ЗОВ

 (НА ОСНОВЕ РОМАНА ЛЕЖАТ РЕАЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ).

Лишь тому турку, кому под силу признать величия своих предков и познать их, удастся найти в себе силы для претворения в жизнь  могучих дел.
(Кемаль Паша Ататюрк).
История беспощадна к непредусмотрительному человеку.
(Кемаль Паша Ататюрк).

….Она бежала изо всех сил и всеми фибрами своей души ощущала, как нечто ее безустанно преследует. Это особенно было заметно по визгу преследующего ее существа, - и несмотря на то, что на глаза повсюду бросались тени, и она всё время чувствовала присутствия какой – то неизвестной силы, но в ней не нашлось отваги, чтобы отвернуться и взглянуть в лицо лешему. Холод, как струя, пробежала по всему телу, после чего, оглянувшись по сторонам, она лишь теперь уловила себя на том, что находиться на чуждом ей месте. Здесь гулял такой жуткий холод, что было больно зябко, а в довершении всего, страшила ее мертвая тишина и полумрак. Временами то там, то тут до её слуха доходил грохотанье шума волн, а вместе с ним и трескающийся звон каких-то железных сооружений, отчего у нее в голове неожиданно осенила мысль о том, что где-то в поблизости находиться море. Но, как, ни странно, и эта находки не давала ей покоя, ибо, она начала сознавать, что по всей вероятности, ей не суждено отсюда выбраться. Не взирая на то, что впереди была проложена дорога, и откуда–то проникал сюда тусклый свет, дающий ей возможность еле–еле передвигаться, она то ли из-за ощущения неопределенности, то ли из–за чрезмерной тревожности, на каждом шагу, спотыкалась, и побежав то в левую, то в правую сторону, никак не могла определить, куда же ей лучше вдаваться. И как она не пыталась отдалиться от наводившейся на нее ужас местности, конец этого пути переплетался с небытиём, а чувства страха и тревоги ни на минуту не давали ей возможности расслабиться. И тут, тусклый свет луны внезапно сменился ярким дневным светом, который резал ее глазки, и она плотно зажмурив веки, стала руками искать подушку, чтобы кое-как прикрыть голову, как в тот же миг, дребезжащий голос матери, раздавшийся прямо над ее кроватью, заставил ее вздрогнуть. Тюркан, невольно бредившая за это время во сне, приоткрыв отяжелевшие веки, вымолвила недовольным тоном:
– Мама, дай поспать. Сегодня же суббота.
Но пожилая, грузная женщина лет сорока пяти, которая все время носила в глазах круглые, громадные очки, не пожелала даже слушать возражение своего дитя. Она отшвырнула одеяло в сторону и категорична произнесла:
– А ну-ка, вставай. Каждый день одно и то же. Всю ночь напролет впяливаешь глаза на этот долбанный экран, а утром на тебя смотреть страшно, едва за собой тащишь ноги, да и сама с внешности напоминаешь мертвеца, нежели нормального человека. Хоть и смотришь на телевизор, но думы у тебя блуждают где-то далеко. Я одного не пойму, как же терпит тебя Эльдар муаллим? Он весьма строгий начальник и не выносит, того, чтобы его подчиненные все время ходили с красными глазами и зевали. Нет, с таким темпом и работоспособность у тебя снизится до нуля. А у тебя не только в воскресенье, но и на все календарные дни одна и та же привычка – ложиться поздно, а под утро, встав с постели, отправится на работу натощак с опухшими и слипающимися веками.
Тюркан, хоть и выслушала до конца укоры матери, но у нее не появилось желание на них ответить, посему она, впросонках встав с постели и даже не застелив его, прошагала в комнате, а затем, сделав несколько движений, типа утренней зарядки, достала из шифоньерки полотенце, аккуратно лежавшее на верхней полке, но, прежде, чем выйти из комнаты, отвернулась, и холодно взглянув на мать, заявила:
– Извини, мамочка, но так уж получилось. А, что касается моего патрона, то он хотя и кажется тебе на первый взгляд суровым мужиком, в сущности, он совсем не придирчив и довольно чуткий старичок. И потом, я же своевременно выполняю все его поручения, и за эту пятилетку ни разу его не подвела. И потому, он особенно не жалуется.… А для себя я выкрала ночь, которой лишать меня не стоит. -  хладнокровно ответила матери молодая женщина, зайдя в ванную комнату. Но, мать не собиралась отставать, и на этот раз, постояв за дверью, продолжала брюзжать:
– Ох, как же ты изменилась, до того стала пренебрежительной к своей жизни, что дальше некуда.…, – тут женщине трудно стало удержаться и на ее глазах появились слезы. - Ну, я же, в конце – концов, тревожусь за твое здоровье. Ты же еще не совсем окрепла. А когда, каждое воскресенье, зайдя к тебе, замечаю твоего жалкого состояния, то в эту минуту так и хочется наложить на себя руки, да простить меня Аллах. Ни питания у тебя нормального нет, ни отдыха. Набиваешь живот пиццей, гамбургером, донярью, и шавурмой (сноска - Донер -  турецкий, а шавурма – арабский «Fast food». ). Как бы ты ими не насытилась, причиняешь этим вред не только своему желудку, но и карману. Притом, что в кармане не валяются лишние деньги, чтобы ими раскидаться. А вот приготовленные мною блюда  – горячая домашняя еда, так и остается в морозильнике нетронутым. Доченька, дорогая, мы бы сходили с тобой к врачу. Я же не слепа и вижу, что ты не в себе. И во сне начала бредить, и аппетит у тебя никчемный и все это, наверняка, из–за обострения депрессии, которая мучает тебя с недавних времён. Дочка, поверь, что я как мать тебя прекрасно понимаю, так как являюсь живой свидетельницей пережитого тобой кошмара. Но я все-таки считаю, что тебе давно стоило бы примириться с той утратой, как бы это не причиняло тебе боль. А коли ты решила поставить крест на свою судьбу, хотя бы пожалей меня. Да пойми же ты одну истину – когда речь идёт о смерти, выбор за нами не стоит.
Тюркан, слушая мать, вытирала мокрое лицо полотенцем и на этот раз, разрешив матери вдоволь выговориться, она спокойно произнесла:
– Мать, ты опять за свое. – И выйдя на коридор, постояла на секунду с ней лицом к лицу, после чего глубоко вздохнув, высказалась: - Ты пойми, что никто и ничто не в силе вырвать эту боль из моей души. Да и не удастся. Нет такого стимула, который бы принудил меня ухватится обеими руками за эту жизнь. Понимаешь, взорвалась та нить, которая связывала меня с ней.– сказала она, с раздражением вешая полотенце на крючок у двери, и направляясь к кухне. Но мать не собиралась сдаться и, следуя за своей упрямой дочерью, приступила к упрёкам:
– Не богохульничай. У тебя же, в конце – концов, все есть. И дом, и заработок, и даже семья, которая всегда и во всем тебя поддержит. К тому же, житьё у тебя не скудное, а вполне занятное. Ты занимаешься именно тем делом, которого любишь, а не тем, которого навязывают тебе с силой. Доченька, перестань, наконец, бунтовать, поскольку этим ты все равно ничего не изменишь. Тебе давно бы пора проявит смирения, а ты, вместо этого, да не услышит тебя Аллах, толкуешь о смерти.
На этот раз, глядя на женщину искоса, Тюркан заговорила так холодно, что у матери от отчаяния сжалось сердце.
– …Возможно ли, смириться с утратой самого близкого для тебя человека? И как бы ты поступила на моем месте, если тебе довелось пережить такую потерю?
– А что, по-твоему, доводится чувствовать матери, у которой на этом белом свете, кроме одной дочери, исключая мужа, никого не осталось? Ты представь, как же невыносимо, когда ей приходится стать очевидцем того, как ее дочь решила заниматься самоуничтожением. И каким же образом стоит поступать матери во имя предотвращения угасанья ее последней надежды? Не уж то, опускать руки и продолжать наблюдать за всей этой чудовищной ситуацией? – спросила мать, а после, сдерживая свои эмоции, взмолилась: - Доченька. Прошу, не терзай меня такими пессимистическими соображениями. Я и так замучалась.
Но, и эти фразы не нашли отклика в обледеневшем сердце дочери, и, она раздраженно сняв с плиты чайник, налила себе чаю, а затем, глотнув его, тихо спросила: 
– К чему все эти разговоры, мама? Все равно от этого мне лучше не станет. Проще всего советовать, чем осилить барьеры и воспрянуть духом. И чего же ты мне порекомендуешь на этот раз? Снова обращаться к врачам и принужденно выслушивать их никчемные рекомендации? Мама, тому, кому ни разу в жизни не пришлось испытать те страдания, к которым обречена я, никак не войти в моё положение. А ввиду того, что бессмысленные беседы со мной не способны вести к позитивным результатам, я тебя уверяю, что доктора сразу же бросаются пичкать меня лекарствами. Я не желаю посредством этих многочисленных антидепрессантов превратиться в квашню, которую можно взяв под руку, управлять, как тебе заблагорассудиться. Это не мой выбор. Мама, это боль так слилась со мной, что никто и ничто, помимо меня самой и моей душевной силы, не сможет дать ей достойного отпора. Я обязана найти в себе ту мощь, которая способна, если ни сразу, то хотя бы постепенно содействовать мне в том, чтобы я смогла отойти от внезапного удара судьбы, поскольку смириться с этим я никогда не решусь! А с другой стороны, мне осточертело бежать от реальности. Пора бы взглянуть в лицо действительности и может тогда, когда мне удастся её принять, наконец - то появиться новый стимул к жизни. Вот в чём мое спасение. Но для всего этого понадобиться время, чего ты так скряжничаешь мне уступить. Я обязана сама, понимаешь, сама, без чьих – либо вмешательств, справляться с тем ураганом, который в течение многих лет бушует в моей внутренней «Я», иначе, моя жизнь окончательно утратить своего значения. И единственный, в чем я, в данный момент, не нуждаюсь, это твои бесчисленные нарекания. Ты должна признать, что в этой жизни есть и такие моменты, в которых, человек должен разобраться без чьей – либо подмоги. Мамочка, я уже давно вышла от того возраста, чтобы дать тебе возможность мне контролировать. И к тому же, я давно уяснила для себя, что для меня хорошо, а что плохо.
Эти слова так разозлили мать, что она почти закричала:
– И ты называешь хорошим то, что ночью не высыпаешь, а днем вкалываешь, как вол?! – но позже, вынужденно овладев с собой, она решила снизить тон: - Неужели, ты и в правду полагаешь, что именно в этом твое спасение? Нет, так не может продолжаться. Ты, с таким темпом доведёшь себя до изнурения. Поскольку люди, вроде тебя, иногда в безвыходных ситуациях смекав, что не могут причинить боль недругам и, сознавая то, что, им не удастся брать от жизни того, в чем они так нуждаются, либо вымещают всю злобу на других, или же выбирают путь, ведущий к само растрачиванию. Темп жизни должен соответствовать биению нашего сердца. А ты словно пытаешься его обогнать.
– Прошу тебя, нет, не прошу, умоляю, если тебе тяжело оставаться на стороне, то хотя бы не дави на меня, и не указывай, как мне поступить! – более пронзительно вымолвила Тюркан, отшвырнув в умывальник лежавшего впереди нее недопитую до конца чашку. А матери, растерявшейся от подобной реакции, ничего не оставалось, как развести руками.
– Доченька, ну, откуда у тебя такая уверенность, что я на тебя давлю? Ну, мы же не возражали, когда ты надумала уехать от нас и поселиться в этой квартире? –  спросила мать немного погодя, и, при этом, указывая на своё беспристрастное отношение к ней, в надежде образумить своего дитя, но Тюркан, как и прежде, оставалась неумолимой. 
– Ну, хоть на этом спасибо…., – вымолвила она, укоризненно взглянув на мать, после чего вздохнув полной грудью, добавила: - Ох, известно ли тебе о том, что, по крайней мере, у наших семьях существует одна и та же проблема. Наше окружение и любящие нас люди так тесно нас опекают, что даже в жутких ситуациях, им трудно дать своим близким времени для раздумья. То есть, я имею в виду своих ровесников. Не только думать, даже передохнуть, и то становиться невозможным. Вы даже не можете себе представить, что, пытаясь защитить и устранить самого близкого вам человека от невзгод, вы, сами этого не сознавая, превращаете её жизнь в адское мучение. Вот поэтому от нас и выходят неприспособленные к жизни люди…. Мама, может я и сдамся в этой борьбе с собою, но я, хотя бы буду знать, что предпринятые мною попытки были моими собственными усилиями. – произнесла она, и проходя в гостиную, устроилась за письменным столом, где уже был установлен персональный компьютер. Халида ханум, постояв на минутку в кухне и вздыхая от тяжести в душе, взяла в руку уцелевшую чашку и после того, как помыла, валящихся на умывальнике гору посуд, непромытых со вчерашнего дня, прошагала в комнату, где и находилась ее дочь. Не взирая на то, что она уже в протяжении десяти минут, молча сидела на диване, и взялась за ручную работу, к которой она приступила два месяца назад, да не сумела её закончить, ей, все же, не удалось успокоится, и она, мрачно парировала:
– Хорошие претензии у тебя – не вмешивайтесь в мою жизнь. Даже отца с таким вольным характером превратила в сердечника. И к нам не перебралась. А по твоему нынешнему положению и не скажешь, что ты еще в детстве боялась темноты и одиночества, теперь же ты не только по уши влюбилась, но и сроднилась с мраком, да и живешь как аскет, в своем воображаемом мире. Так и скитаешься в квартирантах, хотя у тебя был гораздо лучший выбор, чем этот – взять, да вернуться к мужу. У тебя же в жизни все категорично, нет, так нет. Не понимаю, с кем это ты так сошлась и что за манера - сторониться людей? – жаловалась мать, как Тюркан, прислоняясь к креслу, и, скрещивая руки, тихо заявила:
– К кому же я должна была вернуться, мама? Ведь именно благодаря его настойчивости, мне и пришлось расставаться с моим мальчиком. Он не должен был меня принуждать к тому, чтобы я отправила его одного в районный центр….,- сказала она, но мать, сразу же, перебив ее, сурово высказалась:
– Нет, это ты не должна была пойти за ним, сидела бы у себя дома и дождалась бы его возвращения, а не ходила бы за ним по пятам! – с явным порицанием твердила Халида ханум, не кладя из рук свою работу. Тюркан, быстро поднимаясь с кресла и подойдя к окну, молча простояла там минуты три, и, матери, решившей, что и эти слова останутся без ответа, пришлось удивиться, когда она вдруг заговорила:
– Не могла я лишать свекра права прощаться на смертном одре со своим единственным внуком. А ведь это был его последним заветом. Ты же знаешь, между ними сложились особенное отношение, малыш бы меня этого не простил. А теперь, по стечению обстоятельств, они вместе… Нет, я не имею права кого-либо осуждать. В том, что случилась, виновата лишь я. Да и он не должен был лишать меня возможности присесть к своему мальчику. Если бы он позволил, то мне бы удалось воссоединиться с ним и телом, и душой!– сказала она, словно убеждая себя в правильности своего соображения. Тут Халиде ханум стало более чем жутко и она, почувствовав, как в ее груди появились колики, тяжело поднялась с места, подошла к дочери, после чего, поставив одну руку на ее плечо, а с другой рукою приласкав длинные, черные волосы Тюркан, издала протяжные и жалобные звуки от горя:
– Доченька, милая ты моя, вспомни, ведь это же было предпринято во имя его же спасения. В ту пору все взрослые, во имя того, чтобы оберегать своих детей, отправляли их подальше от того пепелища.
Но эти слова прозвучали так недейственно, что в ту же минуту повисли в воздухе. Тюркан, не оборачиваясь к матери, так и продолжала говорить, словно беседуя сама с собою.
– Да, мы запланировали его участь, но все вышло наоборот, и я сама не понимая, чего вытворяю, вынесла смертельный приговор своему же ребёнку. Во всем виновата я, и только я! Мама, а я даже не сумела достать его трупа. Ох, если бы мне тогда «посчастливилось» его захоронить на кладбище, то имела бы я сейчас могилу, куда бы я смогла сходить и оплакивать его усопшую душу. Отнесла бы я к нему цветы, спела бы ему колыбельную, и он дал бы мне силу жить. А нынче его душа блуждает в неведении. Он точно не со мной. Он отрекся от меня, да, отрекся. Потому, что я, как мать, достойна отвращения. Вот поэтому он мне даже и не сниться….О, Аллах, куда же смотрели твои глаза, когда эти звери учинили такую дикость и, впоследствии, отобрали жизнь у ни в чём неповинного ребенка?! Ну, где, где же твоя кара?! – сокрушалась молодая женщина из-за горя и избивала себя, как вдруг испуганная мать, с силой схватив за руку своего дитя, которую она подняла в знак протеста, принудила ее опускать их, и, поворачивая к себе дочь, прижала ее голову к своей груди. 
– Ни говори так, доченька, умоляю, успокойся. И не смей больше, слышишь, не смей, восстать против Него, ты этим только усугубишь своего положения. Ну, что поделать? Воля Господня неумолима, – сказала она в слезах и, продолжая её приголубить. Затем Халида ханум отвела ее от окна, и принудила присесть. Но душа Тюркан никак не могла найти покоя и она без передышки твердила:
– Забрать жизнь у маленького ребенка – это его воля?! Я не признаю такую волю, не признаю! А где же его справедливость, мама, где?! Никогда не было, и не будет никогда на этой земле правосудия! И уж тем более, в Его царстве! Если бы он позарез нуждался в чьей-то жизни, то лучше всего унес бы меня, нежели невинную душу моего ангелочка. Так или иначе, я дожила свой век, но он, он же еще недавно постиг жизни. За что ему суждено было умереть такой трагической смертью, мама, за что?! – закричала она еще громче и в ее глазах появилась искра гнева. Мать, бросаясь в кухню и возвращаясь оттуда со стаканом воды, заставила Тюркан ее выпить, а затем, снова присев к ней, обняла ее голову, словно была готова петь ей колыбельную.
– Нет, доченька, ты не права, просто у него больше терпения, чем у смертных, но кара его куда страшнее, и им его не избежать. У него же там нет дубины, чтобы он в каждом удобном случае, бил им по тем головам, которым место в виселице. – убежденно говорила мать, - Вот увидишь, эти фрицам, - о чём я болтаю, немцы же были более благодушными, чем эти хищники, - эти варварам не миновать наказания. Они рабы шайтана, но и гнету тирана так или иначе наступит конец. – как Тюркан, уставившись на одну точку, тихо и уныло произнесла:
– Но это его не вернёт.
– Когда на наших землях воцариться мир, тогда и его душа упокоится с миром, и ты, моя дорогая, обретешь долгожданный покой. – сквозь слезы говорила мать, обнимая и целуя голову Тюркан: - И мужа своего не вини, не будь к нему такой жестокой. Он и без того, бедняга, окончательно спился. Ну, как вы не поймете, ушедшего никак не вернуть. А вот начать жизнь с нуля никогда не поздно. Помнишь, как он раньше всеми силами пытался уверить тебя в этом, а ты, ты уперлась и не уступила. Какая же ты неподатливая.  Не все же было потеряно, доченька… Ох, и что же мне с вами обеими делать? Вы оба себя сознательно уничтожаете, а мне страшно на это смотреть. Вы что, сами себе враги?– Халида ханум, в течение десяти лет, всем существом пыталась помочь дочери выйти из этой ситуации и по ее убеждению, ей бы на пользу пошла встреча с Джаванширом, бывшим зятем, в котором она и души не чаяла, и в придачу, жалела не меньше своей дочери. Но советы матери продолжали оставаться не сбывающейся мечтой и, дочь не уставала их проигнорировать. И на этот раз события чередовались обычным ходом. Тюркан, вырвавшись из объятия матери, вяло заговорила:
– Стоило ли? Начать все с нуля, с чистого листа. Новая жизнь….Ох, мама, она не для таких, как я. Да и брак должен длиться до тех пор, пока он не успеет превратиться в тяжелую ношу для обеих сторон. А для нас он стал бременем... Ну, что поделать, времени вспять не повернешь, передаться забвению тоже невозможно, хотя большинство людей занимаются самообманом, когда утверждают, что плохое остается позади. Но это не так. Мы просто имеем определённую черту - при желании сторониться от устрашившихся нас реальностей. А на деле, у нас все это заложено подсознательно, и, когда у нас появляется мизерная надежда, касательно того, что мучающие нас воспоминания больше не станут нас томить, они вдруг, ни с того, ни с сего, всплывают в наружу и боль, причиняемая ими, становиться во сто раз невыносимой, чем предыдущие истязания.  От этого никуда не спрячешься. Это будет сопровождать тебя до гробовой доски. Только вот непрерывная работа приспевает тебе на помощь, но и она не вечна. – промолвила дочь, наконец–то, направив усталый взгляд в лицо матери. Халида ханум, немного усмехнувшись, и, массируя плечи дочери, убежденно высказалась:
– Ну, коли, не вечна, так не ухватись ты за него, как за солому. Работа-то не волк, в лес не убежит, да и не скроется.….. Ах, если бы ты дала ему шанса, если бы вы завели хотя бы одного ребеночка…,- не смогла сдержаться мать и опять проболтала лишнего, после чего, Тюркан вскочив с дивана, заорала: 
– Нет, мама, нет! Хватит! Достаточно! Мама, уходи, прошу тебя, уходи и не навещай мне до тех пор, пока я сама тебя не позову! – запальчиво и громко потребовала от матери удалиться молодая женщина, направляясь к двери. Подавленной и отказывающей поверить услышанным словам Халида ханум, практически пришлось побежать за ней, как за ребенком, и, догнав ее уже возле двери, она спросила:
– Ты что, доченька, выгоняешь меня? Неужели тебе становиться так неприятно от моего посещения? Ты не имеешь морального права упрекнуть меня в назойливости. Я же мать. И, как каждая мать, имею права проявлять заботу о своем ребенке. Ты только не думай, что я жду от тебя благодарности. Но при виде твоего состояния, я не могу остаться в стороне. Сейчас мне вдвойне жутко, чем тебе, я уже потеряла внука, но тебя я не могу и не хочу терять,  – в надежде смягчить сердце дочери жалобным голосом убеждала ее мать, но Тюркан, даже не умудрившись взглянуть на нее, угрюмо буркнула:
– Если ты будешь продолжать в том же духе, то я тебя уверяю, что недалек тот день, когда и меня рядом не станет! Не надо мне помогать, мама, понимаешь, не надо! Мне не хочется тебе грубить, но ты выводишь меня из себя своими неуместными репликами и при этом пользуешься своими материнскими чувствами, как щитом. К твоему сведению, я тоже когда-то была матерью, у меня был, как бы вы не старались в угоду меня этого отрицать, у меня был ребенок! И это более чем достаточна, чтобы я всю оставшуюся жизнь горевала за свою потерю. И не лезьте ко мне больше! Уходи, мама, уходи, мне не хочется тебя обидеть,– вспылив, произнесла она, и Халида ханум, кто не в силах была ей перечить, схватила сумку, и, пройдя мимо своего ребенка, пыталась поймать ее взгляда, хотя и это не увенчалось успехом.
– Ну что ж, дочка, уйду я, уйду, лишь бы ты не злилась …, - вымолвила она, но, заметив, как дочь не отвернулась, и даже не собирается спровадить ее до двери, предприняла последнюю попытку, произнося такую фразу: - Ты бы сходила с друзьями куда-нибудь. Позвонила бы Уле…,– и осторожно прикрыв за собой дверь, вышла из квартиры. После того, как Халида ханум покинула «убежище» своей дочери, Тюркан снова прошла в гостиную, присела на диван, и, прихватив обеими руками голову, и сжав его изо всех сил, завизжала. Затем она, приняв таблетку от мигрени, открыла занавеску, выглянула из окна на парк, в котором она время от времени, то есть, по воскресеньям прогуливалась со своей подружкой - Ульвией. Но в эту секунду, в таком расположении духа, ей не до того было, чтобы затеять прогулку. После долгого раздумья перед захватывающей дух природной красотой, в лоне, которой были посажены множества деревьев, окутавшиеся друг - друга длинными ветвями, она зашагала к ванной комнате, решив, что холодный душ абсолютно ей не помешает и, вероятнее всего, поможет ей избавиться от этой жуткой головной боли, и заодно от плохого настроения. После того, как она приняла душ и переоделась, надумала садиться за письменный стол, но, вспомнив, что она еще не успела прикормить своих любимчиков – волнистых попугаев, прошла в кухню. Тюркан достала корм и приблизилась к клетке, как в ту же минуту оцепенела от ужаса – зеленый, очаровательный попугайчик, купленный на базаре животных месяц назад, в очередной раз, ударив своим клювом уже пятую по счёту спутницу жизни, завалила её мёртвой на дно клетки. Тюркан, постояв около клетки, и качая головой, пожаловалась, как бы обращаясь к птице: «Ну и нрав у тебя, какой же ты паразит, ни с кем не приходишь к общему согласию». – но, вдруг осмыслив смысл сказанного, подумала; «Ничего удивительного. Он такой же мизантроп, как и я, есть же поговорка в народе, товар достоин своего хозяина. Как же мы с ним похожи. Ничего в нашей жизни не клеится, и в частности, в общении». Женщина сразу же вынула из клетки бездыханное тело птицы, а затем посыпала корм в сосуд и, зацепив в железный квадратик клетки шпильку для белья, чтобы птица не задумала удрать, прошла в прихожую, где обувшись, спустилась вниз по лестнице. Но вместо того чтобы выкинуть тело в мусорный ящик, как это делали большинство хозяин, у которых имелись питомцы, она зарыла в поблизости маленькую могилку и закопала там птицу. Вернувшись в квартиру и сняв обувь еще в передней, она сполоснула руки и когда готовилась уже садиться за компьютер для составления очередной корреспонденции, как сразу же в телефоне в беззвучном режиме засветился номер ее подруги - Ули. Она хоть и не собиралась ответить, но, тем не менее, как и всегда удостоверившись в том, что в упрямстве подруге не занять, подошла, и без особого того желания произнесла: - Да вижу, что это ты, вижу, – не поздоровавшись, сказала она, и подавленно присела на диван.
– Прости, если я нечаянно прервала твою работу. Но дело не терпит отлагательств. Но, во-первых, скажи, как твое самочувствие? – поинтересовалась общим состоянием подруги Уля, за которым последовал такой ответ.
– После нахлобучек матери не ахти как. Вот, пожалуйста, опять в душе пакостно, что пришлось ее так оскорбить. Заметь, и это совершенно сознательно. Признаю, на этот раз я перешла грань, она не достойна такого обращения. Просто я настолько противная, что задеваю и отталкиваю от себя всех любящих меня людей.
Ульвия, хоть и не решалась укорять свою подругу, но сразу же, как и всегда, высказала собственную точку зрения. 
– Дааа, ты к ней чересчур строга. Слишком уж ты взвинчена. Не поворачивается язык тебя осудить. Но стоит ли из-за этого расстраивать бедняжку, ведь, она же, для тебя старается…,– встала она на защиту тёти Халиды, но Тюркан не дала ей закончить фразу.
– Ну вот, и ты туда же. Все время пытаешься сделать мне одолжение, чтобы как-то меня постыдить. Да стыдно уже мне, стыдно.….Нет, я не против того, чтобы она держала со мною связь. Отнюдь. Но пусть перестанет указывать мне, как стоит жить. – пыталась ознакомить подругу с ситуацией Тюркан, но раздавшийся ответ Ули совсем сбила ее с толку. 
– Ты чересчур дёргана, и это все последствие того, что у тебя однозначно укоренилась чувства неприязни к тем, кто пытается хоть что-то поменять в твоей жизни. А тебе бы давно пора оставить позади своё прошлое и двигаться вперед. – выговорилась она неожиданно, и сразу же выступила с предложением: - Ну, например, строить отношений с каким-нибудь мужиком в подобной ситуации, пошло бы тебе на пользу. Ну, если не любовные, то хотя бы дружеские. Я говорю о твоём напарнике, что по работе. Он очарован тобою, хотя, он долгие годы искусно этого скрывал. Я же этого сразу заметила, а потом выяснилось, что я ничуть не ошиблась в своих догадках. Ну вот, а может, тебе стоит с ним повстречаться, хотя, это тоже неудачный совет, - разводить шашни с холостым мужиком, к тому же, младшим тебя на десять лет, но а с другой стороны испытать его на прочность все-таки стоит.– так наивно заявила подруга, что ее слова вызвали у Тюркан сарказм и смех. 
– Благодарствую, для полного счастья, нам одних молокососов и не достает. И какие там дружеские отношения, если мужики и под дружелюбием подразумевают легенькие любовные интрижки. А по - мне, такие намерения это своего рода оскорбление против такого светлого чувства, как дружба. А ведь целесообразно назвать всё своим именем. Научились же мы криводушию от Запада, но это нам совсем не к лицу, не присуще нам такой образ жизни, чуждо оно нам, понимаешь, чуждо, - нервно произнесла она, после чего заявила: - Между прочим, у нас мужики, да будь это сорокалетний холостой, или же шестидесятилетний старый хрыч, все одного и того же поля ягоды, - взрослые мужчины, но с ребяческим мозгом, - до той степени матери их приголубили, что потом до гроба с ними приходиться возиться, как с ребенком. А ты тоже хороша, впрямь, как дитя. Несмотря на то, что тебе стукнуло тридцать пять лет, и даже успела побывать один раз замужем, но, до сих пор веришь в добрые намерения.
– А знаешь, в твоих словах кроится доля правды. Но, что нам остается делать, когда все наши сверстники, и притом приличные сверстники давно уже женаты. - Вдруг с бухты-барахты начала сетовать Уля. - А к нам, как ни крути, липнут, как банный лист, молодые ребята. И тут мы не причём, просто в перспективе имеется приемлемая обстановка, которую мы для них создаём. То есть, их обеспечивай и бесплатной квартирой, и стирай, и стряпай для них, и деньги им раздавай, ну, словом, стань для них настоящим джином из лампы Аладдина, который для того и был порожден, чтобы беспрекословно прислуживать своему хозяину. Спрашивается, зачем же это я должна набивать лишнего пуза, если от хозяина этого живота я, в конечном счете, даже элементарной признательности не дождусь? Тут и дураку понятно, что он, воспользовавшись моими же деньжатами, улизнёт к молоденькой. И что, в конце – концов, за мужчина, если он себе за всю свою жизнь, хотя бы однокомнатную квартиру не в силах нажить? Хотя это в какой-то мере немыслимо, так как, в данный момент, у нас без соучастия родителей, да еще при таком минимальной зарплате и честным трудом без передышки, не каждому под силу купить себе квартиру. У меня от удивления глаза выкатываются из орбиты, когда слышу о том, что в какой-то стране кто-то на свой заработок приобрел квартиру. Если уж мужчинам слабо, то, что ж делать женщинам? Должна признать, что с распутностью не только дом, но и хоромы построишь, но нам себе этого не позволить. Вот видишь, упрекали мужики нас в том, что нет на земле более расчетливых существ, чем мы, а чуть ли не большинства из них, и в частности те, у которых превосходные физические данные, превратились в альфонсов, продающих себя в лице проститутки, более обеспеченным тёткам. Им бы с таким торсом хоть бы чуточку достоинства и гордости. Нет уж, уволь, если у меня имеются бабки, то, я лучше их потрачу на собственные нужды, нежели, таким брачным аферистам. Послать бы их всех к чёрту. Вот поэтому пусть и перестанут винить женщин, что они корыстные, хотя, у нас более действенные аргументы, – не надо забывать, что девяносто процентов хозяйственной работы лежит на плечах слабого пола и плюс ко всему, мы ходим на работу, и зарабатываем не хуже мужиков, а иногда, даже больше. Все время возимся с детьми и воспитываем их, а мужики за это время, хоть и жалуются на бедность, но не отстают от потех. Имеют же женщины в таком положении права хотя бы раз в месяц баловаться денежками своих супругов. А они у нас, в последнее время, превратились в таких жмотов, что сорят деньгами, разбазаривают их в угоду своих приятелей и любовниц, но потратить их семье скупятся. А когда все эти приятели и друзья, подруги лёгких утех кидают им, то приходят они к женушкам за утешением, ну, впрямь, как побитые собаки. Чем хороша любовница от жены? Да все они одинаковы, они все женщины, отличие лишь в том, что одни посвящают всю себя своей семье, а им за это даже неблагодарны. А вот вторые особы, обделив мужиков мизерным вниманием и при этом, выслеживая свои интересы, взамен на все это много чего получают, но им никогда не заменить им супругу. Примерный мужик тот, кто хотя бы частично избавляет жену от забот по дому, одаривает ей возможностью заняться с собой, развить свой интеллект, лишь тогда с нею и становится весело общаться. Нашим с виду подавай женщину два в одном, но и с нею они не уживутся. Согласно их теорию, с интеллектуальной женой совсем не безопасно, у нее преимущество – она думать умеет, что само собой не утешает, да и требование у нее к супругу слишком высокое, а с домохозяйкой скукотище,– сделала она признания, а после закончила недавно начатую мысль, - Кстати, и старики у нас совершенно обнаглели. Куда катиться мир, если даже они заводят для себя девчат, у которых сопли на носу еще не засохли? Вопрос, для чего тебе понадобилась недозревшая девушка, и подойдет ли она тебе, если ты со временем ее даже удовлетворять не сможешь, ведь слабеют же мужики год за годом ввиду бесчисленных физических, моральных и психологических проблем. Зачем, спрашивается, после всего этого ей такой старик, который к тому же, в отцы ей годиться? Она же, обчистив его до ниточки, упорхнёт, как птичка к другому гнезду. Какие же мужики, всё-таки, простофили. Как только их карманы набиваются зелененькими, им тотчас же хочется разлюбить жён – подруг горечи и болезни. И принимают они ложь за чистую монету, думая, что их просто обожают нынешние супруги, хотя для них это всего лишь соответствующий союз за деньги. Да и люди в общности стали такими циниками, что им бы наняться в приятели радостных и потешных дней, а когда у тебя горя, то даже супруг, которого ты для себя выбрала и доверилась, первым пускается наутек. А вот женщины у нас более терпеливы к тяготам жизни, хотя и среди них можно наткнуться на охотниц за легкой наживой.
– Такова действительность. А из-за того, что во все отношения стали распространяться товарно-денежные нюансы, то люди и разучились питать друг к другу безвозмездных чувств. – вымолвила Тюркан и Уля, немного призадумавшись, с тоской отметила:
– Возможно, ты и права, но смириться этим не очень-то легко. Представляешь, а я-то на днях, на почве отчаяния, обратилась в одно бюро знакомств, где чуть сквозь землю не провалилась. Столкнулась с таким грубым и пренебрежительным отношением к своей персоне, что самой стала неловко за то, что так справедливо размышляю, и пришлось твоей бедной подружке просто пулей оттуда вылететь.
– Ну и отлично, не стоит даже тратить своего ценного времени на такое пустое мероприятие. Как говорится в нашей пословице, если бы у плешивого имелось под рукой средство против лысины, то он, в первую очередь, нанес бы его на свою голову, а не искал бы других подопытных, – заговорила Тюркан с народной пословицей и, заметив, как Ульвия затрудняется ее понять, добавила: - Ты хотя бы имеешь представления о том, что лица, занимающиеся организацией брачных агентств, умудряются зарабатывать на слабости других людей? А там, где деньги и амбиции играют немаловажную роль, не стоит даже попытать счастья. Если судьба, то ты непременно встретишь своего суженного. Я же сто раз тебя советовала, что не подобает себя недооценивать. Если мужчина почувствует, что у тебя заниженная самооценка, то он воспользуется этим и тебе придется выйти за какого-то пройдоху, и вместо нормальной семьи, нарвешься на уйму неприятностей. Так что, вместо того чтобы поступать наобум, пропастись- ка лучше терпением и жди. Будь я на твоем месте, я бы не взбивала свою голову такой чепухой, а то не успеешь ахнуть, как у тебя поедет крыша. И что вы все так заладили? Мужик, да мужик. У вас что, других проблем не хватает? – спросила она, хотя ей было и до того известен ответ подруги.
– А ты сама посуди, ну, сколько можно жить, как бирюк? Да и ребенка без мужика сделать не рекомендуется, а то, знаешь ли, народ тебя с назойливыми расспросами к стенке припрёт…,- изливала душу Ульвия, после чего заметила: - Но ты, ты-то можешь себе позволить просто пообщаться с этим парнем, как с человеком? Ты вполне свободная женщина и заодно не имеешь под боком такого мозгодёря, как мой кузен Фаик, который не позволяет мне шагнуть без его разрешения, хотя и этому олуху прекрасно известно, что я совсем не легкомысленная, и у меня все на языке, нежели на деле. А у тебя иная обстановка, ты же не проживаешь с родителями, вот поэтому к тебе некому придираться, да и общественное мнение для тебя не препятствие. Если ты, поменяв квартиру, заведешь себе мужика, то все воспримут его как твоего супруга. Нынче многое зависит от того, как ты преподносишь людям своего знакомого. Хотя это вовсе не и благопристойный совет, но сейчас самое главное, чтобы тебе от этого хоть чуточку полегчало. – не зная больше к чему прибегнуть, с надеждой заговорила Уля, на что Тюркан, более чем уверенно, заявила:
– Ну, зачем, зачем все так твердо уверенны в том, что от всякой ситуации можно выйти только с посредством каких-то любовных романов? Лишь на минуту предположим, что я совершу такую глупость. Но если даже я солгу людям, саму же себя не обманешь. В довершении всего, не во всех отношениях бывает так гладко, как по маслу, а то ходили бы люди кругом только счастливые. – выговорилась она, опровергая всякую мысль касательно этой темы.
– Любовь и только любовь способна залечивать все раны. Если не учесть того, что не из всякой любви исходит исцеление. Ну, во всяком случае, так твердят. Если начистоту, то я бы на твоем месте, дала бы предпочтения уже знакомому человеку, то есть, своему бывшему, ну, ты же его когда-то очень обожала. – промолвила подруга, но, заметив, как замолкла Тюркан, сама же опровергла эту неудачную мысль, - Ну, хорошо, хорошо, не буду.
А, Тюркан, дав паузу, вернулась к предыдущий теме, и высказалась, пытаясь покончить с этим разговором раз и навсегда.
– Эх, Уля, Уля, стоит ли сокрушаться, когда как все предпринято, ошибки допущены, но их никак не исправить? И я, в принципе, ни в ком не нуждаюсь, и уж, тем более, в мужиках. Не понимаю я вас, своих подружек, ну, впрямь все уши прожужжали, а это меня не только бесит, но и высасывает из меня всю жилу. Поймите же вы, не в силе я справляться с таким потоком ненужной информации, а вот перебивать подруг во время общения тоже как-то неловко. Но вместе с тем, не умею я держать при себе свое мнения, когда сталкиваюсь с такими вот мещанскими взглядами на жизнь. К этому критерию можно отнести только тех, у кого нечего больше делать, как разводить антимонию и вести базарные беседы. – пожаловалась Тюркан, но Ульвия сразу же приняла все эти претензии на свой адрес.
