Ваш выход, заходите!

               

     Две подружки, Даша и Катя, шли по проспекту Мира и ели мороженое. Им на двоих не было и тридцати, и их окружала весна.
     На девочках были короткие юбки и почти высокие каблуки. Они  цокали по асфальту, давя клейкие почки, что падали с тополей. А вокруг них город под названием Красноярск, устав от длиннющей зимы, подставлял свои улицы солнцу, как кот подставляет брюхо теплу. Каждое здание на старинном проспекте было похоже на пряничный домик, в который вот-вот войдет сказка.
     - Давай лучше пьесу придумаем, - предложила Даша.
     - Точно. Про архитектуру, – подхватила Катя.
     - И про Киборга! – вставил Саша.
     Саша тут был явно лишним. Ему было семь лет, он был так же белоголов, как и его сестра Даша, только в отличие от щеголихи-сестренки, вихраст и взъерошен. И еще немного обижен,   потому что на него не обращали внимания. На сегодняшний день Даше было поручено присматривать за братом, и поэтому он тащился за подружками, влезая в их взрослые разговоры.
    - Причем тут Киборг?- возмутилась сестра. Мы маме на День рождения пьесу  хотим сочинить, ей неинтересно будет про Киборга.
    - Тогда и надо про маму сочинять, - парировал братец и откусил изрядный кусок от мороженого.
    - Не кусай, а лижи! Тебе мама что говорила? – вспылила сестра. Но Саша её не слушал. Он уже сочинял:
    - Однажды Мама пришла на работу…
    Катя, не долго думая, подхватила:
    - Там сидел начальник.
    - Он сказал: «Сегодня выдаём зарплату» - выпалила Даша.
    - Один рубль! – выкрикнул Саша.
    - Мама огорчилась и ушла, - с грустью закончила Даша.
    Все помолчали, старательно облизывая вафельные стаканчики. Пьеса явно не получалась. Надо было придумывать новую.
    Они как раз подошли к очередному навесу-кафетерию, что как от взмаха волшебной палочки возникли повсюду, лишь только пришла пора прятать шубы подальше. Поскольку уже стало ясно, что пьеса – дело серьезное, пришлось пошарить в карманах и докупить пирожков и газировки.
      Все трое уселись за столик.
      Теперь стартовать доверили Кате.
       - Однажды Мама была одна дома, - начала она с большим вдохновением.
       - И сын ей сказал: «Мне скучно!»- вставил Саша побыстрее, чтобы опередить сестру.
       Даша подумала и сказала значительно:
      - И тут раздался звонок в дверь!
      Катя перестала  жевать и продолжила:
      - На пороге стояла чёрная-пречёрная пантера.
    - Мама испугалась и ушла,- закончил Саша и облизал пальцы.
    Все опять замолчали. Что-то явно не складывалось. На солнце налезла  какая-то тучка, на пряничных домиках облупилась штукатурка, а в пирожках капуста оказалась невкусной. Творческий процесс ушел в ранг застоя.
    - Привет! – раздался знакомый голос.
    Над столом возвышалась Аня.  Она только что вышла из парикмахерской, где ее черные волосы были подстрижены под каре, так что вместе со смоляными бровями она сейчас напоминала красивую египтянку.
    Все  тут же  поняли, что им привалила удача. Ведь Аня была старшей сестрой Даши и Саши. К тому же ей было уже 20 лет, она училась в университете, а самое главное -  была большой выдумщицей.  Так что Аня наверняка могла им помочь.
     Все наперебой стали рассказывать Ане  про свою проблему. Та  почему-то при этом очень смеялась, а потом сказала:
    - Эх, ребята, да о нашей маме и выдумывать ничего не надо. С ней  и так все время что-то случается.
     И она как бы задумалась. Задумчиво взяла Сашин стакан и отпила из него. Но только тот собрался сказать ей всё, что он думает по этому поводу, как сестра начала говорить. Да так, что все остальные тут же забыли и про пирожки и про газировку.
   
