Несчастный случай. Глава 6

Сергей Прокудин

Несчастный случай

Все действующие лица и события вымышлены.
Любой совпадение с реальными лицами или
событиями являются случайными.


Глава 6
1.
После смерти Морозова Леха Коншов стал сдавать. Это заметил не только Вадим. Это было видно всем. Леха, в отличие от Мороза, был «правильным пацаном», как издевательски называли людей его типа такие ухари как Мороз. Эта правильность выражалась в том, что он практически никогда не ходил в самоволки, старался не нарушать дисциплину, нормально учился и не пер на рожон. Естественно, он был не в одиночестве. Как на 43 курсе, во всем училище, да и вообще в жизни, основную массу людей составляли именно люди нормальные, ничем особо не выделяющиеся, но, конечно же, индивидуальные. Тех, кто бы резко выделялся в положительную или отрицательную сторону всегда меньшинство. Однако именно это меньшинство, то или иное, и руководит всей массой.

Не сказать, что Леха был просто каким-то середнячком. Отнюдь. Он весьма неплохо учился, так что его средний балл приближался к четырем. Он замечательно рисовал, не извлекая, однако из этого своего таланта никакой прибыли, если не считать некоторых поблажек к нему со стороны начальства. Он был довольно общительным, не чурался компаний и был не прочь выпить с хорошими людьми. Одним словом, Леха был хорошим не задиристым парнем, всегда готовым уладить любой конфликт миром. Может быть, эти его качества и делали такой странной и неестественной его дружбу с Морозом. Казалось бы, невозможно представить, чтобы два человека являли бы собой абсолютные противоположности. Но они сошлись, может быть даже именно поэтому. Леха всегда как бы опекал Мороза. Он помогал ему на занятиях, когда тот не мог справиться с задачами или какой-то работой. Он готовил еду в комнате. Он следил за порядком, причем делал это все вполне естественно, так что никому даже не приходило в голову обвинить его в том, что он пытается угождать Морозу. И буйный, задиристый, всегда готовый помахать кулаками Мороз отвечал ему взаимной дружбой. Причинить обиду Коншову было все равно, что нанести оскорбление лично Морозу. Об этом знали все. Одним словом это были настоящие друзья  и ничто, казалось бы, не могло разрушить их дружбу.

Но наша жизнь, несмотря на кажущуюся прозаичность, способна иной раз преподнести нам сюрпризы покруче чем в иных наворочанных мексиканских сериалах, где события сплетаются так замысловато, что иной раз кажутся просто неразрешимым клубком. Случилось так и в этот раз. На одной из дискотек Леха познакомился с Леной – хорошенькой веселой девушкой. Характер у нее был поживее, чем у Лехи, но, тем не менее, они сошлись. Всякий человек, хоть раз испытавший любовное томление, легко бы определил у Лехи болезнь пресловутого генерала из сказки «Про Федота-стрельца…».

«А намедни был грешок –
Взял, и выдумал стишок!
Доктора перепугались,
Говорят, любовный шок!»

Такой вот шок хватил и Леху. Стихов он, правда, не писал, ибо не замечал за собой соответствующих талантов. Но влюблен был до одури. Даже учиться стал хуже, так как плохо слушал и говорил невпопад. Да и что уж говорить – со всеми бывает, у всех проходит, прошло бы и у него, да случилась тут трагедия нежданная. На одной из дискотек увидел увлеченно воркующую за колонной парочку случайно проходивший мимо Мороз. И толи собственных подружек ему не хватало, толи и ему Лена в душу запала, но с тех пор дружба его с Лехой изменилась. При каждом удобном и неудобном случае Мороз стал говорить ему резкости. Сыпал бесконечными упреками и колкостями. А в ближайшие выходные, когда Леха попал в наряд, сам отправился знакомиться с Леной. А дальше уже и рассказывать нечего. Сложился у них классический любовный треугольник, который довольно быстро распался, так как Лена, особых чувств к Лехе не питавшая, предпочла ему шумного и эффектного Мороза. И остался несчастный Леха, выражаясь словами Маяковского, «за бортом парохода современности».