– Не продолжай, и так известно, в сторону именно кого полетели эти громадные шишки.
– Ну вот, пожалуйста, когда хоть раз пытаешься высказать истину, то сразу же предстоишь перед всеми как супостат. А тот, к кому адресованы эти правдивые слова вместо того чтобы осмыслить и извлечь из него урока, сразу же надувает губы. Ну, как же мне вам всем угодить? Ведь настоящий друг не тот, который все время тебя хвалит, а тот, кто хоть время от времени указывает на твои недостатки и при этом, призывает тебя быть благоразумнее. Нет, похоже, только я в этой стране женщина с причудами, которому невдомек жить по общему шаблону. А остальных их положение очень даже удовлетворяет, они хоть и живут в замкнутом круге, но даже не думают его перешагнуть, - утомленно сказала она, но Ульвия никак не собиралась сдаваться и стояла на своём.
– В любом случае, человек не должен приговорить себя к одиночеству, не к добру это, понимаешь, не к добру. - твердо драла глотку подруга, - Ты отошла от жизни, но зря ты так, зря. – в последний раз захотелось Ули предубедить подругу в несостоятельности его мнений, на что прозвучал более спокойный ответ Тюркан.
– Ведь не одна я на белом свете такая, нынче во всем мире столько несостоявшихся людей, нуждающихся хотя бы в одном ласковом слове. Ищут единомышленников, единодушных людей, да не находят. Да и вообще, несознательным людям жить в этом мире легче, чем сознательным, такое впечатление, что в нем есть место только для слабоумных и беспечных. Заметила ли ты, что только после этого экономического кризиса, люди из-за безработицы стали чаще думать о любовных связях? А раньше их так поглощали каждодневные хлопоты, что чувствам и знакомствам даже лишней минуты не оставалось. А впрочем, поздно спохватились, все хорошие вакансии уже заняты, остались только неуверенные в себе, в своих желаниях трудоголики, ну, типа меня, да, разгильдяи. Из первой категории никак не получиться хороший семьянин, так как, он всегда будет всей головой в работе, а мазилы только ищут того, кем бы можно было валандаться по улицам, да и только. Вот поэтому такие люди и претворяют в жизнь отчаянные попытки – ищут свою любовь в виртуальном мире. А там одни лжецы и безнравственные люди. И от неверия в благие намерения, людям так и не удается прийти к общему согласию. А без веры, как известно, доверительных отношений не построишь. Если честно, для того и существует работа, чтобы отдалить тебя от подобных неприятных дум, ведь она служит, вроде как спасением от всего монотонного. – вела она беседу, но а, в действительности, думала вслух.
– А ты не опасаешься того, что когда-нибудь и тебе придется расстаться с этим спасительным кругом? То есть, как ты планируешь поступать в старости лет, когда уже жизнь пройдет, и ты никому не будешь нужна? – спросила Уля, но, почувствовав, что подруга не собирается ответить, она ахнула. – Тюркан, не стоит о жизни так глубоко задумываться, а то покажется она тебе таким мрачноватым, что и жить не захочется. Ну и ладно. Я-то позвонила тебе по одному срочному делу, но это не телефонный разговор, нам лучше встретиться на минутку у вашего парка. – вымолвила в конец Ульвия, не сумев больше противостоять подруге.
– А нельзя ли по телефону? – без рвения на какую-нибудь встречу, спросила Тюркан, на что раздался категоричный ответ Ули.
– Нельзя!
– Ох, ну хорошо, я выйду на десять минут, но только при одном условии – ты не будешь донимать меня баснями о каких-то сериалах, или же, о певцах - недоносках. – последовал ответ Тюркан, как подруга, сразу же, спохватилась.
– Не буду. – живо вымолвила она и сразу же выбросила трубку. Замявшись от такого внезапного поступка подруги, Тюркан решила немного поесть, как сразу же увидела, что содержимое сковородки, которого она поставила на плиту десять минут назад для того, чтобы согреть еду, уже успела разлиться на огонь и от кухни пахнет горелой. Отворив форточку, и выбросив еду на мусорный ящик, она быстро переоделась и через пять минут уже сидела на скамейке в парке и ждала подругу, как, она неожиданно предстала перед ней во всей красе. Она была одета в легкую, но крайне мрачную одежду – на ней сидели тонкие джинсовые брюки и застегнутая сорочка. Кузен Ульвии уже успел вмешаться в ее имидж, а та не осмелилась ему перечить, так как ей в тот момент приходилось противостоять не только своему родственнику, а также всей семье, которая, не переставая, обороняла позицию Фаика. - Привет, дай-ка я тебя поцелую, если честно, то я уже успела по тебе соскучиться. – улыбаясь, сказала Уля, хотя по существу, они  виделись недавно, то есть, разошлись после позавчерашнего дня. Тюркан, поздоровавшись с подругой, собиралась немного пройтись, как она, откидывая свои кудри назад и сдернув ее руку, тихо поинтересовалась: - Тюркан, присмотрись-ка по сторонам, не видно ли поблизости Фаика? Только так, чтобы он тебя не заметил. 
И после того, как Тюркан произнесла слова «Что-то не видно» она, облегченно вздохнув, присела.
– А может, купим семечек? – немножко расслабившись, предложила она. Тюркан, внимательно окинув взглядом подругу, вдруг изъяснила для себя, в чём обстоит дело: 
– Ясно, ты однозначно пытаешься меня задержать. Значит, опять мама позвонила и попросила, чтобы ты предложила мне «подышать свежим воздухом», не так ли?– спросила она, и, став очевидицей того, что в глазах подруги появилась искры шелъмы, и она, чтобы не выдавать себя, обернулась к ней спиной, вымолвила: - Ох, какая же я дурочка, могла бы и догадаться.
Но Ульвие, никак не собиравшейся предать ею любимую тетю Халиду, пришлось выдумать ложь, притом такую, которая соответствовала бы истине:
– Обижаешь, а я, между прочим, за твоей спиной ничего не замышляю. Я же тетушку с прошлого месяца ни разу не видала, и уж тем более, не беседовала. Я-то с ней сталкиваюсь только у тебя, а позавчера в твоей лачуге её не было, хотя мы с твоими подругами собрались у тебя именно для празднования твоего же дня рождения, про которого ты, вообще, позабыла.– твердо произнесла Уля, в надежде выгородить тетушку от очередного упрека, - Знаешь ли, в чем дело? Вот мы завтра с Фаиком и с двумя его друзьями едем на один островок, чтобы немного развеяться. – внезапно заявила она, и застывшей от подобного заявления Тюркану, пришлось от удивления поднять брови и запинаться.   
– Ка-ка-кой еще островок? Ты что, в своем уме? Вы же там пережаритесь в такую жару, там же, наверное, открытая местность и по сравнению с пляжем, не то, чтобы отдохнуть, но даже укрыться негде. Вы бы поехали на пляж Шихова или же в коттеджи Набрана, раз так нуждаетесь в отдыхе. Там хотя бы имеется необходимая обстановка ради того, чтобы прятаться от зноя, а в Набрани плюс ко всему, чистый воздух. – вымолвила она, но Ульвия, сразу же сморщивая лицо, ни на шутку забунтовала.
– Да уж. Но даже для тебя не секрет, что этот превосходный отдых не для таких простолюдин, каковыми мы с тобою, в настоящее время, являемся. Он для толстосумов. Я хоть и непоседа, но я не потеряла рассудок, чтобы истратить всю свою месячную зарплату на однодневное удовольствие. И у ребят тоже, таких бешеных денег не разыщешь. Да и при всём желании, даже отдых на пляже нам дорого обойдется, ведь для этого потребуется как минимум двадцать манатов за одного человека. Не страна у нас, а сплошная монополия, поскольку все благи нашей страны, сосредоточены только на руках отдельных лиц. Вот поэтому маленьким людям и проходу не дают. К сожалению, даже кусок хлеба обходиться им за счёт многочисленных унижений и насмешек. Словом, живем мы там, где нам ничего не принадлежит.
– Еще бы! – в свою очередь не стала Тюркан скрывать свою горечь. - У нас будь подхалимом, а если тебе «лень» подлизываться или же противно существовать в таком амплуа, то есть, достоинство не позволяет, то не видать тебе обеспеченной жизни, как своих ушей. А участие в жизни страны группы угодливых предпринимателей еще не означает, что у нас мало безработных, и права бедняков абсолютно не ущемляются. Достаточно мелком взглянуть в физиономию людей, как сразу становиться ясно, насколько они нервозны и напряжены. А это, естественно, не из-за отрадной жизни. Правда, мы не умираем с голоду, но проблемы у нас выше горла. Если ты попробуешь хоть один раз выразить свой протест, даже в случае правдивости, тебе не дадут доказать свою правоту. Как говориться в знаменитой нашей поговорке, лисе пока он приводил доказательство тому, что она лиса, изодрали шкуру. Так уж вышло, «справедливое слово» у нас - это лишь право, свойственное имущим. Как же противоречиво. С одной стороны, беженцы, ютившиеся в тесных комнатах общежитий, простые жители страны, чьим семьям не чуждо нужда. А с другой стороны, беззаботные олигархи, взяточники-чиновники и высокопоставленные лица, удобно устраивающиеся в своих креслах, и проводящие резвую жизнь в грандиозных особняках и на виллах, а также, празднующие благополучный для них разворот дела. И как же им не стыдно, жить в достатке, когда под боком у них влачит свое жалкое существование их соотечественники? А когда у них что-то не ладиться, то они, и возмещают свою злобу на окружающих их людей, забывая о том, что именно с помощью их старания, им и досталось такая беспечность. Ведь за нашу независимость и целостность нашей страны пришлось пролить кровь не им, а молодым и совестливым ребятам, вышедшим из «низкого» сословия. И что ж в довершении получилось? Гульба и хорошая жизнь досталось этим обдиралам, а семьям этих ребят довелось испытать лишь горе за утрату и нестерпимая боль за то, что их дети пали жертвами ради того, чтобы подобным бюрократам жилось припеваючи. «Не трогайте бюрократов, именно благодаря им, народ и крепчает» так заметил в одном из своих выступлений Райкин и это весьма правдоподобное точка зрения. Нет, я люблю свою нацию, он мне дорог с его недостатками и преимуществами, но деятельность таких людей лучше ограничить, чтобы они не причинили больше вреда своему народу. Да еще смеют демонстрировать эти оголтелые, свою поддельную любовь к стране. А как же, ведь у нас весьма приемлемая среда для нечестных, пустословных, пустоголовых, необразованных,  невежественных, скаредных прихвостней, и в том числе, для воров и бандитов, в прямом смысле этого слова. После развала СССР, большинство этих мошенников и нечистых на руку людишки и нахапали для себя состояние, а в годы войны некоторые занялись тем, что воспользуюсь произволом, мигом превратились в магнатов. А нынче они за счет коррупцию ведут беззаботную жизнь. Отличная картина – тому, кто с утра до ночи пашет, как муравей, не удается передвигаться вперед, а такие праздношатающийся воры-бездельники в один миг становятся преуспевающими предпринимателями. Каким же образом они этого добиваются? Известно, каким. И не стыдно им, высмеивая народ, в дальнейшем рассказывать басни о том, что они готовы пожертвовать ради блага республики своей жизнью. Тут даже ежу понятно, что в тяжелых для страны случаях, обычно приходится гибнуть в передовой именно детям бедняков – патриотов тогда, как дети этих бессовестных чревоугодников, да и они сами загорают под жарким солнцем в загранице. Боюсь, как же боюсь я того дня, когда этим тиранам прилюдно памятник поставят, увековечат их память, а вот доблестных сынов народа не только отвергнуть, но и позабудут. Разве мало твориться таких безобразий во всем мире? Нынче на «белом» свете столько злобных и злых людей, которые под занавесью добра, творят зло, да еще на все у них свои объяснения. Для них не составляет труда искусно заметать следы своих деяний. А ведь зверство, в любом обличие, каким бы образом ты его не замаскировал, не подлежит оправданию. «Да здравствует» безвыходность и гнет, если он так принудил нас, гоняясь за решением повседневных забот, забыть о горе отечества. Видишь ли, человек, сколько бы он не стремился к цивилизации, так и не смог отойти ни на один шаг от своей истиной сущности. Ими, как и прежде, заведует боязнь за голод и страх перед всеми устрашающими обстоятельствами. Как же это унизительно. Я всегда предполагала, что страх присуще только слабым людям. Но как я ошиблась. Боязнь перед смертью и у меня отнял моего малыша. Может ли существовать на земле больше горя, чем это? А я всё ещё живу и всё из-за того, что я поколебалась перед выбором. Осилить смерть я бы не сумела, но у меня был выбор касательно моей участи, а я его прозевала. И что же я за мать, если, до сих пор умею стоять на ногах? И тут несправедливость. Смерть настигает тех, которые наслаждаются жизнью, а таких, как я, жалеет, – мрачно заговорила Тюркан и, заметив, как ее глаза слезятся от обиды, надела очков, отворачивая при этом голову в сторону и всмотрелась в магистраль, на котором так и неслись автомобили, и не переставая, гудели маршрутные автобусы. Улицы так были забиты легковушками, что в результате их изобилия образовалась жуткая пробка. А помощь приходила водителям лишь тогда, когда сюда завлекали ГАИ – шников и лишь посредством их суровых указаний и доводилось более или менее регулировать сложившуюся непростую ситуацию. В противном случае, все водители, пересекая друг – другу дорогу, так и пытались побеждать других на обгоне, словно являлись участниками ралли, которые боролись за приз быстрой езды. Они также не воздерживались от того, чтобы перейти в противоположную полосу магистрали или же превышать скорость, чем и вызывали бурю недовольств у пешеходов…. Увидев, как изменилась тон подруги и как она поднялась, Ульвия прошла вперед и, отрезав путь Тюркан, произнесла:
– Ах, ты моя хорошая. Ты прошла через такое, что даже заклятому своему врагу я такого не пожелаю. Помню я те дни, когда царила во всей республике кутерьма. И именно «благодаря» таким вот барышникам, которые, не гнушаясь, боролись друг с другом за власть и за деньги, а также, по бесчинству врага, вся твоя жизнь и пошла под откос. Прошу тебя, не заводи себя, вот увидишь, рано или поздно, но все станет на свои места.– и тут она страшась того, что таким темпом у подруги опять начнется нервный срыв, поспешно поменяла тему: - А я так устала от мирской суеты, что ищу места, где бы могла уединиться. – вполголоса, но с досадой вымолвила Ульвия, - И это предложение прозвучало как раз к месту. Представляешь, там - мертвая тишина, ну, просто идеальная обстановка для спокойного отдыха. Не такая сутолока, как в пляжах.
– Любопытно, чего же они ищут в том острове? Неужто, ракушек? – с насмешкой спросила Тюркан, как Уля уверенно заговорила:
– Нет, там имеются глыбы камней и ущелья, в которых гравированы некогда нарисованные первобытными людьми образцы письменности и, конечно же, изображения. Так вот, один из друзей Фаика, который и предлагает нам туда сходить, уверяет, что нам будет ужасно интересно увидеть эту местность. Может, и ты заодно напишешь какую-нибудь статью для очередного номера газеты?
Тюркан, немного поразмыслив, и не зная, что ответить подруге, уныло повисла головой, но, все же, не сумев усмирить любопытства, осведомилась:
– А как же она называется - эта ваша местность-то? А может, Пираллахы? Если мне не изменяет память, то там навалом таких доисторических памятников.
На что Ульвия, делая жест руками и лишь пожав плечами, безмятежно высказалась, словно это и вправду не имело для нее большого значения:
– Если честно, то я точно не помню его названия, да и к чему оно мне, хоть бы на край земли, самое главное, была возможность остаться с собою наедине. Но для успокоения твоей души, считаю долгом сообщить, что туда едут семьями, а располагается он где–то  поблизости.. Алята…
Тюркан, в недоумении устремив взгляд на свою подругу, уже решила для себя, что она не в себе от жары и мелит какую–то чепуху.
– Грандиозно. Признаю, что впервые за всю свою жизнь наталкиваюсь на такое чудачество. – заявила она, подозрительно взирав на нее, - Отправляться на середину моря, точно не зная куда, да еще в такой духотище. Ты бы, в первую очередь, определилась бы, а уж потом рвалась бы на пикник. Ну, ты же, в конце – концов, не ребенок, чтобы прислушиваться только к словам каких–то приятелей кузена? – сказала она, но никакого значительного изменения в физиономии подруги не почуяла.
– Без разницы. Ребята же уверяют, что нам не придется там считать мух, а мне и этого предостаточно. – беззаботно промолвила она, - И потом, столько островов имеются на Каспии, что их даже пальцами не сосчитаешь, и посему от нас, естественно, не требуется быть информированным про каждого из них по отдельности. А раз туда заезжают люди, то его, по крайней мере, никак не назовешь необитаемым. Очевидно, там уже соорудили какое-либо укрытие, где можно при желании отдохнуть и даже охлаждаться. Если нет, то и это не беда, прихватим с собой палатку.– сказала она, хотя эти слова так вздернули за живое Тюркан, что она чуть не закричала.
– Прости, но у тебя в жизни все наверняка! Дорогая ты моя, ведь опереться только на одно предположение – натуральное идиотство! Тебе бы еще помолиться, чтобы там жара не поднялась до сорока-пяти градусов, а то и палатка вас не выручит. Из–за невыносимой жары вам придётся выйти наружу, а там к вам будут приставать комары или еще какие–то насекомые, которых там полным-полно и поскольку, они нападают на людей даже днем, то до конца потешного дня у вас даже живого места не останется. И плюс ко всему, подхватите малярию или же другую заразу….
Хотя эти слова и взбудоражили Ульвию, но она не собиралась отступать. Дернув уши в знак того, чтобы ей довелось избежать всего сказанного, ибо она очень следила за своей внешностью и страшно боялась болезни, она быстро заявила: 
– «Обнадеживающие» же у тебя помыслы. Попросили у человека с дурным настроем, выговорить хотя бы одного благого слова, а он заявил: судя по всему, утро не настанет. – язвительно отозвалась она, но увидев, как Тюркан отвернулась от нее, вынуждена была взять свои слова обратно и извиняться, - Это я сгоряча. Прости, как бы я не ябедничала, тебе же хорошо известно, какого греха я таю за душою: время от времени вплескивать яд на окружающих меня людей.…, - сказала она, но Тюркан, которая решила не обратить особого внимания на язвительность подруги, покачав головою, ответила:
– Ну, ладно, уговорила. Но я опять-таки покопаюсь в Интернете и выясню хотя бы названия этого островка. А у вас имеется разрешения относительно экскурсии? – спросила она, как Уля, беспечно взиравшая на неё, произнесла:
– Ну, и к чему нам разрешения? Словно мы собираемся оттуда чего-то стибрить. Да он же просто желает лишь краешком глаза осмотреть эту местность. – заявила она и заметив, как Тюркан внимательно вникла к ее словам, облегченно вздохнула и оживленно продолжила свой рассказ,- Так вот, у него есть один знакомый, который владеет катером. Он нас туда и завезет. И вот о чем я, прежде всего, подумала. Тюркан, ты же всё время пишешь о каких–то исторических памятниках, это же твой конёк. А если нам удастся там обнаружить кое-чего интересного, то он, вероятно, и послужит для тебя выгодным материалом. Сама посуди, а вдруг там, на камнях, помимо изображений, есть какие–то минералы или же природные богатства?
– Да уж, вы там кладом запасетесь. – не смогла опять сдержаться Тюркан и злобно усмехнулась. Но Ульвия, оставив без внимания ее реакцию, продолжала тараторить.
– Нет, у нас не присутствует излишняя потребность к несметным сокровищам. От чрезмерного богатства тоже беду можно нажить. Но, Тюркан, неужели, тебя совсем не заинтриговало это предложение? Ну, ради меня, пожалуйста, давай съедем. Прошу тебя, не оставляй меня одну с мальчиками. Ну, пожалуйста, пожалуйста.….Мы же впервые в жизни выберемся на море. – всеми силами пыталась Уля возбудить интерес своей подруги, но она еще более с иронией высказала свои соображение по этому поводу.
– Для этого достаточно было бы покататься если не на яхте, то хотя бы на пароходе. Вот недавно даже парусник завезли.
На этот раз Уле пришлось сморщить лицо и отвернуться от подруги, чтобы как–то на нее подействовать.
– Скажи конкретно, едешь ты или нет?! – потребовала она настойчивее, и на ее лице, ни на шутку, появилось выражение негодования.
– Ну, хорошо, твоя взяла. Надеюсь, что мне не придётся потратить времени попусту. А то у меня и без того уйма дел накопилось на послезавтра. Надо бы успеть уложиться. – заявила Тюркан, наконец–то решившись сдаться. Но тут Уля перепругнула от радости и взболтнула лишнего, что и дало основания для поощрения темы.
– Мы тебя не подведем. Ну вот и отлично, завтра в десять утра мы к тебе заедем, а к вечеру все уже очутимся дома. – на что последовал более серьезный ответ.
– Если, конечно, нам сопутствует удача.
– Не бойся, нас монстры не сожрут,– заявила Ульвия, схватив ее за руку и шутя во имя того, чтобы как–то рассеять думы подруги. - И будь уверена, этот остров стоял там уже много лет, и ни разу не повалился сквозь землю и вообще, ничего страшного из себе не представляет. Все те, которые до нас туда сходили, возвратились оттуда в полном здравии и в сохранности. Так что, и мы уцелеем. И в интересной компании долгий путь покажется нам коротким, – сказала она, но затем, ощутив того, что ей так и не удалось развеселить подругу, тоскливо заявила: - А то знаешь, одно и то же. На днях и других парков на ремонт закроют, тогда уж не только отдохнуть, но даже дышать будет нечем от пыли.
– А знаешь ли…? - вдруг спросила Тюркан, пожимая плечами и обернувшись, уставилась куда–то далеко, - каждое утро здесь пел один соловей и я неустанно ему внимала…И делал он передышку лишь тогда, когда город начинал оживляться. Очевидно, переполох, что охватывал город при рассвете, так и не запал в его душу. Но после того, как начали ремонтировать этот парк, этот излишний шум и пыль навеки прогнали его в неведомом направлении…Как знать, а может, она уже успела вить себе гнездо для своего птенца? Сколько же труда она туда вложила. И как же стало легко разрушать чей-то кров, откуда же такая злоба во всем мире? - на что подруга, так и не осмыслив сказанное Тюрканом, вымолвила:
– Уж шибко ты любишь этих животных, а вот людей избегаешь.
Тюркан, подавленно открыв и обсушив бутылку, которую она купила, до того как зашла в парк и немного хмурясь, посмотрела  на небо, на парящих в небе птиц, а далее, обведя глазами детей, играющих прямо перед нею, внезапно промолвила: 
– …. Видишь ли, бог создал людей и животных, на первый взгляд, так не идентичных друг - другу, но, а в принципе, очень даже схожих существ. Он обделил людей умом, руками и ногами, чтобы мы могли работать, не от кого не зависели и мыслили, не нанося при этом вред природе, ведь для планеты все живое много чего значит. А животных бог соорудил только конечностями, вероятно, для того, чтобы как-то облегчить условий их существования. Но, знаешь ли, они при всем своем несознательности, оказались сто раз умнее, милосерднее и признательнее нас, когда как мы взялись разрушить все то, к чему прикасаемся. И какие же мы все-таки пошлые, если имея все, и заодно мозг, избегаем труда и ищем для себя легкую наживу, тогда как животный мир пашет с утра до ночи и все ради того, чтобы добыть хоть какую-нибудь еду, отломать хоть какой-нибудь кусочек. И когда, он его находит, то он, как правило, не откусывает ту руку, который дает ему пропитания и не доедает все сполна, оставляя при этом пищу для других видов, а нам все мало и мало. Когда животный мир не уничтожает себе подобных и борется с другими особями во имя выживания, но даже это он предпринимает с достоинством, то мы, люди растаптываем друг - друга ради какой – то неимоверной выгоды, или же, во имя того, чтобы нашему положению в обществе, позавидовали друзья и знакомые, и тут мы забываем одного, - что почитание и уважение, которого мы удостаиваемся посредством своих беспредельных доходов или же благодаря тому, что нас боятся – это лишь лесть, покрытая занавесом лицемерия. А ведь уважение должен держаться в любви, а в не страхе. Лишь тогда она не убавиться и не заменить его презрение, когда мы потеряем все свое добро. Знаешь ли, большинство людей не признают свои ошибки и считают себя лучше всех. А если они, хотя бы один раз, проникнуться в свою суть, им только тогда удается осознать, насколько они омерзительны. Вот в чем человеческая беда, не признание своей вины…Но в силе ли мы уносить все свое добро в мир иной? Нет. Так зачем же оно нам? Ведь мы же, не умея предвидеть всего этого, со временем теряем себя самого и вместе с ним, наши человеческие качества. А потом, нам же хватает ума удивляться тому, куда же уплыл тот почет, с которым мы были когда-то так «благопристойно» вознаграждены? Ну, и к чему такие приоритеты в жизни, когда нам всем известен конец? Состояние, семья, имя, положение – все то, чего мы наживаем на этой земле, остается в этом же мире. Такие вещи, как смерть и разлука, даже богатства мира не в силах пересечь. Тогда, как же объяснить причину людской ненасытности? А может, это всего лишь бунт против Него за то, что он предписал нам единый конец, которого никак не избежать и с которым мы до конца жизни не миримся? Исключительно для всех единый конец. Ведь во всех плюсах есть свои минусы, то есть, наряду с достижениями, существуют и утраты. Формула жизни такова. Пришел, увидел, боролся, чего-то добился, порою посчитал себя всесильным, но не успел порадоваться жизни, как тебя одолела раскаяние, и ты отчаянно прощаешься с этим бренном миром, сознавая того, что ты оказался всего лишь его непостоянным жильцом. Взамен на все усилия, ты не получил от неё ничего утешительного и покидаешь его как жалкий тип. И когда человеку приходиться осмыслить всего этого, то и возникает чувство жалости к самому себе. Даже те, которым довелось в этой жизни заслужить имя, звания, уходят из этой жизни буквально ни с чем.
– Перестань, пожалуйста. И не следует так драматизировать. Все не так уж скверно, как ты этого описываешь. После нас хотя бы останется какой-то след нашего существования, память о наших благих поступках, дети наши. - не примирялась с такими рассуждениями Ульвия, но Тюркан не дав ей закончить начатую ею фразу, заявила: 
– Но ведь далеко не каждый способен оставить после себя доброе имя. И память не вечна. Мир долго помнить и высоко ценить только гениев, как знать, может и он их когда-нибудь позабудет, когда их сменят более светлые умы. А что касается детей, то и они иногда,…со своей скоропостижной кончиной, опережают своих родителей. Но бывает и так, что некоторые из них своей не благородностью, сводят все труды своих родителей на нет. Так в чем же смысл жизни? Словно все приходят в этот мир ради того, чтобы плохо или хорошо, но как-то жить. Особенно горько, когда жизнь является для тебя сплошным мучением. Сложна же природа человеческая.…Каждому из людей, по большой части, труднее разобраться в себе, не говоря уже о других. Вот поэтому людей у нас справедливо и называют закрытой книгой, набитой загадками. А ты советуешь мне строить с кем–то отношений. Нет, подружка, невозможно до конца познать человеческую натуру, невозможно…– рассуждала более смутно Тюркан, и Ульвие, совсем запутавшись в этом кавардаке, с трудом пришлось успокоить свою подругу и проводить ее до дома. Как только Тюркан вернулась с утомительной встречи, то она хоть и неохотно, но вынужденно устроилась за компьютером, чтобы как-то начать предстоящую работу. Но сперва определив, что название острова вблизи Алята – не что иное, как Хере Зиря, а затем и поработав часов пять над очередной корреспонденцией, она даже и не заметила, как город скрылся во мраке. Лишь поздней ночью вспомнив про того, что она держится на одном завтраке и со дня не положила в рот ни одного кусочка хлеба, женщина направилась в полутемную кухню. А там, почему–то не зажигая включатель, и удовлетворившись лишь горящей лампочкой коридора, она прошагала к холодильнику, как перед её глазами мелькнул тень какого–то существа. «Неужто, попугайчик вырвался?» спросила она вслух, но затем, обнаружив, что птица на месте «Вот и дожила я до галлюцинаций» подумала она и усмехнулась. А затем, открыв дверцу холодильника, вынула оттуда кастрюлю, где находился басдырма плов – величественное, основное блюдо азербайджанской национальной кухни  (сноска - Азербайджан богата своей кухней, и здесь имеют места такие блюда, которым нет аналогов во всем в мире. (и в частности, он славится разными видами плова)и поставила её на плиту. Тут не успела она повернуть голову, как на этот раз ясно услышала шорох птичьих крыльев. «Что за чёрт, птица–та вроде на месте, а такое ощущение, что она парит» вымолвила она про себя, и быстро включив свет, осмотрелась. Стены кухни были окрашены в нетипичный яркий зеленый цвет, отчего она недолюбливала эту часть квартиры, но его цвет, как назло, очень сочетался с цветом клетки и птицы. А вот затеять ремонт в квартире, где она являлась арендатором более десяти лет, все же была ей не под силу. Здесь стоило так же принимать во внимания и то, что хозяин квартиры являлся типичным ворчуном и выступал против всякого рода новшеств и перемен. Да и она после той жизненной трагедии, стала делать все наперекор себе и даже больше, у нее в привычку со временем вошло безразличие ко всему окружающему. Постепенно это равнодушие охватило всю ее сущность. Она и так давным-давно отучилась плакать, и настолько онемела от горя, что порой ей бывало даже трудно ощутить своих ног и рук. А иногда ей казалось, что они, вообще, ее не слушаются. Хотя она и брала в руки любимую птичку и целовала ее голову до тех пор, пока этот наглец не брался клевать ее губы до кровотечения, но даже тогда она не отпускала его и продолжала его ласкать, не чувствуя боль. Итак, осмотревшись вокруг, но, не заметив ничего необычного, Тюркан достала тарелку и начала ставить туда рис со смачным бараниной, как кто–то упорхнув прямо над ее головой, с силой ударился об стену и упал на подоконник, расположившийся ближе к плите. Ахнувшая от изумления Тюркан, чуть не разлила содержимое тарелки и поспешно поставив её на краешек стола, подошла к подоконнику, чтобы уяснить источника ее смятения. Внимательно всмотревшись в предмет ее испуга, она выявила своего неприятеля и к ее большому удивлению, этой «незваной гостью» оказался…соловей. Одно крыло птицы было изранено, и, учитывая тот факт, что эти вольные птицы, как правило, не имеют свойства врываться в помещения или же приближаться к людям, для хозяйки дома стало ясно причина столь странного поведения существа. Она, в ту же секунду осторожно взяв в руки птицу, но, не обращая внимания на безостановочное биение ее сердца, вымолвила: «Ох, бедняжечка, где же ты так поранился?» и после того, как прошла с нею в комнату, женщина взялась искать лекарственного средства, чтоб нанести им в его рану. Наконец, с трудом найдя среди лекарств йод, она и намазала его крылья этим раствором. А затем, Тюркан начала раздумывать над тем, куда же его лучше пристроить, ведь дерзкий Кеша ни с кем не собирался поладить, а другой клетки она, к сожалению, не имела, да и все зоомагазины к этому часу давно уже закрылись. К завтрашнему дню у нее просто не оставалось времени на ходьбу по магазинам, так что надо было найти тот путь, который позволил бы птичке дожить хотя бы до понедельника. «Ну что ж, придется тебе поучить хорошенько Кешу, а то не могу я тебя отпустить в таком состоянии на волю, тебя явно съедят кошки или собаки, а здесь у тебя появиться шанс остаться в живых, если, безусловно, ты не дашь себя в обиду. И покормлю я тебя, как надо, так что, ты у меня голодным не останешься. Одно скверно, у тебя здесь совсем не дружелюбный сосед, а ты у нас, как говориться, прямо из лона природы, значит, придется тебе самому хоть чуточку потрудиться, чтобы выжить. Но и я, на всякий случай, не оставлю вас без присмотра. Утром, я вас отпущу на волю, до вечера резвитесь по квартире, а послезавтра, я обязательно обзаведусь для тебя клеткой. Останешься у нас до полного выздоровления, а уж потом…». - болтала женщина со своими подопечными до зари, забыв о том, что у нее на столе нетронутой осталась еда, которую она недавно собиралась поесть…. На следующий день, после трехчасового сна, она проснулась побитой, поскольку голова прокалывалась еще сильнее, и, к тому же, после вчерашнего голода ее страшно тошнило. Она весь вечер понаблюдала за поведением птиц и первое, что она сделала, это взглянула в него и убедилась, что не только вчерашняя ночь, но и сегодняшнее утро прошло без каких – либо кровопролитных последствий. Очевидно, Кеша еще не успел свыкнуться с мыслью, что к нему пожаловал незваный гость и посему не отважился к нему приближаться. Тюркан, хотя и встала с постели, но, почувствовав, как кружиться голова, надумала напиться крепкого кофе. Тут и руки от бессилия перестали ее слушаться, так как, попозже, взяв в руки чашку ради того, чтобы осушить его до дна, она, уронила его и разбила. А потом, и подавно питая неприязнь ко всему, она, вообще, решила ничего не выпивать и, довольствуясь маленьким куском сжаренного на масле хлеба, с нетерпением начала ждать звонка Ули. Тем не менее, подруга позвонила попозже, чем они договаривались, так как, полагала, что Тюркан еще не успела подняться. Убедившись в том, что она уже на ногах, та условилась встречаться с нею через тридцать минут, ибо машина Фаика именно в это время должна была подъехать к ее двору. Надумав переодеться во что-то легенькое в спортивном стиле, Тюркан сразу же отогнала от себя эту неудачную мысль, хотя она и сама превосходно сознавала, что для таких походов легкая и удобная одежда – это в самый раз. Если честно, то она, вообще, недолюбливала такой стиль, хотя уже успела припастись шмотками одинаковой модели, но они ей напоминали детскую одежду, чем наряд, предназначенный для взрослой женщины. Переодевшись в классический стиль и надев на себя темную, длинную юбку, которая особенно подчеркивала ее худощавую, но красивую фигурку, да облегающую не тело зеленую сорочку и, набросив на плечи тонкую накидку, опасаясь как бы того, что ближе к вечеру погода что-нибудь выкинет, Тюркан предстала перед зеркалом. Ее целью было не подкраситься, а взглянуть на то, опрятно ли она выглядит и в порядке ли ее длинные, прямые и черные волосы, в которую была закреплена заколка. Женщина хотя и убедилась в превосходстве своей наружности, но заметив под глазами черненьких кружочков, она с намерением напудриться, вынула из косметички пудру.  Но затем, отшвырнув его в сторону и прихватив с собой черные очки, быстренько обулась и, так и не дождавшись звонка подруги, быстрыми шажками спустилась вниз. Выйдя во двор, где маленькие детишки организовали игру стрельбы, она покачала головой при одной только мысли, что ребятишки совсем разучились играть в добрые игры, такие как «ловитки», «семь стеклышек», «бяновша» или же «посередине», а вместо этого, они клонировали сцен боевиков, которые демонстрировалась во всех телевизионных каналах. Да, она была против чрезмерной опеки, но вместе с тем, не одобряла беспризорный образ жизни. В этом немаловажную роль сыграли компьютерные игры. Ребята привыкали существовать в виртуальном, символическом мире, в чем и кроилась большое зло. Женщина даже успела в этом журить родителей детворы, поскольку именно взрослые были в ответе за то, чтобы вовремя привить им более спокойных и мирных затей. Но взамен на временную тишину, матеря, когда некоторые отцы, вообще, держались на стороне воспитания своих чад, разрешали своим детям глазеть в ужастики и на триллеры, или же давали им разрешения сходит в интернет-клубы, при этом у них появлялся прекрасный шанс - в более спокойной обстановке хлопотать по дому. Выделить внимания детям становилась так же невозможным в силу семейных забот и проблем. И все это делала их гиперактивными, они с детства росли такими шалунами, что никакие запреты им не действовали. Закрыть им глаза тоже не приходила родителям в голову, так как некоторые из них, в частности, родители мальчиков считали, что в таком озлобленным мире, лучше быть осведомленным обо всем, чтобы потом, оставшись лицом к лицу с реальной жизнью, не терять голову и защитит себя от всех, если выйдет такая необходимость. Наряду с этим, некоторые родители также требовательно относились к своему чаду, они или желали видеть в нем точную копию себя и ставили себя ему в пример, давя при этом в них личность, или же пытались они претворят в жизнь все свои несбыточные мечты с посредством этих же детей. Словом, ждали они от них больше того, на что они были способны. Впоследствии, чего психика детей здорово от этого страдала, и они под воздействием агрессии, которое исходила из разных источников, постепенно превращались в нервных существ, с которыми даже неловко стало разговаривать, ибо их образ мышления устрашило взрослых. Сойдя в тротуар, Тюркан решила переждать своих друзей именно здесь, как через минуту перешедшая ей дорогу лохматая, черная кошка, уставилась своими зеленными глазами на женщину и внезапно остановилась. «Дурная примета» как молния пронеслась в голове у женщины и, несмотря на то, что она являлась не больно суеверной, но какое–то плохое предчувствие толкнуло ее плюнуть три раза в стороны, как кошка сразу же, без каких–либо причин, взъерошилась. Её черная шерсть стала дыбом и она, странно порычав, показала ей свои белые клыки. «О, чёрт, в нее же бес вселился» прошептала про себе Тюркан. Напоследок, ощутив какое-то неприятное ощущение, она всеми силами постаралась забыть об этом скверном происшествии. А на помощь ей пришло то, что через минуту прямо перед ней затормозила легковушка марки «Жигули» и Тюркан, в душе, у которой всё же возникла непонятная тяжесть от недавнего события, не мешкая, прыгнула в кабину. Независимо от того, что это машина давно уже считался в городе старой маркой, но любителей этой марки, то есть, несостоятельных покупателей намечалось гораздо больше, чем фанатов иномарок, поскольку цена этих машин оказалось приемлемым. А вот, иномарок перевозили сюда, как правило, из Грузии и, не взирая на то, что их цены по сравнению с бывшими советскими моделями, достаточно дорого стоила, но зато каждый любитель уюта предпочитал приобрести именно такую тачку. Правда, оказались среди покупателей и те, которые были не прочь купить бывшую в употреблении иномарку, но обязательно такую, которая находилась в подходящем состоянии. Это вовсе не означало того, что у владельцев набиты карманы лишними деньжатами. На самом деле, это являлось стремлением покрасоваться перед друзьями и знакомыми своим шикарным приобретением. И это, нынче было так престижно, что мужская половина страны с посредством кредитов соглашалась остаться без крыши над головой, но, ни в коем случае, «не уступить ближнему соседу». Не идти в ногу со временем и с возможностями знакомых казалось для таких напыщенных индюков предзнаменованием бездарности. Иногда у людей этого солнечного края заигрывала воображения, и время от времени в дорогах можно было встретить и тех экономных водителей, кто пользовался легковыми в качестве грузовых автомобилей. В большинстве случаев, это были колхозники, которые привозили из районов овощи и фрукты, и кто не мог себе позволить лишние траты. К счастью, Фаик не относился к подобной категории людей, и он остался весьма довольным от своего приобретения. Не учитывая тесноту автомобиля, он оказался вполне уместным для неупитанной компании, но вот маму и тетю парня все-таки  приходилась туда впихнуть чуть ли не силой. Поцеловавшись с Улей, как это было принято у подруг и, поздоровавшись с Фаиком, - высоким, тощим, но одновременно крепким темноволосым парнем с узкими карими глазами, - который на этот раз не присел за руль, а расположился рядом со своей кузиной, да и с другими неизвестными ей спутниками, Тюркан сразу же устроилась в левом крыле автомобиля. Из радиоволны вслед за следом и в хаотичном порядке исходили разного рода этнические, эстрадные, народные, инструментальные и классические песни, и в том числе, хиты поп и рок жанра. В верхней части машины был подвешен брелок с надписью «Аллаху акбер», который служил для шоферов своего рода оберегом от аварий, когда автомобиль приходил в движении, то он раскачивался в разные стороны. Немного погодя, Тюркан повернулась к подруги и собиралась с ней поболтать, чтобы дорога не казалось для нее чересчур длинной, но здесь понурый вид сидящей под боком Ули, не улизнул от внимания женщины. Так и не поняв, отчего хмуриться подруга, ей пришлось немного гримасничать для выяснения причины ее расстройства, как Ульвия злобно прошептала:
– Представляешь, а этот болван снова со мною «заинтересовался», – сказала она, намекая краешком глаза на краснолицего, упитанного парня, который не слишком аккуратно водил машину, а напоследок добавила: - А я ему собиралась дать сдачу, да вот сидящий слева олух не позволил. Ну, и кузен же у меня. Будем говорить тихо, а то видишь, ушки у него уже на макушке. – вставила она, после чего посыпались жалобы в адрес ее кузена, - Так вот, винит он меня чуть ли не во всех земных грехах, а сегодня вот повис к шее, тем, что я вроде строю глазки другу, хотя в действительности, он мне неприятен.– эти слова вырвались у нее с явной неприязнью, но, видя, как пытается прислушиваться к ее разговору Фаик, она сразу взяла себя в руки, а через минуту, когда увязалась беседа между друзьями, промолвила: - Ну и прицепили же ко мне предки этого хвоста, а он даже не против, пилить меня, ох, как пилит. А ты еще жаловалась, что тебя контролирует мама, хотя она заходит к тебе только по воскресеньям. Интересно, что бы ты сделала на моем месте, если бы к тебе приклеили такого надоедливого барана, как мой кузен? А я вот еще терплю, не могу я ответить родителям черной неблагодарностью, ведь они всегда стояли за мной. Хотя от ропота тоже никакого толку. Была бы его воля, он бы и под мое одеяло залез, чтобы выяснить, водится ли там мужик, или не водится?
– Ну, тебе же всегда было известно то, что он к тебе совсем не равнодушен. Он же тебя любил без памяти, а ты взяла и сошлась с нестоящим типом. Всё время бредила о любви и вот до чего докатилась, выбрала в мужья наркомана и штукаря, – раздраженно высказалась по этому поводу Тюркан, пожимая плечами и укоряя подругу, - Если бы, ты тогда выбрала его, а не того шалопая, то жила бы сейчас безмятежной и счастливой семейной жизнью. Вот и он не захотел жениться, так и ходит холостяком. Если честно, классный он парень и зарабатывать он умеет, да и семью содержит. В придачу, не пьет, категорически не приемлет наркотиков, и к тому же, не бабник.– стала на защиту Фаика Тюркан, но Ульвия никак не унималась и продолжала жаловаться. 
– Ой, как бы ни так. Дорогая, ты же его просто не знаешь, вот и судишь о нем, как о паиньке. Да он же у нас хитрая лиса и наружная сторона его, ох, как обманчивая. Кстати, о наружности. Заметила ли ты, что он, и по внешним данным, мне совсем не подходит, он ниже меня по росту, а это уже минус, ты же меня знаешь, для меня на первом месте – наружная  привлекательность. – вымолвила она, кривя ртом, после чего недовольно добавила: - Благодаря тому, что я ему тогда отказала, сейчас мне и приходиться терпеть его выходок, а он только с удовольствием срывает на мне всю свою злобу. Ведь всё уже осталось в прошлом и надо же быть таким упрямцем, чтобы этого не признать. Да и не любит он меня, просто ему выпал прекрасный шанс рассчитаться со мной за давнейшие мучения, вот и он доволен таким разворотом дела. А мама ему в этом потакает.– призналась Уля, а затем не выдержав, громко заговорила: - Ох, подружка, ты смотри, в какой эпохе мы застряли. Положиться не на кого. Не зря говорят в народе, что люди подросли на одном сыром молоке, вот и дождись от них гнусностей. – сказала она, как Самир, то есть, сидящий за рулем парень, быстро среагировав на её слова, произнёс:
– А вот я, например, материнским молоком не питался, так что на меня вполне можно положиться. – смудрил он, притом подмигивая из стекла Уле, с чем и вызвал бурю недовольств у девушки.
– А тебя, вообще, не качественным порошком кормили или же, получился какой–то перебор, вот и стал ты таким развязным! – злобно вымолвила она, откидываясь на спинку машины. И увидев, как смотрит на него Фаик: - Ну, чего глаза вылупил? Разве не видишь, не я, а он ко мне цепляется! А ты тоже хорош, до того ты у нас смелый, что вместо того, чтобы разбираться со своим дружком, накидываешься на слабую женщину! – закричала она, тяжело вздыхая.
– Кто тебе тянул за язык, а? А добилась ты того, что сейчас они, как бараны, башку друг–другу продырявят. – неодобрительно предупредила ее о предстоящей борьбе Тюркан, но подруге все уже оказалось по барабану.
– На то и бараны. Не нажили на этом белом свете ни ума, ни разума. Не головой, а одним местом думают, а потом еще хвастаются, что они сто раз умнее нас, хотя мы, женщины при желании в силе управлять ими, как нам заблагорассудиться,- даже не сожалея о поступке, выговорилась Ульвия.
– А тебе бы только поганить, но напрасно ты так, - Тюркан ничего не оставалось, как порицать свою подругу, но уже и это не имело значения, так как, Фаик, выйдя из машины и приволакивая друга на обочину дороги, успел брать его за калган, и тыча пальцем в его грудь, что – то ему объяснял, хотя его слова не были слышны, потому, что они стояли далеко от магистрали, да и радио из-за возникших помех, начал шуршать. Наконец, выяснив отношения и уладив все свои недомолвки, друзья прошагали к машине, и к удивлению других пассажиров то напряжение, что минуту назад царило между ними, было удачно снято. Вздыхая полной грудью и став довольной оттого, что все утряслось более чем мирно, Тюркан достала из сумки любимую книгу и начала пролистывать её, как вдруг заговорил Самир. 
– Чудо–то какое. – сказал он, присевший за руль и вырубив радио, - Вчера стояло такое жарище, а сегодня так прохладно. Вот услышал бог наших пожеланий и одарил нас хорошей погодой, - на что Фаик, перхая, живо отозвался. 
– Да уж, погода у нас тоже, в последнее время, так переменчиво. Заодно определить невозможно - когда похолодает, а когда потеплеет, чтобы одеваться соответствующе. – вымолвил он, после чего послышался ответ другого пассажира, - светловолосого, сероглазого, с широкой осанкой парня, - который до сих пор даже одного слова ни проронил.
– Ничего дивного здесь нет, погода у нас так же изменчива, как мы с вами непостоянны… Нам бы, припастись водой, а то там запить захочется, - вдруг предложил молчаливый незнакомец, но Ульвия бурно запротестовала.
– Мы же прихватили с собой двух больших пластиковых бутылок, наполненных родниковой водой! К чему нам столько жидкости?! Мы же не едем на трехдневный отпуск, а на день, и больно не задержимся. Только зря себя нагрузим! – почти накричала она на пассажира.
– А Уля права. К чему нам лишний груз? Этот же остров не находиться у чёрта на рогах, от него до города рукой подать. И мы тоже, не собираемся задержаться допоздна, – тут же поддержал её Фаик.
– Да вы не смотрите на то, что сейчас так прохладно, пока мы доедем до острова, погода измениться. Ну, я же, как – никак, но вырос на одном из таких островков и мне хорошо известен его климат. Осторожность нам не помеха, она привилегия джигитов (Азербайджанская народная поговорка), так что, нам бы прихватить с собой ещё пару бутылок, - надумал он настоять, когда они проехали мимо маркета, но его слова остались без должного внимания со стороны компании и, Тюркану даже пришлось заметить, как усмехнулись над ним его друзья. От такого пренебрежительного отношения у неё как будто ком застрял в горле, и она потребовала остановить машину, ссылаясь на то, что ее слегка подташнивает. Прогуливаясь немножко на свежем воздухе, ей вдруг захотелось отказаться от этой поездки, как к ней подошел Рустам, закуривающий сигарету, и на этот раз она заметила протез на левой руке путника, с чем ей стало многое ясно и неотвратимая жалость, как хитрый враг, стал прокрадываться в ее душу.
– А вы, кажется, тоже недолюбливаете дальнюю дорогу? - вдруг спросил нежеланный собеседник, но Тюркан, оставив его замечания без ответа и впав в досаду, живо от него отдалилась.  Когда они снова присели в машину, то сложившаяся вокруг нее обстановка так невыносимо давила на психику женщины, что она решила заснуть ради того, чтобы не слышать ни плоскую шутку Самира, не бесконечную жалобу подруги, да и в придачу, не поймать устрашающий взгляд Фаика, который ни на одно мгновение не отводил глаза от своей непреклонной избранницы. Дойдя до мысли, что, она, предположительно, попала в чуждую ей компанию, но, не отважившись обратиться к путникам с просьбой доставить её обратно домой, Тюркану пришлось закрыть глаза и немного вздремнуть. Пассажиры тоже как-то непривычно затихли, и было ясно, что они все призадумались о своем. И даже Самир, который до сих пор неугомонно болтал, сохранял спокойствие и не сводил глаза от дороги. И тут, как назло, машину стало сильно трясти, поскольку он двигался по каменной дороге Шихова. А море стояло так близко, что при желании можно было бы да него дотянуться или пройдя метр двадцать, окунуться в его волны. Типичный, Бакинский ветерок, прохладный и в то же время душный ветерок, так и вырывался из открытых окон в салон автомобиля. То он очень ласково трепал волосы путников, то набирая силу и кружа и взвивая песчинки на воздухе, бил ими по машине так, что становилась трудно дышать. Тюркан ощущала, как сон постепенно затуманивает ее мозг, когда внезапно прямо под ее ухом раздался очередной укор подруги. 
– Ну, вот, пожалуйста, опять не выспалась. И что же мне с тобой поделать? – спросила Ульвия, на что Тюркан вяло отозвалась.
– Чуточку потерпи, а там, на острове, наконец–то, у тебя появится шанс избавиться от меня, и ты просто зароешь меня на самом глубоком морском дне, и дело с концом. 
– Очень остроумно, я именно так и поступлю, - хоть и укоризненно высказалась Уля, но, всё же, ей не удалось скрыть обиду. А Тюркан, обернувшись к окну и заметив, что они передвигаются по неверной тропе, вынуждена была уведомить об этом Самира.
– На остров же удобнее было отправиться из Алята, зачем же вы не повернули? – спросила вдруг она у водителя, убедившись в том, что они все еще передвигаются по Приморской.
– А куда же изволите деть машину? Мы же заранее договорились, что сдадим его дяде, который отвезет нас с катером, а он как раз проживает Приморском, – как показалось Тюркан, со скрытой отговоркой отозвался водитель и, не взирая на то, что произнесенные Самиром слова совсем ее не убедили, но она, все же, покашливая, промолвила.
– Ну, коли так, то…вам виднее.
Но даже тут водитель, не поменяв своего амплуа, уверенно заявил. 
– Ханум, а вы зря волнуетесь. Вот, за час доберемся туда, я чуточку присмотрюсь, что к чему и вы все заодно немного передохнете, а после отдыха, мы все дружно вернемся в город. А вам доводилось ли хоть раз посещать таких островов? – вдруг спросил Самир.
– Даже в глаза не видала. – пришлось признаться Тюркан.
– Странно, ведь вы, как-никак, но городская. Ну, это тоже не беда, я вам обещаю, что вам не придется скучать. – уверил Самир женщину, как сразу же в разговор вмешалась Уля. 
– А мы на это и уповаем. – сказала она и Тюркан почувствовала, как вздернул ее руку Фаик, но что женщина только смерила взглядом кузена. «Сама напрашивается на неприятности, а потом еще и жалуется. Нет, она не успокоиться, пока эти слабоумные друг – друга не зарежут. Взрослая женщина, а ведет себя так, словно она ребенок, вот и племянников недавно наказала за то, что они ее не позвали по имени, а вместо этого назвали ее «тетя». Ну, просто круглая дура», - пронеслась в ее голове эта мысль, хотя до сегодняшнего дня, они прекрасно ладили, то есть, ее поведении не вызывали у нее раздражение, да и она не больно реагировала на ее недостатки. «Следует признать, что я тоже не идеальная. Так, что не стоит выпендриваться, а то она и меня шибко поставит на место. Есть же, в конце – концов, между нами хоть какое-то сходство, раз мы дружим уже столько лет?» - подумала Тюркан, но, сколько бы  не размыслила, ей все равно не удалось выявить эту схожесть. Сообразив об этом, она сомкнула глаза и дала себе слова, что не откроет их до тех пор, пока они не доедут до конечной остановки. Но им не пришлось долго ехать. Через пять минут они уже доехали до нужного адреса и, оставив автомобиль у дачного дома хозяина катера, все вшестером, включая, разумеется, и старика, отправились к прибою.
– Пошли же люди! – не переставая, пробурчал старик в полдороге на море, как Фаик, не выдержав, спросил:
– Вы это о ком?
– Да о ком же еще? О вас! – однозначно выговорился старик, - То вы, молодые, сетуете об одиночестве, а иногда у вас пробуждается желание втянуться в свой панцирь. Ну, что вы нашли «на далёких островах», я не пойму. Вам что, места мала для отдыха? Вместо того чтобы отдаляться от людей и разгуливать по свету, как кот - одиночка, лучше откройте им свои объятия. Разве, Всевышний не сотворил Адама для Евы, и всё для, того, чтобы им не пришлось томиться в одиночестве и было бы с кем пообщаться. – справедливо заметил старик, но Ульвия и здесь не смогла сдерживать свой острый язык и, не замедлив, впервые в жизни, обдуманно высказалась: 
– Да, но и с людьми ныне стало так опасно общаться, что по сравнению с этим, одиночество кажется человеку просто раем. Они так озлобились, что дальше некуда. Ты к ним с распахнутой душой, а они к тебе чуть ли не с топором.
– Ну, ладно, молчу, молчу, все равно вас молодых никак не переубедить.…., – вымолвил старик, решившись сдаться, - И туда зря лезете, но моя обязанность вас предупредить, это местность вам ничего доброго не сулить. – словно старался старик предостеречь путников о какой–то опасности и эти слова настолько накладывали лепту сомнения в душу Тюркан, что она не выдержала.
– В каком это смысле? – спросила она, но Самир в ту же минуту, перебив старика, заявил.
– Да ни в каком. Просто, он всеми силами пытается отвлечь нас от этой поездки, ведь ему придется нас забирать оттуда, а ему, как говорится, лень. Эх, дядя Фируз, не стоит сбить путника с дороги.  Мы давно уже не дети, а также, не верим в небылицы. – вдруг сам того не замечая, проговорился парень и на этот раз Уля, не сумев сдержаться, взялась за выяснения обстоятельств.
– Каким таким небылицам? – спросила она вначале, а после, став очевидцем того, как Самир отводит глаза, не на шутку запаниковала. – Послушай, а может, у тебя есть, что от нас скрывать?! – спросила она, схватив друга своего кузена за рубашку и притянув его к себе.
– Да нет же говорю, нет. Не обращайте внимания. Это я просто так, прикалываюсь.–  тихонько вымолвил Самир, передвигающийся сзади старика. Ульвия и Тюркан, которым так и не удалось вникнуть в смысл намека старика, разместились в катере, вслед за Фаиком, Самиром и наконец, за Рустамом, снова притихшим парнем, а старик прошел к рулю. Через несколько секунд, побережье осталось позади, и они целеустремленно плыли к острову, все еще не появляющегося на зените, хотя по расчетам Тюркан, им бы следовала давным-давно до него добраться. После долгого плавания, наконец–то, издалека виднелись периметры острова, и уставшие друзья с легкостью вздохнули. 
– А еще уверяли, что до него рукой подать. – не сдержалась и буркнула Тюркан: - Знаешь ли, а я ее где–то раньше видала. – поделилась первым впечатлением с подругой молодая особа, как только они приблизились к берегу, на что сразу же последовал ироничный ответ.
– В грезах своих. Ты же днями не спишь и как результат бессонных ночей, в твоей голове уже все успело перемещаться. Вот и кажутся тебе разные места знакомыми. – сказала она, забыв о прежней обиде, но при этом нажив себе очередную неприятность.
– Хватит меня отчитывать! Я для тебя не ребенок и вовсе не кретинка! И рассудок у меня, по сравнению с тобой, яснее ясного! - на этот раз так бурно среагировала на слова подруги Тюркан, что мужикам на время стало не по себе от её гнева, а Уля, всхлипнув, закрыла лицо руками.
– Стоит мне промолвить одного словечка, и ты сразу же набрасываешься на меня. Если бы я знала, что сегодня я стану жертвой твоего плохого настроения, то я бы сидела дома. Что за напасть, все вроде видят во мне недруга, - сказала она сквозь слезы и, поворачивая голову, не на шутку зарыдала.
– Что за детсад? Взрослые женщины, а бранятся как маленькие дети,– вдруг не выдержал Фаик и раздраженно выговорился, но Уля сразу же дала ему сдачу.
– Кто бы говорил, сам намедни чуть не пришил своего друга, а сейчас взялся учить нас уму – разуму,- сказала она, более разозлившимся тоном.
– У тебя в последнее время язык слишком уж развязался, ну, ничего, я знаю, как его укоротить. Вот задам сейчас перцу, и все тотчас же станет на свои места!– накричал на нее Фаик, поднимая при этом руку, но Самир, схватив его руку на воздухе, принудил его успокоиться.
– Вот те на. Не успели вступить на землю «обитаемую», а уже вцепились друг в друга. Сдается мне, что вы все голодны, а с голодным желудком плохо думается, вот и ищете вы предлог для прений. Ну, ничего, сейчас мы все дружно поедим, отдохнем, и все у нас будет ОК. Дядя Фируз, ты лучше обходи остров сзади и посади нас в другом берегу, а то с этой стороны он здорово загрязнён отходами,– вымолвил Самир, круглолицый парень, наводивший впечатления человека, любящего плотно поесть, и, наряду с этим, отличающийся привычкой выпивать до зеленных чертей. Солнце стояло на зените, когда, проголодавшиеся мужики, выйдя на берег, принялись застелить скатерть прямо на песке, так как, другого уюта здесь не существовало, но, а женщины позарез отказались им в этом помочь, ввиду того, что им обеим совсем расхотелось есть. Они, не проронив ни единого слова, разъехались кто – куда. Уля начала продвигаться по направлению к рухнувшим зданиям. Постройки, возвышающиеся в этих местах, приводили путников к мысли, что когда – то эта местность была и вправду заселенной людьми, но к сегодняшнему дню оно пустовала, видимо, по той причине, что люди решили её покинуть ввиду непонятных обстоятельств. А Тюркан, пройдя к утёсам, решила взобраться ввысь, чтобы немного просиживая на нем, сосредоточить своё рассеянное внимание на спокойном море, - этим ей хотя бы удалось утихомирить тот смерч, который бушевал в данный момент в ее душе и мало – помалу стал затихать при виде утихающих волн. Тут ее внимание привлек серая машина старой модели, без шин и стекол, которые стоял неподалеку и чей грузовой отсек был завален бревном. Через минуту, Самир, все же, вынудив девушек с помощью уговоров, присоединиться к ним, протёр ладоней, и, чавкая, вымолвил: - Ну что ж, приступим к трапезе.
– Бисимиллахир – рахманир - рахим, приятного вам всем аппетита, - после молитвы вымолвил Рустам, но, заметив, как сидящая рядом Тюркан не собирается притрагиваться к еде, он, во имя одоления этой неприятной сцены, передал ей свежий и ароматный хлеб, выпеченный на тяндире.
– Если посмеешь отвернуться от еды, то она на тебя обидеться. – по поверью произнес Фаик, убедившись, что и Уля тоже собирается встать «со стола». В тот же миг, Тюркан, внезапно схватив ложку и вынув из тарелки подруги лук, тихо вымолвила:
– А вы уберите из ее тарелки лук, вот и обида пройдет.- сказала она и спокойно передала хлеб подруге, у которой уже начали светиться глаза от радости оттого, что первый шаг к примирению уже предпринято.
– Да вы же больше проинформированы о ней, чем я. – удивился Фаик, на что последовал ответ, принуждающий его замолкнуть.
– То та! И притом, что она совсем за мной не следит! – объявила Ульвия, пожимая руку Тюркан. Так был достигнут мир, и друзья, полакомившись той едой, которую приготовила Уля, возложили на этот раз обязанность убранства на женщин, которые успели не только примириться, но и стали сравнительно ласково обращаться друг с другом. Существовала же в народе следующая поговорка: «От ссор настоящая дружба только крепнет» - и, видимо, сейчас именно эта поговорка оказалась к месту. Самир, которому посчастливилось наесться и напиться трёх бутылок холодного пива, взялся за арбуз, как он, проворно вскочив с места и постояв у моря, немного полюбовался его красотой, а затем, мгновенно заговорил, смешивая двух языков:
– Oh, my God! Look at this grace! Не зря говорят, что красота спасет мир. Хотя она в какой-то мере таить в себе опасность, – и мигом слопав весь кусок арбуза, совершил такой поступок, который вызвал бурю упреков его путников - швырнул кожуру арбуза прямо не море.
– Не красота, а вот любовь воистину спасет мир. К чему красота, если к нему вот так пренебрежительно относиться. Без должного внимания и без любви даже прекраснейший в мире цветок увянет, да не расцветёт.– не смог сдержаться и вытащил из воды кожуру Фаик и даже при этом шлепнул друга по башке, после чего последовал ответ Ульвии, к большому изумлению, на этот раз поддерживающего своего кузена.
– Верно, красота без необходимого внимания и без любви даже ломаного гроша не стоит. – высказалась она более чем язвительно, да так, что он со стыда весь покраснел и ничего не сказав, затопал к ближней застройке, а Фаик, зайдя в свою палатку и раздевшись, окунулся в теплое море, тогда как третий их приятель - Рустам, умываясь и споласкивая рот, заговорил:
– Элхамдуллилах, пусть с благословением Всевышнего, во всех домах разогреется еда и насытятся бедняки хлебом насущным. – сказал он и Ульвия отозвалась  следующей  фразой.
– Амин! –  и быстро убрала скатерть с песка. - Ну вот, пожалуйста, хотя и друзья, но довольно разные люди. - поделившись своим мнением с подругой произнесла Ульвия, когда Рустам уже находился далеко от них, - вообще, их даже и друзьями не назовешь, их отношения больше похоже на приятельство, чем на дружбу. Ох, и не умеют же мужчины дружить, не то, что мы. Да и кутилы они, весельчаки. Так легко находят для себя какого-нибудь занятия. Вот, например, Фаик. Видишь, он уже тешиться с волной, а этот Самир, видимо, взбрел к объекту своей страсти и роется где–то в камнях и вот даже этот чудак Рустам, вероятно, возьмется за какую-нибудь работу. И только я одна здесь, в присутствии своего Отелло, не имею право купаться на море…А ты уже успела заметить, что этот Рустам еще с города притащил за собой какие–то дощечки? – вдруг спросила подруга, но позже заметив, как пожимает плечами Тюркан, заявила: - Ах, да. Ты же у нас не любишь присматривать за людьми. Так вот, даже у такого неудачника, как он, имеется своеобразное занятие, иначе говоря, мы, видно, с тобой здесь совсем лишними оказались. Зря мы сюда притащились,– напоследок вымолвила Уля, качая головой.
– А тебе бы давно пора учиться заранее обмозговать, а уж потом лицеприятствовать к каким–то сомнительным затеям. – буркнула в ответ на роптание подруги Тюркан, после чего выдохнув, подчеркнула: - А что касается лишних людей, то в природе таких нет, если, безусловно, общество не даст себя почувствовать эдакой, но и это тоже не беда, лишь бы ты себя так не воспринимала,- высказалась Тюркан, но Ульвия, вздыхая полной грудью, заявила.
– Ох, еще этого не хватало. Был у нас один философ. Их стало двое.– сказала она, пальцем указывая то на Рустама, то на подругу, а затем, подтягиваясь, уныло вымолвила: - Ну и ладно, не знаю как ты, но мне охота немного поспать, всегда так, когда объемся, так и клонит ко сну, что лечь и не встать. И ты бы немного вздремнула, а то так мало спишь, что потом голова разболеется от усталости, - посоветовала она подруге, на что последовал тихий ответ Тюркан:
– Нет, после еды сразу вредно ложиться. А то выйдут проблемы с пищеварением. Ты поспи, а я лучше немножко пройдусь по местности, и уж потом передохну, - заявила она, при этом, помогая Уле разбить палатку. Выйдя из палатки и маленькими шажками топая к утесу, ей и вправду пришлось стать очевидцем того, как Рустам, таща за собой какие–то деревяшки, уверенно направился к скалам, которые находились в противоположном направлении острова. Лишь ныне, молча провожая взглядом этого странного человечка, Тюркану пришлось погрузиться в глубокое раздумье, ибо она всей душой ощутила, что поведение этого парня и вообще, его присутствие в настоящее время не вызывает у нее прежнего сострадания, а наоборот, вселяет в нее какую–то безмятежность. Бросалось в глаза и то, что здесь он ощущал себя в своей стихии и постепенно стал отдаляться не только от своих друзей, но даже от окружающей его среды. Словно ему было отведено здесь частный уголок, где он мог забыться, заниматься своим любимым делом и при этом чувствовать себя более раскованным. После доли минут, Тюркан все же определив, что этот деревяшка не что иное, как планшет, она стала приближаться к нему с минимальной осторожностью. При этом она всеми своими силами пыталась не проронить ни звука, так как ей было отлично известно, что не стоит в такие минуты отвлекать художника от творчества. А Рустам, немного постояв и оглядываясь по сторонам, изменил направление,  и, поворачиваясь в левую сторону, а затем и прихватив кисть, взялся за рисование. Не прошло и десяти минут, как контуры картины бросились со всей ясностью в глаза девушки, ибо хорошенько присмотревшись по берегу, она только сейчас заметила объект вдохновения художника - неподалеку стоял заброшенный, слишком изношенный и ржавый корабль. Подойдя поближе, она принялась более внимательно созерцать за его работой. И в этот самый миг ее внимания привлёк к себе другой труд, который торчал среди многочисленных бумаг, чего Рустам хоть и постарался тщетно спрятать, но видимо не успел. Пылающий огонь, восходящий до небес, покрытый черным дымом и откуда-то сюда просачивается белая линия света. Скалы на окраине, куда можно взойти с помощью веревочной лестницы, в посередине тонкий мост Сират, и руки, выходившиеся из пламени, и отчаянно тянувшийся к небосводу. На краю картины тень человека, который с одной рукой дотянулся до лестницы, и видно, как он с трудом, но пытается выбраться из горячего ада, но стоявшая за ним другая тень так и тянет его вниз – вот на какой картину узрела женщина. А между тем, забывшийся художник, который проявлял рвение над своим очередным произведением, отвлекся от своей музы, и, не обернувшись лицом к ней, внезапно заговорил:
– Незаконченная работа, и к тому же, неудачная, - сказал он, проведя кистью над бумагой, словно у него даже на затылке находились глаза. Тюркану, почувствовавшей себя пойманным вором, хоть и пришлось немного смутиться, но она не растерялась, и, приглядевшись на планшет более чем внимательно, она спросила:
– .….А как она называется-то?
– В аду. – последовал необычный ответ художника.
– Странную же тему вы выбрали для живописи…. А зачем именно в аду? – начала расспрашивать Рустама растроганная Тюркан, ибо название картины подействовала на нее жутко.
– Как говорил Олдос Хаксли: а что, если наша земля – ад какой–то другой планеты? – обратился к цитатам художник, при этом, даже не удосужившись поворачиваться. Тюркан, призадумываясь о фразе художника, и, вздыхая полной грудью воздухом Каспия, тихо промолвила:
– …Да,…для меня это однозначно так.
– …А вы, верите ли вы, в то, что человек бессилен перед смертью? – внезапно поменяв тему, с иным вопросом обратился к женщине художник.
– Не знаю. А впрочем, верно замечено. В противном случае, победа над смертью было бы возможной. – уверенно выговорилась Тюркан, на что Рустам продолжал задавать свои странные вопросы.
– А вы считаете это недопустимым? – вдруг спросил он, и Тюркану пришлось окончательно запутаться. Она, не зная, что и ответить, была вынуждена обратиться к нему с встречным вопросом.
– А вы разве повстречали того человека, кому удалось одержать триумф над смертью? – с явным сарказмом спросила она, подумывая при этом над тем, чего же пытается ей объяснить этот чудак.
– Ооо, их даже пальцем не сосчитаешь. И вам следует над этим хорошенько призадуматься и тогда вам все будет предельно ясно. Нет, смерть и вправду не осилишь и не сможешь изменить того, что уже предначертана свыше, но победить его все-таки можно,– заявил неожиданно художник и как-то странно заулыбался.
– Не думаю…., – в замешательстве вымолвила Тюркан и Рустаму, кто почуял, как побледнело ее лицо, пришлось дать ей передышку. После недолгого молчания, неожиданно для него заговорила Тюркан: - А вы зачем не сделали себе карьеру? Неужели, вы считаете себя недостаточно талантливым? – спросила она, вновь всматриваясь в его произведения.
– О, нет. Просто настоящая слава – это когда ваше имя цениться дороже, чем ваша работа, – так некогда отмечал американский историк Дениел Бурстин. А сейчас сделать имя гораздо труднее, чем выполнить какую–то работу. – вновь обратился к цитатам и заодно высказал свою точку - зрения художник. А Тюркан, больше не произнеся ни единой лишней фразы, уставилась куда-то далеко, а после стала внимательно наблюдать за всеми жестами художника, не успев разобраться даже в том, зачем же ей это собственно нужно? Постояв полчаса позади Рустама и озарившись на его работу, которую он выполнял с большим стремлением, она позевала и через определённое время, она, надумав, наконец – то, отправиться к палатке, решила, сначала, удовлетворять свою нужду где–то в укромном местечке. Поскольку для этого здесь не существовало никаких удобств, то Тюркану пришлось укрыться среди развалин построек, как внезапно до ее слуха донесся, сперва, слабый стон, а затем, она ясно услышала мольбу о помощи. Решив, что это не что иное, как плод ее усталого воображения или же какое-то сумбурное эхо звуков, сходившихся из острова, ей захотелось оставить все это без должного внимания. Но, позже, внезапно вспомнив о Самире, который час назад направился к застройкам и не то, что не вернулся, но даже не бросался ей в глаза, у нее ёкнуло сердце. Перед страхом того, что через минуту позже голос, вообще, оборвется и тогда уж ей будет очень трудно обнаружить пострадавшего, Тюркан вознамерилась двигаться по горячим следам и первое, что она сделала, стала звать Самира по имени.
– Самир, где вы, Самир? Вот, я стою ближе к застройкам и не знаю, куда мне идти. Хотя бы укажите мне направление, в какую сторону мне лучше передвигаться?- расспрашивала она парня и через секунду, раздался ответ:
– Да здесь я, здесь, внизу….. Вам нужно лишь спуститься вниз и пройти налево….Там вы увидите…ущелье. Помогите, ради бога, мне так …. паршиво,- еле выговорил Самир, благодаря которому Тюркан, выяснив про себя, что ему, очевидно, пришлось столкнуться с какой-нибудь неприятностью, ускорила шаги и сразу же очутилась перед маленьким и полутемным ущельем. В тот миг, не отважившись туда зайти в одиночку, она начала ломать руки и ей даже причудилось догонят своих друзей и сообщить им эту новость, как снова послышался голос того, кто сейчас позарез нуждался в помощи.- Тюркан ханум, помогите, да поскорей…. прошу вас…. - умолял он и находившаяся в замешательстве женщина, даже не почувствовала, как слегка нагнувшись, ворвалась в это полутемное ущелье, прошлась немного вперед и сразу же споткнувшись, чуть не свалилась ничком на тело, лежащее на поверхности скользких булыжников. Схватившись за одежду парня, она попыталась всеми силами притащить его к выходу, при этом, не задумавшись над тем, что здесь может кроиться какая-то опасность, раз она уже смогла постичь Самира. Она, насильно приволочив упитанное тело наружу, только сейчас, при свете солнца, заметила, как посинело лицо парня, и он лежал без сознания. Задыхающейся от тяжести женщине, после недолгой отдышки, всё же пришлось пуститься в путь за помощью, так как она уже успела еще раз убедиться в том, что ее силы окончательно исчерпаны и ей никак не справится в одиночку с такой ношей. Зная, что при таких обстоятельствах даже одна минута равна золоте, ей пришлось изнурить себя ради того, чтобы дойти до скал. И она стала в ту же минуту окликнуть Рустама, ибо Фаик купался на другой стороне острова и чтоб до него добраться, ей понадобилось бы перешагнуть возвышенность, преодолеть довольно длинное расстояние, прежде чем она смогла бы приблизиться к морю. Как только из ее уст вылетела эта удручающая весть, Рустам не медля, помчался к месту бедствия, при этом, не забыв проворчать: 
– Надо же было ему туда залезть, да еще в нетрезвом состоянии,- бормотал он под носом и всю дорогу, в надежде приобрести о нем ещё большей информации, допрашивал Тюркан, задавая ей неразборчивые вопросы. – А что это с ним? Вы же говорили, что он без сознания. Вероятно, он просто там задохнулся. Тем более, что в ущельях чего-чего, но воздуха всегда не хватает.
– Без понятия. Но его лицо так посинело, что даже глазеть страшно. – вымолвила Тюркан, быстро передвигаясь вперед.
– Черт, а у нас под рукой даже аптечки не имеется, как же мы ему поможем?- более тревожно заговорил Рустам и Тюркан посчитала долгом его успокоить, сообщив ему о том, что у нее хранятся кое – какие препараты и ситуация вовсе не безвыходная, как кажется.
– Правда, у меня нет бинтов и ваты, но, есть антибиотики, на случай перелома или же ранения. Ещё что? А, настойка валерианы и противоаллергические препараты, в том случае, если, разумеется, они вам понадобятся. Да и вообще, не стоит так преждевременно тревожиться, мы же еще не в курсе, что с ним стряслось, а может, он просто от жары лишился сознания?- заговорила она, хотя в глубине души она почуяла, что это вовсе не простой случай солнечного удара. Наконец, дойдя до местности, они обнаружили Самира, лежащего на песке в таком же состоянии, в каком оставила его Тюркан минуту назад и Рустам, наклонившись над другом, одним пальцем приподнял его веки, а другой начал ощупать пульс пострадавшего.
– Пульс слишком слаб, - сказал он позже, - Да и лоб у него горячий. По признаку имеется схожесть с солнечным ударом, а впрочем…, – вымолвил он про себя, и быстро опустившись на колени, зачем-то принялся осмотреть тело Самира. – Тюркан ханум, если это даже вам трудно, не могли бы вы привести сюда воду? Я попытаюсь его напоить, буду мочить его лицо водой, наверное, эта единственная помощь, которую мы сейчас в силе ему оказать. Ах, если бы у нас под рукой находился нашатырный спирт, то это было бы кстати. Тут не хватает именно острого запаха, чтобы  привести его в чувство. – сказал он, то шлепая лицо Самира, то продолжая осматривать тело пострадавшего. Тюркан уже собиралась в путь, как внезапно раздался голос Рустама. - Тюркан ханум, пожалуйста, позовите Фаика, пусть он прихватить с собой все ваши лекарства и воду, но сюда вы, ни в коем случае, не возвращайтесь, - произнес он так загадочно, что Тюркан, в ту же минуту, поинтересовалась:
– Неужели, вы смогли определить его недуг? – а когда их взгляды столкнулись, ее охватило такое смятение, что она сама чуть не выдохлась.
– Змеиный укус, - вполголоса ответил Рустам, понурив голову и приподнимаясь с места. Пройдясь немного вперед, он зажег сигарету и, отупив усталый взгляд на море, произнес:– Я, конечно же, попытаюсь облегчить его мучений. Я сделаю все от меня зависящее, но пока мы дотащим его до палатки, то потратим на это уйма времени. А мы и без того запоздали, так что постараемся именно здесь ему и помочь. – сказал он тихо, а затем добавил: - Будьте крайне осторожны, Тюркан ханум, посмотрите под ногу, я не хочу вас пугать, но сюда вам без шуток не следует возвращаться, все нужные средства передайте Фаику, а сами переждите нас в палатке, -  вымолвил он, оборачиваясь к Тюркан, как ему сразу же пришлось столкнутся с ее недовольством.
 