 - Однажды Маму пригласили в Художественный институт на преподавательскую работу. Она поехала посмотреть,  что это такое, да всё, как всегда, перепутала. И пришла в Институт искусств.
     Аня на секунду замолчала, а Саша подумал «увидела, что ошиблась, и ушла».     Но вслух ничего не сказал. А Аня продолжила:
    - Ходит Мама по коридорам, заглядывает в аудитории. Вдруг слышит: за одной дверью вроде как  спектакль репетируют.   Она и припала к щелке.    Стоит, подглядывает, оторваться не может: так интересно. Спектакль, похоже, про декабристов.
   И вдруг слышит сзади низкий голос:
   - Девочка, ты зачем подглядываешь?
   Оборачивается Мама, а позади неё стоит парень огромного роста, под жандарма загримированный. Ему, видно, как раз в эту аудиторию и надо.
    Тут Мама чувствует, что краснеет ужасно: так ей стыдно перед этим студентом, что ее, как девочку, за подслушиванием, да за подглядыванием застали, что прямо хоть сквозь землю провалиться. Она так и подумала  в тот момент: « Сквозь землю провалиться, что-ли…»
    А студент тот как увидел, что это не девочка, а солидная дама в очках, тоже сильно смутился, и, как потом оказалось, так же, как и Мама, в тот же момент  подумал: «Фу ты - ну ты, хоть сквозь землю провалиться!»
    И так они одновременно сильно и с чувством подумали, что тут же и провалились.
    А только что-то сбилось там, видимо, потому что провалились они не сквозь землю, а сквозь время.
     Мама рассказывала потом, что сначала они вроде как падали куда-то, и даже геологические слои мимо летели, а потом р-р-раз, и оказались на улице  аккурат того самого девятнадцатого века, который в репетиции только что наблюдался.
    Смотрят друг на друга, оглядываются, ничего не понимают.
    Парень-то в жандармском костюме, и усы на нём наклеены. А Мама в брюках, и сумка через плечо. Представляете картину?
 
   Аня обвела глазами своих слушателей. Обе девочки сидели, подперев щеки руками, их лица повторяли мимику рассказчицы. Они даже не сообразили, что тут можно ответить. А Саша хотел было спросить сестру, врет она, или сочиняет, но не успел, потому что Аня продолжила:
 
  - Стоят они посреди улицы, под ногами грязь подмерзлая. Дома  вдоль дороги деревянные. Добротные, - мама говорила, - даже двухэтажные иногда попадаются. Листьев на редких деревьях - то ли уже, то ли ещё, но -  нет. Из труб дымок идет.
      А напротив, через дорогу, дом очень уж какой-то знакомый. Из толстых бревен, с нависшим фронтоном. Вот этот самый, что сейчас перед нами. И Аня показала рукой куда-то   за Дашину спину. Все дружно поглядели в ту сторону. На другой стороне улицы в ряду  разноцветных кирпичных зданий стоял один-единственный бревенчатый  дом. Он был ниже остальных и почти черный от старости. Дети его раньше почему-то не замечали. Но сейчас он им показался загадочным и каким-то значительным.
    - Какие бревна толстые, - сказала Даша.
    - У него даже колонны есть, - добавила  Катя.
    - Это не колонны, это пилястры. Видите, они к стене как бы прилеплены, - поправила ее Аня.
    - Крыша какая важная, – опять сказала Даша.
    - А это и есть фронтон, - ответила Аня. – Могучий, правда?
    А Саша ничего не сказал. Он подумал: «Запустить бы в него Киборга…»
 
