Про любовь

У меня был один знакомый (тьфу, тьфу, тьфу: он и сейчас есть, только я не знаю где). Он, чтобы привлечь к себе внимание компании, предлагал проверить его знания о столицах любого государства Земного шара. И тут же доставал карманный атлас мира, протягивая его первому попавшемуся экзаменатору. Он его всегда носил с собой, удостоверившись, видимо, в том, что у некоторых смертных познания о странах ограничиваются США, Англией, и Францией с Германий. А столицы этих государств каждый дурак знает. Я же, чтобы привлечь к себе внимание, спрашиваю: «А вы видели человека, которого бы штрафовали за курение в неположенном месте?». О! видели бы Вы людей, к которым обращается сей вопрос: рту просто открыться некуда - до такой степени глаза пучит. «А за переход дороги на красный свет светофора? А за гуляние с унитазом в обнимку?», - добиваю. Всё! Я прямо кожей чувствую, как у людей сердца начинают учащённо колотиться. И будьте Вы семи пядей во лбу, орите про НЛО, мистику с эзотерикой – вас никто не услышит. И когда слушающие, растянув хором (ну как дети, право): «Неееет», я нескромно указываю: «Да вот он – я!».
Но в одиночку, естественно, у меня этих чуд никогда бы не смогло случиться. Это - плоды нашей взаимной любви с милицией. Взаимность, правда, у нас какая-то странная: я в одном человеке люблю всю милицию, а вся милиция, - судя по её поведению, - любит меня одного. Жена у меня из милиции. А я, получается, всей милиции… кто?
Конь в пальто!
А пальто как будто мёдом специально для них намазано. Вот сижу как-то на лавочке напротив строительного техникума и совершаю бартерные сделки (обычные операции для 90-х годов): меняю своё «белое золото» (сборник стихов белого цвета) на бутылку пива (любого разлива). Удачно сижу, радостно: у меня их много было (очередной магазин послал меня вместе с ними в «далёкое далёко») и уже почти ничего-то и не осталось. «Патрульно-постовая служба: сержант Петров, сержант Сидоров» - представляются любимые (ну кто я без них?). «Братья что ли?», - спрашиваю. Это из анекдота, я думал, что они его знают, так поржём вместе. Оказалось - не знают и, видимо, обиделись. «Чем Вы тут занимаетесь?», взъелся один. «Оду пишу», - отвечаю (ну чем ещё может заниматься поэт в одиночестве? – не пиво же бездарно хлестать). «Ты смотри, первый раз в жизни живого поэта вижу», - с долей уважения заметил другой. Первый с ещё большей долей уважения обвёл взглядом строй пустых бутылок и заметил, но уже без всякого уважения: «Да какой это поэт, из наших он – обормот. Давай-ка, - уже обращаясь ко мне, продолжил он, - проводим тебя в дежурную часть, у нас там в «обезьяннике» красоток много, сочинишь им про любовь что-нибудь, тогда поверим, что ты поэт. И отпустим». Это вдруг взявшееся «ты» не оставило меня равнодушным, насторожило и, по имеющемуся у меня опыту общения с блюстителями порядка, не оставляло никаких сомнений в результатах развивающейся ситуации. Не в лучшую для меня сторону.
«Да зачем время тратить, давайте я прямо сейчас!» - отчаянно, как в омут головой. «Солнышко лучистое», улыбнулось невесело, потускнело и удручённо закатилось за здание техникума. Оно-то отлично знало про моё тугодумие при написании чего-либо, а стихов тем более. «Пятнадцать минут тебе», - распорядился грозный сержант (напарник называл его Сергеем). «Тридцать!!!», - аж вскрикиваю. Сошлись на двадцати. Отошли, встали невдалеке: мол, если что – догоним. И догонят ведь, змеи краснощёкие, и пытаться бесполезно: поживите с моё, голубчики – ни один позвоночник не выдержит.
«Тема-тема-тема-тема», - одна лишь мысль стучится в темя. «Что вижу – о том пою», - Чукча, ты великий писатель! «Зорким дозорным Серёже и Пете. Вы за порядок в округе в ответе…», - и слово за слово, други мои, – выручили! Но когда при сдаче продукции прозвучало: «И знать бы что в жопе у Серьги взыграло…», я тотчас был взят за шиворот и с рыком: «В кутузку!» герой сего лирического произведения потащил меня, по-видимому, в её сторону. Но добрый Петя устыдил товарища: «Серёга, договорились ведь: сочинит – отпустим, что мы, не мужики что ли?». Укоризна оказалась на удивление действенной: «Свободен», - сквозь сжатые Серёжины губы услышал я заветное.
Как-то в молодые годы, возвращаясь со второй тренировки, перелопатив восемь тонн «железа», я с жалостью к себе вздыхал: «Ну что ещё в этой жизни может быть тяжелее?».
Может.
Нести ношу взаимной любви с милицией.