Парень он был все-таки гордый, а потому мало кто на курсе знал об этой истории. Да и не пытался он показать, что с Морозом у них не такие лады как раньше. Мороз, впрочем, после того как отбил у друга возлюбленную, успокоился и, на первый взгляд, все пошло по-старому. Леха, по мере сил, пытался справиться с душевной раной. Он упрямо налег на учебу, перестал посещать дискотеки, во избежание посыпания раны солью, и ушел в себя.
Теперь же, после смерти друга-соперника, он вновь стал сдавать. Причем все сильнее и сильнее. Его твердые четверки по многим предметам превратились в довольно слабые тройки. Его рассеянность и невнимание все чаще становились причиной залетов и дисциплинарных взысканий. Да и сам он, даже внешне, выглядел довольно неважно. Странно похудевший, какой-то потерянный он вызывал во многих жалость, которую ему, впрочем, выразить никто не мог, так как Леха ни с кем уже и не разговаривал, кроме как по делу. Так продолжалось до тех пор, пока отцы-командиры не обратили, наконец, внимание на печальное состояние подчиненного.

В один из дней капитан Чернышов вызвал командира взвода Дениса Градова и поручил ему поддержать Коншова. Поддержка заключалась в том, что было необходимо определить человека, который поддержал Леху хотя бы в учебе. И выбор Градова пал на Вадима, который достаточно хорошо учился и был весьма общителен, что упростило бы налаживание контактов.

2.
-Привет, я присяду тут? – обратился Вадим к Лехе.

-Угу, - неопределенно промычал тот.

Курс устраивался в здоровенной аудитории на лекцию. Обычно каждый курсант имел почти в каждой аудитории свое место, которое в процессе учебы за ним само собой закрепилось и существовало неписаное правило, эти места не занимать. Но, как и почти любое правило, это не обошлось без исключений. Несколько крупных лекционных аудиторий имели весьма своеобразную архитектуру и в них каждый раз все усаживались по-новому. Аудитория В-450 относилась именно к такому разряду. Отделанная даже красиво, она оказывалась неожиданно тесной, несмотря на свои немалые размеры. Поэтому лучшие места доставались самым шустрым и тем, кому они эти места занимали. Соответственно каждый раз состав менялся. Поэтому Вадим и подсел к Коншову.

На предложение Градова Вадим согласился без труда. После того как он всерьез увлекся Ларисой, их приятельские отношения с Пашей становились все прохладнее. Не то, что бы они поссорились или не уважали друг друга, но просто получилось так, что интересы их стали совершенно разными. Паша по-прежнему продолжал разгульную жизнь, шлялся по дискотекам, обзавелся новыми приятелями, с которыми почти каждый день отправлялся пить водку и клеить новых подружек. Вадим же наоборот становился все приличнее и приличнее, а каждый вечер отправлялся к Ларисе. Даже пить стал гораздо реже, да и то в общаге, вместе с Шуриком Галкиным и другими соседями.

С Пашей они иной раз садились за одну парту и обсуждали разные события в их, теперь уже отдельной друг от друга жизни, и казалось даже, что ничего не изменилось. Но Вадима, который все-таки был парнем компанейским и любящим общение, такая дружба не удовлетворяла. А тут еще был у него к Лехе Коншову какой-то интерес, непреодолимое любопытство, какое часто возникает у людей, случайно узнавших о малознакомом человеке волнующие подробности. И Вадим не колеблясь принял предложение Градова о помощи Коншову. Тем более что со ссылкой на капитана Чернышова, предложение больше смахивало на прямой приказ.

Вадим огляделся. В аудитории стоял гвалт. Все говорили одновременно, причем некоторые пытались перекричать остальных. Преподаватель еще не появлялся и неподалеку от кафедры в ожидании его маялся дежурный.

-Леха, а меня за тобой закрепили. Или тебя за мной… - Вадим повернулся к Лехе.

-В смысле, - тот недоуменно посмотрел на него.

-В прямом. Ты же учиться хуже стал. Или не заметил?

-Ну и чего. Мое дело.

-Согласен. Но Черный так не думает. Поэтому велено меня к тебе прикрепить, дабы я оказывал тебе помощь. Так что не подведи.

Черным за глаза называли капитана Чернышова.

-Фигня какая-то… - Леха пожал плечами, - Ну ладно.

Больше они не сказали друг другу в этот день ни слова.

Но все изменилось, тем не менее. Во-первых, Леха, словно бы устыдившись своей слабости, с новыми силами взялся за учебу и вскоре начал выкарабкиваться из ямы. Во-вторых, их дружеские отношения с Вадимом, поначалу похожие на обязанности, постепенно стали более искренними и глубокими. Примерно через месяц можно было подумать, что они дружат как минимум с абитуры, настолько они привязались друг к другу.