    - Вот видите, продолжила Аня, он сейчас древним смотрится, а тогда еще новый был, недавно построенный. Его, кстати, один из ссыльных декабристов спроектировал.  И Мама об этом знала, между прочим. Потому что его при ней хотели разрушить, а на этом месте построить другое здание. И это здание  проектировали в той мастерской, где она тогда и работала. Но, - она говорила, - тогда вовремя статья вышла в газете о том, какой это дом исторический, и проектирование остановили. 
    Архитектор, который на этом месте спортивный зал проектировал, очень переживал по этому поводу, - она так рассказывала. Очень ему хотелось, чтобы его здание на этом месте стояло.
    Так что дом этот она не сразу, но  всё же узнала. А поскольку она не первый раз проваливалась сквозь время, то понемногу стала догадываться, где они оказались. А студент,  тот  рядом стоял обалдевший совершенно. Она ему  запястье  сжала рукой и объяснила:
     - Спокойно. Так и так, что-то где-то сработало так, что мы с вами оказались в прошлом. Но, похоже, что в том же городе, что и были до этого. Только пока не разберу, в каком году именно.  Ну, Студент же – великан, так что ему не положено было бояться рядом с маленькой женщиной. Он и сделал вид, что ему не страшно. Хотя потом у нас в гостях рассказывал, что струхнул в тот момент не на шутку. И ничего из того, что ему Мама говорила, не понял.
     А тем временем   люди к ним приближаться стали. Сначала ребятня сбежалась, а потом и взрослые. Все больше из простых, видимо. Но близко не подходят, а так в нескольких метрах останавливаются и разглядывают.
   И разговоры нашим слышны  типа такого:
     - Нового ссыльного привезли, однако.
      - Ты чо, не видишь, что барышня это? Только она, видать, тифозная, потому как острижена.
      - Кабы тифозная, то не с жандармом была бы, а с дохтуром.
      - Не, она, видать, сумасшедшая. Глянь, в штаны каки вырядилась.
      - Да похоже, что не она, а он – сумасшедший. Смотри, как глаза вылупил.
      - Чегой-то  я не помню такого жандарма у нас. Оченно странный. Может, приезжие?
      - Да они только что с пролетки слезли, не видела, чо-ль?
      - А может, их лошадью зашибло маленько? Больно лихо наш барчук проскакал токо-што.
      - Вы, мил человеки, откель будете? Не из Тобольска ли? Может весточки каки привезли с оказией? - Это одна старушка к ним подойти решилась.
 
      Пока Мама со Студентом соображали, что им ответить, подбежал  какой-то мальчонка и как закричит:
       - Марь Алексевна! Дядя Сережа! Вы чего тут стоите? Заходите скорее, скоро ваш выход! – Хватает Студента  за рукав и тянет  прямо к этому дому, что мама узнала.
       Они и пошли за ним. А что делать? Стоять на улице тоже вроде как ни к чему.
      Подходят. На стене афишу видят. Не как  у нас сейчас, в типографии напечатанные, а вручную нарисованную. На ней написано, что дескать 19-го октября в Доме Благородного собрания состоится спектакль «Внук Фауста» и дальше в том же духе: кто автор, кто играет и т.д.
     А мальчонка впереди бежит,  их дальше ведёт: во двор,  через черный ход, видимо. Потом по длинному темному коридору. Что-то при этом все время говорит, говорит. Они понимают только, что  куда-то уже очень опаздывают, и где-то их очень давно ждут.     Вот так ведет он их, ведет… 
   
      Тут Аня сделала паузу и опять отпила из Сашиного стакана. Но на этот раз ее брат даже и не подумал, что ему жалко своей газировки: так сильно хотелось узнать, что же было с мамой дальше. Ну, и Киборга ждал, естественно.

     - И приводит он их, наконец, в какую-то комнату, - продолжила сестра. -    Наши оглядываются вокруг:  кругом всякой бутафории навалено видимо-невидимо. Как у вас в кружке театральном. – Тут Аня со значением посмотрела на девочек. Те с готовностью закивали.

