Силы земные 7

Сапожков разрубывал поленья. Для бани.
Расставив ноги, стараясь не сгибать, как вроде, врос в землю. Не переступая, тянулся за очередным поленом. Вытягиваясь, ставил его на торец. Размахиваясь топором, вонзал острие, стараясь расколоть.
Раскалывать уже удавалось.
Рядом сновал Мотя Океаныч. Сапожков так и не смог в себе переименовать друга. Просто, сложил два прозвища, тем более, что получилось складно – Матвей Океаныч.
Абсолютно ничем себя не проявлявший друг, выйдя из комы, оказался с характером очень подвижного человека.
Прямо таки, мастером человеческого выживания. Он встал на ноги сам, быстрыми темпами двигался к полному восстановлению. И ставил на ноги Петра Степановича.
Мотю толкало к подвижности скопившаяся за месяцы лежания неподвижность. Такой, своего рода, голод по движению.
Мотя тратил всю свою энергию на какую-нибудь суету. В клинике он стал делать Сапожкову массажи. По нескольку в день. Петру Степановичу удалось встать на костыли и ходить с их помощью.
Встав после долгого сиденья в кресле-каталке, Сапожков на себе ощутил эту жажду подвижности. Хотелось ходить и ходить.
И он ходил до изнеможения. Тратил весь запас физических сил на ходьбу. И падал бы, если бы Мотя не заставлял его отдыхать, как он знал во время, что сил уже нет и останавливал друга.
Массаж, купание в ванне, массаж в воде. Тыканье указательным пальцем в разные места на теле.
Мотя постоянно хлопотал вокруг Сапожкова, сам, теряя еще скудные силы. Но, благодаря этим физическим нагрузкам, сам восстанавливался быстрее.
Конечно, ноги болели. Держали в стоячем положении, но отдавались болью при каждом шаге. Шаг приходилось делать неуверенно, вдруг, неловко поставленная нога, причинит такую боль, что колено подогнется, и Петр Степанович упадет.
- Проси прощения у всех. Поименно. Вспомни, может, кого-то забыл? – сказал Мотя.
И Сапожков занимался этим конкретно. Он перебирал в памяти всех близких за всю свою жизнь. Вспоминал эпизоды отношений. Выискивал возможную вину перед каждым. Признавал свои ошибки или намеренные действия. Извинялся, извинялся и извинялся.
Такая у него была медитация.
В какой-то момент Мотя принял решение и сообщил Сапожкову:
- Нам нужна баня. Пора уже париться. А, откровенно говоря, пора вообще сваливать отсюда. Пора уединяться.
Вот так: Сапожков рубит дрова для бани. К слову, это уже вторая баня.
Париться понравилось Петру Степановичу. И сухой прогрев, и с парком. Три захода на первый раз. Больше Океаныч не разрешил.
- Продолжать бессмысленно. Ту силу, в которую я протапливал баню, ты уже выбрал. Теперь ей надо дать время.
Полученная сила проявилась в последующие дни хорошим настроением. Радостью и постоянным желанием шутить.
Только однажды Сапожков задумчиво остановился и долго разглядывал растущую во дворе акацию. Океаныч встал рядом, пытаясь перехватить взгляд.
- Это дерево – то, что нужно. Самая подходящая текстура у этой древесины. – обратился к нему Петр Степанович.
- Ты выздоравливай.
Помолчали.
- А что, это в самом деле нужно? – Спросил Океаныч, - Может, рано еще? Сил наберемся.
- Это, пока, не опасно. Ну, подумаешь, два мужика решили помастерить, в игрушки поиграть. Руки у них чешутся. А полигон нам нужен. Выход мозга тоже нужен, а то, тело, опять, захлебнется от идей.

Дров было наколото уже достаточно.
Затопили печь. На этот раз пропарили Сапожкова, как положено. Настоящим жаром. На третий заход пот начал течь почти сразу, через несколько секунд.
- Ложись на живот, Степаныч, будем у тебя пробки убирать. Прочистим шлюзы. Давай, расслабляй спину.
Океаныч начал изучать спину Сапожкова и тихонько мять. Тот уже и дремать начал.
- Давай, на спину. Расслабляйся.
Когда париться закончили, наступил вечер. За ужином одолели бутылку перцовки. Растянули ее часа на полтора.
Океаныч вспомнил, как работал хирургом в молодости, в травматологии.
- Знаешь, Петр Степанович, я, на ощупь, собирал осколки костей в переломах. Меня этому учили. И теоретически, и на практике. Мы смело оперировали суставные сумки – сшивали их. Мы следили, как срастаются переломы, и растет подвижность вылеченного сустава.
Но мы никогда не восстанавливали травмированные мышцы. И я сомневаюсь, сможет ли кто-нибудь точно ответить, как это делать. Единственное, что мы знаем, что надо убрать гематому. В перерезаемой полосатой мышце возникает шрам, который препятствует нормальному движению соков. Им приходится питать мышцу обходными путями. Мышечный голод полностью не удовлетворяется.
Вот эти обходные пути надо и зафиксировать, и развивать. И массаж, и парилка – хорошо.

Все чаще Сапожков стал простаивать возле растущих по-соседству, акаций. Возле одной постоит, возле другой. Внимательно разглядывал ветки, стволы. Выбирал, что пустить на материал.
Костыли уже мешали в ходьбе. Ноги стремились передвигаться быстрее. Руки с костылями начали сдерживать походку.
Пришла пора принимать решение.
Сапожков получил разрешение от хозяев дома, где они с Океанычем квартировали, посмотреть, подобрать инструмент.
Стал оглядываться в сарае.
Инструмент нашелся. Типичный набор для хозяйства: молоток, клещи, пила. Напильники ржавые.
Рубанок! Вот так находка!
А это что? Сапожков рылся, пытаясь найти точильный обломок. На целый камень он не надеялся. А докопался до камня. Гранитного.
?
Пошел звать Океаныча на помощь, разобрать завал.
Очистили.
Гончарный станок! С кругом! Из гранита!
- Смотри, Матвей, какое чудо древней техники – станок. Бесценный! Маховик гранитный. Давай-ка его осторожно на свободу и свет белый.
- Поправим, поправим тебя, дорогой Еще поработаешь!
Сапожков восхищенно оглядывал гончарный круг, лежащие рядом инструменты. Потом поднял взгляд и посмотрел в сторону горизонта. Весь путь до горизонта – это подготовительная работа.
Там, за горизонтом, мечта, к которой надо еще дойти.
Там, за горизонтом, воля! Освобождение всех простых людей.
Трудный путь.
Сюда, на эту исходную точку, он тоже не вразвалочку шел.
Оглянулся на Океаныча.
И опасный будет путь.
(конец первого этапа)