А тем временем зима все-таки сдала свои позиции и училище стремительно захватывала весна. Вчерашние снежные горы почернели и просели, но все еще не таяли, слишком уж велики они были. По дорогам и дорожкам весело бежали ручьи, а когда днем светило мартовское солнце, то хотелось просто радоваться жизни. Эти веселые ручьи размыли подтаявший лед и смыли следы крови на углу общежития и больше ничего в природе не напоминало о февральской трагедии. Да что в природе, в памяти сокурсников Мороза события тех дней подернулись дымкой забвения и перестали занимать людей. А, к слову сказать, не столь уж велика оказалась на поверку любовь окружающих к самой фигуре Мороза. Из многих разговоров и реплик, Вадим обнаружил, что при жизни абсолютное большинство сокурсников просто-напросто опасалось его взрывного характера, своеволия, нежелания понимать окружающих его людей. Именно поэтому все вели себя так, будто уважали его. На самом деле уважали его немногие. Большинство наоборот не испытывали к нему ничего, кроме презрения. Или ненависти, если он в чем-то перешел им дорогу. (А таких, надо сказать, было совсем не мало!)

Вадим не был удивлен этим неожиданным выводом. Большинство сокурсников относились к Морозу или безразлично, или с ненавистью за испытываемый перед ним страх, или с завистью к его «талантам». Возможно, Леха был единственным человеком, который по-настоящему дружил с Морозом. До самого конца…

К началу марта завершился срок их невольного заточения в общаге и все вернулось на круги своя. Едва ли не каждый день Вадим, получив пропуск, мчался на автобусную остановку, дабы отправиться к любимой. Автобусы, как назло, ползли медленно и постоянно опаздывали, так что временами он не выдерживал и, ругая общественный транспорт на чем свет стоит, мчался пешком. Ведь им надо было сказать друг другу так много, а времени было так мало…

А весна, тем временем, все решительнее вступала в свои права. В тех местах, где земля и асфальт очистились от снега, появились уже проплешины сухой земли. В училище бригады курсантов по пятнадцать – двадцать человек «делали весну». А именно: раскидывали лопатами снег из высоченных не тающих сугробов по обочинам. Разбросанный снег таял уже через пару дней и после этого оставалось еще вымести оставшийся после зимы песок. На этом весна считалась уже окончательно пришедшей в военное училище.

3.
Комната в общаге… Как много значат эти слова для курсанта, прожившего два года в казарме, где с утра до вечера грохот и крики. Где ты на виду у всех, словно голый в бане, где ты слышишь о чем разговаривают соседи, а они слышат тебя. Где ты видишь, кто чем занимается в двадцати метрах от тебя, в соседней располаге, а все остальные, соответственно, видят чем занимаешься ты. Где орет музыка, которая, может быть, тебе не нравится и крутят по видаку боевики, которых ты терпеть не можешь. Где двухъярусные кровати, отбои и подъемы, дежурные, светящие по ночам фонариками в лицо, пересчитывая личный состав. Где негде вскипятить чай, а блага цивилизации в виде чайника и контрабандной электроплитки существуют только в каптерке и только для очень немногих. Где воруют зубную пасту из тумбочек и хлястики от шинелей. Где никогда нельзя оставить ничего ценного даже ночью. Где днем нельзя лежать на кроватях, да и самые кровати обязаны быть выровнены, словно строй факультета на параде. Где каждую субботу мытье паркета с мылом. Где громадный общий туалет и умывальник, в котором не предусмотрена горячая вода. Где летом невыносимая жара и духота, а зимой гуляет ветер. Где нельзя расслабиться ни на секунду…

И вот, когда ты прожил два года в таких условиях и научился, наконец, ценить простые радости жизни, такие как горячий душ и обжигающий чай, возможность поваляться в обед на кровати и без страха положить в тумбочку ценную вещь, только тогда ты поймешь, что значит для курсанта-второкурсника комната в общежитии. Конечно, и она не панацея. Здесь тоже нельзя иметь электроплитку, но можно иметь чайник. А это уже огромное достижение.

Ведь казалось бы, простая вещь – чай. Кружка кипятка с чайными листочками. А сколько удовольствия. И дело даже не в самом чае. Дело – в кипятке! Два казарменных года курсант видел горячий чай лишь изредка. В кухонном наряде, на варке, в наряде по столовой, когда сам накрывал на стол и мог второпях хлебнуть обжигающего напитка, да еще дома, в отпуске. Все же остальное время достается ему какое-то пойло. В казарме он пить не может, нечем вскипятить, а в столовой, разлитый за полчаса до прихода курса по стаканам чай остывает к моменту приема пищи и уже не доставляет никакого удовольствия. И это летом, а уж зимой-то и говорить нечего. Хорошо если он вообще не будет холодным. Может быть поэтому многие люди, до армии не переносившие горячий чай, да и кипяток вообще, после армии признают только свежевскипевший чай, и терпеть не могут остывшего.