    - Чего там только не было: костюмы всякие, картоны разрисованные, мечи, щиты, ёлки,  палки, самовары, самопалы, - короче,  – творческое безобразие.
    Там их встречает молодой человек и начинает причитать:
   - Марь Алексевна, Серж, ну что же вы так опаздываете! Чуть спектакль не сорвали, я уже сам рядиться собрался во что-нибудь! Скорее! –  И тащит их дальше. Так что попадают они, в конце концов, за кулисы, и там останавливаются.
   Перед ними открывается сцена. Но видят они ее сбоку. Ну, вы меня понимаете, сами артистки. – Девочки обе опять старательно закивали. А Саша подумал, что он тоже когда-нибудь обязательно попадет за эти самые кулисы и всё сам увидит.
    - С противоположной стороны, тоже за кулисами,  стоят люди. Двое – в звериных шкурах с дубинками,  двое в египетских каких-то хламидах  вот с такими штуками на головах, как у Нефертити на маминых духах, помните? – Аня показала на своей голове, с какими такими штуками на головах люди там были.
     Даша с Катей опять понимающе  закивали: как раз перед выходом они тайно побрызгались этими самыми мамиными духами.
     А Саша сказал:
    - Давай дальше. - Он надеялся, что уже совсем скоро на сцене появится Киборг.
     Аня продолжила:
    
      - Все эти люди с интересом смотрят на сцену. Там в это время происходит какое-то действие. Явно, идет спектакль. Люди  в древнеримских костюмах что-то говорят очень громко.  Мама запомнила только, что один из них воскликнул: «Нет счастья на земле,  но нет его и выше!»
    А молодой человек, тот, который их привел сюда, шепчет Маме:
    - Марь Алексевна, это потрясающе! Теперь я понимаю, почему вы на репетиции не хотели свой костюм надевать. Все сейчас просто попадают от удивления!  Но Сержу, - меня извините, - вы не очень удачный костюм придумали, ей богу. Я думал: что-нибудь позагадочнее будет. На генеральной он -  и то вроде лучше выглядел. Ну да не сужу, не сужу. Вы у нас главный художник, вам и виднее. Мне бы с пиротехникой справиться, - и тут он шепнул Маме на ухо: - Уже один сбой был!
     А тут как раз те, кто на сцене в древнеримских хламидах  ходили, со сцены так побежали, что на наших чуть не  налетели. И один из «римлян» и спрашивает Маму:
   - Ну, как мы?
   Мама растерялась и говорит:
    - Классно.
    Тот как засмеется:
   - Ну, Марь Алексевна, вы просто неисчерпаемы! Опять новое слово придумали! «Классно!» Вы бы мне его раньше подсказали,  я бы его вам в роль вставил.  Ну да ничего-ничего, разрешаю вам его использовать, когда  импровизировать будете. Серж, как настроение? - Это он к Студенту нашему обращается.
   Тот поморгал и отвечает:
   - Спасибо, нормально.
   Римлянин этот смеется:
   - Ну, - говорит, - я вижу, что вы уже полностью в роль вошли.  Прямо в точности, как не из мира сего.

