная, что Петька не любит рассказывать о своих проблемах.
Шаги все ближе.
- Да все так глупо получилось… Решил с начальником отряда армреслингом заняться. А он  сто двадцать килограмм весит, ну и – перелом получился, - слышу я совсем рядом Петькин голос.

Не веря самой себе, осторожно выглядываю из-за колонны и вижу Петю, разговаривающего со мной по телефону. Он тоже меня замечает, и, кажется, что его глаза вываляться из орбит.
Мы стоим, прижавшись друг к другу, ощущая тепло и родной запах кожи.
Петька машет рукой в гипсе.
- Вот, такой я теперь, однорукий Джо, но у меня ведь есть и другая рука, - он обнимает меня, гладит по волосам. – Девочка моя…

Мы садимся на широкий подоконник и целый час болтаем о всякой ерунде, говорим все, что придет в голову, рассказываем о событиях своей жизни. Потом разговор неминуемо соскальзывает на  отношения. И как-то получается, что при всей нашей взаимной любви, быть вместе мы не можем.
- Ты же знаешь, я пытался найти подход к Ярославе, но не получилось, - погрустнев, говорит Петя. – А если у нас родится ребенок, то разница в отношении к нему  и к твоей дочке будет просто катастрофической. Это будет не жизнь, а ад.

Его фразы снова и снова булыжниками из-под колес грузовика бьются о мое сознание, оставляя паутину расползающихся трещин.
«Из нашего брака получится тюрьма; я должен быть уверен в женщине на сто процентов; я ничего не знаю, и не знаю, когда буду знать; и не знаю, как жить без тебя и как жить с тобой; но ты единственная женщина, которую я по-настоящему люблю».

Облако эмоций накрывает меня с головой, я отчаянно машу руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь прочное, но вокруг только воздух и ускользающая сквозь пальцы вода.
- Ты же знаешь, мне нужна семья, - говорю я.
 - Понимаю, - у Петьки слезы в глазах. - Я не хочу тебя потерять, Миленка, милая моя…