– Нет, вы не сумеете вдвоем осилить эту нагрузку, поскольку вы.., - она чуть не напомнила Рустаму о его пороке, но тотчас умолкнув, добавила: - Я лучше позову Фаика, с этим и вправду не стоит замедлить, - сказала она, и сорвавшись с места, с трудом добежала до возвышенности и уже оттуда стала махать рукой Фаику, который быстро заметил подругу своей кузины и который при виде того, как взволнованно пытается Тюркан ему что–то объяснит, начал стремительно плыть к берегу. Нельзя было терять и минуты и Тюркан, не переждав Фаика, который уже изо всех сил бежал к палатке девушек, ворвалась в палатку, где отдыхала в данный момент Уля и с трудом дыша, обшарила свой рюкзак. И тут уши подруги уловили эха и она, приоткрыв веки, в недоумении стала наблюдать за своей подругой, а потом, не кроившееся от ее взгляда волнение Тюркан перешло и к ней и она, не сумев сдержаться, всполошилась:
– Что стряслось? Зачем это у тебя так трясутся руки? И чего ты так усердно ищешь?!– спросила она, выхватив на воздухе руку Тюркан. После, заметив в ее руке аптечку, она вскочила с места и быстро одеваясь, выбросилась вслед за ней наружу. Уже добравшись до палатки, Фаик хоть и собирался расспрашивать Тюркан о происшедшем, как она, впихнув препараты ему в руку, твердо произнесла:   
– Быстро прихватите с собой бутылку и к ущелью!
Но, увидев, как тупо смотрит на нее Фаик и не осмеливается даже шевельнуться, она была вынуждена накричать на него:
– Да не стойте же вы на месте, как вкопанный! Самиру плохо, он взобрался в ущелье и ... Пожалуйста, бегите туда, а я за вами. А ты! - обратилась она к подруге, - жди нас в палатке и не вздумай куда-то уходить! Здесь небезопасно! - предупредила она Улю, толкая ее назад в палатку.
– Ничего подобного! Я тоже имею право узнать о случившем. – более жестко отозвалась Ульвия.– Что, черт возьми, здесь происходить?! Ну, ради бога, скажи, зачем тебе понадобились лекарства?! Послушай, или ты скажешь мне правду, или я пойду с тобой! Ну, зачем ты молчишь?! Ты что, хочешь, чтобы мое сердце лопнула от волнения?! Ну, не тяни лямку, лучше расскажи, что с ним приключилось?! - не переставая ни на минуту, спрашивала Уля, силой удерживая подругу и Тюркану, не выдержавшей такого натиска, пришлось посвятить подругу в часть тайны инцидента и все во имя того, чтобы она от нее отстала.
– Уля, отстань, там человек умирает! Понимаешь ты или нет?! – наконец – то выкрикнула она ради того, чтобы как-то от нее избавиться и остолбеневшая Уля, осталась там, где стояла, когда Фаик накричал на нее издалека, посылая ее на прежнее место. - Вернись в палатку и пережди нас там! – повелительно сказал он и женщине, у которой и без того душа ушла в пятки от слова «смерть», никакого выхода не осталось, как прислушаться к наказу кузена. Несколько минут погодя, появившийся перед ущельем Фаик, передал лекарства Рустаму, а добравшийся после нее на эту местность Тюркан, быстро открыв крышку бутылки, сперва, обмыла рану пострадавшего, а уж потом, Фаик, с трудом разинув рот Самира, попытался принужденно напоит его водой, но вместо этого, он облил его жидкостью. Тут Рустам, достав настойку валерианы и еще раз убедившись в остроте его запаха, начал махать им под носом Самира и при виде, как задрожали веки раненого, радостно объявил:
– Ну вот, сейчас, я надеюсь, он все-таки придет в себя. Лишь бы очнулся. – сказал он, помолившись при этом богу. Через секунду веки Самира приоткрылись, у него хотя и стали шевелиться губы, но он не сумел произнести ни слова.
– Ну, наконец–то удача улыбнулась нам, - вымолвил Фаик и так укоризненно уставился на своего друга, что видно было, как он пронзительным взглядом укоряет его, типа: «Ну и угораздила же тебе туда сунуться».
– Самир, ты меня слышишь? Друг, тебе надо выпить снадобий. Послушай, от тебя только требуется шевельнуть губами, а дальше мы сами как-нибудь справимся,– упрашивал Рустам друга, на что в знак ответа, последовало легкое кивание головой. – Фаик, не стой на стороне, помоги мне его приподнять, - сказал он позже, приближая воду к губам ужаленного. После того, как была оказана первая медицинская помощь, Самир снова погрузился в забвение. Но, к удивлению друзей, он начал бредить и не переставая, твердил непонятную фразу: «….мальчик…мальчик». Рустам, прислушиваясь к этим словам, усмехнулся и фыркнув:
– Предположительно, бредит, -  достал из кармана пачку сигарет.
– Как вы полагаете, будет ли от этих препаратов толку? – поинтересовалась в свою очередь самочувствием Самира Тюркан, как Рустам, перекуривая сигарету, заявил:
– Видите ли, яд змеи смертелен. Если в течение получаса ему не стало хуже, то у него уже появилось мизерный шанс остаться в живых. Видимо, змея оказалось не такой уж ядовитой. А так без медицинского вмешательства и не определишь степени опасности. Эти препараты смогут только замедлить процесс заражения крови. А остальное, будет зависеть от сопротивления его организма. Но нам не следует здесь долго задерживаться. Фаик, у него в кармане сотовый, достань его и позвони тому старику, кто нас сюда привез, кажется, его Фирузом зовут, пусть заедет за нами пораньше, его надо доставить в больницу, там ему сделают сыворотку и сумеют спасти. Ах, если бы сидел он на другой стороне берега и не играл огнем, то ничего бы этого и не случилось,– высказал свое мнение Рустам и Фаик, быстро схватив сотовый, приступил к поиску номера водителя катера, зафиксированного в памяти мобильного. А между тем, Тюркан, удивляясь информированности Рустама, вознамерилась разъяснить для себя, с кем же они имеют дело, так как его талант во всем разобраться не имел границ. 
– А вы, кажется, знаток по этой части. – поинтересовалась она с этим странным парнем, но Рустам, лишь пожав плечами, спокойно произнес:
– Ведь я же по дороге сюда рассказывал вам о том, что когда-то жил на одном из таких островов, то есть, на Гале. Однажды моего отца точно так же ужалила змея, когда тот возился в саду. А в ту пору с врачами было туговато. Так вот, ему пришлось из-за безвыходности срезать кусок мяса из того места, куда была нанесена рана. Да и при укусе змеи выбор не так уж велик. Я бы мог отодрать у него кусок мяса ради его же спасения, но боюсь, что пользы от этого... Видите ли, думаю, яд уже успел распространиться по всему его телу, - вымолвил он, потушив сигарету.
– И все-таки, где мы находимся? Вы случайно не знаете, как этот остров называется?– спросила Тюркан и с нетерпением приклонилась ушами. А он, как – то, удивленно притупив глаза, с интересом посмотрел на женщину и вдруг заявил:
– Как, а разве вы не в курсе? Да это же Боюк Зиря. То есть, бывший Наргин. – сказал он, сообщив при этом своей спутнице неожиданную для нее весть.
– Наргин?! – сконфуженно спросила Тюркан, не веря своим ушам, - А зачем вы так долго умалчивали об этом?! Зачем не предупредили меня, когда у нас еще на катере вышел спор по этому вопросу?! Если бы я сумела выяснить этого заранее, то никакая бы сила не смогла заставить меня сюда приехать. Уля же говорила о том, что мы поедем на остров, что находится вблизи Алята, а я предположила, что это не что иное, как Хере Зиря. Если бы я знала. Ах, как же я ошиблась расчётами, – вымолвила она в надежде услышать от него фразы касательно того, что они просто ошиблись и именно по ошибке очутились на том острове, про которого уже ходила дурная молва.
– Ясно, наверное, либо она ослышалась, либо же перепутала названий островов. – для оправдания Ули высказался Рустам, а затем, вспомнив чего-то, добавил, - Ах да, я вспомнил, мы же еще вначале долго спорили куда нам лучше ехать, сперва, собирались в Хере Зирю, а затем, благодаря настойчивости Самира, решили поступить иначе. Но, по-видимому, она не успела даже разобраться, что к чему. А что касается вашей ссоры, то я даже не успел выяснить для себя причину вашего раздражения, поскольку я, вообще, против того, чтобы вмешиваться в отношение посторонних людей. Я полагал, что у вас возникли какие-то личные недомолвки. Поверьте, если бы мне было известно... Да и что здесь плохого? Люди же ходят сюда отдыхать, да и вода Каспия на этом побережье более чистое, чем в других. – промолвил Рустам.
– Что здесь плохого?! А вам известно другое название этой местности, мы же с вами сейчас из-за своей же глупости, находимся в адском острове! – более раздраженно вымолвила Тюркан, но это вызвало у Рустама только поток смеха:
– Помилуйте, Тюркан ханум. Это же, всего-навсего, не имеющие почву легенды, которые были выдуманы людьми, чтобы нагонят на посетителей чувство страха. Это такой же остров, как Гала или же Пираллахы.
– Но остров, в котором кишат столько ползучих, никак легендой не назовешь! – окончательно занервничала Тюркан. – Да и в Гале, и в Пираллахы хотя бы встретишь коренного населения. А этот остров напоминает больше всего заброшенный уголок, чем населенный пункт. Да и только одному черту известно, какие здесь водятся еще «сюрпризы», помимо этих тварей. В противном случае, люди давно уже превратили бы его в посёлок. С нашей-то предприимчивостью. А происхождение этих руин вообще сплошная загадка. Вам же, как обитателю одних из таких островов, должна быть известна предыстория этой местности? Прошу, только не пытайтесь возражать, я все равно вам больше не верю! – произнесла она более, чем сурово и Рустаму пришлось лезть из кожи вон, чтобы как-то ее угомонить.
– Послушайте, Тюркан ханум. Касательно вашего недоверия, я могу вам только одного сказать, вы ко мне крайне строги и несправедливы. И о предыстории этой местности я мало что знаю, поскольку она с давних времен состоялась в подчинении царской России и, наверняка, здесь стояли их объекты особого назначения. Мне известно только то, что потом, в годы Советской власти, здесь расстреляли наших сограждан, жертв Сталинских репрессий, что давно уже не секрет даже для маленького ребенка. И никакого страшного зрелища он из себя однозначно не представляет, просто здесь следует придерживаться осторожности, точно так же, как и в других местностях такого типа, - сказал он, хотя, потом, не дождавшись ответа Тюркан, обратился к Фаику: - Ну, что? Есть какие-нибудь новости? Смог ли ты до него дозвониться? – и тут заметив, как пытается  уловить сигнал мобильным телефоном, вымолвил: - Понятно. Он вне зоны досягаемости. На берегу моря всегда так, трудно дозвониться до адресата. Итак, у нас не осталось другого выхода, кроме как выждать. Нам следует его перетащить в палатку. А для предосторожности, вот что мы предпримем. Выберемся в шхуну, там однозначно змеи не водятся, потому что, Тюркан ханум, там сыро, а им по душе только жаркий песок. Вот там и дождёмся катера, - вымолвил Рустам, взглянув на женщину для выяснения ее реакции, но очередной раз, удостоверившись, что она не в настроении, взялся за ногу больного. С трудом, перетащив пузатого Самира до побережья, вся компания в конце, так и решила перебраться на корабль, потерпевший крушения сотни лет тому назад  и, разбив там палатку, договорились не покинуть его во избежание других неприятностей и переждать здесь дядю Фируза. Поскольку было заранее планировано, что старик приплывёт за ними только к шести часам вечера, им оставалось припастись терпения на целый час ….
***
– ….Мама, не оставляй меня, мама! Я боюсь! Мне страшно! – кричал десятилетний мальчуган, протягивая свои ручонки к матери.
– Не бойся, малыш, я тебя ни за что не брошу. Ты только садись в вертолет, и долети до районного центра. Там тебя встретит бабушка, и отвезет  к себе домой, а к вечеру после того, как я тоже отсюда выберусь, мы с отцом приедем, чтоб забрать тебя с собой. – упрашивала растерянная женщина своего мальчика. Она гладила голову сына, обнимала и целовала его пухленькие щечки. Но вот, наконец, пришла пора разлуки. Прожужжал мотор вертолета, лопасть винта завертелась и пилот, прихлопнув железную дверь механизма, взялся за руль. «Я на все согласна, лишь бы он остался в живых. Я даже готова заплатить ради него жизнью» - прошептала женщина, и от этих раздумий ей стало так тяжело, что она сразу же всплакнулось. А мальчуган, немного успокоившись, хоть и присел на свое кресло в поблизости иллюминатора, но, упираясь ручонками на стекло, уставился на мать глазами, с которых катились слёзы. Она стояла неподалеку, как вкопанная в землю и опиралась на мужа, который держал ее за плечи и при этом, не переставая, махал ему, перекрикивая сыну, но, увы, грохот винта, не дал ему возможности услышать завет отца. Вертолет набрал нужную скорость и когда он стал постепенно подниматься в воздух и полетел в сторону гор, то не успел он за ними скрыться, как снаряд, вылетевший с противоположной стороны, в доли секунд сбил его в воздухе, раскалывая на части. Красный язык пламени, сходящийся с вертолета, притронулась к лицу матери, которая то, падая, то, поднимаясь, бежала вслед за своим ребёнком, когда послышался шепот мальчика, произносящего такие фразы: «Мама, а смог ли я превратиться в гору на пути у врага?» и она, вскрикнув «Нет!» очувствовалась. Тюркан вся облилась потом, да и подушка, в которой, она спала, страшно обмокла. Женщине, почувствовавший как душить ее рыдание, пришлось укрыться подушкой, чтобы вырвавшийся из ее груди вопль не был услышан ее знакомыми, хотя позже озарившись, она даже не смогла обнаружить рядом свою подругу. Судя по тому, как ее голос доносился вблизи, она все – таки сумела определить ее местонахождение, но ей пришлось сделать над собой усилие, прежде чем она смогла привстать и выйти из палатки. К большому ее изумлению, в снаружи заиграл невиданный ураган и волны, которых стало больше, чем нынче, ударяясь в правый борт ржавого корабля, заставляли его сильно качнуться. Окинув взором горизонт, женщина определила для себя, что медленно, но, все же, наступает над островом сумерки, ибо солнце, залившись красным оттенком, так и ринулся скрываться за облаками. – Что стряслось? – именно так зазвучал первый вопрос Тюркан.
– Да вот, из – за урагана рухнули все наши планы. – отозвался Фаик, как Уля сразу же забунтовала.
– Не знаю, как вы, но я не могу и не желаю здесь оставаться! Придумайте же что-нибудь! – почти, что накричала она на кузена.
– Не кипятись! Как бы там ни было, у нас нет никакого выхода, кроме как переждать бурю! Хоть город от нас не так уж и далек, но не плыть же нам до него! Да еще в таком шквале! – тоже с криком отозвался Фаик, но Ульвия, не пожелав угомониться, заорала еще громче.
– Ну, как же так?! Ну, этот дядя же дал слово, что он обязательно за нами приедет?! А он вам ровня! Не сдержал своего обещания!
– Не наговаривай на старика! Откуда ему было знать, что к вечеру подниматься такой смерч?! Он же, в конце – концов, не «такой уж» прозорливый, чтобы пораньше быть осведомленным о подобных природных явлениях? Да и глупо из–за нас поставить свою жизнь под угрозу! Если даже он сейчас выйдет на море, то ему придется, либо превратиться в корм для рыб, либо разбиться о скалы до того, как он сюда доберется! -  гневно выговорил Фаик, но его кузина никак не собиралась отступать.
– Не знаю, как он, но вам и этого мало! Надо было заранее прислушиваться к прогнозу погоды, а уж потом соваться туда, куда не следовала бы нам, вообще, приезжать!– более нетерпеливо заявила она и, оттолкнув кузена в сторону, передвигаясь к носовой части корабля.
– Неужели, ситуация так безнадежна? – к удивлению Рустама, безмятежно спросила Тюркан, хотя по ее поведению уже было заметно, что ей вся эта ситуация стало слишком безразличной. Оно, видимо, не казалась ей такой устрашающей, как прежде, ибо она уже успела остыть, и стала очень хладнокровно относиться ко всему происходящему.
– Надежда только на то, что в ближайшие часы ураган всё же стихнет и нам удастся хотя бы до ночи добраться домой, - высказал свое мнение Фаик, но Рустам, в тот же миг, перебив его, заявил:
– А что, если вдруг, сегодня полнолуние?
– Ну и что? – спросил Фаик, как Тюркан, поняв смысл сказанного, довершила мысль Рустама.
– В полнолунии поднимается уровень моря, говоря другими словами, намечается прилив, да и ветер не утихнет, - объявила она, приближаясь при этом к Уле.
– Говоря другими словами, дело у нас дрянь! Так что, Фаик, имея в виду, что твои прежние планы разгромлены благодаря этой нежданной грозе в пух и прах, то придется тебе, мой миленький, строить более обнадеживающие планы на ночь! Но советую при этом не упускать из виду и того, что я, ни за что на свете, даже под дулом пистолета, здесь не заночую!– с энтузиазмом заявила Ульвия, с гневом показывая ему свои белые зубы.
– Не дерзи! Во всяком случае, я тоже, не собираюсь сидеть, сложив руки, и обязательно что-нибудь придумаю! А вот тебе еще придется сожалеть о том, что ты так надо мной потешалась! – сказал Фаик, сойдя на берег.
– Ты только не очень-то норови, ладно?!... И куда же ты направляешься? – закричала она одновременно вслед за ним, но, не услышав ответа, вдруг ни на шутку запаниковала. - Рустам, я тебя прошу, иди за ним, пока он с горячей головой что-нибудь не натворил. – попросила она друга своего кузена следить за Фаиком. А когда он тоже вылез из корабля, Тюркан, изумившийся ее поступком, не сдержалась и произнесла:
– Хорошенькие дела. Обижаешь его ты, а утешать приходиться ему.
Но ответ подруги оказался более пронзительным.
– Ну, не бежать же мне за ним. Обнаглеет, - вымолвила она с непонятной грустью, да и с кислой миной. «Да она же сама не сознает, чего хочет», - в конечном итоге заключила про себя Тюркан, и больше ни проронив ни словечко, зашагала к палатке. Располагаясь поудобнее и достав книжку, она начала листать его и так увлеклась чтением, что не заметила, как прошёл час и вдруг до ее ушей донесся странное нытье, а вместе с ним и голос Ульвии. - Тюркан, где ты, Тюркан?! – тревожно звала она подругу и женщина, живо покинув палатку, обнаружила свою подругу уже не в корабле, а в берегу. Она стояла неподалеку и жутко визжала.
– Ну, что, что с тобой? Опять кто – то обидел?– стала расспрашивать уставшая от этой изнурительной обстановки Тюркан, но, видя, как она пытается с намеком ей что – то объяснить, живо взошла не берег и став с глазу на глаз с ней, внимательно на нее уставилась, а после: – Уля, вместо того, чтобы «фокусничать», лучше пытайся объяснить все эти знаки нормальным человеческим языком. А то я совсем тебя не понимаю. – произнеся, бросила утомленный взгляд на подругу Тюркан, как она внезапно заговорила:
– Тюркан,…там…Фаик…Фаик сломал ногу, о боже, что ж это такое? Понимаешь, .. он решил залезть в маяк, задумал дать сигнал кораблям, хотя откуда им взяться в такую непогоду? Так вот, там не горели прожектора, у них сели батареи, так вот, они с Рустамом захотели включить генераторы, но для этого им пришлось спуститься вниз, и тут он, споткнувшись, упал с винтовой лестницы и разбил ногу. Он из-за жуткой боли корчиться на земле, а Рустаму никак не притащить его в одиночку. Ведь он у нас однорукий, а я такая хилая, что бессильна перед такой тяжестью. Ему же противопоказано двигаться и мы обязаны его нести на руках, чтобы не вредить ему еще больше. Тюркан, душечка, мне никак с этим не справится. Пожалуйста, прошу тебя… выручай, - едва и в слезах рассказывала Ульвия о случившемся и Тюркан, выслушав ее до конца, сразу же схватила за ее руку и приволокла подругу за собой, произнеся при этом такие слова.
– Ты только не паникуй.
– А здесь нас змеи не ужалят? – приостановилась и неожиданно спросила и без того запуганная до смерти Уля, и на этот раз Тюркану пришлось ее уговорить:
– А ты взгляни под ноги и топай по берегу. Пока совсем не стемнело, нам нечего опасаться.
Наконец, они, дойдя до маяка, - к каменной 18-метровой башне со сложной оптико-навигационной системой, - приблизились к входу, как в тот же миг перед ними предстал силуэт Рустама, вырвавшегося наружу.
– Вы что, оставили Самира одного в корабле? – с досадой заговорил он, а затем, не подождав ответа, добавил: - Хотя бы одна из вас должна была оставаться с ним. Ну, например, Ульвия.
– Нет уж, извините, - живо отозвалась женщина в ответ на предложение знакомого и с возмущением высказалась: - Нет, вы только послушайте его, мой кузен здесь страдает, а я вместо того чтобы проявить заботу о нем, должна дежурить у его дружка?! – продолжала она брюзжать уже во внутри помещения. Когда Ульвия вошла в круговое здание, то она с трудом различила в полумраке фигуру кузена, который неподвижно лежал посередине ступени лестницы и стонал. Женщина, с трудом пересилив свое волнение, медленно подошла к Фаику и как-то нерешительно над ним сгибаясь, начала его осматривать, но была заметно, как она не осмеливается до него дотрагиваться. Видя на лице Фаика отпечаток нестерпимой боли, ей все же удалось перебороть в себе испуг, она дотянулась до него и привела его в чувство, шлепнув его по лицу. Фаик, медленно приоткрыв глаза, всмотрелся вокруг и когда он, наконец, перевел взгляд на Ульвию, то тихо вымолвил:
­ Прости, я все испортил. Увидел я наверху тень, подумал, что там кто-то есть, поднялся, минул половину лестницы, там никого не было, начал спуститься, не знаю, как это получилось, но меня как будто вздернули за рукав, тут мои ноги спутались, я потерял равновесие, и влетел вниз. – посвящая Улю в подробности рассказывал Фаик.
­ Ты всегда так, когда злишься, никого и ничего вокруг да около не замечаешь. И вот результат. Приспичило же тебе влезть в такую высь. - незлобно упрекнула женщина своего кузена, как Фаик, немножко приподняв голову, жалобно произнес:
­ Не парься, и не жури меня, пожалуйста. Мне и так нехорошо.
­ А куда же глаза Рустама глядели, зачем же он позволил тебе упасть?– поинтересовалась Ульвия, но Рустам немедля возразил:
­ Он был сзади, правда, он сделал попытку меня удержать, но с одной-то рукой...
­ Ну и денек, никому ни в чем не везет. Наверное, утром не с той ноги встали. Для начала неплохо. Один ужаленный, один хромой, один безрукий. Если и с нами что-нибудь стрясется, то мы к завтрашнему дню, все дружно и займем пустые койки на клинике. – в надежде вызвать смех у кузена, чтобы он хотя бы на минуту забыл о боли и обратив все в шутку, парировала кузина, как Фаик, одновременно ноя и смеясь, укорил кузину: 
­ Нашла, над чем подшучивать. Не смеши меня. Мне и так не до смеха. Так что уймись.– напоследок став серьезным, сказал Фаик и задумчиво уставился на милую мордашку Ульвии. 
­ А где у тебя болит? – на этот раз с заботой изъявила Ульвия, как он снова, положив голову на лестницу, прошептал:
­ Да практически везде. Нога так ноет, что в глазах темнеет, порой даже не получается здраво мыслить.
­ О, господи, да он же у тебя совсем распух и покраснел! – с ужасом вскрикнула Ульвия, рассматривая его ногу: - Как же ты всю ночь стерпишь эту боль?! А если все более, чем серьезно?!– тревожно спросила Ульвия, но Фаик, закрыв веки и сжав губы, спокойно высказался:
­ Уль, а ты будешь меня оплакивать, если я вдруг отброшу копыта? – спросил парень, грустя и застонав.
­ Поразительно, - ответила Уля, улыбнувшись с горечью, - даже в таком состоянии ты не теряешь чувство юмора. Но я не дам тебе гибнуть в этом поганом острове. Мы выберемся! – с решительной надеждой на благое, замолвила женщина, как Фаик, бросив взгляд на любимую кузину, зашептал:
­ Спасибо, ты мне подбодрила. Не бойся, от перелома костей еще никто не погибал. – он еле – еле выговорил эти фразы, потянувшись  к кузине и схватив ее за руку.
­ Ты же знаешь, как ты мне дорог, ну мы же, в конце–концов,…родственники, и не может этого быть, чтобы у меня за тебя не болела душа,- не сопротивляясь, заявила Уля, как Фаик, осторожно дотрагиваясь до губ женщины своими пальцами и печально улыбаясь, приласкал лицо кузины.
­ Как же приятно…услышать такие утешительные слова от твоих уст. – сказал он, и в эту минуту поспешно зашли в каменное здание Рустам с Тюрканом, неся на руках лоскут и куски досок.   
– Дотащим его на нем до шхуны. Увы, других средств передвижения у нас нет. – распорядился художник, после чего живо перевязав изодранный лоскут к ногу больного ради того, чтобы ограничивать его движения, взялся за один конец доски. Проблема вышла тогда, когда пришла очередь забраться на крутые скалы. Ввиду того, что скалы от прибоя стали более скользкими, чем раньше, то им пришлось мерить каждый свой шаг. В эту самую минуту, и сдала рука Рустама, и ему пришлось нечаянно отпустить ногу друга. Несмотря на то, что Фаик, стиснув зубы, и молча, перенес эту неосторожность, но его деяния не ускользнули от взора Ули.   
– Зачем же ты отпустил доску, хоть ты и инвалид, но, все же, мужчина, и ты как бы там не было, сильнее, чем мы, вместе взятые! – закричала она, но Фаик на этот раз, не сдержавшись, целеустремленно набросился на свою кузину.
– Замолчи, зачем это ты обижаешь человека, напомнив при этом о его недуге?! Ну, он же потерял руку в войне ради того, чтобы такие люди вроде тебя, смогли спокойно жить. Какой узколобой была, такой и осталась! На свете ни ума, ни разума не нажила. – с гневом выговорил он эти слова, но реакция Ули оказалась более резкой.
– Тебе бы всегда отыграться на мне! Я же для твоего блага, а ты…. Ну и ладно, если он для тебя так дорог, пусть сам и дотащить тебя до корабля, а я ради тебя даже пальцем не пошевельну! Неблагодарный ты осел!
– Вот ты всегда была такой ненадежной! Мне еще стоит ликовать, что я не связал свою жизнь с такой вероломной девицей, как ты. А то бросила бы ты меня в полдороге! – громко высказал собственное мнение блажной Фаик, после чего Ульвия, не собираясь остаться ему должницей, закричала:
– А ты достоин самого худшего обращения! Тоже мне, вызвался заступником приятелей! И надо было тебе туда соваться, ищет на свою голову беду, а потом еще и жалуется. Не терпелось ему героем стать. Если послушать, то подумаешь, что он высоко ценит своего товарища, а на самом деле, еще недавно отзывался о нем, как об идиоте, который не умеет жить. Называл его утопистом, а сейчас чуть ли его до бога не превознес. Ну, и лицемер же ты! – всплеснула она свой яд, накопившийся у нее в душе и, не переждав ответа, направилась в сторону корабля.
– Обещаю, что когда встану, то тебе точно не поздоровиться! А ну-ка вернись назад! Я кому говорю, сейчас же вернись назад!– кричал он вслед за Улей, но она, продолжила путь, проигнорировав кузена. Тюркан и Рустам, убедившись, что не на кого больше рассчитывать, пришли к выводу, что им и теперь придется вместе справиться с этой тяжелой задачей, и они, молча доставили его в палатку. После того, как Тюркан с помощью Рустама, навела порядок в палатке и помогла Фаику прилечь, ее спутник, выйдя наружу, внезапно заговорил: 
– Во всем виноват я. Что–то на меня нашло, и я на минуту забыл про то, что маяк сооружен не ради того, чтобы заманить кораблей на берег, а для того, чтобы засветить им дорогу. Странно, обычно его не оставляют без присмотра, здесь по очереди дежурят люди, маяк же действует. Похоже, сегодня какой-то исключительный день.
– Скорее всего, неудавшийся, - вздыхая, подчеркнула Тюркан, и Рустам, закуривая сигарету, произнес:
– Не могу себя простить, из-за моей оплошности подрались люди.
– Нет, это не ваша вина, просто у них в душе накопилась столько злобы, что они, наконец – то нашли повод для того, чтобы выплеснуть наружу все эту  мерзость. – сразу же заявила Тюркан, в надежде отвлечь его от дурных мыслей, - Лучше оставить их в покое и не трогать. И будьте к ней снисходительны. Я даже готова просить за нее прощения, ведь она не со злым умыслом, она у нас немножко слабонервная, и потом, она всегда была такой, ей всегда была трудно справляться с проблемами в одиночку, вот и подняла она шум, но она вовсе не вредная. В принципе, ее можно понять. Она, так нагружена всем этим, что настал момент взорваться. – вымолвила Тюркан, одновременно став на защиту подруги, а Рустам, затушив сигару, вознамерился закончить беседу без склонности к многословию:
– Понимаю, – и стал передвигаться к носовой части корабля, когда как Тюркан не пожелала его оставить одного. Она, преследуя Рустама, расположилась на поверхности балок старой шхуны, которые были разбросаны повсюду, и спросила: 
– ….Значит, все это результат войны?
Рустам, после долгого молчания, прошелся немножко по кораблю и, постояв на минутку в левом борту, произнес:
– Не имеет значения. Лучше оставим этот разговор,….
Но Тюркан, всё-таки пользуясь моментом, взялась за извинение.
– Вы уж простите меня, ведь я тоже недавно с вами обошлась слишком нетактично. – сказала она, понурив голову.
– Ничего страшного. Я не имею права вас осудить за это, ведь вы восприняли меня с первого взгляда таким, как вам хотелось бы меня принять. – вымолвил художник, разведя плечами, но тут Тюркан решила ему возразить. 
– Но я уже успела убедиться, что в большинстве случаев, такие суждения о незнакомом человеке с первого взгляда, могут оказаться ложными, хотя все твердят, что первые впечатления не обманчивы, – высказалась она и вся покраснела от смущения. Почувствовав неловкость женщины, Рустам сразу же взялся ее переубедить.
– Ладно. Ну если это для вас имеет такое большое значение, то я вас прощаю, лишь бы вы не мучились. – сказал он, подходя к ней и взглянув на нее сверху вниз. А Тюркан, продолжая приседать на балке, произнесла:
– …Извините, но вы, кажется, комплексуете из-за этого, вот и…., – но поспешный ответ художника оказался не таким, каким  она его себе представляла.
– Ошибаетесь, для меня люди с порочным умом и душой хуже человека с физическим дефектом.  – вымолвил Рустам, на этот раз подойдя к носовой части корабля и взирая на море.
– Я же весь день за вами наблюдала. Вы избегаете людей. Значит, есть какая – та причина? – спросила Тюркан, на что прозвучал такой ответ.
– Ах, вы об этом? Да здесь не в пороке дело, просто я всегда… отличался от других.
– Не поняла.
– Все довольно элементарно. Я вроде чужой среди своих. Я не хотел жить, как все, как требовало от меня мое окружение, общество. Я даже во имя этого моего жизненного принципа, отказался подчиняться своему руководству по работе, и за это все вознаградили меня чувством неприязни и отвращения. Зачем вам выслушивать все это, ведь это для вас совсем неинтересно. – произнес художник, собираясь оставить свою собеседницу, но Тюркан, живо встав и отрезав путь Рустама, вымолвила: 
– А может, даже слишком интересно, чем вам это кажется.
– Известно ли вам, что требует человеческое общество от индивида? – спросил художник, шагая взад и вперед, - Чтобы все люди подстраивались друг под друга. То есть, чтобы они себя принуждали к тому, чтобы не отличаться от других и не превзойти их, и все ради того, чтобы не быть отвергнутым, и не дай бог им превратится в такого изгоя, как я. Вот, скажите, кому нужны сильные личности с закалкой? Общество – то отвернулось ото всех гениев и талантливых людей своей эпохи, потому что, они не только не отличались от себя подобных особей, но и не желали меняться. Вы понимаете, о чем я?
– О да. – ответила Тюркан, вспомнив всю информацию о таких личностях, но Рустам продолжал свой разговор с такой горечью, что она даже не осмелилась его перебить.
– Ведь люди готовы истерзать того, кого они не в силе понять и принимать в свои ряды. – с энтузиазмом поощрял эту тему художник, - А когда эти нестандартно мыслящие люди демонстрируют всем всю свою мощь и талант, да и когда окружение убеждается в том, что они, превзойдя всех людей вокруг, смогли создать или красоту, или даже изощренную вещь, так как и красота тоже имеет изощренную форму, то их начинают сторониться, избегать, и даже бывают такие случаи, когда восхищаются их талантом, силой, божьим даром, но никак их не воспринимают такими, какими она являются на деле или же им вредят. Правда, даже в таких случаях к таким людям тянуться, желают согреться в сиянии их лучей и блеска, но постичь их, они, всё же, не в силах.
– Да, такие люди приходят в мир, чтобы заняться значительными делами. И они рано или поздно сгорают в своем таланте точно так же, как мотылек пылает в пламени свечи. – в глубоком раздумье выговорилась Тюркан, а затем добавила: - Единственное утешение, что остается от них - это след их существования. Им тоже не дано понять тех, кто не живет, а помаленьку существует.
– Верно, на каждом шагу можно встретить тех, кто живет ради незначительных желаний, ради мизерных достижений. – высказался и по этому поводу Рустам, - В принципе, им большего и не надо. Они привыкли преувеличивать свои маленькие достижения, а незначительные неудачи они воспринимают как трагедию. А такие люди при столкновении с трудностями теряют голову, им гораздо легче укрываться под тенью кого-нибудь, жить, полагаясь только на помощь и благосклонность других, но никак не пытаться насыщать свой мир, - бороться, независимо от того, увенчается ли это борьба с успехом или нет, и побеждать или даже проиграть, но обязательно с достоинством, – им просто не дано. – бурно промолвил художник и внезапно поменяв тему, заявил: - Вам лучше поспать, Тюркан ханум, проспитесь. А мне вот совсем расхотелось, вместо этого, я немножко подежурю, - сказал он, и Тюркану стала понятна его реакция, ему захотелось замкнуться в себе, чтобы как – то переварить недавнюю обиду, и ей ничего не оставалась, как с почтением отнестись к его пожеланию. Она, не посмев ему противоречить, направилась к палатке и, обнаружив свою подругу в слезах и присев около нее на карточки, она приласкала ее голову и произнесла:
– Не надо, милая, не надо плакать. Эти непрерывные несчастия так испортили твои нервы, что ты сдала. Но ничего, завтра, когда мы вернемся в город и все останется позади, то и ты позабудешь обо всех этих неприятностях, - сказала она, обнимая рыдающую Улю.
– Мне так жаль, Тюркан, ведь я из-за досады такого отличного парня обидела. Теперь он до смерти меня возненавидит, - вымолвила Ульвия, вытирая рукавом свои заплаканные глаза.
– С кем не бывает, ну ничего, ты завтра же попросишь у него прощение, и он все поймет. Он же совсем не злобный. А теперь ложись, утро вечера мудренее,- прикрыла подругу одеялом Тюркан и снова достала книгу, настоящую романтическую поэзию Микайыла Мушфика (Известный поэт Азербайджана, который стал жертвой Сталинской репрессии и был застрелен в Наргине, обвинялся в пантюркизме), которую она очень обожала, но так и не сумела дочитать до конца, благодаря недавней беготне. Но скоро буквы стали кривляться, растаяли перед ее глазами и вытянули ее куда – то в темноту…
***
… Она бежала изо всех сил и всеми клетками своего тела ощущала, как кто – то ее безустанно преследует, - это было особенно заметно по визгу преследующего ее существа, - и она, наконец–то, отважившись, отвернулась, чтобы взглянуть прямо в глаза того неприятеля, который наводил на нее столь ужасающие чувства. Холод, как струя, пробежала по всему ее телу, когда она, оглянувшись по сторонам, только сейчас заметила в полутемноте силуэт какого – то существа, который, догнав ее и рыча, набросилось на нее и, свалив ее с ног за один миг, скрылось в полумраке…
Тюркан привстав, закрыла лицо обеими руками, и в ту секунду у нее в голове пронеслись одновременно столько всего, что она застонала. А затем, с трудом привстав на ноги, подошла к выходу и, обшарив походную сумку, достала оттуда успокоительное, которое было назначено ей доктором. Несколько задумавшись и положив ее на карман, она потопала к мачте корабля, где недавно расположился Рустам и вел там дежурство. Рустам, заметив фигуру Тюркан при лунном свете, сразу же узнал ее издалека и заговорил:
– Не спиться?
– А я – сова, поздно ложусь. – решительно ответила ему Тюркан, держась за борт корабля и двигаясь вперед. Скорость ветра сильно возросло, волны качали корабль и от всего этого он страшно накренился. Тюркан стала опасаться того, что отпустив руку, она может вполне благополучно вылететь за борт и свалиться прямо в воду. Хотя Рустам уже успел приблизиться к ней и даже подал ей руку, чтобы она опиралась на него, но она отказалась от такой подмоги, при этом давая ему понять, что ситуация у нее под контролем.  Еле – еле дойдя до кормовой части корабля, они присели в более глубокое место, и между ними завязался разговор.
– Знаете ли, при благоприятной стечении обстоятельств, и сове легче превратиться в жаворонка. – высказался Рустам на счет предыдущей беседы.
– То есть? – спросила Тюркан, при этом словно попросив его быть более конкретным.
– Ну, например, если добиться налаживания с душой компромисса. Быть в ладах с самим собой.– внезапно вымолвил Рустам, как-то многозначно уставившись на женщину.
– Ах, вот оно что?! - произнесла Тюркан с сарказмом, - Значит, вы, помимо всего прочего, также являетесь знатоком в области душевных переживаний? Уж больно вы философствуете, а вы не боитесь свихнуться? – спросила она более чем серьезно.
– Самые большие гении – это как раз безумцы. Как же уместно звучит наша поговорка: пока рассудительный человек долго раздумывал над тем, как бы ему удачно переплыть в противоположную сторону, дурак за долю секунд очутился в нужном берегу. – отозвался собеседник по поводу сказанного и Тюркан, сосредоточивая своего внимания где–то вдали, произнесла:
– Весьма интригующая логика. Значит, вы признаёте в себе гения?
– О нет, мне до них еще далеко…., – прозвучал ответ Рустама и он, подбрасывая волосы назад, которых бриз успел уже хорошенько потрепать, добавил: - Просто я чересчур уж наблюдателен и плюс ко всему, некоторое время увлекался психологией. Посему очень хорошо разбираюсь в людях. Поверьте, в них разобраться легче, чем в себе самом.
– Ну, тут наши мнения расходятся, ибо не все золото, что блестит. – вымолвила Тюркан, поворачивая голову: - То есть, нельзя судить о человеке только по его поступкам.
– Согласен! – живо согласился с ним Рустам. - Не по поступкам, а вот по выражению глаз вполне возможно рассудить. Глаза – зеркало души, они-то выдают нас. А у вас взгляд потерянного человека. – внезапно признался он в том, в чём  успел ее раскусить.
– А я не себя потеряла….- вымолвила Тюркан, живо вставая на ноги и хватаясь за рухнувшую мачту корабля.
– Вполне вероятно, но вы однозначно пережили потерю. – произнес Рустам, качая головой.
– Ох, понятно. Наверное, Уля не сдержалась, и что–то проболтала вам обо мне. – вдруг осенила Тюркан эта мысль и от этого ей стало еще жутко, чем недавно.
– Нисколько…. – несмотря на все обвинения Тюркан в адрес подруги, не подтвердил Рустам ее подозрений и немножко переждав, добавил: - Ведь я в жизни столько заблудших людей повидал….. Не лучше ли вам отвести мне душу, имея в виду, что я вам открылся. Не бойтесь, я не болтун и на меня вполне можно рассчитывать. Стоит ли все наши беды завязывать в узелок и утаить их в укромном местечке, чтобы никто не мог до них дотянуться? – многозначительно взирая на женщину, спросил он.
– От этого же не станет легче. Да и мне особенно не хочется об этом говорить. – быстро промолвила Тюркан, пытаясь избежать всяких откровенных бесед на эту тему. Но на этот раз Рустам, видимо, не собирался отступать и потому, он твердо произнёс: 
– А что если от сердца к сердцу проложен путь и стоит раздвинуть щель в двери, ведущего к вашей душе, то …– после чего она вдруг заговорила:
– Оставьте! – почти, что накричала на него Тюркан, а после, извинившись за свою грубость, прошла вперед и когда она притупила свой взор на берег, то вдруг перед ее глазами предстала такая картина. Некое животное, похожее на собаку, внезапно прошлась в маяк, постояла там минутку и снова скрылась в темноте. Хотя Тюркан сначала все это восприняла за иллюзию, но затем, услышав слабый звук, внезапно заговорила. - … Что это? Вы тоже услышали… вой? Неужто, тут завелись собаки? – спросила изумившаяся женщина, при этом, указывая на маяк. Рустам, который внимательно туда всмотрелся, после недолгого молчания, вымолвил:
– Да нет, вам причудилось. А впрочем, мне и на этот раз нечем вас утешить, ибо другое название Наргина - Вульф, то есть, волчий остров (Наргин ("Наргин" - немецкая форма, "Нартинген" - эстонская форма) означает "узкий пролив"). - с улыбкой на лице заметил он, шагая по палубе: - А название это исходит от Петра I, так как после войны со шведами эти острова напомнили ему, по форме, Ревельские острова с аналогичными названиями в Финском заливе и поэтому, он переименовал его именно так. 
– Полагаю, вы из-за прежнего инцидента подсчитали меня трусихой, вот и сейчас решили испытать меня на боязнь. – грубо перебила его Тюркан, намекая на то, что и она совсем не бездарная.
– Ошибаетесь, да и к чему мне вас испытывать? Ну, я же, в конечном счете, не маньяк, да и не безумный ученый, проводящий над людьми незаурядные опыты. А что касается вашей мнимой трусости, то, по - мне, вы довольно храбрая. – на этот раз строго высказался Рустам, но женщина восприняла эти слова не искренно, а как подхалимство.
– Да бросьте, вы мне льстите. – сказала она, топая к штурвалу корабля, ибо она уже успела здесь вымокнуть от брызги волн.
– Нисколько, ведь вы же не испугались войти в это ущелье, вы не отнеслись безразлично к жизни незнакомых и чуждых для вас людей, да и взялись нам помочь. – всеми силами старался переубедить ее Рустам, но ответ Тюркан раздался более хладнокровно, чем прежде.
– Многие бы на моем месте поступили точно так же.
– Не думаю. – сразу же запротестовал Рустам, подойдя к ней еще ближе, - Многие бы так не рисковали, ну, например, Ульвия начала мне язвить, когда я попросил ее присмотреть за больным товарищем, хотя мы тоже не собирались бросать ее кузена в маяке без присмотра. Как видите, она выбрала родную ей душу. Но, а вы, не задумываясь, помогли Самиру, несмотря на то, что не были с ним знакомы до этого, и еще не было известно, что может вас там ожидать. И даже когда вы узнали про то, что там ползают змеи, вы все равно не отступили.
– Ну, тогда посчитаем мой поступок опрометчивым или же импульсивным.– отказывалась признать свою отвагу Тюркан и отыскала для этого нужные слова.
– Не посчитаем, сразу видно, не в вашем стиле бросать человека в трудную минуту. Похвальная черта не только для женщин, но и для всех людей….- в тот же миг отказался Рустам от восприятия отзывчивого поведения Тюркан, в такой форме, какой она сейчас собиралась его описать, -  ….вот только название Наргин отчего-то подействовала на вас удручающе. – внезапно заговорил после недолгой паузы художник, в надежде найти объяснения в  связи с прежней реакцией женщины.
– Если честно, то я и сама не понимаю, что на меня тогда нашло. – сразу же созналась Тюркан и Рустам, кивая головой, произнес:
– Занервничали.… - и вздыхая полной грудью, добавил: - А что касается воя, то это всего лишь игра ветров. Разве не видите,  как много тут изрешечённых застроек, у них даже крыши нет. Вот и заигрались там северные шальные Бакинские ветры. Их можно нынче услышать в центре города, где ведутся многочисленные стройки, если, безусловно, хорошенько прислушаться к ночным звукам.
– А вы, я вижу, тоже обитель тёмного царства. – с ударением произнесла Тюркан.
– Верно заметили. – согласился с нею Рустам, снова кивая головой.
– С чего бы это? – на этот раз взялась расспрашивать его Тюркан.
– Не знаю. Полагаю, что эта тяга к тишине и к покою, когда весь день мучает суета и только ночью наступает долгожданное умиротворение. Да и со временем, время сна постепенно сужается. – пришлось Рустаму показать Тюркан и другую сторону медали, после чего она тоже выговорилась. 
– А по–моему, во всём виноваты думы. – сделала она вывод для себя и Рустам, после долгого раздумья, вымолвил:
– …Да, и они тоже по отношению к нам враждебно настроены. – неожиданно для Тюркан, он произнес наизусть отрезок из стихотворения «Где та дача, где тот сад» Микайыла Мушвика, сочинённое поэтом в 1937 году перед казнью.
О, если б снова та же дача,
О, если б тот же сад,
Что год тому назад!
Вам перебраться б снова,
А по соседству там,
Устроиться б и нам!
И нарастал во мне бы,
Ликующий прибой,
От частых встреч с тобой.
И вечером, и утром,
Писать бы и писать-,
Какая благодать!
Мне кажется: твой волос
Не тоньше той мечты.
А ты? Что скажешь ты?
О, если б та же дача,
О, если бы опять
В гостях у вас бывать!
И твой такой правдивый,
Такой пугливый взгляд
Ловить я был бы рад.
Вели бы осторожно
Беседу мы в тиши
О таинствах души,
И, вспугнутая братом,
Иль зоркою сестрой,
Меняла б ты настрой.
Но и таясь, два сердца б,
Как прежде, бились в лад.
О, если б тот же сад!…».
А через минуту, Тюркан тоже решила присоединиться к художнику, обращаясь к поэзии ею любимого поэта- романтика.
На горе бессердечным,
Особая у нас,
Весна на это раз!
Куда ни глянь, приметы,
Прилежного труда.
Отрадней, чем всегда.
Раздумья стали глубже,
Мечты еще светлей,
Сегодня у людей,
И требованья выше,
И гордость возросла,
И сдвигам нет числа,
И путь ровней и чище…
Особая у нас,
Весна на этот раз!
О, если б та же дача,
И рыхлый берег тот,
И гул каспийских вод!
Кудрявились бы волны,
Как волосы твои,
Я млел бы в забытьи,
И вдруг тебя увлек бы,
Седой обманщик-вал,
И я б возревновал,
И яростнее шторма,
Во мне поднялся б гнев,
И я, рассвирепев,
Вступил бы в схватку с морем,
И отнял бы тебя,
И обнял бы, любя!…
И вновь раздумьям нашим,
Скользить бы по волнам,
А следом бы и нам,
Как парус, расправляя,
Волос волнистых прядь,
Взлетать бы и нырять!
Блистательна поэма,
Каспийской синевы,
Взгляните же и вы!
Попробуем взобраться,
На скалы в Бузовнах.
И охватить размах!
Как маки, звезды в небе,
А на земле- огни,
Ночной росе сродни,
Обрызгана округа,
Их россыпью густой…
Любуйтесь красотой!
Как славно жарким летом,
Найти прохладный кров,
У этих берегов!
Как славно с самой близкой,
Родной тебе душой,
Послушать мир большой!
Как славно на рассвете,
Вдруг ощутить наш дух,
Во всем, что есть вокруг!
Увидеть отраженье.
Возлюбленной. И где?
В предутренней воде!
Как славно к этой синей,
Поэзии прильнуть,
И, впитывая суть,
Взлетать волнам подобно,
И падать им под стать,
Иль подаваться вспять!
Орлицами морскими,
Взмывают волны ввысь,
Они- как наша жизнь!
О, если б та же дача,
О, если б тот же сад.
И серебристый пшат!
Какое это счастье-
Все лето быть вдвоем,
На берегу морском!
Как полные бокалы,
Вскипали б наши дни,
Бодрили б нас они!
Протягивая гребень,
Сквозь влажную листву,
(во сне иль наяву?)
Причесывала б ночью,
Тебя сама луна…
Ты краше, иль она?
Вдвоем, ладонь в ладони,
Вдвоем, глаза в глаза…
Какая бирюза!
Словам моим прийтись бы,
Как серьгам золотым,
Под стать ушам твоим!
Друзьям моим отныне,
Согласья больше знать.
И счастья больше знать,
Все дальше и все выше,
Их вымпелам нестись-
Так призывает жизнь!
Заоблачные кручи,
Первопроходцев ждут,
Прекрасен их маршрут!
Кто из сегодня в завтра,
Стремится, только тот,
Действительно живет.
Пусть человек, что в прошлом,
Бежал во цвете лет,
От суеты сует.
В отечестве свободном,
Постигнет путь иной,
Обнимет шар земной!
Этот обмен строками напомнили им больше всего состязания в импровизации стихов, после чего последовала другая рифмовка.
О, если б та же дача,
О, если б тот же сад,
Что год тому назад!
Вам перебраться снова,
А по соседству там,
Устроиться б и нам!
И нарастал во мне бы,
Ликующий прибой,
От частых встреч с тобой.
И вечером и утром,
Писать бы и писать -
Какая благодать!
Мне кажется: твой волос,
Не тоньше той мечты?
А ты? Что скажешь ты?
произнес Рустам, почувствовав, как стихла Тюркан. Он, искусно поменяв тему, сказал. - Как видите, наши вкусы совпадают. Я ещё в машине заметил, как вы увлеклись поэзией Мушфика. А ведь на этом самом месте, где мы на данный момент находимся, и состоялась казнь поэта. Именно тут он в последний миг своей короткой, но, и, в то же время, насыщенной жизни, окинул взором на сизокрылый небосвод, прошёл по этой тропе тяжёлыми шагами. А теперь свободный дух поэта летает среди нас. Как же горды они были – пропащие дети своего времени, защитники пера и любви, которые ни перед какими пытками не склоняли голову, боролись за те убеждения, которых они считали правым, отчего их имена не только увековечены в памяти народа, но также и вошли в историю как символ непоколебимости и стойкости. Сегодня, когда сила нечестии рвётся любыми путями и средствами лишить нас попранных земель, мы докажем им, что не всё ещё кончено. Что, решающий бой ещё впереди и нам ещё есть что сказать. Любовь к родине незыблема, не унимаема. Её не возможно не только отнять, но и бросать в забвение. Им этого не понять. Но и без Карабаха среди народа найдутся те, которые воссоздав её в своих воспоминаниях, напишут то, что воистину назовут шедевром искусства. А как же дождались наши друзья, боевые товарищи, которые жаждут желаемого возвращения и желаемой встречи там, где их долгий и трудный путь остался незавершённым. 
Карие глаза Тюркан залились слезами, которых она сумела скрыть от собеседника, и женщина  внезапно вымолвила:
– А может, вам немножко отдохнуть? Я же выспалась, все равно, при всём желании, не смогу заснуть. А ваши веки слипаются и в данный момент, отдых вам просто необходим. – сказала она, возлагая  надежду на то, что она всё же сможет заставить его отречься от намерения не сомкнуть глаза до зари. 
– Ладно, я вздремну, но только на час. – согласился Рустам, но ему, всё же пришлось заранее с нею договориться, - а позже вы меня разбудите. Договорились?
Тюркан, кивнув головой в знак согласия, и взглянув в сторону палатки, у которой не было двери и, где лежали Самир с Фаиком, спросила:
– А ребята в порядке?
– Фаик хоть и держится молодцом, но состояние у него и впрямь неважное. Хорошо, что еще под рукой оказался обезболивающее, а то бы он не справился с болевым шоком. Правда, анальгин вовсе не мощное средство для подобных случаев, но это лучше, чем ничего. А вот Самиру повезло меньше, он в полной отключке, - проинформировал женщину Рустам. 
– …. А как вы полагаете, выживет ли он до утра? – спросила Тюркан, словно нуждалась в одном утешительном слове своего собеседника.
– Змеиный яд – мощный нейролептик. Если учесть того, что он оставил позади рискованные двадцать минут, то можно считать, что ему удалось миновать опасность. Вполне вероятно, что это всего лишь царапина. Но он уже как четыре часа без сознания.….,- произнес Рустам и не докончив сказанное, обернулся.
– Значит, случиться непоправимое? – спросила она, но, не услышав ответа, заявила: - Иногда смерть так близка, что, не замечая его, мы шагаем с ним рука об руку. Один неверный шаг и это стоит нам жизни.
– Смерть наступает лишь тогда, когда приближается его час. Так что не спешите похоронить его раньше времени. – сразу же отвергнул эту темную мысль Рустам, а затем заявил: – Да и смерть не самый худший конец для людей. Например, борцов за правое дело смертью не напугаешь. Перед ним дрожат лишь те, у кого за спиной уйма непростительных грехов.
– Да, есть случаи похуже. – согласилась Тюркан, кивая головой, - Хуже то, что порою, в силу обстоятельств, некоторым людям приходится многократно погибать, а затем и воскрешать.
– Откуда у вас столько пессимизма? – прищуривая глаза спросил художник, но не получив ответа, вымолвил: - Как бы там ни было, не угасла еще надежда, что им обеим удастся уцелеть. Правда, мы больше не в силе воздействовать на ход событий, но бывает и так, когда люди в полной мере находятся в распоряжении лишь господа бога, а он решает за всех нас.
– Пережить войну, пройти сквозь ад и не терять веру, возможно ли это? – внезапно для Рустама, задумчиво переспросила его Тюркан, после чего, мужчина, немного призадумавшись, убежденно ответил:
– Именно в вере и заключается спасенье. Когда нарастает зло, тогда молитвы приходят нам на помощь. В таких случаях, человека даже пуля не берет. Наш родной язык, наша вера, наша культура и наши коренные обычаи, которых у нас даже в годы советской власти не сумели отнять, вместе и являются щитом против всякой нечисти, а именно в нём и кроится наше истинное народное богатство.
– Тогда зачем же эта чудотворная сила не уберегла моего ребенка? Ведь, я тоже верила! – через пять минут тихо про себя забурчала Тюркан, но эти слова не были услышаны его собеседником, поскольку он прошел в палатку, при этом, не забыв потушить сигарету. Тюркан, располагаясь в левом борту корабля, окуталась в одеяло, которое она прихватила с собою. Когда до ее ушей начал доходить бред Самира, то в один миг мучения Самира наполнили ее душу состраданием, и чувство бессилия над обстоятельством привели ее в такое неистовство, что она явно ощутила, как начинает изводить ее это местечко. Она, прислушавшись к мольбе раненого «Воды, воды», живо бросилась к рюкзаку, где находились бутылки. Но как же у нее опустились руки, когда обнаружилось, что вода почти что исчерпана и она, подумав о том, что ребятам придется очень туго с питьём, позволила выпить больному только один глоток воды. В эти минуты, ее одолела такое сильное чувство беспомощности, что она, произнося про себя в слезах «Проклятие, человек при смертном одре мучается от жажды, а я не в силе чего-то предпринят!», зашагала к кормовой части корабля. И на этот раз ей стали чудиться какие–то видения в виде мальчика. «А может, здесь бродят и другие люди? Если так, то стоит к ним обращаться, возможно, у них найдется, чем утолить жажду. Что за болтовня? Откуда им взяться-то, этот же остров совсем заброшен, да и поблизости не бросаются в глаза лодки, чтобы им было доступно привозить сюда еду, хотя бы время от времени.  Да и негде здесь жить, кругом развалины, и вода. О, чёрт, кажется, у меня помутнение рассудка» - сказала она шепотом, но, внезапно заметив, как махает ручкой мальчик, быстро выскочила с места и ринулась к своей палатке, где она, раскачивая подругу, постаралась разбудить ее.
– Уль, проснись, да проснись же ты! – говорила она, продолжая ее трясти, - Я здесь одного паренька увидела.
Ульвия, широко раскрыв глаза, хотя и в недоумении глядела на подругу, но, ни черта не мыслила.
– Боже правый, и можно ли так трясти человека? Так и свихнуться не трудно,– наконец выговорила она эти слова, и с трудом проглотила слюну, после чего, привстав, начала жестикулировать, произнеся слово «Бисимиллах», в знак того, чтобы отгонять от себя ужас.
– Извини, Уль, - сразу же извинилась Тюркан и уверенно добавила: - но…послушай, я здесь точно одного мальчика увидела.
– Да ты что? – спросила Уля, как-то обомлев, взглянула на нее: - Откуда здесь взяться мальчику? Здесь же даже ни одной души не разыщешь. – после чего, уверенно добавила: - Если бы он тут бегал, то он давно бы вышел к нам, с учётом того, какой балаган мы тут устроили.
– А может, он напуган? – с надеждой спросила Тюркан, как Уля приподняв веки, вымолвила:
– И ты в это веришь? Да у нас же никто не разбрасывается детьми. Наши ради ребенка весь мир готовы перевернуть, и если находятся среди них безответственные люди, которые решили избавиться от своего дитя, то они, скорее всего, сдадут его в приют, чем так нечеловечно оставят его подыхать в таком жутком месте.
– Давай-ка сообразим. Ребёнка забыли туристы! – не отступаясь, твердила Тюркан, как Ульвия, уныло вздыхая, решительно вымолвила:
– А по-моему, у тебя разыгралось воображение. Поспи, Тюркан, от бессонницы тебе мерещатся всякие чудачества. Считаю своим долгом довести до твоего сведения, что я ни за что на свете не покину эту палатку. И тот старик не врал, когда пытался оповестить нас о том, в какое недоброе место нам предстоит попасть. Во всем виноват этот безмозглый кретин. Болтал, дескать, поедем в Хере Зирю, а сам доставил нас в эту чертовую дыру.
– Да, но если бы ты могла быть хоть чуточку скрупулезной, и сумела бы запомнить название острова, - мрачно проворчала Тюркан, присев к ней, - да предупредила бы меня заранее, то я бы в отличие от тебя, сразу же смогла догадаться, куда мы отправляемся. И вот до чего довела нас твоя беспечность.
– А как же, опять кругом виновата я. – вымолвила Ульвия, кивая при этом головой. Но Тюркан, немного призадумавшись, сразу же, нашла ей оправдания, и устало заявила:
– Ну, хорошо, не дуйся. Теперь уже поздно искать виноватых. Мы же не пришьем парней из-за нашей с тобой оплошности.– сказала она твердо.
– Удивляюсь твоей хладнокровности. И как это тебе удается? – спросила Ульвия, а затем, глубоко вздыхая, добавила: - Но, а я, вот, в этом не так уж и уверена. Вот что мне непонятно. Отчего же мы не доехали сюда с города, а вместо этого, преодолели такое длинное расстояние? – расспросила она, не зная кого.
– Самир же разъяснил. – сразу же отозвалась в ответ Тюркан, - Он должен был оставить тачку у этого старика. Вот и пришлось ему меняться маршрутом.
– Неубедительно, - с нотками сомнения заметила Ульвия. - А может, это было задумано ими заранее?.….А может,… может, он преднамеренно об этом умалчивал, потому что…ну просто,  потому что ему стало страшно лезть сюда одному?! А как же, всё верно! Теперь я в этом ни капельки не сомневаюсь, вот видишь, он даже успел с этим стариком договориться, чтобы тот задержался. Тюркан, да это же предумышленное покушение на нашу жизнь! – неожиданно даже для себя у нее в голове промелькнула такая мысль, отчего она  взволнованно закричала.
– Не преувеличивай! – тут же произнесла Тюркан, пытаясь найти для данного обстоятельства иное объяснение, - Просто этот Самир попал в твою немилость, вот и вешаешь ты на него чуть ли ни всех собак. Но, а с другой стороны, если бы его заинтересовали именно древние каменные письмена, то ему стоило бы выбрать для этого другой остров, где их полным-полно, или же, в худшем случае, заехал бы он в Гобустан. Тут я ничего такого не заметила, хотя успела побывать и в том ущелье, а заодно и прошлась по местности. Значит, существовала какая–та веская причина…. В уме не складывается, чего же он на деле здесь искал? – на минуту затерялась в догадках женщина, а затем, отгоняв от себя этих рассуждений, заявила, - Послушай, Уль, давай лучше отбросим все эти подозрения в сторону. А не то, из-за недоверия друг к другу, можно прийти к любому абсурдному заключению. Будем считать, что нам не очень повезло в этот вечер. Ветер ни с того берега сдул, который и занес нас в этот «рай». Но и это не беда, мы завтра же вернемся назад, безусловно, если, погода чего-то худшего не выкинет. – сказала она ради того, чтобы не воспринимать все эти размышления близко к сердцу.
– Дай-то бог. – отозвалась Ульвия, еще раз вздыхая, - …А как ты думаешь, выживет ли он до утра? – вдруг поинтересовалась она с самочувствием того человека, которого она недавно критиковала. - Нет, я, конечно же, спокойна за Фаика. Он у нас крепкий орешек, кое-как выкарабкается. А вот, эту бедолагу и вправду жалко…,- развернула беседу подруга, и ей ничего не оставалось, как выслушать ее до конца, - Тюркан, а что мы скажем его семье, если мы его…потеряем? Ох, и горе же будет для матери. – сказала она с горечью.
– А по-моему, все утрясётся. – посчитала Тюркан для себя долгом утихомирить и без того испуганную до смерти подругу, как она недоверчива на нее взглянув, спросила:
– Думаешь? Ах, если бы…., – произнесла она, с надеждой,- Молю бога, чтобы он выздоровел, но пусть этот случай напоследок послужит для него хорошим уроком. – вымолвила она, при этом качая свой указательный палец на воздухе.
– Ну, так что? Пойдешь со мной осматривать местность, или нет? – спросила еще раз Тюркан ради того, чтобы окончательно удостовериться в ее окончательном решении, как Уля в тот же миг взялась оправдываться.
– Ну, не смотри на меня так. Я здесь не то, что оглядываться вокруг, даже из палатки боюсь выйти, а ты просишь, чтобы я тебя сопровождала. От одной только мысли человека бросает в дрожь. Ты бы попросила Рустама, коли это тебя так гложет. – сказала она, указывая на соседскую палатку.
– Да он же спить, как убитый. – вырвались эти слова из уст Тюркан и она вдруг осмыслив их, произнесла: - Чёрт, о чём это я? Типун на мой язык. То есть, он так устал, что, наверное, уже спит сном праведника, и потом, …мне просто неудобно его будить.
– Надо же! – внезапно для подруги хитро заулыбавшись, с восклицанием призналась Ульвия, - В городе ни с кем не хотела связаться. А вот здесь, в богом забытом месте взяла, да и подружилась с человеком. Верно говорят, что от судьбы не убежишь, он тебя даже на дне моря достанет.…
– …Выдумщица. – постаралась увернуться от прямого ответа Тюркан, но Уля все равно не надумала отступать.
– Э, нет. У меня зоркий глаз на такие вещи. – вымолвила она, грозя ей пальцем. - Поспи, Тюркан и оставь ты лучше эту неудачную мысль бродить по округу, - сказала она напоследок,
– Нет, я лучше пройдусь. – возразила Тюркан и когда она уже собиралась выйти из палатки, Ульвия с восхищением посмотрев на нее, добавила:
– А у тебя все же львиное сердце, раз ты так отважилась влезть в ту дыру. Ты у нас всегда была такой, хоть и женщина, но с мужской решимостью и хваткой. Но я бы на твоем месте не испытала судьбу дважды, ведь только богу известно, кто еще здесь разгуливает.
– Леший! И я вот собираюсь на него поохотиться. – произнесла Тюркан, более чем серьезно, после чего Ульвия ни на шутку вздрогнула от страха.
– Хорошо, что не на зомби. Забавно, хотела бы я на тебя посмотреть, как у тебя перекосятся ноги при встрече с ними.
– А я, между прочим, не завистливая, могу взять тебя с собой. Ну, смотри, а то самое интересное пропустишь. – подшучивая над подругой, еще раз предложила ей отправиться с ней на этот «поход» Тюркан, но Ульвия категорически запротестовала:
– Нет уж, уволь. Пропустила я этих пресмыкающихся, благодаря чему еще жива и здорова. А то знаешь, жизнь каждый раз не бывает к одному и тому же человеку благосклонна. На этот раз вряд ли уцелеешь. Так что, сто раз подумай, прежде чем вздумаешь прогуляться по острову. Тюркан, перестань играть в Амазонку. Ты же сама видела, как Фаику захотелось хвастаться своей храбростью и вот что получилось, злоба заставила его взобраться на этот маяк, где он и разбил себе ногу.