     Тут Даша, которой не терпелось узнать, что было в спектакле, перебила рассказчицу:
    - Ань, а что на сцене-то было?
    -  Да, на сцене…  -   Аня задумалась, как будто вспоминая. -  На сцене осталось всего два человека. Один – старик в средневековом европейском костюме, а другой - очень худой, очень высокий и в черном плаще. Нос  горбатый и длинный. И из-за кулис видно, что он таким специально сделан, что это грим такой - длинноносый. Черная бородка клинышком приклеена. На голове берет бордовый с пером белым. Пышным, бумажным. И вот этот в берете и говорит старику:
    - Выходит, не убедил я тебя. Хорошо, тогда смотри: я приглашаю к тебе гостей из будущего!
      Тут  за другими кулисами один человек на скрипке начинает играть, другой в барабан бить, а парень, что за пиротехнику беспокоился, швыряет что-то на сцену, так что получается столб дыма, и в этот дым он и вталкивает нашу  Маму и того студента.
     И когда дым оседает, наши оказываются на сцене.
     Перед ними зал, битком зрителями забитый. Причем, не совсем темный, а освещен  свечами. Они в люстре наверху горят, так что людей  со сцены нашим вполне видно. И видно, во что они одеты. Мама, когда рассказывала, говорила:  «Глянула я на них, и меня как  осенило: это ж девятнадцатый век! Где-нибудь середина. Но, - говорит, - додумать эту мысль мне тогда некогда было. Потому как на сцене же». 
      Люди в зале их разглядывают, перешептываются, улыбаются. Кое-кто даже хлопать начал. Наши с ноги на ногу переминаются,  не знают, что делать.  Мама очки, - говорит, - начала протирать от смущения, а Студент, - видимо, по привычке - раскланиваться начал.
     Старик, что с ними на сцене, тоже стоит вроде как слегка ошарашенный. Высокий в берете в кресло сбоку бухнулся,  глаза круглые.
      Ну да ничего, шум в зале стихает постепенно, седовласый старик очухивается вроде бы и идет нашим навстречу.
      - Здравствуйте, - говорит, - гости дорогие.
      Ну,  те отвечают что-то типа:
      - Здравствуйте, дедушка.
     - Много, - продолжает старик,  - гостей у меня было из прошлых веков, а вы, как я понимаю, из будущих. Из каких же, скажите.
    Мама говорит:
    - Из двадцатого.
   А студент:
   - Из двадцать первого.
   - А у вас какой год? – Мама спрашивает.
   В зале смеются. Один с первого ряда:
  - А вам какой надо?
   Другой:
   - Вы лучше расскажите, как вы к нам попали.
    Студент говорит:
    - Я на троллейбусе приехал. На «тройке».
   В зале опять оживление. Женский голос выкрикивает:
   - Скажите пожалуйста, а Тролейбус – это теперь так зовут вашего Лейбуса? Он что, теперь у вас в тройке за коренного?
    А студент с обидой такой:
   - Лебус,- говорит, - хоть и кот, но он исключительно умный, и смеяться над ним не стоит, даже если вы - дама.
    В общем, неизвестно, чем бы эта тема закончилась, если бы горбоносый  на сцене тут не вмешался.
    Он все это время – мама заметила, - очень внимательно наших рассматривал, и тут встал с кресла, руки поднял:
    - Дамы и господа! - говорит, - прошу не ссориться, задавайте ваши вопросы, пока у вас есть такая редкая возможность.
   Одна дама и спрашивает Маму:
  - Скажите пожалуйста, почему вы в штанах?
   Мама говорит:
  - Я не в штанах, я в брюках. У нас все сейчас брюки носят. Мода у нас такая.
  - Что, и в Париже тоже?
  -  Конечно, - отвечает Мама.
  - А ваши брюки из Парижа?
  -  Нет, - отвечает Мама, - я свои брюки сама сшила.
  Тут все дамы опешили на пару секунд, а потом одна спрашивает:
  - Так вы, - выходит, - модистка?
