На грани

     Третье воскресенье сентября наша страна отмечает День работников леса – праздник, почитаемый в нашем сибирском краю. Ведь треть добываемого леса в государстве   вывозится отсюда. По сложившейся  традиции, этот праздник отмечали мы обычно на природе. Погода  в этом году стояла как по заказу: солнечная, теплая и без  гнуса.
     На  плаву, под названием «Цыганка», что  в сорока километрах от райцентра, мы поставили на яму провязы. Местные рыбаки заверили, что в них водятся десятикилограммовые щуки.  На реке стоял полный штиль. Солнце грело так, что  мы все сняли ветровки и  стали загорать.
     Вскоре к нам подъехала еще одна лодка со знакомыми. Пошли беседы, вопросы, предположения. Не заметили, как наступил вечер.
     – Надо проверить сети, может, пару щук залетело, – предложил Григорич, и через двадцать минут мы уже выбирали орудие лова.
     …Северный ветер налетел неожиданно и резко. Небо затянули свинцовые облака. На реке вначале появилась рябь, затем волны. Рыбу из провязов уже не выбирали: сети складывали на нос вместе с уловом. Неожиданно шквал дождя  превратился в град Он больно  бил по рукам и лицу. Если лодка вдруг сбавляла скорость, она тут же ныряла между волн, и они ее захлестывали. До берега добрались,  уставшие до чертиков.
Наши  друзья отправились в близлежащую деревню, чтобы не вымокнуть  и не замерзнуть.
     – Ну, что делать будем? – усаживаясь у  прогоревшего кострища, – поинтересовался я у Григорича.  Здесь точно простудимся: мокрые же до нитки.
Товарищ, казалось, не слушал меня. Он расчистил  поляну. Подтащил заранее поваленные две сухары, начал рубить березу.
     – Чего стоишь? Помогай!
     Я тоже схватился за топор.
     Нодья! Спасительница многих рыбаков и охотников. Она дарила жизнь, казалось бы, в безысходных ситуациях. Кто придумал ее, неизвестно. Скорее всего, она была придумана людьми, которые были на грани жизни или смерти либо в тайге, либо на реке. Ее изобретение гениально  просто.
    Заготавливается четыре сухары и два свежих бревна. Три бревна - с одной стороны костра, три- с другой. Все это поджигается. Сырая лесина не дает быстро гореть сухарам. Поэтому деревья  горят медленно и дают устойчивое тепло. Это позволяет путникам обсушиться и обогреться.
     … С нодьей мы управились  часа за  полтора. Когда все было готово, пошел снег, как и пророчествовал Григорич. Мы уютно устроились между двумя  нодьями, укрылись тентом и  заснули.
     Утром  увидели, что вокруг все было белым бело. Но нас это не радовало: надо было разобрать сети, выпутать рыбу. Делать это, когда провязы смерзлись и в них запутались щуки, ох, как нелегко! Тем не менее, мы, молча, принялись за работу. Когда чувствительность пальцев рук исчезала, надевали перчатки, заботливо припасенные товарищем.
     Погода продолжала буйствовать. Ветер завывал, как настоящей зимой. Волны на реке были полутораметровые. По приметам Григорича, ждать улучшения погоды не приходилось. Домой решили выбираться прямо сейчас. Но была еще одна загвоздка:  для того, чтобы попасть в нашу протоку, нужно было перевалить через Обь на луговую сторону.
     – Рискнем? – товарищ был, как никогда, серьезен, – иначе куковать на этом месте придется еще трое суток.
     – Только за рулем будешь ты, – поставил я условие Григоричу.
     Мы уложили  в моторку вещи, прикрыли их полиэтиленовой пленкой, завели мотор и… тронулись  по небольшой волне к заветной цели. Но чем дальше мы отплывали от берега, тем круче становились волны, тем чаще  лодка стала проваливаться между ними. Сердце, казалось, выпрыгивает из груди, появился холодок в животе. Григорич, вцепившись за руль, старался лодку вести на гребне волны, чтобы нас не захлестнуло.
     Вода бурлила  пеной. Глянув вниз, захватывало дух: полтора метра гребень волны, плюс столько же образовывавшаяся от  нее яма!  Мотор ревел и периодически захлебывался. В эти моменты казалось, что все кончено – сейчас захлестнет его водой, и мы камнем пойдем ко дну. Минуты тянулись неимоверно медленно, а противоположный берег был все еще  так далек. Казалось, этому кошмару не будет конца. Я закрыл глаза от страха.
     Вся одежда  покрылась коркой льда и не давала свободно шевелиться. И только Григорич, стоял на ногах и упорно  удерживал лодку на гребне волны. Как это ему удавалось – одному Богу известно. Ближе к берегу волны стали стихать. Швырять нас стало реже. И тут волна неожиданно залила мотор! Стало противно тихо. Открыв глаза, увидел растерянное лицо деда и очередную волну, набегавшую на нас. Моментально лодку закрутило. Григорич в отчаянии крутанул руль и о, чудо! Нас вынесло  на ее гребень.  Не сговариваясь, тут же схватились за весла и, что есть силы начали грести.  В трех метрах от нас увидели кусты ивняка – значит, берег рядом.
     Лодка ткнулась в песок. Мы сидели, бессильно опустив руки, ни о чем не думая и не разговаривая. Нам было все равно: идет ли снег, дует ли ветер, целы ли мотор и весла.  От неимоверной усталости апатия охватила все тело. Оно  не хотело двигаться. Просидев так минут двадцать, старый рыбак подал голос:
     – Где у нас водка?
     – В бардачке.
     Григорич попытался извлечь бутылку, но у него это плохо получалось – не слушались руки. Только сейчас я обратил внимание, что он был без перчаток.
     – Чтобы чуткость руля не пропала, – сказал он.
     А в это время из потрескавшихся  его пальцев сочилась кровь.
     Мы достали кружку и тут же распили бутылку водки.                В это время к нам подошел мужик, живший недалеко от протоки. Мы частенько видели его на берегу с закидушками.
     – Вы, что – сумасшедшие? – поинтересовался он, – в такую падеру через Обь переваливать – чистое самоубийство!
     – Значит, ты видишь сразу Есенина и Маяковского вместе, только живыми, – попытался пошутить я.
     Получилось совсем не смешно.