– Стоит ли опасаться дождя, подружка, если ты уже успела обмокнуть ?– высказавшись с пословицей, Тюркан поспешила выйти из палатки и прежде, чем она направилась к берегу, стала искать фонарик, поскольку остров уже успел окутаться во мрак, хотя территория, где были расположены множества развалин, все еще была озарена лунным светом. Вспомнив, что у них не имеется даже фонаря для надлежащего мероприятия, которое она собиралась выполнить, ей пришлось довольствоваться только зажигалкой, чего она на цыпочках успела стащить у Рустама. А когда она уже вступила в песочный берег, то сразу же перед ее глазами промелькнул издалека тот же силуэт мальчика. Тюркан, подумав, что пора бы поставить точку над «и», и выяснить личность этого «гостя», в том числе, и причину его пребывания в этой местности, с решительностью направилась к утёсу, где недавно резвился мальчик. Имея в виду того, что расстояние между нею и утёсами было достаточно великим, и ей сложно было поверить в то, что здесь могут находиться другие люди, кроме них, и в частности, дети, то она где–то в глубине души полагалась на то, что это просто химера. И посему она, не переставая, твердила: «Это мне просто показалось, да, показалось». – говорила она сама себе, при этом с осторожностью двигаясь вперед. А затем, услышав слабое пение, она вдруг остановилась, и, не заметив более мальчика, произнесла:– «Он поёт?! Значит, это не фантом, а реальность! Ну, откуда же здесь взяться ребенку? Нет, кажется, тут ни в шутку живут люди. Тогда зачем же мы их не заметили? Мы же успели обшарить весь остров, хотя и неумышленно. Да и такой шум устроили, что дальше некуда. Человек должен быть глухим, чтобы не внять этим звукам. А может,.. а может, люди сюда съехались после нас, к вечеру и сошли на берег в другом конце острова? Ну, коли так, то следует с ними сплотиться и вместе переждать да утра. Что ж мне делать, ох, что ж мне делать?» – изматывала она себя вопросами и после непродолжительных мучений, сама же находила ответа: - «Я же не могу оставить друзей, я должна хотя бы понаблюдать за ними ради того, чтобы успеть предупредить их о надвигающихся опасностях». – убеждала себя Тюркан, а затем, сама же  начинала журить себя: - «Ну, что же я за человек, накликаю на них беду. А ведь слова материальны. Не успеет промелькнуть в голове скверная мысль, как она тотчас же сбудется», - Несмотря на то, что мальчик уже не бросался в ее глаза, но она стала отчетливо слушать его голос, который доносился уже на пару шагах и постепенно начал нарастать. В этот миг, ей пришлось найти в себе мужества и вынудить себя к ходьбе. - «Но там же …. ребенок? А может, он один? А может, его просто там забыли? Он был так напуган, что не вышел к нам. Нет, я обязана, во чтобы то ни стало, все выяснить, с учётом того, что здесь небезопасно. Да, мне лучше пойти к нему, но не стоит очень близко подходить к ущельям, да и что делать ребенку в овраге? Нет, вряд ли он туда заберётся. Он, наверняка, прячется где-то поблизости. Ведь тут столько развалин». – с такими размышлениями она и стала лазить наверх, к застройкам, где луна стала еще ярче освещать ее путь, как вдруг она услышала странный визг и шорох позади себя. Какая–та тень, пройдя сзади, проскользнула в левую сторону и, несмотря на то, что она всеми силами пыталась обуздать свой страх, но в тот же миг от испуга у неё задрожали ноги, и она вынужденно отвернулась, осмотрелась, а там…никого. – «Кто здесь?» – закричала она вполголоса и почувствовала, как ее голос охрип. Как бы она не пыталась вскрикивать, но слова как будто растворялись в тишине, теряя акустику. – «Ну, хватит прикалываться. Выходите!» – бесилась она от злобы, придя к выводу, что кто-то с нею неудачно шутить или же играет, ибо по ее понятиям, этот кто-то выбрал не очень удачное место для потехи. И вдруг, неподалеку раздался голос ребенка, невнятно произносивший слова некой знакомой ей песни. Но как не пыталась она прислушиваться к словам мелодии, увы, шум и треск воды лишил ее и этой возможности. – «Малыш, где ты, малыш? Зачем это ты прячешься? Выходи ко мне, не бойся, я не причиню тебе зла». – на этот раз более тихо отозвалась она во имя того, чтобы не вспугнуть «незваного гостя», но голос мальчика нарастал всё громче-громче, отчего ей стало ясно, что гость совсем не боится путника, но тут звук через минуту внезапно затих. И тут без грозы и без всяких других примет с неба нахлынула дождь. Тюркан, не успела ахнуть, как дождь заменился ливнем. Она, сказав; «Здорово» прижалась к стенке, у которой не было крыши, и надумала ютиться в ущелье, которое находилось впереди, буквально в несколько метрах, но, к сожалению, являлось единственным подходящим местом для укрытия. До корабля тянулась более чем длинная дорога, отчего Тюркан, окончательно задумала переждать дождь именно под каменным навесом. Но при одной только мысли, что ей придется туда взобраться, она впала в смятение, так как она все время помнила про того, как змея ужалила там Самира. Немного погодя, она, овладев с собой, решила: - «Мне ли бояться смерти? Глупо играть со смертью в прятки. Она все равно тебя настигнет, где бы ты ни находилась. Нет, я не боюсь смерти, не боюсь! А может, это моя судьба, приехать именно сюда и найти здесь свою погибель? Да и потом, змеи не задерживаются на одном и том же месте долго, они, наверняка, уже успели заползти куда–то далеко, ибо на меня никто не напал, когда я неосознанно туда влезла. Мне только нужно внушить себе, что там никого нет и выждать до тех пор, пока погода не стихнет. Эх, все к черту, будь что будет». – прошептала она, достав пилюли и выпивая их с дождевой водой. Итак, Тюркан рванула вниз и через минуту очутилась прямо у входа в ущелье. Голос ребенка, да и душераздирающая мелодия давно уже смолкли, как только начали сыпаться на землю первые капли дождя. Постояв минутку около ущелья и как будто в последний раз взглянув на небо, обволоченное черными тучами, она прошагала вперед, держа в руке как назло никак не зажигающуюся зажигалку Рустама, которую она, не переставая, чиркала, да все попусту. Несмотря на пустые попытки, Тюркан все еще продолжала щелкать зажигалкой, возлагая надежду на то, что она загорится. Хотя тусклый лунный свет и продолжал освещать вход в ущелье, но в его глубине царила полная тьма, отчего Тюркану на минуту пришлось остолбенеть от жути. Она даже на минуту надумала поворачивать назад и бежать изо всех сил к кораблю, чем соваться в незнакомое место, но голос мальчика, раздавшийся заново, на этот раз уже с близкого расстояния, принудил её остановиться. Теперь она слышала слов мелодии более чем внятно:

Не погаснет на горизонте красный флаг, отнюдь не бойся,
Он факел, что озаряет пылко землю эту с небес.
Она звёзда, что ярче дня, она звезда сия народа,
Она моя, она лишь наша и как прекрасен звёздный блеск.

Не хмурься месяц, милый месяц, не балуйся, молю тебя,
Ты улыбнись героям расы, к чему суровость, гнев и ярость?
Кровей, что лили всей ордой, мы не простим тебе, подумай,
Свобода - истинная права для веры и славного  народа.

Я был свободным, я стал свободным и до конца свободным буду,
Какой глупец  наденет в руки браслет раба,  не верю в чудо.
Я сель, потоп, коль стану буйным, снесу барьеры и плотины,
Снесу я горы, и до небес я встану вихрем из глубины.

не переведя дух, пел мальчик. И как же пришлось женщине изумиться, когда она неожиданно для себя открыла, что мальчик поет не на родном, а на турецком языке. Хотя она уже прислушалась к нему затаив дыхания более полчаса, но она с самого начала  восприняла этот язык как родного. До того эти родственные языки были друг на друга похожи, что для посторонних оказался бы ребусом предугадывать их различия. «Значит, турист» - пронеслась как молния в ее голове мысль, но она, отгоняв ее, громко высказалась: «Нет, это наш мальчик, наш мальчик. Просто на данный момент все наши дети хорошо понимают и даже общаются на турецком. Язык же одинаковый, с разным говором. И что же он поет? О чем это он поет? Как же она мне знакома. Да это же… турецкий марш «Истиклал » (Независимость. Стихи поэта Мехмет Акиф Ерсоя, перевод Пярвин Везир – Кеани). Да, это он. Странно. Марш? А ведь наши дети больше всего обожают турецкую эстраду или же на худой конец, слушают народную песню - тюрки.» общалась она сама с собой и не заметила, как раздалась эта песня прямо под ее ухом. 

Аль западный рассвет охвачен бронебойною стеной,
Пусть так, зато, во мне взошла граница веры и любви.
Нет опасения, ты велик! И как способна придушить
Культура западного мира ту веру, что в тебе бурлит?

Мой друг, мой брат, ты не позволь, чтоб чужаки топтали кров,
Ты встань, воспрянь и стань скалой, чтоб усмирить тот злой потоп.
Придёт пора, восстанут дни, обещанные сим Творцом
А может завтра, или раньше, а даже несколько потом.

Ту землю, что ты прошагал, не минуй, а познавай,
Ты вспомни тех, кому пришлось без савана заснуть.
Ты сын шехида, али так, то ты отца не зли, не мучай,
И если миром овладел, не пренебрегай своей отчизной.
 
Выслушав мелодию, Тюркан позвала к себе мальчика, и даже стала водить руками по сторонам ради того, чтобы кое-как зацепиться за майку паренька или за что-нибудь. Но и на этот раз, убедившись, что поблизости никого нет, и мальчик, просто-напросто, отказывается ее слушаться, она начала щупать руками каменную стену ущелья, чтобы как–то передвигаться вперед, ибо булыжники, расположившиеся под её ногами, оказались настолько скользкими, что она могла с легкостью упасть и разбить себе конечности или на худой конец, голову. Думая над тем, что лишние заботы не к чему, и пытаясь избежать неприятностей, она решила предостерегаться и начала медленно двигаться к другому концу ущелья. Мрак, жуткий мрак вселял в нее ужас, когда она поняла, что она оставила позади довольно длинное расстояние и теперь находиться слишком далеко от выхода. Но как назло, она не ощущала конца дороги, и у неё занялся дух от волнения и духоты. «Мальчик, где ты?» вымолвила она тихо, а затем от невыносимой жары вспотела с головы до ног, но струя пота, обтекающаяся по всему телу оказалась такой холодной, что она вся содрогнулась и в отчаянии закричала; «Ну, где же ты?! Ответь!». И, не услышав ответа, ей больше ничего не оставалось, как дать волю слезам. «Ну, зачем ты меня так терзаешь? – спрашивала она, обращаясь в пустоту, - Я же влезла сюда ради тебя. Мальчик, пожалуйста, выходи. Мне страшно, и зябко. Сынок, я тебя прошу, дай мне руку, и я тебя отсюда выведу» - она заговорила с обещаниями, даже не зная с кем. Ибо там, как эхо проносился лишь голос Тюркан, а иногда слышался и звук капель, которые сочась сквозь камни, капали на ее голову, и, ударившись на булыжники, намачивали ее ноги. «Мама, мамочка, не бросай меня, мама, мне боязно» - вдруг в темноте раздался жалобный голос мальчика и Тюркан, перескочив вперед, упала навзничь. Она почувствовала только боль в затылке и, полежав несколько минут, провела рукою булыжники, чтобы отыскать и найти зажигалку, которую она уронила при падении. Тюркан бегала пальцами по камням и чувствовала, как они марались во что–то липкое, как будто, в слякоть. Но, она не собиралась сдаваться даже при таких жутких  условиях, и вконец, ощупав булыжники, ей удалось дотянуться и достать того, чего она так усердно искала. За это время, мальчик, пел и пел, не переставая.  Он пел с пафосом, и временами смеялся, словно относился к состоянию Тюркан с иронией. 
 
Кто не пожертвовал собой, ради сей матери земли?
Посмеешь выжать почву эту, он молвит в миг «во мне шехид».
Пусть бог отнимет разом блага и даже душу, мою душу,
Взамен  подарит мне отчизну, она главней, она так слаще. 

Господь, я одного желаю, помилуй грешника, прошу,
Ты не изволь, чтоб прикоснулась рука злодея в храм родимый.
Си призывы для намаза – основания для религии,
Они должны же доноситься  из разных уголков страны.

И сей призыв, заставит камень произвести земной поклон,
О, Бог, вот раны кровоточат, гниют в крови, болят в крови.
Национализм словно дух из-под земли забьёт ключом,
Тут  я  подниму  гордый стан, оторвавшись от земли.

О славный месяц си Турана, пора, развейся как заря,
Крови, пролитые в бою, посвящаются свободе.
О ней вовек мечтаешь ты, и мой народ. Скажу не зря,
Свобода – это же удел сей вольной знамени, запомни,
Отважный род мой, ты достоин наконец-то, стать свободным.

В итоге, еле - еле найдя в себе силы, и опускаясь на колени, Тюркан зачиркала зажигалкой и на этот раз она загорелась, а через секунду сразу же погасла. Но она всё-таки успела за доли секунд, определить происхождение предмета, которого она отчего–то схватила, и крепко сжимала на другой руке, словно это являлось той соломой, которая была способна вытащить ее из этой запутанной ситуации. Она нервозно сжимала в ладони… человеческая кость. Женщина, в тот же миг, выбросив его в сторону, вскочила на ноги, и, слетев с места пулей, ринулась к выходу, но при этом, больно ударившись головой в верхние, остроконечные камни ущелья, снова услышала голос мальчика. «Постой, ни уходи! Не оставляй меня одного! Не бросай меня! Но ты же обещала, что никогда со мной не расстанешься! Мне страшно, мне больно, меня хотят убить!». На этот раз она не успела очнуться, как кто–то, свалив ее с ног, воткнул в ее голени что–то острое, да так, что она завыла от боли и скорчилась, и со страшной силой приволок ее к потёмкам ущелья.