  Мама говорит:
   - Да нет, я архитектор.
  Тут все примолкли как-то. Вроде как растерялись. А один с раздвоенной бородой произносит:
    - Однако…
Потом другой, щеголь такой, спрашивает с иронией в голосе:
    - И что же вы, сударыня, построили?
Мама говорит:
    - Да вот здесь неподалеку дом девятиэтажный должен быть. По моему проекту построен.
    Все тут заулыбались, и кто-то сказал:
    - Это же прямо до неба крышей достать можно.
    - Да, достать и поскрести по сусекам какой-нибудь тучки, - вставил еще кто-то.
    - Ну что вы, - отвечает Мама. - Это у нас обычные дома. Очень,  кстати, некрасивые, и без крыш. У нас это кровлей называется. А небоскребов у нас в Красноярске пока нет.
    - А где же они есть? – раздается вопрос.
    Если я правильно помню, первый небоскреб был построен в Чикаго в 1885 году, - говорит Мама. - В нем всего-то десять этажей было.
     Тут в зале шум раздается.
      Наши не понимают, почему. Впрочем, Мама быстро догадывается, что тут как раз уместно опять задать тот вопрос, на который им уже раз не ответили.
   - А у вас сейчас какой год? - спрашивает.
   В зале опять смех.
   Но старик на сцене серьезно так ей отвечает:
  - 1855-й.
   Пока наши  соображали, что из этого следует, последовал ещё один вопрос:
   - А выше, чем десять  этажей, у вас дома есть?
   - Есть, отвечает мама.- Есть и по сто этажей.  Только не у нас в Красноярске, и даже пока не в России.
   Тут все почему-то обиделись:
  - Это почему же?
  - Да вы не расстраивайтесь, - стала успокаивать их  Мама. – Выше 4-го этажа жить вредно. Ваши дома гораздо полезнее, чем наши. У вас деревянные, а может уже и  кирпичные есть. А у нас в основном – железобетонные.
   Тут сразу два вопроса одновременно раздались:
   - А что такое «бетон»?
   - А зачем же вы такой  вредный дом построили?
     Мама  потом  рассказывала, - что в этот момент  растерялась. Не знает, что на это ответить и как им  объяснить все  сложности современного мира.
    Хорошо, что Горбоносый на сцене  опять выручил:
    - Господа, - говорит, - времени остается мало, свечи уже догорают.  Спрашивайте наших гостей по существу.
    Одна дама и говорит:
   - Где вы такие оригинальные очки покупали?
    Мама отвечает:
    - В «Оптике» на улице Сурикова.
    Тут все почему-то очень развеселились. Улыбаются, хлопают, оглядываются  куда-то. И тут один мужчина с задних рядов выкрикивает:
   - Это что же выходит? Что мои потомки целой улицей в городе владеть станут?
  - Да нет, - отвечает Мама. - Это в честь художника Сурикова улица названа.
    Тут вообще хохот  пошел. А тот мужчина и спрашивает:
    А как художника этого зовут?
   А мама и вспомнить с налету не может почему-то.   Но тут и Студент наш не оплошал. Говорит:
    - Василий Иванович.
   Опять смех в зале. И дядька тот громче всех смеется.
   - Ой, спасибочки, порадовали, - говорит. - Хорошее будущее вы моему Васятке придумали.
    А одна дама из первого ряда  и спрашивает:
   -  Вот вы такая необыкновенная и даже говорите, что архитекторша…
   - Не архитекторша, а архитектор, - возмутилась Мама.
   - Ну, пускай архитектор, бог с вами… Не знаю, конечно,  может в двадцатом веке  женщины и будут архитекторами, но вот ваш спутник… Он аж из двадцать первого века, а на вид – обыкновенный жандарм. Это что же выходит, что они такими же и останутся?
    Тут уже наш Студент стал отвечать.