Комната не панацея. Ее регулярно перетряхивают курсовые офицеры. Сюда тоже может зайти дежурный по факультету или училищу. Здесь тоже случаются подъемы и не редки построения. Но все-таки комната обладает несравненно большими преимуществами. Вот потому-то последние полгода на втором курсе – это грезы о своей комнате. Задолго до заселения люди уже разбиваются на группы, по будущим комнатам. Начинают откладывать деньги на ремонт. Решают, планируют, мечтают… Это чувство знакомо новоселам, которые уже точно знают, что получат новую квартиру.

Ремонт в комнатах курсанты тоже проводят с особой любовью. Совсем не так, как в студенческих общагах. Там народ свободный, казармы не видавший, а значит и комнаты они содержат соответственно: бардак, казенная обстановка, однообразные стены. В общежитии училища все по-другому. Два года курсанты мечтают, о том, что у них -  наконец-то! - появится свой уголок, где они смогут без помех заняться своими делами. И они изо всех сил стараются превратить этот уголок в уютнейшее место на земле. И ремонт здесь делают по полной программе. От пола, до потолка. И выглядят эти комнаты, словно неплохие квартиры. Это уже потом, к пятому курсу, когда все в училище уже окончательно опостылевает, теряется и интерес к комнатам. Тогда они постепенно утрачивают былой блеск. Но новое пополнение второкурсников, возбужденное и радостное от обретения собственного угла, вскоре вновь приводит их в надлежащий вид.

Отношение к комнатам трепетное, особенно на третьем курсе. И однажды в апреле это отношение послужило искрой к давно зревшим неприятностям. Началось все просто, даже прозаично. Подполковник Кузин находился в отпуске по семейным обстоятельствам, в следствии чего командование перешло к капитану Чернышову. Тот взялся за дело со свойственным ему рвением и стремлением навести, как он выражался, порядок на курсе. С его точки зрения то, как вел дела начальник курса, было в корне не верным. Он считал, что курсантов нужно гонять, гонять и еще раз гонять, и был готов заниматься этим с утра до вечера, а также в выходные и праздники. Он вообще думал, что с приходом Кузина на курсе наступила опасная расслабуха. Оставшись за начальника курса, он принялся гонять.

Бесконечные построения в выходные дни и по вечерам вызвали глухой ропот. Начавшиеся проблемы с выдачей пропусков, для выхода в город, одобрения действиям Чернышова не добавили. А тут еще, как на грех, в училище началась очередная кампания по борьбе с контрабандными электроплитками.

Причиной к тому послужил какой-то приказ главкома, написанный по результатам разбирательства причин пожара в одной из воинских частей. Там, в результате замыкания старой проводки, сгорела казарма. В связи с этим приказывалось все незарегистрированные электроприборы, вплоть до нагревателей убрать и в помещениях не использовать ни в коем случае. Сей приказ был зачитан на училищном разводе и офицерам было велено претворить его в жизнь. Для того чтобы никто не голодал, курсантов старших курсов, за исключением тех, кто жил дома, ставили на довольствие. Это означало походы на завтрак и ужин, от которых давно все отвыкли. Да и желающих возвращаться к столовской пище не было.

Чернышов рьяно взялся за дело. Он попытался организовать походы на завтрак и ужин. Однако это дело встретило молчаливое сопротивление. Если он лично присутствовал при приеме пищи, то люди еще сидели. Но если он уходил, а он все-таки не мог постоянно сидеть в училище, ибо у него была семья и жена была не слишком довольна его служебным рвением, курс разбегался из столовой словно тараканы от дихлофоса. Тогда он пошел другим путем. Справедливо решив, что если конфисковать все спрятанные электроплитки, то готовить пищу будет не на чем, а значит, проблема решится сама собой. А заодно исполнится и первая часть приказа. Об этом своем решении он и объявил курсу на ближайшем построении. Мол, кто не спрятался – я не виноват.

Курс отреагировал соответственно. Все плитки были тщательно запрятаны в малодоступные уголки комнат, о наличии которых догадаться не всегда было возможно даже при тщательном осмотре. Каждый рассчитывал на лучшее.


