Глаза чудовищ

Владение волшебной скрипкой и глаза чудовищ – очень взаимосвязанные вещи.


Афиша была небольшая и какая-то даже жалкая. Надпись на ней гласила «Глаза чудовищ», а плохо пропечатанная картинная галерея уходила куда-то вглубь лощеного листа. Я бы и внимания не обратил, если бы не указанное на афише время работы выставки: с полуночи до шести утра.
Здание выставки оказалось фамильным домом. Я думал, в таких даже просто жить страшно дорого, не то, что выставки устраивать. Тем не менее, лампы в форме фонарей у входа были приглашающе зажжены, и я нажал на кнопку звонка.
Я ожидал увидеть экскурсовода в напудренном парике или не увидеть никого вообще, но дверь открыла невысокая миловидная девушка в черном шерстяном платье, обтягивающем и очень коротком. Волосы у нее были ослепительно-яркого красного цвета, крашеные, наверное, и челка падала на глаза, так, что их совсем нельзя было разглядеть. Поэтому я смотрел на ее губы, полные, ярко-алые, красиво очерченные, и шикарные ноги.
- Добрый вечер, вы на экскурсию? – она улыбнулась, не разжимая губ.
- Ага, - кивнул я. – Правда я думал, что это шутка такая. Кто же экскурсии ночью проводит.
Она снова улыбнулась и чуть отступила, позволяя мне войти в холл. В руке у нее оказался фонарь, почти такой же, как на входе, только внутри теплилась настоящая свечка.
- Хозяин этого места очень богатый человек, - сообщила девушка, приглашая меня за собой. – Он собирал картины для этой выставки всю жизнь, поэтому считает, что если кто-то хочет их увидеть, он должен чем-то пожертвовать.
- Например сном? – уточнил я.
- Ну да, - она снова улыбнулась.
Я поймал себя на том, что чем больше она улыбается, тем больше она мне нравится.
- А ты-то что здесь делаешь? В смысле, почему ты тут экскурсовод-то?
- Ну не сам же хозяин будет тут ходить! – она рассмеялась. Я даже не понял, как это у нее получилось – губ она по-прежнему почти не разжимала.
Мы медленно шли по широкому коридору, увешенному тяжелыми рамами. Девушка подносила фонарь то к одной картине, то к другой, медленно рассказывая то о тех, кто изображен на полотнах, то о самой себе.
- Это, говорят, Распутин. Слышал о таком? Он был колдуном при последнем русском царе. Я не знаю, может быть он совсем не так выглядел, сейчас ведь кто докажет. Я сама-то днем учусь, поэтому работать получается только ночью. А здесь посетителей почти не бывает, поэтому можно и поспать, и позаниматься. Да и сам дом богатый – хозяин-то почти не появляется, у него таких домов, наверное, по всему миру больше десятка. Я скрипачка. Начинающая. Пока только учусь. Разве они страшные? Ты посмотри. Это польская княгиня, когда-то ее звали Ольгой…
Люди на картинах были неуловимо похожи друг на друга. Женщины и мужчины, прошлого и позапрошлого века, нарисованные маслом, тушью, пастелью – всех их объединяло что-то одно. Но что именно я понял только тогда, когда мой экскурсовод подвела меня к последней картине, висящей в самом конце галереи.
У мужчины на картине были жесткие черты лица, темные волосы и упрямо сжатые губы. И ослепительные, глубокие, нечеловечески черные глаза. Единственные открытые глаза на всю галерею картин.
На других картинах глаза изображенных людей были спрятаны под волосами, вуальками, повязками или просто закрыты. У этого мужчины они горели, жили и как будто бы даже двигались.
Я подавил желание отпрянуть от картины.
- Это – хозяин дома? – голос непривычно не слушался.
Девушка дернулась, как будто я спросил что-то бестактное, потом улыбнулась.
- Нет, это румынский полководец граф Дракула.
- Тот самый граф, который вампир? – засмеялся я.
- Ну да, - она беспечно пожала плечами. – Создатели легенд склонны вешать на всех ярлыки. А этот портрет, - девушка поднесла фонарь ближе, давая мне рассмотреть волевое лицо графа, - он долгое время считался утерянным и сожженным. Говорят, это самое правдивое изображение Дракулы. Добрым и красивым он не был никогда. А был именно таким, как на портрете.
- Ты в это веришь? – поинтересовался я.
- А надо? – она пожала плечами. – Я ведь только экскурсовод, у меня есть текст, который я рассказываю. В него вовсе не обязательно верить.
- Кстати, а почему выставка называется «Глаза чудовищ»? Ведь глаза-то видно только у Дракулы…
- Глаза чудовищ… потому что у всех людей в этой галерее такие же глаза, как у него. Глаза чудовищ.
Ее собственные глаза были все так же спрятаны под длинной челкой.
Она проводила меня до выхода и беспечно отмахнулась, когда я достал кошелек, чтобы расплатиться.
- Посмотри, разве человек, который может покупать такие дома, нуждается в деньгах?
- Может быть, мы могли бы встретиться завтра? Ты бы сыграла мне на скрипке, – закинул я удочку.
- Я ведь учусь весь день, - она развела руками. – А если ты услышишь мою скрипку, мы никогда больше не увидимся.
- Почему? – удивился я.
- Это уж такой закон, - она не улыбалась. – Ты подумай. Только хорошо подумай. Если надумаешь – возвращайся.
Перед тем, как уйти, я успел заметить пустую раму, висящую в холле.