    - Да я не жандарм вовсе, - говорит. – У нас там и жандармов-то нет.  Я - артист. Это мы спектакль про декабристов репетировали.  «Звезда пленительно счастья» называется. Как раз в тот момент,  когда что-то случилось, и мы в ваш век попали. Вот, смотрите, и сабля у меня фанерная.
   Что тут началось! В зале этом. Шум, говор, аплодисменты. Вопросы сыпятся с разных мест одновременно и непонятно о чем.
    А Мама смотрит  на старика,  что  с ними на сцене находится, и видит, что с ним не всё в порядке. Потому что он в спинку кресла, за которым стоит,  вцепился так, что аж пальцы побелели. И так пристально  на наших глядит, что чуть ли не ест их глазами.
    А второго, горбоносого, ей не видно, он где-то сзади за нее отошел, и ей очень хочется на него посмотреть. Но она, - рассказывала, – стеснялась оглянуться. Но тут он опять  заговорил:
   - Ну, что ж, доктор Фауст, пора и тот вопрос задать, ради которого я вызывал для тебя всех этих людей из разных веков. Задавай же его.
    В зале при этих словах тишина наступила.
    И старик спрашивает:
    - А скажите, гости дорогие, счастливы ли люди в вашем веке?
 Наши тут весьма призадумались.
   -  Нннууу… - говорит Мама. Кто как, наверное. Кто счастлив, кто нет. Кто порой счастлив, а порой – нет.
     - Ну, хорошо, - вставляет Старик. - А вы-то лично счастливы? Вот вы, юноша.
     - Я? - Наш студент даже затылок поскреб. – Наверное, да. Если б стипендия не такая маленькая была. На неё не прожить совершенно.  А я не местный. Живу в общежитии. Так что хоть и подрабатываю постоянно, а есть как-то всё время хочется.
     - А есть ли у вас хрустальная мечта юности? – спрашивает горбоносый.
     - Есть, конечно, - отвечает студент. - Я хочу когда-нибудь создать свой театр.
     - Похвальное желание, - говорит Горбоносый. - Ну а вы, сударыня, счастливы? –  обращается к Маме.
     - Мама задумалась на секунду, а потом говорит:
     - Знаете, я как мать – очень счастлива. У меня трое замечательных детей. Все умные, добрые, талантливые. То, что время у нас сейчас в стране  трудное, и есть действительно, многим хочется, - это, я думаю, пройдет. Всё когда-нибудь наладится. А вот в чем я не очень счастлива, так это в своей профессии,  которой вот эта юная леди удивлялась.
    И несчастлива я в ней потому, что я не хотела бы проектировать вот эти самые здания многоэтажные, о которых мы тут говорили. Не нравятся они мне. Я с юности мечтала строить прекрасные парки. Вы же, наверное, знаете, в Питере кто бывал, какие там  парки чудесные, правда?
    - Да! – вдруг резко выкрикнул Старик на сцене. Но тут же смутился и показал Маме рукой, чтоб она продолжала. Она и продолжила:
     -  Так вот я там училась и видела эти парки.  Вот вы тут спрашивали о хрустальной мечте юности. Так вот она у меня – такая.
     И  вот уже много  лет я всё придумываю то один парк, то другой, то там, то сям. Но  все они остаются либо навсегда лишь бумаге, либо в жизни их так изуродуют наши строители, что потом стыдно детям признаться, что это я проект делала. Вот в этом  я считаю себя несчастливым человеком, нереализовавшимся.
     Загалдели в зале, запереговоривались. Новые вопросы задавать стали.
     Наши вспоминали потом,- что так много вопросов выкрикивали, и, причем все одновременно, что не разобрать было, - о чём.
      А Горбоносый поднял ладонь на зал, прекратил весь шум и говорит:
     - Ну что ж, дорогие гости, в этом деле я смогу вам помочь.  Я к вам в ваш век пришлю посланца. Но есть одно условие. Вы сами его должны распознать  и рассказать ему о своей хрустальной мечте юности. Тогда он вам поможет ее осуществить.
      
