Девятая маленькая глава

«Приснится же такое! – подумал он, открывая глаза. – Панасовна желает мне доброго утра, Гога беспокоится, как бы я не наступил на крендель, Нарывчук... Нарывчук беседует с кем-то по телефону, как какой-нибудь Педро из «мыльной оперы» – со своей  Хуанитой!.. А всё Достоевский, вернее – книжка его. Начитался про жизнь человеческую – вот и снится теперь фантастика всякая!.. Впрочем, снится – это ладно, приятно даже. Просыпаться вот только обидно...»
Козявкин пробудился в начале четвёртого утра. Именно в это время во дворе, под окнами, появилась шумная компания пьяных подростков.
Бренчанье гитары, нестройное хоровое пение и пьяные выкрики разбудили весь дом.
 Рая тоже проснулась.
– Вот черти окаянные, поспать не дадут, – вздохнула  она. – Вась, выйди на балкон, крикни им что-нибудь...
– А  что  я,  интересно,  им  крикну? – раздраженно спросил Козявкин. – Что я могу крикнуть? Не мешайте людям спать, расходитесь по домам, пожалуйста?
Он слез с кровати, натянул трико и, взяв с тумбочки пачку папирос, вышел на балкон.
– Эй! – крикнул  он,  вглядываясь  в темноту – туда, откуда доносились крики и бренчанье гитары. – Не могли бы вы... развлечься где-нибудь в другом месте? Людям утром на работу, – а вы шум такой подняли!..
Следующие несколько минут Козявкин молча дымил папиросой, скрипел зубами и глухо рычал, – только так, увы, он мог отреагировать на залп ответных реплик.
– Да как же вам не стыдно! – выскочив на балкон, крикнула в темноту Рая.
– Молчи лучше, – попросил Козявкин. – Раздразнишь ведь только...
К счастью, в это самое время на соседнем балконе появился Стас – в недавнем прошлом ближайший друг Козявкина. Стас дар русской речи не терял, в диссидентство не ударялся – с волками продолжал выть по-волчьи. Шедевры отечественного мата, выкрикиваемые его густым сочным басом, привели компанию в замешательство. А когда к голосу Стаса присоединился пронзительный визг Фёклы Панасовны, подростки вынуждены были признать, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, и поспешно покинули «поле боя».
– Ложись, Рай, – сказал Козявкин, в последний раз затянувшись и  бросив вниз окурок. – Я немного на кухне посижу. Книжку почитаю.
Рая легла. Но, несколько минут поворочавшись с боку на бок, снова поднялась и вышла на кухню.
Козявкин сидел над раскрытым «Идиотом» с папиросой в зубах. Рядом, на столе, стояли бутылка водки и наполненный до краёв стакан. На небритой щеке Козявкина блестела одинокая слеза...
– Ладно, Вась, – Рая подошла  и  приобняла его сзади за плечи. – Бог с тобой... Ругайся.
– В каком... смысле? – не понял Козявкин.
– В прямом. Возвращаю тебе твоё слово.