Аристократка и тимуровцы

НАЧАЛО: http://www.proza.ru/2011/04/22/1118


Мы с Иришей знали друг друга «с нуля». С тех времен, когда  в яслях лежали на соседних кроватках. Потом в детском садике. И в школе, с разницей в полгода переехав из одного города в другой, оказались в одном классе. Меня называли в классе Кошей, Иришу - Мяушкой. Прозвища были производными от наших фамилий.  В классе было  три Ирины. Их надо было как-то различать. Еще  Иришу называли Аристократкой, за глаза.

Мы были даны в ощущение друг другу с самого рождения, и чувствовали взаимную ответственность перед этим фактом. Понятно почему, невзирая на то, что мне со вчерашнего вечера было неважно, что ехать никуда не хотелось, я стояла в 7-30 утра на платформе метро Пушкинская, на месте сбора новой Ирочкиной студенческой группы.

Сентябрь. Первое воскресенье. Тепло почти по-летнему.
Мяушка вылетела из Энергетического института с потерей года, и, как  и  полагается Цвету нашей молодежи, вылетела шикарно, с повышением – попала в МИФИ. Для знакомства с новой группой организовала пикник. Меня взяла для того, чтобы уютней чувствовать себя в чужой компании.

Иришина группа мне сразу не понравилась. Здоровенные мальчики и девочки, как-то по дурному веселые, с лицами, не тронутыми мыслью. Детский сад на лужайке. Я и Мяушка привыкли, что в любой компании мы были выше всех ростом. Это нас выделяло и наполняло внутренней гордостью. А молодые акселератки с детскими лицами (моложе нас на целый год) были длиннее! Как же так?!

Поездка в Загорск попала на большой православный праздник и носила в себе высокую идею - попить «святой воды» и посмотреть на настоящую икону Андрея Рублева. Остроту мероприятию придавало то, что все были комсомольцами и в группе явно находились стукачи. «Ир, ты не боишься? Вон тот, постарше нас с усами, наверное, с рабфака и точно стукач»:

- Стукач он или нет, не знаю, а что член партии – это известно.

Ириша потом долгое время дружила с членом партии, приглашала к себе домой, чтобы провести ночь в компании за преферансом. И не знала, куда он исчез. Просветить ее пришлось уже мне, когда увидела знакомое лицо на фотографии в ее альбоме. Иришин знакомый впоследствии работал со мной в одном институте в соседней лаборатории. Отслужил во флоте, хорошо плавал, был ярым любителем яхтенного спорта. Имел троих детей. Кто-то из них усыновлен. Погиб во время бури на Московском водохранилище. Спас всех, а сам утонул.

Как показало время, нам удалось избежать неприятностей. Ангел хранил. Может быть, он сопровождал нас в образе члена партии?

Выйдя из электрички, группа завернула в магазин. Сумок ни у кого не было. Догадались вынуть гитару из чехла и использовать его вместо сумки. Огромный чехол плотно набили литровыми бутылками сухого белого вина, купленного для всех по числу голов, и двумя бутылками нарзана, купленными по моей просьбе. На вопрос: « А нарзан-то зачем, мы же для святой воды бутылки взяли – будет вода!»,   ответила – «так надо», не вдаваясь в объяснения. Как показали дальнейшие события, взять нарзан было мудрым решением.

Самый здоровенный студент, ростом под два метра, пер многолитровый чехол на своей спине. Девочка из группы несла гитару, лихо закинув на плечо. Процессия двигалась в лавру.

Троице-Сергиева лавра сказочно сияла на солнце белыми монастырскими стенами, манила золотыми звездами на синих куполах и завораживала строгой стройностью храмов - безмолвных богатырей в золотых шлемах.

Осуществить все задуманное оказалось непросто. Лавра была до краев заполнена толпой бабушек, организованной в длиннейшие очереди. Куда вели эти многократно извивающиеся потоки людей, с первого взгляда было не ясно. Центром событий оказался крест на площади – там был источник, где наливали святую воду.

Полные оптимизма студенты оставили кого-то дежурить в очереди и начали продираться в храм. Если бы не тот самый верзила, который пробивал путь, орудуя многолитровым чехлом, держа его  перед собой на вытянутых руках, войти в храм и посмотреть на Рублева нам бы не удалось. В храм комсомольцы шли, вынеся общее решение помолиться, пока движется очередь к святой воде. «Надо помолиться! Идем вместе. Не расходимся! В толпе можно потеряться». Проголосовали и пошли.

Церковное пение, темнота после яркого света на улице, давка людских тел, дурман горящего ладана, дрожание в полумраке желтых пятнышек свечей, горевших повсюду,  воздействовали на психику сильно. Изматывающий абстинентный синдром усиливал восприятие. Перед иконой чуть не потеряла сознание. Не умея молиться, случайно это сделала. У кого-то хватило духу поцеловать мощи святого. Толпа медленно двигалась мимо раки с останками Сергия Радонежского к выходу.

