Записки маленького человека. Любимая школа

Как Достоевский из Гоголя, так и мы все вышли из школы. Некоторые вспоминают школу как кошмарный сон, я же – любила. Может быть, мне просто везло и я училась в приличных школах?

Мне кажется, что школа - отражение общества. Я ещё помню школу, в которой можно было встретить учителя-мужчину, а сейчас не найдешь днем с огнем: зарплата маленькая, а нынешний подросток не прост, с ним ох как трудно. Вот и остались в школе замотанные училки предпенсионного возраста. Или, к примеру, горячие завтраки для школьников. В моем детстве их ещё не было, носили с собой, если родители давали, какие-нибудь бутерброды или яблоко.
 
Свою первую учительницу Лидию Лаврентьевну я помню «самой-самой»: самой красивой, самой молодой, самой лучшей. Никаких сюсюканий, обниманий с учительницей не было. Лидия Лаврентьевна – УЧИТЕЛЬ, мы её боялись. В классе нашем всегда стояла жуткая тишина, никто даже помыслить не мог, чтоб нарушить необходимый порядок.

 Помню, что за первый в жизни диктант получила тройку, даже ошибку помню: «унас»  почему-то слитно написала. Ничего особо интересного в младшей школе не происходило: раньше как-то не было принято развлекать детей, чем-то занимать их досуг. Однажды в класс пришла библиотекорша и записала всех в школьную библиотеку. Для чтения там выдавались тоненькие книжечки из  скучной такой серии «Мои первые книжки». Я их прочитывала за один день.

Пятый класс я встретила в новой школе. Здесь было гораздо интереснее, чем в старой. Наш 5 «А»  огромный, шумный, много второгодников (потом они куда-то исчезли), учителя – разные. Например, историк Борис Аронович Славин выгонял из класса ученика за плохое поведение со словами «до следующей октябрьской революции», у учителя географии по прозвищу Утконос мы творили Бог знает что, зато на русском языке сидели как мышки – вела предмет директриса, властная, сильная, большая женщина. Классная руководительница преподавала у нас украинский язык. Вот кого не могу вспомнить добрым словом. Однажды она поставила меня и ещё одну девочку перед всем классом (а нам лет по 12, 6-ой класс!) и стала спрашивать: скажите, мальчики, кто красивее? Я ничего не понимала, помню только, что было это страшно обидно, потому что кто ж из девчонок в  12-13 лет не чувствует себя гадким утенком? Но выставлять это на всеобщее обсуждение?!  Оказывается, нужно было сказать, что красивее та девочка, другая, не я, потому что она носила коричневую форму, а у меня вельветовое платье бордового цвета. Мне же пришлось его носить не потому что хотела выделяться из всей классной братии, а по бедности: из старой формы я выросла, а дома нашелся темно-бордовый отрез вельвета и мама смастерила мне некое подобие формы.

Вот прошло столько лет, а та детская обида до сих пор  в сердце. Каким же нужно быть учителю осторожным и мудрым человеком, чтобы не нанести ребенку непоправимую травму!

По правде сказать, мы частенько издевались над нашей классной руководительницей. Отвечали как-то наизусть стихи Павло Тычины. Помню, что Мишка Фриденталь вышел к доске, стал за спиной учительницы и, сжимая в руках кепку, стал читать:
Я єсть народ, якого Правди сила
ніким звойована ще не була.
Яка біда мене, яка чума косила! —
а сила знову розцвіла.
Дойдя до слов:
Фашистська гидь, тремти! Я розвертаюсь!
Тобі ж кладу я дошку гробову.
Я стверджуюсь, я утверждаюсь,
бо я живу, -
Мишка указал на нашу училку. 

Было смешно, что Мишка держит в руках кепку, как Ленин на памятниках, а с другой стороны – училка наша была «фашистськой гидью», которая «тремтила», потому что мы-то утверждались и жили.

Мы, конечно, как все дети, шкодничали и «нарушали». Одну нашу шкоду нельзя забыть. Мы решили сбежать с последних уроков (уже не помню, каких именно) и пойти в кино на знаменитый фильм «Бабетта идет на войну», который показывали в соседнем со школой кинотеатре повторного фильма. Было разработано целое мероприятие: так утром не надо сдавать верхнюю одежду в раздевалку, а в скатанном виде нужно спрятать её под партой, а потом после четвертого урока незаметно выйти из школы и, одевшись уже на улице, быстренько добежать до кинотеатра. Так мы и сделали. Всё прошло удачно. Сидим, смотрим фильм. Вдруг громовой голос: 7 «А», на выход! Пришлось нам возвращаться в осточертевшую школу.  Ну и влетело же нам за это мероприятие!  А фильм про Бабетту я так и не посмотрела никогда в жизни.
 
В 8-ом классе начались уроки первой любви. У нас училась девочка с больной спиной: чего-то у неё там было и она носила твердый корсет, который выделялся даже под школьным платьем. Именно в неё влюбился один наш мальчик. Он провожал её из школы, носил её портфель, оберегал на переменах от беснующейся толпы, а мы, девчонки, с обожанием смотрели на эти нежности и втайне мечтали о чем-то подобном. Но ничего подобного не случалось ещё очень долго.

А потом мы получили новую квартиру и переехали в совсем  другой район города. Пришлось переходить в новую школу. Эту-то школу №35 я и закончила, и эту-то школу люблю больше всех.  Здесь была свобода, уважительное отношение к ученикам, а почти все учителя -  молоды, умны, образованы, интересны как люди.

