Крыши

Прыг, скок с крыши на крышу. Они раскинулись под небом жестяными зонтами. Блестят в этот на удивление ясный февральский день, как рыбья чешуя. Будто выложенные зеркальные карпы на прилавке супермаркета. А мы прыгаем по ним, не боясь соскользнуть и упасть. Крыши дребезжат, прогибаются, но подставляют нам свои покатые спины.
Из нашей команды еще никто не сорвался. Да это и не так легко. Здесь в центре крыши почти впритык друг к другу. На окраинах не так. Там уже не побегаешь. Блочные многоэтажки там не теснятся, не жмутся к соседям, будто одолеваемые холодом в попытке согреться. Нет, они бездушны и безлики. Не то, что эти старички и старушки. Кажется, они даже кряхтят и жалуются, когда мы пробегаем по их артритным суставам, радикулитным позвоночникам.
Я бегу первым. Я вожак, предводитель. Меня зовут Володька. Не Володя, не Владимир, а так игриво Володька, Володька-Ходуля. А все оттого, что ноги у меня длиннющие. Могу в легкую перескочить двухметровый пролет. Со мной еще четверо: Нам, это мне, Мишке, Ильюхе и Машке.. Нам по четырнадцать, хотя я всегда казался взрослее. С нами еще Серега, самый младший. Вечно не поспевает за нами, хиляк. Машка, вообще непонятно, как затесалась в наши ряды. Нет чтобы возиться с куклами, или играть в резиночки, прыгая с остальными девчонками над параллельно натянутыми резинками от батькиных трусов. Нет же, за нами увязалась. Лихая. Любому фору даст. Ну, кроме меня, конечно, какой тогда из меня вожак?
Сегодня воскресенье. В церкви служба, вот и решили до нее сгонять в нищих снежками покидаться, посмотреть на толпящийся народ, на попов. Ну и на купола, в такой солнечный денек они блестят по-особому.
В саму церковь меня не пускают. А все из-за сущего пустяка. Мы с ребятами как-то спи.., то есть украли эту дымовуху, кадило. Весело было. Бегали по крышам и крутили им над головой, как винт вертолетный. Весь город тогда пропах ладаном. Никогда не видел попа таким злым. А то вечно на его лице то хмурая озабоченность, то напряженная блаженность.
Впереди уже сверкали купола, доносился размеренный звон колокола. Мы бежали, смеясь, обгоняя друг друга. Машка не отставала, и даже, казалось, догоняла меня, я слышал ее порывистое дыхание. Пришлось прибавить ходу. Я еще больше вырвался вперед, но когда на миг обернулся, чтобы проверить насколько, то поскользнулся, а может, заплелись ноги, и, упав, покатился вниз. Повезло, я успел ухватиться за край крыши. И вот я повис меж двух домов. Вниз не смотрел, боясь потерять самообладание. Пальцы тут же задеревенели. Когда я бежал, то совсем не ощущал холода, а сейчас… он будто догнал меня.
— Эй! — закряхтел я, — Помогите!
Тут же я припомнил, как один раз грохнулся. Не сорвался, а неудачно спрыгнул. Хотя как посмотреть, если не убился, значит наоборот, удачно. Все тогда решили, что помер.
Ребята подбежали. Маша первая оказалась рядом и попыталась ухватиться за мою руку. Но вытащить одной было ей не по силам. Вторым подоспел Мишка. Он был крепче всех нас и не раз выручал меня в драке. Хотя лучше было держаться от него подальше. Дело не в том, что он был раздражителен и первым лез с кулаками. От него воняло. Он ходил всегда лохматым, из широких ноздрей торчали кусты волос. И этот запах... будто он и не мылся вовсе. Даже сейчас, только он подбежал, Машин нос тут же отреагировал, сжавшись до изюминки.