Атеисты, выйдя на улицу, сразу сошлись во мнении, что в этом «что-то есть». «Бога нет, но Бог есть!»

Очередь к святой воде не внушала надежд. Было слишком рано, чтобы идти в леса на пикник. Лес в Загорске за версту не видать. Решили посетить усадьбу Абрамцево по той же железнодорожной ветке для дальнейшего окультуривания. Сели на электричку. Вышли не на той станции. Усадьбу не нашли. Заблудились в лесу.

Было принято решение, что достаточно уже «находились» и пора начинать пить. Стащили большие бревна квадратом. В середине развели костер. Вытащили бутылки. Откупорили.

Я уже говорила, что с первого взгляда группа мне чем-то не понравилась и показалась диковатой? Студенты и студентки с детсадовскими лицами неожиданно быстро разобрались по парам и, взяв в руку по целой бутылке вина, каждый свою, пили на брудершафт. Это такой способ, чтобы было не стыдно сразу начинать целоваться. Зачем терять время? Все равно закуски нет!

Из бутылок - на брудершафт? Ирка и я вытаращили глаза. Мы с Мяушкой многое видали, но не такое! Затяжные синхронные поцелуи студенты начали, как по команде впившись губами каждый в своего партнера и не выпуская бутылок из рук. Сразу все. При всех. И на свету.

Отрывались студенты друг от друга только для того, чтобы хлебнуть следующую порцию вина. Это напоминало балет Чайковского на сцене Большого театра, когда они одновременно заводили бутылки друг за друга, поднимали донышком вверх, снова пили на брудершафт, потом одновременно разводили бутылки, опускали вниз, обнимались свободными руками и опять целовались. Танец маленьких лебедей с бутылками - на бревнах в "положении сидя".

Я сразу получила репутацию дуры-трезвенницы в глазах незнакомых студентов со своей бутылкой нарзана в руках. Они указывали на меня Мяушке своими огромными литровыми бутылками с немым вопросом: «Она что, сумасшедшая? Ты же обещала, что с тобой будет нормальная одноклассница?»

- А почему вы не пьете?
- Вам кажется. Я пью.
- Нарзан?
- Не волнуйтесь, мне так же хорошо, как вам. Вчера выпила лишнего. Разбавляю алкоголь. Концентрация в крови гораздо больше вашей. Пью нарзан и пьянею.

Не убедила. Не выпуская бутылок из рук, парочки в обнимку, и для большей устойчивости косо заваливаясь друг на друга, двинули в лес в разных направлениях. При ходьбе конструкции пар напоминали плавно удаляющиеся живые неравнобедренные треугольники. К тому времени, когда они совсем исчезли, изумленная Мяушка выдула полбутылки.

Когда исчезла и она, подумала, что Ира тоже с кем-то удалилась в кусты. Моя абстиненция не только не отступала, но становилась все сильнее. Голова кружилась, интерес к жизни и силы полностью отсутствовали. Я открыла вторую бутылку нарзана. Член партии подбрасывал ветки в костер. Парочки начали возвращаться. Когда возвратились все, оказалось, что Ириши нет. Пересчитали по головам. Опросили всех. Никто с ней не уходил и не видел ее уже долгое время.

Парочки пошли искать Мяушку в разные стороны. Возвращались ни с чем. Шли искать в другую сторону. Я тоже пошла искать. Одна. Страшная мысль о том, что пока мы развлекались Мяушку убили, становилась все острее. Надо ее найти – живую или мертвую! …А вдруг ее разрезали на куски? Тогда как искать?

Когда надежда найти подругу почти иссякла, заметила за деревьями костер. Пошла на огонь. Над костром трудились два пионера с красными галстуками лет десяти. Молча и сосредоточенно. Что они там делают с такими серьезными лицами?

У костра на земле лежала наша Мяушка. В элегантной позе. Красиво отбросив руку. Умерла?... Или спит?... Слава Богу, она нашлась! Целиком, не в виде отдельных кусков!

Я узнала ее издалека по модной юбке клеш в крупную клетку и ярко-желтой мохеровой кофточке в обтяжку. Увидев как-то Иру в этом наряде, наш одноклассник Миша ласково назвал ее «yellow danger».

Пока продиралась к костру через торчащие из земли корни и низкую поросль кустарника, один мальчик стал снимать с ее ног туфли. Другой, повозившись с ее сумочкой, уселся верхом на Аристократку. Принялся что-то делать с  безжизненными руками и… целовать?…. мертвую Мяушку? Что происходит?

Я испугалась, что рано радовалась, что дело принимает нехороший оборот, убыстрила шаг и прикрикнула на детей:

- Что вы делаете?
- Тетеньку мертвую нашли. Она живая. Спасти хотим. Пульса нет, а зеркало потеет. Замерзла видно. Искусственное дыхание делаем. Костер развели. Отогреть ее надо, – объяснили пионеры.