 Историю преподавал у нас Евгений Павлович Светличный, светлая голова, умница, а как мы его любили! В нашем провинциальном городке, конечно же, не было ни Третъяковки, ни Пушкинского музея, а мы, ученики Евгения Павловича, могли отличить Моне от Мане. Он приносил на уроки истории какие-то репродукции, открытки, а мы их рассматривали, пытаясь хоть в малой мере постичь красоту живописи. Вот пишу я сейчас про уроки Евгения Павловича и думаю: а ведь любят учителя не только за интересные уроки, а за что-то ещё. За что? Ну, был он остроумный человек, насмешливый, любил и знал почти наизусть романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». А мы, стараясь приблизиться к нашему кумиру, тоже учили наизусть «Инда взопрели озимые, рассупонилось красно солнышко, расталдыкнуло лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился!»  Так разве за остроумие любят? Были у него, как сейчас говорят, харизма, обаяние, без которых настоящего учителя не бывает.

Классная у нас была классная. Людмила Васильевна Зернова была моя соседка, жила в нашем же доме, в одном с нами подъезде, только на этаж ниже. Но она никогда, никогда не жаловалась моей маме на мое далеко не отличное поведение. Нет, я, конечно, не хамила учителям, в основном учила уроки, но был у меня один порок: я была страшной прогульщицей. В «прогульные» дни я ходила в читалку нашей областной библиотеки, а там уж отрывалась за чтением «Иностранки», «Нового мира» и какого-нибудь Байрона (вдруг приходило в голову, что нужно же его прочесть!).  Людмила Васильевна умела как-то понять ученика, не читала нотаций, ко всему относилась с иронией. Однажды, правда, нам влетело от неё за наглый прогул. Мы прогуливали всей нашей компанией – пять человек. Стоим на нашем балконе, рассуждаем, куда пойдем вместо школы, мальчишки курят – вдруг видим: идет Людмила Васильевна, мы не успели скрыться с балкона, как она, подняв голову, нас заметила. Ну, тут, естественно, мы сделали вид, что собираемся на занятия, просто задержались нечаянно. Все-таки она на нас накричала. И правильно, а то бы мы совсем разболтались. Но маме не пожаловалась! А ведь могла: видела-то её каждый день!
 
Людмила Васильевна преподавал физику. Время было, когда «что-то физики в почете, что-то лирики в загоне». Наши мальчики физикой бредили. Что там какой-то Пёрышкин! Читали лекции по физике Фейнмана (уж не знаю, что там понимали), какого-то Орира – чего только не было в то время. Я, конечно, была чистым гуманитарием, но уроки Людмилы Васильевны почему-то любила. Даже эти дикие задачи по физике про два столкнувшихся шара были в её изложении интересны и более менее понятны.

Русскому и литературе учила нас Владлена Николаевна Медведовская. Никто, пожалуй, из учителей не оказал на меня бОльшего влияния, чем она. Не знаю, насколько хороши были её уроки, - мне важно было общение с ней. Мы вечно толклись у неё дома,  приходили к ней в гости по воскресеньям и будням, провожали её домой после школы и все время говорили, говорили, говорили.  Сейчас я думаю: как она это всё терпела? И не только она, но и её муж Алексей Владимирович! Было им тогда чуть за тридцать, квартирка - маленькая двухкомнатная хрущоба на пятом этаже, двое мальчишек-сыновей, ещё маленьких, а тут мы, взрослые детки, вечно со своими проблемами. Сейчас я думаю, что наши мальчишки были поголовно  влюблены во Владу (так мы её называли между собой), а девчонки – в Алешу (так называли мужа Владлены Николаевны). Но это была чистая и бескорыстная влюбленность в умных, интеллигентных, красивых людей.
 
Иногда, когда мы собирались у Влады, её муж брал в руки гитару и исполнял неизвестные нам песни, такие, которые нельзя было услышать ни по радио, ни по телевизору. Это был дворовый, а может даже блатной, фольклор, душещипательный и сентиментальный, отчасти дурного вкуса, но исполнялись песни с необходимой долей иронии. Чаще других пелось:

Там, где Ганг струится в океан,
Там, где синий бледен небосвод,
Там, где тигр крадется меж лиан,
Там, где в джунглях бродит дикий слон…
 
Или:

Он — капитан, и родина его — Марсель.
Он обожает ссоры, шум и драки,
Он курит трубку, пьёт крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки.

Таким образом, Алексей Владимирович для нас явился предтечей Эдуарда Успенского с его программой «В нашу гавань заходили корабли».

Но самым главным для меня была библиотека Владлены Николаевны: разрешалось мне брать у них любые книги. А выбрать было из чего. Особенно привлекли меня полки с книгами в мягких обложках из серии «Зарубежный роман ХХ века».

У нас дома книг было мало, в основном русская классика. Читала я также кое-что из зарубежной литературы 19 века: Диккенса, Флобера, Стендаля (что удавалось взять в библиотеке). А современный зарубежный роман мне не встречался. А тут, у Владлены Николаевны, передо мной кладезь нечитаных, интересных книг! И начала я открывать для себя новый мир: Сент-Экзюпери, Ремарк, Олдингтон, Генрих Белль, Хемингуэй, Скотт Ф.Фицджеральд, Грэм Грин, Стейнбек, Роже Мартен дю Гар – Боже, кого только я тогда не читала! Никогда не забуду впечатление, которое произвел роман Ирвина Шоу «Молодые львы»! Да, это было счастливое время, и связано оно с Владленой Николаевной, с моей 35-ой школой, с нашей компанией, сложившейся как-то незаметно во время наших хождений в дом Медведовских.

А потом школа закончилась. У меня сохранилась фотография, на которой наши учителя на крыльце школы после последнего звонка, окруженные ребятами, с огромными букетами цветов, лица у всех такие молодые и счастливые.

Так разве можно забыть нашу школу?