4.
Четвертой парой во взводе Вадима должно было быть физо. Это означало, что курсанты должны будут промчаться после третьей пары из учебного корпуса до своих комнат в общаге, стремительно натянуть на себя спортивную одежду и также стремительно прибыть к спортивному комплексу училища, чтобы поспеть к началу следующей пары с минимальным опозданием. В идеале, конечно, опоздания быть не должно, но все понимали, что почти не реально успеть сделать все перечисленные действия за 10-15 минут, отведенные на перемещения между парами занятий. Правда сегодня задача облегчалась тем, что третьей парой было практическое занятие по системам и средствам связи, проходившее в самом близком к общаге учебном корпусе. После окончания ПЗ взвод выскочил из корпуса и, быстро построившись, двинулся к общаге.

Начальство на курсе отсутствовало. Народ, стремительно разбежавшись по комнатам, принялся уже было переодеваться в заготовленную заранее спортивную форму, причем многие из местных судорожно метались из комнаты в комнату, выспрашивая, кто кроссовки, кто штаны, кто майку, так как спортивная форма в общаге была далеко не у всех. Именно в это время суетливый процесс переодевания нарушили громкие вопли, по большей части нецензурного характера, доносившиеся из комнаты, где обитали Валера Вялов и Саня Снетков. Конечно те, кто был в соседнем крыле, не обратили на эти крики ни малейшего внимания – ну, мало ли, кто там чего орет! А что матом, так матом у нас в армии как известно не ругаются, на нем разговаривают. Однако те, кто был поближе к эпицентру действа, все-таки посчитали нужным заглянуть на шум и выяснить в чем дело. Прибежал на крики и дневальный свободной смены, исполняющий в утреннее время обязанности дежурного.

Дело было труба… Вошедшие с ужасом разглядывали учиненный в комнате погром. Все вещи, еще утром лежавшие в кладовой, а также находившиеся в шкафах и на полках, были раскиданы по полу и по столам. Настенная полка была сломана. Но хуже всего пришлось кладовой. Верхняя полка была обрушена и раздавила своим немалым весом банки и склянки на нижней полке. Все это было перемешано с остатками еды. Создавалось впечатление, что некто извлекал таким своеобразным способом припрятанную на верхней полке электроплитку, которая валялась тут же, не годная более к употреблению. Спираль была вывернута наружу, выключатель выломан, корпус помят. Гора мятой, истоптанной одежды, засыпанная стеклом и мусором, была заботливо облита кетчупом из стоящей неподалеку опорожненной бутылки.

К моменту появления дневального поток матерного красноречия Валеры уже иссяк. Он лишь молча обвел рукой царящий в комнате бардак и спросил:

-Кто?

-Это Черный с Ливси комнаты осматривали. Нас с собой не брали.

Черный – такой была подпольная кличка капитана Чернышова, что не очень странно, ибо происходила она от фамилии. Кличку в армии имеют все. Просто не все об этом знают. Офицеров подчиненные за глаза обязательно как-нибудь называют, просто никогда стараются этого не афишировать. Более примечательна была кличка Ливси. Так прозвали второго курсового офицера – Василия Андреевича Калмыкова. Было в его облике что-то такое, что неуловимо делало его похожим на доктора Ливси из мультфильма «Остров сокровищ». Та же вечная улыбка, смешки и не слишком умные шутки. И та же походка – грудь колесом, с непобедимым чувством собственного достоинства. Теперь уже было и не вспомнить, кому впервые пришло в голову назвать Калмыкова Ливси. Но кличка пристала настолько прочно, что иначе его уже никто и не называл.

Капитан Калмыков был личностью не слишком примечательной. Он не обладал харизмой власти как подполковник Кузин и не отличался горячностью и любовью к властвованию как капитан Чернышов. Он был просто офицер, ни рыба, ни мясо, каких великое множество в многолюдной Российской армии. Но, как всякая посредственность, он наиболее легко поддавался именно дурному влиянию, а посему брал себе пример с Чернышова. Они вместе обследовали курсантские тумбочки в казарме, вместе выдумывали наказания для провинившихся, вместе перетряхивали комнаты в общаге. В общем, у них сложился очень плодотворный дуэт.

Тем временем Валера еще раз выругался и осел на кровать.

-Ну и что теперь делать? – вопросил молчавший до этого Снетков.

-Убираться! – зло проговорил Валера.

-Тут теперь и за день не разгрести, - подошедший Вадим подцепил из валявшейся на полу кучи спортивные штаны, - Вот козлы-то, они же специально все это дело кетчупом поливали.
 
-Ну да, Черный еще говорил, когда они отсюда выходили, что это будет наукой, мол, как плитки прятать, – сказал дневальный.

-А еще у кого-нибудь нашли плитки? – подал голос Витек Повозкин.

-Нет, сегодня повезло, – дневальный пожал плечами, - Жаль только не всем…