Тюркан, едва опомнившись от молниеносного нашествия, через секунду обнаружила себя лежащего на боку и в надежде на то, что ей, наконец–то, удастся выявить своего неприятеля, который с ней так грубо обошелся, оглянулась по сторонам. Но, к своему изумлению, ей предстояло в очередной раз, убедится в том, что тут она в полном одиночестве. Дебри ущелья, где она нынче находилась, была озарена голубоватым светом. «Месяц» - подумала про себя женщина и немножко привстав, заметила  над головой небольшую щель. Она, пытаясь привести в движение свои окровавленные и ноющие ноги, чтобы как–то найти возможность добраться до выхода, в отчаянии заползла к этой щели, и, глотнув воздуха, вздохнула полной грудью, как в поблизости снова раздался уже ведомый ей голос.
– Все ушли и оставили меня здесь одного помирать. Все меня бросили.
– Кто ты такой?! И как ты тут очутился?! – требовательно спросила Тюркан, обернувшись и только сейчас заметив при слабом свете ту маленькую фигуру, которая, втиснувшись к мокрым глыбам, съежилась как комок. – Мальчик, ответь мне, кто ты? Где твои родители?– вымолвила обессилившая женщина, присев и вытерев потный лоб об длинный рукав кофточки.
– Их убили, они очень жестоки, - жалобно произнес мальчик, после чего Тюркан вознамерилась допрашивать ребенка, уповая на то, что ей посчастливиться собрать о нем хоть немного сведений.
– Кто убил? Кто это они? – выпрашивала она мальчика, как он, поворачиваясь, но так что его лицо, как и прежде, оказался во власти темноты, прошептал:
– Они здесь. Они пока еще не ушли. Я уверен в этом, уверен и они слишком коварны. Некоторые из них лишь притворяются добрыми, а в действительности, их намерение кроится в одном - как можно больше завлечь сюда тюрков и свершить здесь над ними самосуд. Они придут за мной. Спаси меня, спаси, не дай гибнуть!  – с болью взмолился мальчик, после чего в голове Тюркан сложилась такая путаница, что она,  вздрогнула.
– Послушай, сынок, послушай! - повторяла она во имя того, чтобы собраться мыслями, - Я ни черта не понимаю, расскажи мне все, но так, чтобы я смогла разобраться в ситуации. От кого же ты так прячешься? Кого ты так боишься? И как ты сюда попал? Ты, кажется, говорил про турках? Значит, ты нездешний. Ты что, приехал сюда с родителями? Неужели они уплыли без тебя? Оставили без каких-либо причин?- расспрашивала Тюркан мальчика, рассчитывая на то, что он хотя бы сейчас изольет ей душу.
– Мама, я хочу к маме. Отвези меня к маме. – вдруг заплакал мальчик и увидев, как начала тянуться к нему Тюркан, грозно произнес: - Не подходи! Ты тоже злая! Ты заодно с ними! Уходи! Убирайся!
– Нет, нет, сынок.  Я помогу тебе. Подойди, не бойся, я совсем не злая. Ну, иди ко мне, сынок, иди, дай мне руку и я тебя обязательно отсюда выведу.– обещала Тюркан мальчику помочь, но он, отказываясь ей верить, громко вскрикнул:
– А я тебе не верю! Накануне сюда совался ваш друг. Он пришел за мной. Он беседовал с вами на языке гяуров. Он собирался меня достать и передать тем хищникам! Я жутко боялся и потому навлёк на него гремучих змей, чтобы они его чуточку припугнули. А они, глупые, его ужалили. Среди вас оказался ещё один, который тоже надумал передать сигнал кораблям, чтобы враги смогли до меня добраться. И я его столкнул. Но я не желал им зла, видит бог, что не желал!– отчаянно закричал он, после чего Тюркану стало не по себе, и она сразу же пришла к выводу. «Мальчик от одиночества успел свихнуться и как бы он хотел казаться безобидным, но он совсем не безопасный».
– Но мы же свои. А тот факт, что мы болтаем на чужом языке, этот вовсе не повод для недоверия. Послушай, хотя мне неизвестно, то обстоятельство, которое заставило тебя тут очутиться, но мне не трудно определить причину твоей злобы. Тебя покинули, тебя здесь бросили одного.  Разве можно после такого сохранить веру в людей?  Но мы не желаем тебе зла. Ты только доверься мне, и я отвезу тебя к маме, обязательно отвезу, ты только скажи, куда и как, - высказалась женщина, ползая близко к нему, как мальчик снова забившись в угол, тихо спросил:
– А ты меня не обманешь? А ты не сдашь меня гяурам? А у тебя есть лодка? Если нет, то я тебя никуда не отпущу! Ты останешься вместе со мной, мне осточертело оставаться тут в одиночестве! Правда, я пытался уплыть, как те наши солдаты, как Веджих, но меня опять схватили. Я бежал от них и скрылся в амбаре, то есть, здесь, чтобы они не смогли мне найти. Но они опять меня достали, они замучили меня жаждой и голодом. Они не давали мне воды! А мне так хотелось пить. Одного глотка. Я просил одного глотка, а они настолько жестоки, что даже этого пожалели. А у тебя есть питьевая вода? Дай мне попить, дай! - сказал он, протягивая ей руку и моля ее о снисходительности. Тюркан, которая, больше не могла без слез выслушать речь мальчика, тоже протянула к нему руку и сразу же попыталась с силой привлечь его к себе, как он, внезапно выйдя из темноты в полосу света, привстал перед ней во всем облике. Большие, с черными кругами зеленные глаза, пропитанные злобой и болью, посиневшие и почерневшие лицо и руки мальчика. Оборванная, развалившая рубаха, сидевший на хилом теле, словно на вешалке, подпояска, пропитанный насквозь грязью, бордовая феска с кисточкой, белые чулки и больно поношенные башмаки. Вот с какой ужасающей сценой пришлось ей столкнуться, и она, шарахнувшись, отпрянула назад и заползла прочь. Но, в тот же, миг, она начала задыхаться и кашлять. К удивлению женщины, кто-то крепче-крепче вцепился за ее шиворот и, притягивая к себе, начал душить ее с такой страшной силой, что как бы она не металась, ей так и не удалось с ним справиться и после недолгой борьбы, она, обессилив, перестала двигаться. 
– У меня паранойя. Я же наглоталась таблеток, да и душно здесь, вот и мерещится мне черт знает что.– твердила она про себя, как на этот раз синие и длинные руки, обхватив ее за ноги, стащили ее в дебри ущелья, а затем внезапно для нее отпустили. И тут, ворвавшееся из глубины ущелья существо, взойдя над ее головой, уставился большими зеленными глазами на глаза Тюркан, как она, не сумев опомниться и тихо застонав, упала в обморок….
– Малыш, а ну-ка, присядь на свое место. – повелительно произнесла Тюркан, дергая за рукав Азера, который упирался обеими руками за стол и упрямо улыбался.
– Это нечестно. Когда же я буду сидеть на месте отца? – спрашивал он, взирая на мать, которая вместо того, чтобы пошлепать мальчика за его упорство, нежно приглаживая его голову, заговорила:
– Ах, ты мой хороший, ах, ты мой сладенький. Вот когда подрастешь и заведешь себе семью, то и твое место будет на верхушке стола. А сейчас ты занял место главы семьи. – сказала она, хватая за его руку.
– А я вот попрошу отца и он не будет противиться тому, чтобы я засел на его место. – убежденно произнес мальчик, но мать, сморщивая брови, вымолвила:
– Нельзя.
– А почему нельзя? – лез с очередным вопросом мальчик к своей матери и она, после того, как разложила вилку и ложку на стол, обняв его с теплотой, заявила:
– Ох, и какой же ты у нас любознательный. Да, потому что у нас есть свои исконные традиции и ценности, а наша обязанность их придерживаться. А если ты не уступишь место отцу, то он воспримет твое поведение, как неучтивость и неуважение к взрослому. Он на тебя сильно обидеться. Ты же этого не хочешь? – спросила мать и мальчуган, живо пересев на свое место, твердо заявил:
– Не хочу! – а затем, увидев, как отец, положив трубку телефона на аппарат, расположился за столом, произнес: - Папуль, а зачем ты на прощание сказал дедушке, что целуешь его руки и глаза?
– Это моя ему благодарность. – сказал отец, указывая на свои руки, - Сынок, я именно благодаря его сильным рукам, которые когда – то ковали железо, а также свету его очей, которого он пожертвовал ради нас, ради того, чтобы мы, его дети выросли достойными людьми, стал таким, каким ты меня сейчас видишь.
– Значит, он сделал тебя человеком? – с наивным изумлением спрашивал мальчик, а затем с огорчением произнес: - Папа, а ты поможешь мне стать таким? А то я совсем не подрастаю.
– Всему свое время, сынок. – засмеялся Джаваншир, обнимая сына, - Не стоит пытаться обгонят жизнь. Знай цену своим годам, а то после того, как вырастишь, то еще тысячи раз успеешь сожалеть о том, что не оценил их как следует.
– Папуль, а ты на сколько дней останешься с нами? Мы же так редко видимся. Я так по тебе скучаю. – выговорился мальчик, внезапно скиснув.
– Сынок, наша родина в опасности и нуждается в таких людях, как я. Если все папы будут находиться рядом с семьей и отрекутся от родимой земли, то кому же защитить нашу отчизну? Она, как и мы живая, и все чувствует. А ведь ей так больно. – более чем серьезно высказался отец, схватив ложку и брав на руки белый хлеб.
– Как живая? Но она же не умеет разговаривать? – спросил удивленный мальчик, но Джаваншир, после того, как взял в рот еду, внимательно взглянув на Азера, произнес: 
– Если сумеешь к ней прислушиваться, то она о многом тебе расскажет. Именно с ней и начинается жизнь, и в ней она кончается. Она одаривает нас силой и энергией. Она безвозмездно тащит нас в своих объятиях, возвышает нас до небес, а от нас требуется лишь одно – встать на ее защиту. Кто он - человек без своей родимой земли? Никто.   
– Пап, а что будет, если мы вдруг не сможем его беречь? – немного призадумавшись, поинтересовался мальчик.
– Ну, тогда, сынок, нам не избежать бед. Тогда нам не удастся уберечь наших семей от надвигающихся на них напастей. И в том случае, мы потеряем не только свою землю, но и нашу историю. Вся наша многотысячелетняя история, история наших предков спрятана именно на этом райском уголке. Её не променяешь на все богатства мира. Она -  единственное имущество нашего народа, которое было передано нам нашими отцами и прадедами и если мы его оставим в тяжелую минуту, то настанет час расплаты и родина никогда нам не простить такую слабость. – сказал он, а затем добавил: - Родину только тогда можно назвать отчизной, когда есть, кому его оборонять. Родина – это наша мать. И если возникает такая надобность, то мы должны за неё отступиться, но не уступить врагу даже одного горстка нашей земли.
– Пап, а откуда начинается родина? – вдруг отозвался маленький Азер и Джаваншир, уставившись на одну точку подумал, и, в конечном счете, вымолвил:
– Знаешь ли, сынок. Для меня родина начинается оттуда, где я могу услышать, пройдя столько лет, колыбель наших матерей, где до моих ушей до сих пор доносится зов моих предков, где я могу почувствовать присутствия наших прошлых воинов - джигитов, которые, сражались за неё, постояли за родину и получили право ходить по этой земле. Для меня родина – это голос моего сердца. Родина – это наше прошлое, сегодняшний и завтрашний день. Это я, ты, все мы.
– Пап, а ты не боишься умереть? – не переставая ни на минуту, обращался с вопросами к отцу мальчик, - А вдруг тебя застрелят? Папа, мне не хочется тебе терять.
– Не бойся, сынок. Существует ли во всем мире вторая такая почетная вершина, как смерть за отчизну? - тяжело вздохнув, промолвил Джаваншир, после чего снова заговорил: - Послушай, если я когда-нибудь и вправду не вернусь, то присмотри за матерью, не дай ей горевать, защити её, будь для нее опорой, не дай ей почувствовать, что мне нет рядом. Если мне предназначено умереть, ты всего на всего лишишься отца, но, а если я сейчас не встану на защиту родины, то и наша земля и даже твое будущее останется под угрозой. Да и не желаю я, чтобы ты поник головой, произнеся слово «Вятан». Я готов умереть только ради того, чтобы ты смог жить в лучшем мире, в мире, где не будет войн, в той стране, где темные облака, наконец – то, сменяться ясным небом, где перестанет слышаться плачь матерей, жен, сестер, где не раздастся выстрел, прицел, которого направлен к нашим детям. Да и смерть еще не конец жизни, а всего лишь начало пути, долгой и вечной. И будет жив человек до тех пор, пока о нём есть, кому вспоминать. Он даже сумеет прожить больше, чем ему отведено на этом бренном мире, но только до тех пор, пока память его не стереться из сердец и дум его близких. Помни, шехидство у нас это самая высокая степень патриотизма. Вятандаш  (гражданин) - так называют тех, которые являются гражданином страны. Но этого окажется мало, если ты не найдешь в себе силы для того, чтобы стать маленьким кусочком этой земли. Вятандаш – это значит глыба, стоящая до последнего своего вздоха в обороне своей отчизны.
– Пап, мне бы тоже стать большущей  горой, которая, отрезав путь врага, не даст ему посягнуть на целостность моей земли. – с дивной решительностью заявил Азер, но в этот самый миг сердце матери, которая прислушивалась к разговору отца и сына, не выдержала и она сорвалась.
– Джаваншир, ради бога, хватит! Не вбивай в его голову такие темные мысли! Он же еще очень мал, чтобы думать о таких вещах. – тут же произнесла она недовольно и с некоторой опаской….
– Ну что это с тобой, приди в себя. Послушай, я все равно не позволю тебе умереть! Если ты умрешь, у меня не будет с кем поиграть. Встань, сейчас же встань! – где-то издалека раздался голос мальчика, который вцепился за руку женщины и дергал её изо всех сил. Тюркан, хотя и сумела выйти из забвенья, но продолжала лежать и не могла найти в себе смелости двигаться.
– Ну, что ты от меня хочешь? Откуда у тебя такое презрение? Кто тебя так обидел, что ты так строг к людям? – спросила Тюркан, но затем, подумав, заметила: - Ах да, понимаю. Душа окружающих нас людей очерствеет, именно, благодаря нашим необдуманным поступкам. Видимо, и ты держишь зло на своих родителей, вот из-за этого видишь во всех врага. Но я же обещала, что найду их. Зачем ты мне не веришь? – постаралась прийти с ребенком к общему согласию Тюркан, но тут ответ парня вызвал у нее огромное удивление.
– А у меня никого нет.
– Как нет? Ну, ты же еще недавно просил, чтобы я помогла тебе встретиться с матерью? – спросила сбившийся с толку Тюркан, как мальчик, пройдясь по ущелью, остановился прямо под сиянием луны и зашипел:
– А ее убили.
– Как убили?! О, чёрт! Ты так замысловато общаешься со мною, что мне трудно мыслить. А может, хватит играть в шараду? - спросила женщина, но не получив ответа, снова обратилась к мальчику с очередным вопросом: - Ну, и ладно, а у тебя имеются хоть какие – то родственники? Ну, например, отец? - но и на этот раз, убедившись, что он качает головой в знак протеста, не выдержав, закричала:- Черт, ну, тогда с кем же ты сюда приехал?!
– Меня сюда привезли солдафоны, - вымолвил мальчик, после чего Тюркан пришла в жуткое замешательство, чем раньше, и, размяв лоб, высказалась:
– Послушай, сынок, я понимаю, ты еще ребенок. Очевидно, тебе просто захотелось поиграть, вот ты и решил поиграть со словами. Но если тебя и вправду нужна помощь, собирайся мыслями и давай-ка, мы с тобой поговорим начистоту. А то я устала от этой игры, ох, как устала. Ты же не хочешь, чтобы я тебя здесь оставила, не так ли? – теряя остатки терпения вымолвила Тюркан и увидев, как он снова разахался, смягчилась и, сползав к нему поближе, взяла его руку на свои ладони, хотя затем ей все – таки пришлось их отпустить, ибо ввиду того, что здесь стоял жуткий холод, они больно замерзли, – Послушай, сынок, наверняка, тебя трудно объяснить мне происходящее, потому что…ну, потому что до тебя еще не все дошло. Так бывает, поверь.  Порой даже взрослому человеку немудрено разобраться в ситуации. – выговорила она свои догадки, которые вертелись в ее голове, - А может... а может, тебя кто – то до смерти напугал, чтобы ты не проболтался о причине пребывания в этом острове, ну… во избежание того, чтобы виновный смог удрать от наказания? Он оставил тебя здесь в полном одиночестве, вот поэтому ты и не решаешься мне признаться, и ходишь до и около. Но ты не бойся, я не дам тебя в обиду. Я встану в твою защиту. Честное слово, встану, - уговаривала мальчика выговориться Тюркан, как он внезапно произнес:
– Мне надоело здесь остаться. Возьми меня к себе. Обещаю, я стану для тебя послушным ребенком. Я даже могу присматривать за твоим сыном и даже больше, стану для него старшим братом, поверь, я очень прилежный, да и не создам для вас лишних хлопот.– в слезах уговаривал мальчик женщину, как Тюркан, содрогнувшись от этого неожиданного предложения, живо вскочила с места, но боль, который пронзил ее мозг, вынудила женщину снова упасть на колени, отчего в ее голенях появилась такая колоть, что она в гневе заорала:
– У меня нет детей! И тебя я не могу взять к себе! Потому что я никудышная, понимаешь, никудышная! Не проси меня об этом, не проси! – твердила она эти слова, с трудом оборачивая свое туловище. И на этот раз мальчик, протягивая к ней свои руки, произнес:
– Ну, тогда обними меня. Мне так хочется чувствовать ласку матери, не лишай мне этой возможности. Я ради этого даже жизнь свою готов отдать. Поверь, я подарю тебе жизнь.
– А зачем мне жизнь, когда душа у меня мертвее мертвого.- с усталым тоном заговорила Тюркан, как мальчик в тот же миг взялся за угрозы.
– Если ты меня не обнимешь, то я не позволю тебе уйти! Не позволю! – требовательно произнес он эти слова, после чего Тюркан, живо схватив за его руку, заявила:
– Нет, мы покинем это место вместе! Я отправлю тебя на родину. У тебя там, вероятно, есть родственники. Если они захотят, то они смогут тебя усыновить. А от меня такого не проси, прошу, не проси!
– У меня там никого нет! – заорал в ответ мальчик: - Их всех убили! Ты, ты должна стать моей матерью!
– Не могу я, понимаешь, не могу! О, чёрт, что же это за наказание?!– билась словно в горячке Тюркан, а затем, впав в бессилие, снова начала расспрашивать ребенка: - Сынок, скажи честно, у вас там, что, между двумя кланами вышел раздор и вся твоя родня пала жертвой кровавой драки?  Тогда как же тебе удалось уцелеть?
– Бойня? Да, это была настоящей бойней. Но не между семьями, их всех убили эти дикари. – сказал мальчик и притаиваясь в темноте, внезапно для Тюркан, признался, - Армяне, с помощью русских всех моих родичей истребили.
– Как же так? То, о чём ты говоришь, бредни. Если бы имело место такое событие, я бы узнала об этом задолго до официального объявления войны между Турцией и Арменией. Это же входит в мою непосредственную обязанность.– в замешательстве поинтересовалась Тюркан, после чего, стиснув зубы, заговорила: - Ну и характер у них, без приглашения соваться в чужой огород. Сынок, а когда это случилось?
– Недавно.– ответил мальчик и в тот же миг начал хныкать. Тюркан, решившись больше не расспрашивать мальчика во имя того, чтобы не изнурить безутешного ребёнка, замолчала, как вдруг он сам заговорил: - А случилось это в Восточной Анатолии, где я проживал с братом и с матерью. Не скажу, именно из какого города я был родом, потому что даже маленький клочок нашей земли мы, турки, всегда привыкли ценить и воспринимать как могущественную Турцию и не считали дозволенным делить её на регионы. А все это началось в годы войны. Какой, я не помню, поскольку мне тогда было всего девять лет, да и гремела она за пределами нашей территории. Мне тогда было известно лишь одно, что мой отец воевал против каких-то союзников и пал в поле битвы. С поражением наших солдат, в наши дома и ворвалась черная сила… В те дни, у нас гостил национальный театр, и соорудили они небольшую сценку и мы, все дети, с оравой, слетелись с разных сторон и собирались с интересом понаблюдать за сказкой  о Карагёзе,… как неожиданно нагрянула как молния над нашей головой известие о том, что наши солдаты перебиты и к периферии юго-восточной Анатолии движется армия союзников . (Состоящие из английских, итальянских, французских и греческих бойцов.)Тогда нам и пришлось потерять некоторых земель, как Киликию, Восточную Фракию, пролив Черного моря, Измир… Мы еще вначале войны договорились с армянским населением о том, что они не лишат нас подмоги, в случае натиска со стороны русских. А вот когда они нас штурмовали, в последнюю минуту они, расторгнув данную нам присягу, отвернулись от нас. – вымолвил мальчик и хотя Тюркан, так и до конца не сумела сообразить, что к чему, но, услышав фразу о противниках, не вытерпела и сразу же высказалась:
– Мне ли не знать какие они продажные, да сгореть им в аду. Они же, как взбесившиеся псы, которые хоть убей, но ни с кем не уживутся, напои их, накорми, протяни им руку милосердия, а они вместо благодарности, тебе еще и локоть оторвут. А пес, у которого есть поддержка, одолеет самого волка. Они, полагаясь на своих покровителей, разлетелись в нашу территорию из Малой Азии и вторглись в наши владения. Создали там вымышленное государство – Армению - плод их больного воображения, - начала она сетовать касательно больной для нее темы, после чего с иронией добавила: - а затем и этим не довольствуясь, вышли к другим территориям страны. Заселились там, жили там припеваючи, никто даже не пытался ущемлять их «права», но и жить в таком раю с коренными жителями, им показалось «некомфортным», у них проявилось мания величия, вот и надумали они сформировать там «собственное» государство  внутри чужого. Хотя им и удалось частично претворить в жизнь эту «больную» идеологию, но они все равно оказались в проигрыше, ведь как бы «блестящим» не оказался результат войны, из неё не выходят победителем. Она – причина полного упадка экономики, а с пустыми и необоснованными идеями никого не прокормишь. Несмотря на то, что мир ополчился против терроризма и торговли наркотиков, у них он процветает, и никто даже не думает начать борьбу именно с них. Похоже, это кому-то на руку. Небеспристрастные политики всех стран из мухи и даже из нечего делают слона, когда это кажется им выгодным, а когда это им невыгодно, но в том случае, когда это имеет под собой почву, то слона они представляют в свете муравья. А все-таки, справедливо твердил Кемал паша: «Друг турка сам турок». Если напоследок, каждый вздумает поступать так, как ему взбредет голову, то не избежать того дня, когда государства, в которых проживают национальные меньшинства, должны будут уступить им свою территорию. Но если бы это случилось не с нами, а с ними, то они бы с такими «соседями» долго не церемонились. Помяли бы им головы, да еще оправдали бы себя, как и положено. А мы еще терпим и ждем, не зная чего. Ох, если бы велся честный бой без вмешательств третьей стороны, то мы бы указали им их место. И если кому-то приспичит пожалеть их, то пусть и разрешать им «погостить» у них. Ну, ничего, настанет и их черед, когда эти дашнаки окончательно озверев от нужды, на своих же «доброжелателей» набросятся. Да и они нужны своим покровителем не потому, что они для них бесценны, а ради того, чтобы эти попечители зла посредством этих пешек, все время держали нас в напряжение и не давали нашей стране процветать. А тот, кто защищает зло, хуже самого злодея. Ведь они всегда относились к нам со злым умыслом. Вовлекая Иран в войну, они разделили нашу территорию, отчего 40 000 азербайджанцев остались на том берегу Аракса, они у нас и Дербент отняли, а сейчас очередь дошло до Карабаха. Но как бы громко не заорала ложь, в конце ей никак не осилить истину. Настала пора сказать им постой! – выговорила она эти последние слова сквозь зубы, и внезапно замолкла. Но на этот раз пришёл черед удивиться мальчику.
– Значит, вам тоже пришлось от них настрадаться? А я даже не был в курсе, наверняка, это случилось на днях,– сказал он, поднимая брови от изумления, а затем, не дав женщине возможности возразить, вымолвил: - Как знать, может, ты и права. Но тогда они дружно притеснили нас. Хотя в одиночку они бы на это не осмелились, да и осилить нас тоже бы не сумели. Но, убедившись, что война завершилась в их пользу, они решили нас «по-дружески навестить».
– А как же, легче всего свалить спотыкавшегося. – снова с иронией отозвалась Тюркан, после чего злобно произнесла: - Ох, какие же они трусы!
– Они и были трусами. – согласился на этот раз со сказанным мальчик, а затем, заметил: - Но даже самый большой трус превратиться в самодовольного негодяя, если ему удосужиться добиться попечительства могущих «собратьев». Еще до этого, отец мой рассказывал нам об одном армянском священнике по имени Мушек, который стал зачинщиком восстания в Адане. Он, еще тогда рекомендовал своим не злоупотреблять пищей и одеянием, а продать всё необходимое для приобретения оружия. Именно тогда две сотни армянских воинов и поклялись убить мусульман, якобы с целью защиты армянских кварталов.
   Этот рассказ мальчика в тот же миг нашёл отклик в душе Тюркан, ибо напомнили ей идентичную трагедию народа и она не выдержав, заявила:
– Это - двухсотлетняя заноза, которая выслеживает лишь одну цель – как можно больше навредить человечеству.
– Согласно этим  соображениям, они и взялись за оккупацию чужих земель и за создание «Великой Армении», которая до сих пор на белом свете и не существовала. - продолжал рассказ мальчик, кивая головой, - Воспользовавшись с тем хаосом, который образовался в нашей земле, им и захотелось обзавестись лишними километрами. Но они не только с нами так жестоко обошлись, до нас были сожжены семь курдских поселений. Для этого они устроили настоящее представление: одевшись в курдские одеяние, поубивали тюрков и своих же неугодливых армян и все во имя того, чтобы разжечь конфликт среди народностей. А затем, когда мы попытались себя оборонять, они объявили нас дикарями, хотя беспредел был учинен ими. Нам что, следовала встретить их с овациями? Они обвинили нас в армянском геноциде. О каком геноциде могла идти речь, когда мы всегда вставали на защиту «слабых» и даже судили тех, кто на них нападал? Где, где их массовое кладбище, тогда как у нас таких некрополей на каждом шагу. Мы всегда относились к ближним соседям с состраданием и любовью . И вот чем они нам отплатили (13 ноября 1918 года, по окончанию первой мировой войны, английский флот встал на якорь в Босфоре на основании Мудросского мирного договора, и взял таким образом, турецкую столицу под свое наблюдение. 25 января 1915 года британские военные власти посредством турецкой полиции арестовали определенное количество людей, якобы проявивших себя «в армянском деле». 67 заключенных были переданы британским военно-морским силам, которых сразу же сослали на Мальту: всего по делу плохого обращения с армянами были арестованы и высланы на Мальту 144 человек. В 8 февраля 1921 года, британская прокуратура сделала заявление, по которому процесс над обвиняемыми не мог быть продолжен за неимением доказательств. 1 июля 1921 года МИД Англии обратился к правительству США с просьбой о помощи в этом деле, на что получил официальный ответ: «Мы не смогли обнаружить ничего, что могло быть использовано против турок, сосланных на Мальту». И наконец, 29 июля 1921 года прокурор британского суда объявил о прекращении уголовного дела на следующем основании; «До настоящего времени не было выдвинута ни одного письменного свидетельства, доказывающего правильность обвинений против заключенных и маловероятно, что подобные свидетельства могут быть обнаружены». Именно потому, намного позже, когда свидетели и очевидцы скончались от старости, армяне стали максимально нагнетать тему «геноцида 1915 года», ведь истинных доказательств не было, а способных опровергнуть ложь, живых свидетелей практически не осталось).