Несколько дней я честно думал. Но не потому, что не был уверен в своем решении, а просто потому, что приходить на следующий же день с букетом цветов считал опрометчивым и глупым. Пожалуй, мне хотелось, чтобы красавица-экскурсовод начала меня ждать.
Когда я нажал кнопку звонка во второй раз в жизни, дверь открылась почти сразу.
- Я думала, ты не придешь, - улыбнулась красноволосая девушка, мне показалось, с облегчением.
Я отвесил шутовской поклон. Она протянула руку и поправила мою отросшую белесую челку, так, чтобы пряди не закрывали глаза.
- Пойдем. Я сыграю тебе на скрипке.
Зал был большой и богатый, посреди него стоял круглый стол, накрытый белой скатертью и заставленный высокими пустыми бокалами. Я сел на изящный стул и повернулся к моей спутнице.
Она достала скрипку как будто бы из воздуха и коснулась смычком блеснувших струн, вырывая первый звук. А потом я забыл, кто я и зачем пришел.
Музыка была везде. Музыка была всем. Музыкой стал воздух, он дрожал, вливаясь в легкие цветными сполохами и изящными узорами, он застывал в комнате, чтобы тут же превратиться в искрящийся ураган, превращающий все вокруг в совершенное ничто и возвращающий обратно. Музыкой стали цвета и предметы, стены и блестящие ножки бокалов, мои собственные ладони и сила тяжести. Музыка была везде. Музыка была всем. И все вокруг, и вне, и внутри – было музыкой.
А потом я увидел глаза скрипачки, блеснувшие из-под откинутой челки, и время остановилось. У нее были ослепительные, глубокие, нечеловечески черные глаза.
Дальше я помню все слишком смутно. Музыка еще продолжала блуждать по комнате, а я сидел, не в силах сдвинуться с места, когда в комнату начали входить люди. Неуловимо знакомые мне люди в шуршащих платьях и бархатных костюмах, люди, сверкающие украшениями и белозубыми улыбками. Они разбирали бокалы, о чем-то переговаривались мелодичными, вплетающимися в музыку голосами – я не мог разобрать слов. Последним вошел мужчина с волевым жестоким лицом и длинными темными волосами, мужчина с черными глазами чудовища. Следуя его повелительному жесту, кто-то закинул мне голову, коснувшись шеи ледяными пальцами, кожу обожгло горячим дыханием…
Больше я ничего не помню.

Здание выставки оказалось фамильным домом. Кажется, в таких даже просто жить страшно дорого, не то, что выставки устраивать. Тем не менее, лампы в форме фонарей у входа были приглашающе зажжены, и девушка нажала на кнопку звонка.
Она ожидала увидеть экскурсовода в напудренном парике или не увидеть никого вообще, но дверь открыл высокий симпатичный юноша в светлом брючном костюме. Его отросшие белокурые волосы были разбросаны по плечам в художественном беспорядке, и челка падала на глаза, так, что их совсем нельзя было разглядеть.
- Добрый вечер, вы на экскурсию? – улыбнулся юноша, не разжимая губ.
За его спиной можно было разглядеть изображенную на первой картине галереи миловидную девушку в черном шерстяном платье. Волосы у нее были ослепительно-яркого красного цвета, крашеные, наверное, и челка падала на глаза, так, что их совсем нельзя было разглядеть.

13.04.2010