Наша Ирочка-Аристократка лежала очень красиво, но абсолютно без чувств. Как спящая красавица из сказки. Таких ведь поцелуями положено оживлять? Мои измученные нарзаном и воображаемыми ужасами мозги осенило единственно верным марксистским способом: не поцелуи это были! Ясно все с волшебными живительными поцелуями – богатыри дыхание искусственное красавицам делали, как наши пионеры!

Рядом с Мяушкой на земле лежали раскрытая сумочка, зеркальце и пустая бутылка. Неужели «маленькие лебеди» так шокировали ее тонкую аристократическую душу своими танцами с бутылкам, что Ирочка, уйдя подальше в лес, от удивления, а может быть с горя выдула и свою литровую до дна? Прямо как я вчера! Моя бутылка, правда, была в два раза меньше, зато содержание в ней было покрепче.

Не обращая больше на меня внимания, тимуровцы начали деловито растирать ноги Аристократки. Присоединилась к ним и грела ледяные руки. Один тимуровец снял свою куртку, свернул и положил Мяушке под голову. Куртка другого заботливо накрывала спящую Аристократку.

Деревенские пионеры. Вряд ли городские – дачный сезон кончился. Слаженные действия тимуровцев вызывали уважение. В моем абстинентном мозгу родились две мысли сразу. Одна - о душевной чистоте, свойственной их пионерскому возрасту, в отличие от нашего комсомольского, подпорченного гормонами и цинизмом. Казалось, тимуровцы верили в добро и не сомневались в том, что мир спасти можно, что помогать нужно всегда. Даже незнакомым. Даже не «своим». Даже тетеньке - Аристократке. Вторая мысль - а не приходится ли им вот так же молча и деловито спасать отцов, украшающих пьянством  деревенскую нищету?

Меня и Аристократку с пионерами нашли через некоторое время. Мяушка уже открыла глаза и начала стонать, подавая первые признаки жизни:

- Где я?
- В лесу.
- Что я тут делаю?
- Умираешь.
- А это кто?
- Пионеры.
- Какие пионеры?
- Тимуровцы. Они тебя нашли. Спасают. Скажи им спасибо.
- Спасибо.

Тимуровцы сложили  вещи Ириши в сумочку и заставили меня проверить, все ли на месте. Передали тетеньку на попечение взрослых.

Студенты на руках, скрепленных «стульчиком»,  отнесли Иришу к нашему костру и посадили на бревно. Я отдала ей свою бутылку нарзана.

Группа засобиралась на электричку. Сначала тащить Мяушку через лес мне кто-то помогал, потом мы с ней вдвоем стали отставать. Комсомольцы парами в обнимку, подпирая друг друга, припустились к электричке, спотыкаясь о корни деревьев. Когда мы с Мяушкой забирались на очередной бугор, толпа  прошумела мимо нас. Было ощущение, что покосившийся забор с треском рассыпался на части и рухнул в овраг. Больше мы их не видели.

Я тащила подругу, вспоминая свои вчерашние испытания. Мне-то никто не помогал. Одна справлялась. Все из-за этой самой Ирки. Ладно! Ее не убили, она не замерзла насмерть – и, слава Богу!

Оживилась аристократка уже в вагоне метро. Придя в себя, «мертвая Мяушка» тут же обнаглела. Вроде меня вчерашней. Стала рассматривать пассажиров, сидящих напротив,  пыталась их передразнивать, показывая язык. Картинно раскинулась на сидении в своем супермодном наряде, ноги на середине прохода, привлекая внимание публики и имея возможность ставить подножки. «Мяушка, ноги с прохода убери!» Еще в электричке привела Иришу к ортогональному виду – отряхнула, поправила краску на лице, попудрила носик, а теперь следила за тем, чтобы «yellow danger» не нанесла вред окружающим. Одновременно старалась делать вид, что я ее - не знаю!

***
Утром мы поехали на метро каждая в свой институт. Я сидела в аудитории на самом верхнем ряду с черными кругами вокруг глаз и с одной мыслью в голове, что «так жить нельзя!» Рассматривала девочек с идеально свежими личиками, щебечущих в десятом ряду. Наших певуний - они красиво пели под гитару на несколько голосов на всех студенческих концертах.

«Вот так надо жить!» - твердо решила, пока смотрела на розовеньких птичек, на мой очередной и пока еще не развенчанный идеал женственности.

***

По поводу Коши и Мяушки, по поводу того, как нам с интервалом в один день пришлось пережить в сущности одно и то же,  мне из-за любви к искусству, а ей от удивления, еще Маяковский предупреждал в своем стихотворении «Хорошее отношение к лошадям»:


- Деточка!
   
          Все мы немножко лошади.


                Каждый из нас по-своему лошадь…


***