     И тут, в этот самый момент Мама чувствует за кулисами большое волнение. Смотрит вбок и видит, что там, среди всех наблюдающих за спектаклем артистов, появились еще двое:   женщина - копия нашей Мамы и парень - копия нашего Студента.
     На них белые балахоны, как из простыни сшитые, с дырами для головы, и на груди  нашиты цветные круги с узорами.
     И видно, что глаза у них по полтиннику, как и у всех остальных за кулисами.
Тут и Студент оглянулся вслед за мамой. И Старик с Горбоносым.
   И в этот момент, - мама рассказывала, - она опять подумала: «Ой, что сейчас будет!..  Хоть сквозь землю провалиться!»
      
      И тут же всё у неё в голове закружилось, и геологические слои перед глазами запрыгали; и вот она уже обнаруживает, что стоит перед той самой дверью, где ее и застал студент. И студент этот перед ней стоит. И смотрят они друг на друга, вытаращив глаза.
     А через мгновение дверь в аудиторию приоткрывается, выглядывает оттуда девушка и  громким шепотом ему говорит:
   - Дмитрий,  ты где шляешься? Твой выход, заходи! - и втаскивает этого парня вовнутрь.
 
   Тут Аня посмотрела на свои часы и вдруг сказала:
  - Ой, мне пора. Не то опоздаю.
   - А что  дальше было? – стали приставать к ней девочки.
    - Ну, что-что…   Мама тогда ушла. Вернее, - говорит, - выскочила из Института, как ошпаренная.
     Потом долго думала над всем этим. Даже записала, чтоб не забылось ничего.
     Поначалу, конечно, не знала: может, только она одна это помнит, а студент всё забыл напрочь. Это не каждому же дано -  помнить свои путешествия во времени.
     Но потом однажды всё же решилась, вернулась в этот Институт Искусств, нашла того парня. Он к ней как кинется!
   Так вот и обнаружилось, что он всё это тоже помнит прекрасно.  И что он, как и мама, много думал об этом. И,  как и мама, никому не рассказывал. Ну, представьте себе, кому такое расскажешь? Все же за сумасшедшего посчитают. Только найти маму, у него, естественно, надежды было гораздо меньше. Так что он очень обрадовался, когда она его сама нашла.
     Студент этот сейчас уже  институт закончил. Теперь играет в театре, но не у нас, а в Москве. Когда бывает у нас,  на гастролях или родителей навещает, обязательно приходит к нам в гости. И они с мамой долго пьют чай на кухне и вспоминают  всё это в подробностях. И записями  своими они  обменялись.   Потому что студент от огромного впечатления тоже все это записал, как мог. Говорит: «Может, когда-нибудь пригодится». Отсюда  и я про всё это знаю.
    - А как же насчет посланца? – одновременно спросили девочки.
     И это они всегда обсуждают. Но никто из них пока его не встретил, хотя каждый рассказывает о своей мечте каждому встречному и поперечному.
    Понимаете, тут штука какая. Вполне возможно, что это просто шутка такая у Горбоносого была. Просто - для сцены.
     И потом,  странное совпадение: ведь все это произошло с ними первого апреля двухтысячного года.
       - Так их мечты юности так и не сбылись? – спросила Катя.
       - Пока нет.
       - А почему? – округлила глаза Даша.
        - А вы что думаете, это так просто, - осуществить свою мечту? -  ответила Аня.
        - А почему нет? – удивился Саша.
        - Ну, ты еще пока не поймешь. Подрастешь, я тебе объясню, - уже вставая и вешая сумку на плечо, сказала Аня.  – Ну всё, я побежала. Катя, - пока. А вам, я думаю, уже пора возвращаться домой, – обратилась она к сестре и брату со строгостью в голосе.

    Когда она удалилась своей красивой походкой, девочки поднялись и тоже  пошли, цокая каблучками, посмотреть поближе на тот удивительный  дом, о котором только что услыхали.
      Дом оказался запертым на висячий замок, и нигде ничего написано не было.
Тогда они направились к автобусной остановке, болтая о том, какая из их многочисленных фантазий и есть та самая хрустальная мечта юности, о которой только что говорилось. О пьесе для мамы они уже позабыли.
      За ними тащился хмурый Саша, делая вид, что  идет вовсе не с ними, а совершенно один, и сожалея  о том, что в рассказе сестры так и не появился Киборг.
               
               
                1999 – 2010г.
 
 Опубликовано в книге О.Гуцол "Ключи от моря" Красноярск, 2018г.