Эта ситуации мне напомнила сказку «Репка». Илья, как всегда тормозил, и подойти решился не сразу. Серега вовсе стоял в стороне. Хотел было убежать, позвать взрослых. Вот дурачок. Пока бы они прибежали… да и попало бы нам, уж точно бы запретили выходить из дома. Так и стоял, пока остальные меня вытаскивали.
Оставшийся путь бежали уже не так резво. У меня еще колотилось сердце от страха.
А у церкви уже толпились люди, как и нищие на паперти. Бабулечки кутались в платки, тянули темно-лиловые щупальца к прихожанам, при этом строя как можно более скорбные лица. Я частенько кидал в них камушки. Один раз очень удачно зарядил одной в лобешник. Даже шишка потом вскочила.
Мы сидели на покрытой снегом крыше, в этот раз подальше от края, хотя этот дом, стоявший ближе всех к церкви, был не высок, всего в три этажа. С Серегой не разговаривал, не люблю трусов. Он же, понимая, что повел себя как слабак и теперь с ним никто не разговаривает, крутился вокруг меня и просил прощения.
— Тут дело не в прощении, — деловито проговорил я, — и в вине. Теперь мне стало ясно, что на тебя нельзя положиться. Не надежный ты человек, Мингалев. Хотя отец у тебя и военный, а ты вот — тряпка. Может он совсем не причем? И настоящий твой  папка — сосед дядя Яков, бумагоглот-нотариус? А? Тогда все ясно.
— Нет, — начал раздувать сопли Серега, — мой папа полковник!
— А вот и нет, — подключился Мишка, — дядя Яков!
— Неправда!
— Ну, вот как ты докажешь, что ты его? Что ты не девочка какая-нибудь!
В этот момент на меня взглянула Маша.
— Ах, да, — поправил я себя. — Даже в Машке больше мужика, чем в тебе. Значит ты даже не девчонка, ты хуже.
— Нет, я не девчонка! — пискнул Серега и сжал кулачки.
— Хорошо, докажи.
Он тут же успокоился.
— Как? Что мне для этого сделать? Я  все сделаю?
— Прямо таки все? — спросил Мишка и причмокнул губами.
— Да, все, только скажите.
Призадумавшись, я пошарил взглядом вокруг. Встал, походил взад-вперед. Подошел к краю крыши. Наконец сообразил.
— У меня идея. Задача для настоящего мужика. Вот смотри, под самой крышей огромный сугроб. Спрыгни отсюда на него, и ты докажешь, что достоин быть в нашей команде. Ну?
Все подошли и посмотрели вниз.
— Да тут не высоко, — заключил Илья. — Легко, я и повыше прыгал. Тем более такой сугробище.
— Не знаю, — протянул Серега, и отступил. — Страшновато.
— Конечно, тебе страшно, ты ж не мужик, — усмехнулся Мишка.
— Ладно, пошли, он не прыгнет. Кишка тонка.
Мы направились к дому, и отошли на несколько метров, как услышали:
— Постойте, я прыгну. Вот только соберусь с духом.
— С кем, кем? — ухмыльнулся Мишка.
Вперед выступила Маша.
— Сережа не надо, это опасно.
— Да, Сережа, не стоит, а то еще наложишь от страха. А мамке потом твое бельишко стирать, — поддел я, а Мишка с Ильей засмеялись.
— Я прыгну! Вот, смотрите, я смелый! Мой папа военный! — Он махнул рукой и тут же исчез.
Что-то внизу грохнуло. Глухой звук. Женские крики. Когда мы подбежали к пропасти, то увидели Сергея лежащего на крыше машины. Сугроб оказался заваленной снегом старой жигули.

Мучения совести. Они ощущались по лицу.  Безусловно это была моя вина. И я до конца жизни буду помнить, кто всему виной, на чьей совести эта трагедия и никогда не забуду его, моего друга Сережку. 

Похороны шли во вторник. Было много народа, цветов. Тот самый поп раскачивал кадилом. Но в этот раз оно коптило, распространяя горечь и сводя с ума.

Помню, нога потом долго срасталась.
Меня длительное время не выпускали из дому, на крыши тем более. Да меня бы уже туда и не взяли.