– Есть у нас такая поговорка: вор, перекрикивая всех, вконец добился–то того, что смог выставить честного человека перед людьми в свете лгуна. Что делать миролюбивому соседу, когда его «сосед» все время пытается ему насорить. А когда твои добрые намерения противоречат мерзким планам «соседа», то это и создает почву для вторжения на твои земли. Сынок, они неблагодарные сумасброды. Ради своих необоснованных амбиций ни перед чем не остановятся. Они не только пристрастились к нашим с вами землям, но и на всю культуру, начиная с музыки, и  кончая кухней. Как же быть «великому» народу, у которого нет ничего своего? Лучше уж носить брюки вся в латках, чем ходить голым. Если это был геноцид, то любопытно, как назвать тот акт террора, которого они совершили над нашим населением? В течение одного столетия, они трижды истребили мою нацию. Первый раз  в Иреване, который являлся родиной моих предков и близлежащих районах они уничтожили 50 тысяче людей, истинных джемаатов этого древнего азербайджанского ханства, второй раз добрались до столицы, перебив на пути почти, что все население страны. Число погибших от рук этих извергов в Баку настигло 15000, в Губе 3000, а в Шемахе 13000 человек . (Нынешний Ереван. В течение 1827-1920 годов, царская Россия начало переселять армян из территорий Малой Азии в Иреванское ханства Азербайджана. Эта политика продолжалась и в годы правления Советской власти, когда был издан указ о переселении азербайджанского населения из Армянской СССР (1948-1953 годы). Последней каплей в этой несправедливости было переселение до единого азербайджанца из Армении в 1988 году).Хорошо что, еще тогда ваши солдаты вызволялись нам помочь, а то неизвестно, чем бы все это завершилось. А в третий раз, они, ворвавшись в Карабах, организовали там настоящую бойню, жгли Коран, разрушали мечети, в лучшем случае, превращали её в хлев, глумились над могилами наших предков, историческими памятниками, над женщинами, детьми, стариками, над ранеными и больными . (1905-1906 годы, 1918-1920 годы и 1988-1993 годы, исключая случаи вынужденного переселения азербайджанцев из их родных земель).А ведь по законам войны, нельзя добивать раненых и истерзать мирных жителей. Мы-то умеем соседствовать, наша страна всегда была многонациональной, в нашем государстве проживает столько русских, евреев, грузин, тюрков, лезгин, и даже представители национальных меньшинств – авары, аджарцы, таты, талыши и т.д.. В их числе армяне, создавшие семью с азербайджанцами, которые не жалуются на дискриминацию. У моего супруга было столько друзей из разных народов, которые воевали с ним плечом к плечу, и все из-за того, что они считали эту страну своей, а нашу борьбу правым. Им не было жалко пролить добровольно свою кровь за этот край, хотя об этом никто их не просил. Мы дружелюбно и гостеприимно к ним относились, всегда выходили им навстречу, и лишь истинные граждане, которые знали цену хлеба и соли, ответили нам благодарностью. А вот когда гость, сидя на корабле, нагло заявляет о том, что капитан ему обязан, то это более, чем нахальства, – с явным презрением промолвила Тюркан.
– Всегда так.– заговорил мальчик, затрудняясь верить своим ушам, а напоследок он заявил: - Виноватый всегда найдет, чем оправдать свою неприязнь, а мольбе угнетенного и обездоленного не дойти до ушей «глашатаев» справедливости. Вот и мне так же пришлось стать очевидцем трагедии моей родни. А единственная наша вина заключалось в том, что они надумали сорвать у нас большой куш, а также в том, что Бог произвёл нас на этот мир турками, «басурманами », как нас с отвращением называли тогда русские. Женщин и детей убивали у нас перед глазами, воткнув в них вилы. Я как сейчас помню. Соседского 13-летнего парня вбили гвоздями к окну. Чтобы мальчик не вопил, они впихнули в его рот отрезанную грудь его матери. Он умер через семь минут от потери крови. Затем они разрубили на кусочки его мёртвое тело и сбросили их собакам на разъедание…Моя мама тоже пала жертвой этих варваров. До этого случая, она успела спрятать меня в хлеву и во имя того, чтобы от нашей семьи уцелел хотя бы один ребенок, поручила мне никуда не выходит до того, пока эти озверевшие существа не покинут нашу землю. Так прозвучали последнее слова моей матери: «Мехмет, ни при каких обстоятельствах, не покидай это убежище, живи и чаще вспоминай о нас, помни, пока ты жив, жива наша память. Пусть размножится наше потомство, пусть не потухнет свеча нашего очага».... А старшего брата моего и других взрослых ребят насильно впихнув в трубы, замуровали их со всех сторон, и задушили, не дав им, глотнут воздуха. Я до сих пор слышу их голоса и стук этих труб, их которых они так пытались выбраться. Они стучали по железному корпусу, плакали, кричали, всё время, возлагая надежду на то, что их пожалеют и отпустят на волю. Почему бы и нет?  Мы  же в отношении к ним никакого зла не совершали, – беспомощно сказал мальчик, утирая слезы, катившиеся у него с глаз, и снова вернулся к сказам о матери, - А после того, как они покончили с матерью, мне пришлось стать очевидцем ужасного. Двое армян стали глумиться над телом мамы, они разрубили ее на части, а когда один русский солдат спросил у них, зачем им не оставить в покое мертвую, они разом произнесли: «Даже если она и мертва, но все видит. Таким образом, мы и умерщвляем ее душу»…..,– поведывал Мехмет Тюркану про горе, впавшему в его долю и каждый раз, когда он упоминал о матери, мальчик давал паузу и съеживался, от чего стало заметно, как ему мучительно об этом рассказывать:
– Знакомый «почерк». Ходжалы….,- в тот же миг с шепотом вырвалось у Тюркан эти слова, но мальчик настолько был увлечен беседой, что, не обращая внимания на эту фразу и притупив свой взор на одну точку, продолжил.
– Я хотя тогда и дал матери обет, что, ни в коем случае, не выйду наружу, но при виде этой сцены, который разыгрывался прямо перед моими глазами, не смог выдержать и напал на них с серпом на руках, которого я с трудом смог достать из соломы. Мог ли я противостоять таким громилам? – жалобно признался Мехмет и захныкал. Проникнувшись к нему с пониманием Тюркан, с трудом передвигаясь вперед, подползла к нему поближе, и, судорожно схватив за его хрупкое тело, протянула к себе. Теперь они оба стояли под тусклой лунной полосой, и Тюркан, хоть и тягостна, но принужденно стала на колени. А мальчик, продолжив свой рассказ, произнес: - Меня сразу же избили, связали и вместе с другими ребятами, да стариками вывезли в незнакомую для нас местность. Мы передвигались то пешком, то в набитых людьми вагонах и в конце томительного пути, дошли до холодных краев, где бушевал страшный ураган и мороз, от которого так и стучали зубы. Там мы встретились с нашими пленными солдатами и добровольцами, состоящих из мирных жителей – из стариков и из ребят, коим было только двенадцать – шестнадцать отроду и кто участвовал в группе сопротивления Сарыкамыш. Жуткая же была сцена, они от холода и от голода так посинели, что напоминали настоящих мертвецов. Глаза некоторых были колоты, нашлись среди них и те, которые объяснили нам причину. Оказывается, в тамошних больницах, работали армянские доктора, которые без какой – либо причины удаляли им глаза. Не знаю, как я тогда остался жив, но я не назову это чудом, потому что единственная надежда, которая дала нам всем тогда силу выжить, было только упование на то, что когда-то нам будет суждено вернуться назад, на нашу родину. Нас было десять тысяч. Десять тысяч сердец, бьющиеся любовью к родине и пылающие в агонии тоски по ней. Мы вовсе не боялись смерти, нет. Мы лишь страшились того дня, когда нам придется навеки закрыть глаза со словами на устах: «Джаным, Ватаным» ( в переводе - Родина моя, жизнь моя).– Спустя некоторое время, всех нас завезли сюда, и только здесь мы узнали, что находимся совсем близко от Турции, хотя мы и оказались в гулаге, принадлежащим русским, но, каким-то образом очутились среди своих. В здешних больницах работали ваши медсестры – турки азеринцы. Они и помогли бежать некоторым нашим собратьям, точно так же, как ваши солдаты пришли нам на помощь в Чанаккале. Вот и здесь на долю некоторых пленников с посредничеством ваших сестер, выпал прекрасный шанс для побега, да и город находился совсем близко, они хоть и с трудом, но смогли уплыть к другому берегу, а там их забрали к себе ваши рыбаки и помогли им добраться до родины. – говорил мальчик и заохал, как Тюркан сразу же спросила:
– Ну, тогда зачем же ты не сбежал?
– А я пытался, но меня задержали. – беспомощно заявил мальчик, после чего усталым тоном признался: - Да и оказался я слишком мал для того, чтобы преодолеть такое расстояние. Позже им стало ясно о том, что нашлись среди медсестер помощники, которые сыграли роль посредника и их тоже расстреляли. Вместе с ними было истреблено и большинство наших пленных солдат. Еды не хватало, да и воды оказалось совсем немного. Нечем было нас накормить и напоить. А в летние времена года, некоторые из нас в оковах тащились к морю и глотали там соленую воду Каспия. Да и блох и клопов было предостаточно, чтобы это помогло некоторым пленным заразиться разными болезнями. Ох, как же я не любил лето, а когда наступала осень, одаривший нас ливнем, то мне приходилось радоваться от души. Для приговоренных к смерти и не ожидавших одолжение от врага, даже капля воды, – большая милость Аллаха, - может превратиться в большую отраду. Да и ветер, и дождь следует считать стихией наших предков. Но при всем этом, даже матери своему лютому врагу не пожелаю того, с чем нам пришлось здесь столкнуться. Помнишь ли ты эту пословицу? – внезапно поинтересовался он с этой деталью, но, после удостоверившись, как затерялась Тюркан в догадках, произнес: - Да это же ваше пословица.
– Видишь ли, слишком мы уж гуманны. Именно в этом и заключается наша беда, а нашу сердечность некоторые так и принимают за бессилие. А тот народ, который породил Бабеков, Джаванширов, Хатаи и многих других не может быть бессильным. Но мы и не такие безумцы, как эти армяне, которые еще с раннего детства сеют в душу своих чад семена злобы. Это рано или поздно приведет их к деградации, – погрузилась с этими словами в думы Тюркан, после чего спросила: - А что случилось потом?
– После меня заковали в кандалы за несколько попыток к бегству, и один из армян, который был выше в чине, стоя перед моей решеткой, сначала, уставился на меня внимательно, прищурился, а затем, передав русскому солдату винтовку, приказал: «Стреляй!». Не знаю, что тогда с этим солдатом случилось, но он отказался выполнять его распоряжение, - вымолвил мальчик, пожимая плечами.
– И как же он смог ему противиться? – спросила женщина, как Мехмет в тот же миг промолвил:
– Заявил, что он хотя и солдат, но не детоубийца. Тогда армянин его упрекнул: «Но ты же дал присягу перед родиной?» на что раздался такой ответ: «Нынче, мы не воюем, и он не солдат, а пленник, вот и не собираюсь я в него всадить пулю». Тут армянин злобно прошипел; «Откуда такая жалость и такое благодушие к этим псам мусульманам? А может, они тебя чем-то подкупили?». Эти слова так вздернули солдата за живое, что он почти что закричал: «Я не предатель! Хотя передо мной и противник, но я прежде всего человек, и честь солдата не позволить мне поступить так с ребенком!». – и тут армянин вынув пистолет и произнеся: «Но ты одного забыл, что приказы командования не подлежать к обсуждению!» прицелился к его сердцу и пульнул…А может ли быть у зла доброты душевной? – внезапно с очередным вопросом обратился к Тюркану мальчик, после чего она, немного погодя, ответила:
– Ну, знаешь ли, это щекотливый вопрос. Вероятно, что и для зла существует что – то сокровенное, чему он не в состояние посягнуть, хотя мне, как женщине, потерявшего самого близкого для меня человека, да и благодаря бесчинству зла, трудно в это поверить. Как бы там ни было, не только поджигатели резни, но и те, которые закрывают глаза на жестокость, да и не выражают свой протест по этому поводу, тоже тираны. А если честно, то планы, которые строятся в верхушках, приходиться выполнять именно обычным солдатам, чьи руки благодаря этим же кровопийцам - политикам пачкаются в крови невинных людей. Чудовищная вещь политика, каждый раз стольких светлых умов и безвинных душ уносит, да и всегда найдется тот, кто будет готов направить прицел на беспомощных людей, найдётся тот, кому суждено оказаться под прицелом, и найдутся те, которые дав такое распоряжение, построят себе политическую карьеру посредством подобной бесчеловечной политики. И не стоит забывать про то, что рыба протухает не с хвоста, а с головы, отчего расплачиваться за злополучные деяния голов, приходиться именно хвостам. А вот головы, задумавшие такое зверство остаются на стороне и благополучно избегают от наказания, минуя всякие обвинения на свой счёт…. А что же потом стало с вами? – вознамерилась выяснить конечную часть рассказа Тюркан, как мальчик, к изумлению женщины, хладнокровно пожимая плечами, заявил:
– Что стало? Да их всех стерли с лица земли, ну, кому были нужны свидетели? Как говорили наши пленные, кто же будет вспоминать, и искать тех, коих уже давным-давно считают мертвыми? Вот они и оказались в безвозвратной дороге, откуда не было пути назад. Только я и уцелел. Но даже не помню как… А помню я лишь дул винтовки, которого этот армянин приставил к моему виску, а затем я сомкнул глаза. А когда я их открыл, то остров был опустошен, все куда–то испарились и оставили меня здесь помирать в одиночестве. Они даже скупились оставить мне хотя бы один глоток воды. – жаловался Мехмет на жажду, как Тюркан, сразу же приласкав мальчика, убедительно высказалась:
– Послушай, Мехмет, мы обязательно отсюда выберемся. И я дам тебе много воды, я отвезу тебя домой. Я тебе обещаю.
– Но мне хочется именно к тебе. – снова попросил мальчик у незнакомой женщины об одолжении, на что Тюркан, больше не сумев овладеть с собой, промолвила:
– Ладно, сынок, договорились. Я отвезу тебя к себе, отвезу, да и не дам тебя в обиду.– сказала она вся в слезах, как вдруг донесся до ее слуха звон и она, взволнованно спросила: - Что же, что же это за звон?
– Ах это, это же ваши шумят. – прозвучал ответ на ее вопрос, после чего женщина, совсем сбившись с толку, спросила:
– Наши?
– Ну, конечно же, ваши. – произнес Мехмет, более чем уверенно и спокойно добавил: - Да, ваших же здесь полным-полно. Но завезли их сюда позже. Те же самые гяуры, но одеяния у них отчего-то отличались от предыдущих. Так вот, они привезли их сюда и расстреляли, а когда закончились патроны, остальных они погрузили в баржи и затопили.
– Затопили?! Живьем?!– содрогнулась Тюркан и ощутила, как у нее по кожи побежали мурашки.
– Живьем! – сказав, повис головой мальчик, а затем, указывая на свою кисть, вымолвил: - Даже руки их заковали в цепи вот так. Видимо, предостерегались они того, что им удастся, как и нашим, уплыть и спастись. Вот и издается из них трескающийся звон при шторме.
– Ох, у меня в голове такая путаница, что даже не знаю, верить тебе или нет? – мучительно высказалась женщина, и вдруг у нее возник другой вопрос: - Мехмет, разве сюда до нас не заезжали другие люди? Зачем же ты не вышел к ним и не попросил у них помощи?
– Да откуда мне было знать, кто из них доброжелатель, а кто нет? – сказал в свое оправдание мальчик, - Ведь перед моими глазами тут время от времени столько людей поубивали?
– А ты не подумал, что я тоже могу оказаться точно такой же, как и те люди? – спросила она, пытаясь добиться убедительного ответа.
– Нет, ты, вовсе не злодейка. – убежденно заявил мальчик, качая головой, - Я этого знал наверняка. Мне сообщили об этом заранее.
– Кто? – пришлось на этот раз изумиться Тюркан.
– Неважно. Ты же услышала мой зов, и пришла за мной. – сказал мальчик, указывая на нее пальцем.
– Зов? Что за зов? – произнесла женщина в замешательстве, как внезапно услышала вопрос, который ошарашил ее до белого колена.
– Помнишь ли ты свои сны? Жуткий мрак, где кто – то тебя преследует…
– Да, мне действительно снились подобного рода кошмары, но я оставляла их без внимания, ведь моя жизнь гораздо хуже кошмара…..– сказала она, вспомнив о тех жутких видениях, а затем, добавила: - О, черт, я одного не пойму, ну, как, как же тебе об этом стало известно? Только не говори, что ты еще и ясновидящий, – спросила она, в надежде на то, что она сумеет найти какое – либо объяснение на курьезность мальчика.
– Ясновидящий? А что же это такое? – спросил мальчик, вопросительно взглянув на женщину.
– Ну, ясновидящий это – типа дальновидный человек, - попыталась объяснить Тюркан, как мальчик сразу же жутко хохоча, заметил:
– Нет, я вовсе не дальновидный. Просто тот, который тебя преследовал, это мой посланник..  Бозкурт. Он и довел до тебя мое послание.
– Чудесно, а я даже не подозревала, что умею общаться с волками. Уму непостижимо…., - с иронией произнесла женщина и ощутила, как у нее стало сильно болеть голова от странной беседы. А после, собравшись с мыслями, она постаралась переубедить мальчика в неправдивости произнесенных им же фраз: - Послушай, сынок, думаю, что ты, всего-навсего, выдумываешь для себя небылицы, а в действительности, никакого Бозкурта не существует, то есть, он существует, но среда его обитания не здесь, а в густых лесах, да и я сюда попала не по твоему зову, а по чистой случайности и благодаря идиотизму некоторых моих знакомых.
– И ты в это веришь? Ах, как же ты наивна. Все в жизни связано друг с другом. А к тому, к чему и вправду не стоит верить - это в случайность. Бозкурты существуют. Они везде. И даже ты, если хорошенько к нему прислушаешься, то вполне можешь с ним пообщаться. Этой способностью нас всех обделили еще в прошлом. – внезапно сделал невероятную признание мальчик и видя, как тараща глаза, качает головой в знак неверия Тюркан, добавил: - У тюрков есть такая легенда, мне мама рассказывала. На севере Гуннской империи когда–то существовала страна под названием Со. В тех местах жили тогда Гёктурки - родственники гуннов. Однажды Гёктуркам пришлось покинуть Со. В те далекие времена, ими руководствовал джигит по имени Каган Пу, у которого были шестнадцать братьев, и мать одного из братьев являлась волчицей. По поверью гёктурков, её считали священным существом для своего народа, отчего сыну матери-волчицы повиновались ветер и дождь, и он имел полную власть над ними. Вот почему я, намедни, говорил о том, что ветер и дождь – наша стихия. И вот однажды, Гёктурки подверглись к нападению врага и в этой неравной битве погибли все пятнадцать братьев, но чадо волчицы с чудом уцелел и остался жив, ну, точно так же, как я. Этот джигит имел двух жен, одна из которых была дочерью бога лета, а другая дочерью божества зимы. После натиска врага, они оба родили ему двух сыновей - близнецов. А после того, как этот род стал разветвляться и превратился в многочисленную нацию, сыновья выбрали самого большого брата своим Хаганом. А после возведения на престол, он отказался от прежнего имени, и стал называться Турком. Он взял в жены десяти девушек, и народили они ему много детишек. А когда на престол взошёл один из его детей по имени Асена, то его род стал нарекаться Ашиной… Когда – то, на знамени наших предков на синем фоне отражался образ волка- Бозкурта. Он всегда для нас являлось не верованием, а скорее всего, символом свободы, свободы, которого мы так высоко ценим, и в том числе, символом турецкого национализма. Мы дети, которые еще с младенчества слышали эту легенду, верили, что он будет оберегать нас от всех невзгод, не даст нас в обиду, да и одарить нас свободой. Вот и обратился я к нему с просьбой и отправил моего посланника к тебе, чтобы ты узнала обо мне и приехала за мной.
– Черт знает что! – произнесла Тюркан, сломя голову над сказанной фразой, но так и не поняв ничего из сказанного: - Ну, если и так, тогда зачем же ты мне испугался и не желал мне показаться?
– А я вовсе не побоялся, я надумал с тобой играть. Но вот твои друзья так и не произвели на меня внушительного впечатления, исключая, того чудака, который разноцветными красками мазал на бумагу. Ибо один из них говорил на языке чужеземцев, а второй, собираясь зажечь эти большущие фонари, решил помешать моим планам, да и мог завлечь сюда противников. Мне и пришлось с ними немножко повозиться. – так прозвучал ответ мальчика и от этих слов Тюркан, хоть и вздрогнула, но все-таки решила больше не выразить своего недовольства, как мальчик снова заговорил: - А знаешь ли, что сюда до вас приезжали гяуры и я невольно прислушался к их разговору. Они вели беседу про то, что якобы тут собираются построить увеселительные заведения и они этого обсуждали с таким жаром….. Пожалуйста, прошу тебя, не дай им этого сделать. – просил Мехмет о помощи у женщины, после чего добавил: - Помешай им, ибо на этом месте  погибло столько мучеников, и в большинстве случаев, те, которые оказались жертвами воин, да и обстоятельств. Можно ли так неуважительно относиться к памяти погибших? Разве подобает на краю страданий и истязаний возвышать увеселительный центр?
– Ничего удивительного. – в свою очередь язвительно отозвалась Тюркан, - Разве мы, под давлением коммунистов, не построили нагорный парк имени Кирова на массовом захоронении, где лежали наши соотечественники, убитые армянами в начале века ?.... Ах, если бы мертвые заговорили, то они рассказали бы нам о многом …, - сказала она, жалуясь на несостоятельность этих идей.
– Смерть еще не конец жизни, а всего лишь начало долгой и вечной пути. – внезапно и вовсе не по–детски заговорил мальчик, выражая как бы свой протест,- И будет жив человек до тех пор, пока о нем, есть кому вспоминать. Он даже сумеет прожить больше, чем ему отведено на этом бренном мире. Он будет жить до тех пор, пока память о нём не сотрётся из сердец и дум его близких. А они видимо собрались уничтожить все эти воспоминания во имя того, чтобы у богачей было, где отдохнуть. Как бы там не было,  история не даст о себе забыть. Она имеет свойство повторяться, если даже ты захочешь её вычеркнуть, горькая истина все равно всплывет наружу и никто не будет в силах её отрицать.– после чего, Тюркан в тот же миг, вспомнив о массовым захоронении в Губе, которое недавно было обнаружено исследователями после оползней и являлся прямым и неопровержимым доказательством того, что все эти люди оказались жертвами геноцида в 1920 году, учиненным армянскими дашнаками, вымолвила: 
– Да, ты прав! - но затем, вникнув до глубины той мысли, которую произнёс мальчик, она вдруг почувствовала, как у нее прошёл по всему телу озноб и она, спохватившись, произнесла: - Послушай, послушай, Мехмет, откуда тебе известны эти слова? Ведь эти слова же сказаны моим мужем в адрес  сына – Азера? Ответь, откуда они тебе известны?! – закричала она так громко, что у нее от этого у самой зазвенело в ушах.
– Разве ты не говорила недавно, что у тебя, мол никогда не было детей? Значит, ты лгала? – вдруг с гневом спросил Мехмет и, сморщив лицо, снова отдалился в глубину ущелья. Тюркан, больше не разбираясь в ситуации, снова захотела лезть к нему со словами:
– Нет, малыш, нет, просто….,- как он, оттолкнув ее с большой силой и с искрой ярости в глазах, закричал:
– Ты тоже, как все, двуликая обманщица! Он же, на самом деле, не пал жертвой врага, нет, он не погиб от вражеской руки, в действительности, он просто отошел в мир иной. А ты, ты отняла у него шанс жить в воспоминаниях со своими бесконечными терзаниями, а теперь отвергаешь того, что ты когда–то имела ребенка! Ты, утаив все мрачные воспоминания о нем в глубине своей души, нашла в этом утешения! Но тебе бы пора понять, что ты, и лишь ты, способна подарить ему вторую жизнь, одновременно смирившись с той участью, которая попала на твою долю! Такова натура человеческая, во всех бедах, и тем более, в утрате самых близких искать виноватых, даже если их просто не существует и даже если кончается жизнь человека в результате естественной смерти, то он все равно непримирим с судьбой, который предначертан для него Всевышним, и которое, не подлежит к дальнейшему пересмотру. И лишь стоит изменить отношение к смерти, добиться усмирения, то все сразу же становиться на свои места. Ну, например, ты, ты только помнишь тот день, когда он сгорел прямо перед твоими глазами, ты помнишь боль своего дитя, но не хочешь вспоминать его улыбающимся, светящимся, и даже не вспоминаешь о тех счастливых минутах, когда вам всем вместе было хорошо! Тебе мучают мрачноватые мысли о нем, тогда как существует вариант лучше - продолжать жить, отдавая себя приятным воспоминаниям, которые были связаны с ним. А ты настолько скупая, что лишаешь своего же ребенка от такого благоволения! А я, я-то в надежде воцарения истины звал тебя сюда. Ох, как же я ошибся!– кричал он  изо всех сил и,  Мехмет без паузы, произносил эти устрашающие фразы, а Тюркан, в сердце которой эти слова разжигали неутолимую боль, пришлось закрыть уши, чтобы как-то спастись от этого терзания. Но на этот раз эти слова, каким-то образом раздались в ее голове, охватили всю ее суть и она, не выдержав такого натиска, заорала:
– Замолчи, замолчи! Ты не прав! Не прав!
Но Мехмет, не смолкнув, продолжал говорить и внезапно, с невиданной быстротой оказавшись с Тюркан лицом к лицу, он неожиданно ее обнял, крепко прижал ее к себе и в эту самую минуту, из его горла вырвалось наружу фразы, которого он прошептал хриплым голосом:
– Ну, тогда помни о нем! И пусть к тебе вернется вера! Пойми, твоя сила таиться в твоей  вере! Познай ее! Помни, потерять веру легче, чем обрести. Помни, что после смерти есть жизнь! Ты только поверь в это, поверь! И не тужи о той могиле, что нет, но куда бы ты могла занести цветы. Память о нем живёт не в глыбе камня, она в тебе. Пойми и познай, тело – это всего лишь обличие, дающее нам возможность материально существовать во вселенной, а душа вечна и бессмертна. Только осознав это, ты сможешь избавиться от мучительных терзаний и дашь себе шанс встретиться с сыном в ином мире, в миры истины. Помни, смерть еще не конец жизни, а всего лишь начало долгой и вечной пути. А душа в теле, это словно как птица, как заложник, которую вопреки её же желаниям, заперли в клетку. И приобретёт она свободу только тогда, когда ей удается вознестись к небесам, к Творцу. Наша жизнь – вовсе не пустота, а всего лишь испытание и в конце жизненной пути, мы вернемся к Тому, от Кого пришли. Невозможно изменить того, что предопределено свыше, но победить смерть можно. Человек проживет дольше, чем ему отведено на этом бренном мире, но только до тех пор, пока память его будет жить в сердцах и в воспоминаниях его близких…  И ты тоже не сдавайся, живи и цени каждую минуту своей жизни, ибо оно подарок небес, да и борись за общее правое дело! Борись, независимо от последствий, борись до тех пор, пока твой голос не прозвучит везде и повсюду, борись! Нет, не помирать нам! Нас, не смогут стереть с лица земли. И не опустится могущественный Туран на колени перед врагом, ни за что не опустится! Им этого не достичь, не взирая, на неимоверные усилия. Мы будем сражаться до последнего вздоха, пока не добьемся справедливости! Да и будем мы здравствовать, несмотря ни на что и наперекор судьбы, а также, наперекор тем, кто приговорил нас когда-то к погибели. Разве можно справиться с силой души и воли, которую никак не сломаешь? Размножимся мы, да и будет разветвляться наше поколение, и будем мы существовать до тех пор, пока будет доноситься до нашей ушей молитвы Бозкуртов – достойных предков наших! Волков, охраняющих нас от всех бед, и дающих нам силу выжить! – зазвенел голос мальчика, да так, что задрожали камни. И замолкли на одну секунду голоса чаек, парящих над островом. И затих шторм, словно его и не было. И опешил ливень на небосводе, как Тюркан, больше не боясь и изгнав от себя чувство страха, приобрела невесомость, и сделав над собою усилие, обхватила руками тело Мехмета и влился покой в ее душу, унеся ее к прошлым воспоминаниям. 
– …Куда же мы едем, мама?
–    К дедушке, мой милый, к дедушке. Он очень болен и ему нужно с тобой видится.
– ....Мам, прости,…. но я украдкой прислушался к твоему разговору с отцом….В дом дедушки попал снаряд и это… его тяжело ранило? Мам, скажи мне правду, а он погибнет?
– … Ах, ты мой хороший. Такова воля божья, что поделаешь?
– …Мам, ответь, а зачем Аллах так рано отнимает душу у хороших людей, тогда как, злые продолжают жить и здравствовать? А когда же он их накажет? И зачем же всегда прав сильнейший, если даже он не прав? Разве наша религия не гласит, что недопустимо применять силу к беспомощным и к безобидным людям. А в настоящее время, у добрых людей врагов уйма, тогда как у злых нет ни одного. Большинство сил сейчас на стороне злорадства, благодаря чему и погибают наши солдаты, тогда как они всего лишь сражаются за правое дело. Да и мой дедушка тоже не сделал в жизни ничего мерзкого, - я помню, когда мы с ним гуляли на поляне, то он наказывал меня посмотреть под ногами, чтобы я, даже нечаянно не растоптал муравьиных гнезд. А у него под боком вдруг завелись враги  и покончили с ним. Ну, это же несправедливо! 
– Знаю, сынок, знаю. Но, что я могу сказать?... Послушай, вокруг доброго человека всегда найдутся уйма завистников, которые будут иметь на него зуб, но это вовсе не его вина. Ведь с мирным человеком враждовать легче, чем  с черствой душой.  А знаешь в чем здесь загвоздка? В том, что в случае, когда доброжелательный и благовоспитанный человек не в состоянии дать сдачу своему обидчику и даже поставить щеку для очередного удара из-за чистосердечности, то хитрому и опасному руку в рот не клади. Так как он сразу же покажет неприятелю свои коготки и потому он, вынужден сто раз подумать, прежде чем задумает на него напасть.
– Ну, тогда к чему быть добрым и милосердным, и чем же она хороша, если от добродушия столько бед?
– Ну, наверное, она хороша тем, что дает тебе права оставаться человеком. Да и светлую память и благодеяний хороших людей, ты никак не забудешь.
– А я вот, везде слышу укоры в адрес плохих, а вот похвалу в адрес хороших, я еще ни разу не слыхал.
– Да, но…. Ох, и запутал же ты маму своими вопросами…. Знаешь, сынок, не каждому дана такая способность понять благожелателя, и быть ему за это благодарным, но есть у нас по этому поводу показательная поговорка: «Не тужи о том, что тебя недооценили по достоинству. Настанет час, когда тебя воздастся за все благое, которого ты совершал на этой земле». 
– Ну, тогда и злорадные люди будут наказаны?
– Да, мой милый. Терпение и милосердие Аллаха безмерна, но от его ярости тоже никому не избежать. Он одаряет человечество шанса и временем, чтобы он стал добрее, отрёкся от зла и встал в путь истинный. Но многие просто этого не замечают, они настолько слепы и глухи, души их так очерствели, что они не в силах прислушаться к зову Господни, они отказываются узреть знак, который дается им свыше, а когда, наконец, начинают его познавать, то становится, слишком, поздно. Хотя как написано в Коране, у рая дверей больше, чем у преисподние, а значит, Всевышний заинтересован в том, чтобы спасти как можно больше грешных душ от пламени ада. Ведь потерять веру очень легко, но вот обрести её снова не каждому под силу. Сынок, у медали две стороны. И зло, и добро, сотворенное нами, когда-нибудь обязательно возвратится к нам. После каждой ночи наступит рассвет, только в реальной жизни понятие рассвет и мрак немножко иное, он может казаться нам вечным и настать не тогда, когда мы в нем так нуждаемся, а немножко позже. Но он обязательно наступит, зло сменится добром, и все станет на свои места. …
***
– Постойте! Куда же вы меня пытаетесь увезти?! В том ущелье ребенок! Мы, мы обязаны помочь ему! Мы должны его оттуда вызволить! – твердила Тюркан, стараясь выйти из объятия Ульвии и Рустама, которые, взяв её под руку, помогали ей передвигаться к долгожданному катеру.
– Но там никого нет! – сказав Ульвия, подмигнула Рустаму, чтобы он не дал ей возможности снова выбраться из их рук, и обратилась к нему со следующими словами: - Она бредит еще с вчерашней ночи. Я же ее предупреждала, что не стоит блуждать в потёмках по здешним местам, а она даже не соизволила принять меня всерьёз. И хотя я ей предложила, чтобы она разбудила тебя, ну чтобы отправиться туда под твоим сопровождением, но она как назло пренебрегла и этим советом. Вот до какого состояния она довела себя глупым упорством. – после чего, снова попыталась толковать подруге о несуразности ее идей: - Послушай, Тюркан, это все мираж. Ты всего лишь испугалась.
– Нет, нет, там, и в самом деле, находится ребенок! – вымолвила Тюркан и, выбравшись из ее объятия, хоть и сделала усилие для того, чтобы побежать к ущелью, но после преодоления маленького расстояния, свалилась на песок от пронизывающей боли, и беспомощно закричала: - Мы должны вернуться и забрать его к себе! Мы должны помочь ему вернуться домой! Мы не имеем право бросать его тут! Он рассказал, он рассказал мне о событиях, происходящих в Турции. Армяне зарезали маму и брата, точно так же, как и покончили с моим Азером! – говорила она со злобой и ударяла кулаками в песок, но Ульвия и Рустам, быстро вскочив с места, помогла ей встать на ноги, после чего ее подруга, приласкав длинные волосы Тюркан, взялась ее успокоить.
– Тюркан, послушай, ты меня пугаешь. Прошу тебя, возьми себя в руки и давай-ка мы просто уйдем отсюда. Вот видишь, и дядя Фируз пришел, чтобы забрать нас. – говорила она, указывая на побережье, где на спокойной воде медленно качался катер и в котором уже Фаика уложили в полулежащем положении. - Ты просто вымоталась. Тюркан, пожалуйста, принимай вот эти лекарства и успокойся. – заявила она напоследок и достала из ее же карманов пилюли, как Тюркан, шарахнувшись при виде флакона, громко заорала:
– Нет, я не нуждаюсь в лекарствах! Я не сумасшедшая, не сумасшедшая!... Послушайте, дядя, послушайте, вы же знаете об этой местности больше, чем мы. Да и вы, вы же сами говорили, что это недоброе место. Может, настал час разъяснить нам, что вы имели в виду? Ответьте! Черт бы вас всех подрал, ну скажите – же что-нибудь!– пыталась она вынудить от рыбака ту самую истину, которая стало ей известно недавно, но, удостоверившись в гробовом молчании старика, прогневалась, то ли требовала от него ответа более пронзительным голосом, то ли уставая, умоляла путников ее выслушать: - Я клянусь прахом моего сына, что там находится ребёнок! Если вы мне не верите, то проверьте сами, если я окажусь не права, то я готова наконец успокоиться и уйти отсюда прочь, не сказав ни единого слова. – твердила она про какого-то ребенка в надежде на то, что они, хотя бы проверять эту версию из-за жалости, но Рустам, который не смог больше выдержать столько натиска, наконец-то решил, во чтобы то ни стало, ее успокоить. Он, спокойно подошёл к ней, и, взяв за ее руку, уставил свой спокойный взгляд на ее глазах,  шире приоткрывшихся от перенесенного ужаса, и замолвил:
– Тюркан ханум, пожалуйста, не стоит так волноваться… Но, кажется, Ульвия права.  Там никто не водится. Это всего лишь заброшенный уголок. Я полагаю, что вы относитесь ко мне с доверием, отчего смею утвердить, что там никого нет. Нет. Послушайте, видимо, вы попали под ливень,  и пришлось вам укрыться в ущелье. Слава Богу, что вы еще нашли в себе силы выползти к выходу, а то бы мы никогда в жизни не догадались бы о вашем местонахождении. Мы вас понимаем. Но вы просто испугались, а от страха всякое почудиться и померещиться. Но нам не стоит здесь больше задерживаться. Мы должны вернуться назад. С нами больные и нуждающиеся в помощи люди, – уверял он женщину прислушиваться к этим словам, хотя бы во имя спасения его друзей. И он не ошибся, эти фразы сумели разжалобить сердце женщины, да и она тоже пришла в замешательство, когда вдруг услышала рассказ Рустама о том, что она сама выползла наружу. И это самое обстоятельство послужило поводом, чтобы Тюркан усомнилась в собственной правоте, после чего она, более не промолвив ни одного словечка, как и обещала,   добралась до катера  с помощью друзей, при этом волоча за собою ноги. Она как раз устроилась на борту, как сразу же заметив отсутствия Самира, собралась расспрашивать про него, как Ульвия, поникнув головой и указывая на брезент, лежащий в глубины катера, заговорила:
– Бедный, так и не дотянул до берега. Слава Аллаху, что Фаик все же оказался достаточно стойким, - сказала она, указывая на кузена, которого хоть и скорчилось лицо от боли, и выглядел он страшно изнуренным, но все же держался молодцом. Несмотря на то, что он, не переставая, изнывал, но, он, терпел с достоинством, наверное, потому, что удостоился чести класть голову на колени своей кузины. Тюркан оставив без ответа жалобу подруги, съежилась как комок, а через доли секунд, когда дядя Фируз собрался завести мотор, внезапно до ее слуха дошёл…. известный ей звук и она, навострив уши, а после, и вскочив с места, схватила за рубаху старика и начала его трясти:
– Вы слышите звон? Вы же слышите звон?! Ну, а теперь, объясните, что же это за скрип?! Не мучайте меня, ответьте, что это такое?!
После чего старик, качая головой, вымолвил: 
– Что же ты хочешь услышать, доченька? На этом островке в тридцатые годы столько людей было расстреляно коммунистами. Но это всякому известно. В здешних местах уничтожили светил ХХ столетия, пантюркистов, «врагов народа»…  Бывало, что приходилось патроны сэкономить и потому они попросту затапливали старые баржи, забитые живыми людьми. По рассказам наших аквалангистов,  останки утопленников, все еще лежат под водой в цепях, и каждый раз колышутся при сильном шторме. Вот и исходит от них такой звон.
В этот момент у Тюркана неожиданно для всех засияли глаза и она, словно радуясь тому, что, нашла того, чего так стремительно искала, облегченно вздохнула, и быстро поразмыслив, произнесла:
– А как же турки? Здесь же мучили турков? Расскажите, расскажите мне о них!
– Турки? …. – спросил старик, прочесывая затылок, а затем, надев папаху на голову, вымолвил: - Ах да, турки. Вспомнил я, вспомнил. Эх, доченька, их останков обнаружили еще недавно. А наше поколение не имел об этом никакой информации. Эту трагедию просто смыли.
– Вот, видите?! А вы не хотели мне верить! Я же говорила, я же говорила, что там ребенок! – спохватилась в тот же миг Тюркан, и категорически потребовала: - Мы должны вернуться назад, мы должны его спасти! Он же не умеет плавать, да он здесь пропадет без нас! Мы должны ему помочь, мы просто обязаны ему помочь!
– Но это маловероятно, как-никак, столько лет прошло. – твердо высказался старик в знак протеста, как Тюркан, словно взбесившись от очередного протеста, громко закричала:
– Нет, вы все время врете! Ведь он же мне говорил, говорил, что это случилось недавно. Вернитесь, сейчас же вернитесь! – потребовала она, после чего старик, пожав плечами, замолвил:
– Доченька, ты просто не в себе. Не может здесь никого быть, поскольку даже если бы кто-то и выжил, то он давным-давно бы успел скончаться.
– Да о чем это вы?! – отказывалась Тюркан верить сказанному, и оценила их как предлог для избегания лишних хлопот, да еще связывала его с безразличием к человеческой жизни, как тут же послышался ответ, которое и принудил ее изумиться.
– Дочка, подобает ли старца вроде меня обвинять во лжи, и было бы за что? Эта история столетней давности, то есть, это приключилось в 1915 году. Как же может выжить ребенок, да еще при таких условиях? И если бы он выжил, ему должно было бы сейчас лет сто, а то и больше. Так что, доченька, твои друзья правы, нет здесь никого. – сказал он, более чем уверенно и растерянная Тюркан, убедившись в том, что и последняя ее надежда потерпела неудачу, подавлена присела на свое место, и закрыла глаза, как в ее ушах прозвучала знакомая мольба «Воды, дай воды», и она воскликнула.
– Остановите катер! Заглушите мотор! Я кому сказала! – потом она внезапно прихватила фляжку с водой, окунулась в море и уплыла к берегу. 
– Да куда же ты? Вот, пожалуйста, опять улизнула. Тюркан, вернись! Да куда же это ты плывёшь?! Тюркан! – хотя и прокричала вслед за ней Ульвия, но убедившись, что она игнорирует даже зов Рустама, заявила: - Нет, видимо, ей пришлось туго в этом ущелье. И это спровоцировало у нее болезнь. Как только дойдем до города, я сразу же поведу ее в чылдаг (Место, где по поверью народа, снимают испуг).
А женщина, не взирая на ной в голенях, все-таки сумела приплыть к берегу. Она, не выйдя на сушу, оставила фляжку с водой среди скал, даже не подумав над причиной своего поведения, доплыла до катера, и снова взобралась на свое место с помощью Ульвии и Рустама. И только тогда, когда катер смог преодолеть достаточно длинное расстояние, она лишь бегло оглянулась назад, и, к своему удивлению, она обнаружила умиротворенный взгляд существа, у которого большущие зеленные глаза так и сияли при солнечным свете. Его шерсть прочесывал ветер. Существо это, еще несколько секунд постояв и понаблюдав за путешественниками, внезапно скрылся между скалами, повиляв хвостом и унеся в клыках фляжку, наполненную водой….
***
Молодая женщина, которая стояла на веранде и держала в руках клетку, неожиданно открыв дверце клетки, произнесла:
– Пора, - и отпустила на волю двух птиц, которые ощутив вкус свободы, сразу же окрылились и полетели в сторону густых, зеленых деревьев. После она, переведя свой взгляд на седоволосую женщину, стоявшую рядом, спросила: - И всё-таки, жизнь прекрасна!
Старая женщина, покачав головой, удовлетворительно засмеялась, а затем, приласкав плечо дочери, выговорилась:
– Верно, доченька, верно, но исключительно для тех, кто умеет его ценить.
– …Спасибо тебе за все, мама…. И хорошо, что привезла мне фотографии Азера. – после некоторой паузы, зашептала молодая женщина и внезапно призналась: - Мама, а я больше не боюсь прошлого, да и смерть не конец жизни, я в этом уже смогла убедиться….. Да, мама, да и десятую годовщину смерти малыша справьте. Но не здесь, у нас,… дома. 
– А Джаваншира позовем? – с любопытством и с некоторой опаской, спросила седоволосая мать, как сразу же раздался ответ, который засеял в ее душу покой и надежду на то, что горе оставило их навсегда и им больше не суждено вкушать его плоды.
– …А как же, но я сама ему позвоню….Не сейчас, попозже. А теперь, я должна завершить и отправить на е-маил редакции статью об одном происшествии… которому много, много лет. С этим и впрямь не стоит затянуть, – вымолвила женщина, провожая мать до дверей и ласково с нею прощаясь. И уж после того, как она выполнила то, что была намечено, она, взяла фотографию сына в военной униформе, да в фуражке, и лежа на диване, произнесла вслух следующее: - Привет, малыш. Мне хотелось бы рассказать тебе легенду. Я уже столько лет не рассказываю тебе сказку. Итак, есть у нас некое предание. По тюркским поверьям, раненная львица, которую у нас сравнивают с женским началом, даже в случае истребления ее рода, всей своей сущностью, никому не уступает свои владения. У нее не подкашиваются ноги при виде злейшего и сильнейшего врага. Она не дрожит перед смертью. Так что, сынок, мы еще с тобой плечом к плечу отстоим наш край. Повоюем мы до последнего вздоха, пока не восторжествует справедливость. Бог нам в помощь, – после чего, прижимая фотокарточку к груди, плотно закрыла веки, и впервые за эти мучительные десять лет, погрузилась в крепкий сон, дыша ровно и ни о чем больше не волнуясь. Ее душа, которая билась до сих пор в омуте смятений, приобрела невесомость и закружилась над широкими и необъятными просторами, над горами, которые окружены зелеными деревьями и зеленью. А очутилась она уже в ином, но, все же, в знакомом ей месте, в котором когда-то на ее глазах отняли единственную надежду на жизнь, и она всеми фибрами своего тела ощутила, как кто-то движется прямо на нее. Она больше не страшилась этого чувства - чувства преследования, и даже наоборот, оно показалось ей таким сладостным, что она расхохоталась от блаженства. Да и было ли место испугу, ведь именно в эту минуту претворилась в жизнь та самая долгожданная встреча, встреча ее с сыном, по которому она, за эти годы, больно стосковалась. В тот же миг, из густого тумана, который внезапно окутал зеленый луг, вышла и рысью выбежала к ним серая волчица. Она, догнав их, закружилась вокруг путников, собиравшихся вместе приступить в длинный путь и, сопровождая их до горы, где наблюдался закат и, где степенно восходила луна, забралась ввысь, где  постояв там минутку, завыла….

Май- август, 2009.