Буря

 
Совсем недавно мы прибыли в поселок Прикумский, затерянный в глухих полупустынных степях Калмыкии. Накануне  нам было поручено выбраться на дальний участок, чтобы оценить результаты прошлогодних высевов. На участке опробовался новый, щадящий метод высева семян в почву без нарушения верхнего, плодородного слоя почвы.  И вот сегодня небольшим составом мы уже стояли у грузовика. Мы - это я, Исмаил, Игорь и Сергей Алексеевич.

В тот день еще с утра все у нас пошло как-то не так. Сначала не хотел заводиться грузовик, выделенный нам руководством совхоза (наша летучка убыла по другим делам). Тихоныч (наш водитель) возился с грузовиком около двух часов, а мы с тоской издали наблюдали его безуспешные попытки запустить двигатель, не решаясь подойти поближе. Он и на дух не переносил выслушивать чужие советы по этому поводу. Наконец машина завелась и мы с облегчением забравшись в кузов, поехали на делянку.

Путь до нее оказался не близким. Стараясь максимально сократить его, Исмаил предложил чуть изменить маршрут.  Мы свернули на малоприметную дорогу, которая вскоре совсем исчезла из виду. Пришлось возвратиться к исходной точке и двигаться по старому маршруту, но уже с большим опозданием. На поле мы прибыли где-то в 3 часа по полудню и стали осматривать делянку с посевами. К сожалению,  результаты были плачевными – нашли только несколько чахлых кустов житняка и прутняка. Анализировать причины плохих результатов мы оставили нашим ученым светилам, а сами, записав результаты в дневник, заторопились назад уже ближе к вечеру.

Едва отъехав от делянки, мы вдруг заметили какие-то необычные тревожные изменения в атмосфере. Солнце светило как обычно ярко и раскаленная полупустыня привычно обжигала нас  жаром. Тихоныч, обуреваемый теми же предчувствиями, остановился и не глуша двигатель, вышел из кабины. Все мы с тревогой оглядывались по сторонам.  Вокруг стояла мертвая тишина – ветер, неизменно дующий весь день, стих; не было слышно ни крика птиц, ни привычного шума ветра.

- Нужно быстро уезжать отсюда, - сказал  Тихоныч, - Скоро буря начнется.
Он быстро забрался в машину и мы понеслись в сторону поселка, подпрыгивая вместе с кузовом вверх и вниз, уцепившись за края бортов. А тем временем яркое солнце потускнело. Далеко над линией горизонта появилось небольшое темное пятно. Оно невероятно быстро разрасталось и вскоре закрыло собой весь небосвод.

День померк. Вокруг все потемнело. Неожиданно  налетел первый яростный шквал ветра, отчего, словно от мощного удара, отчетливо содрогнулся и качнулся корпус машины. Нас обдало жгучим, колючим ветром. Мелкий горячий песок хлестал нас по всему телу. Под напорам ветра становилось трудно дышать. Мы опустились на пол кузова, накрылись кто чем мог и отдали себя в руки провидения. Что творилось кругом, мы не видели. Так мы проехали несколько километров, когда почувствовали, что автомобиль стал замедлять ход, не сбавляя при этом оборотов и окончательно остановился, иногда  судорожно подрагивая, стараясь продвинуться вперед.  Двигатель при этом работал с ревом на предельных оборотах.

Машина прочно застряла в песке. Мы с  трудом поднялись на ноги под натиском ветра. Наши рубахи и штанины брюк развиваясь на ветру, подобно боевому знамени, громко хлопая и хлестая по телу.  Мы огляделись вокруг. Опускавшееся к горизонту солнце едва заметным пятном проглядывалось в безумно носившихся по воздуху потоках поднятого с поверхности песка. Дорога исчезла. Нас окружала песчаная пустыня с барханами, напрочь лишенная растительности. Дернувшись еще несколько раз, машина остановилась окончательно, едва слышно рокоча двигателем на холостых оборотах. От волнения у всех пересохло во рту, хотелось пить. Все быстро спрыгнули с кузова  и спрятались от ветра за машину, решая, что же такое предпринять.

Ветер теперь дул сильно и ровно, без порывов, как от гигантского вентилятора. Достав из кузова неизвестно как оказавшиеся там две лопаты, мы стали откапывать задние колеса. Пока одни работали лопатой, другие пытались вытолкнуть ревущую машину из плена. Но с первых же попыток стало ясно, что мы проделывали бесполезную работу – едва освободив от песка одно колесо, второе,  тут же на глазах заносилось песком. Однако в отчаянном порыве мы пытались сделать хотя бы что-нибудь для вызволения нашей машины – только в ней видели свое спасение. Все  вдруг поняли, в какое положение мы попали. Было очевидно, что нужно было искать другой способ освобождения. Отчаянно работая лопатами, а потом и руками, мы совсем выбились из сил. В рот, нос и уши набился песок, руки  и ноги были растерты в кровь. В изнеможении и отчаянии мы опустились на песок. Перед нами темной бесполезной глыбой стояла наша машина, а кругом в опустившихся сумерках проглядывалась безжизненная пустыня. Тихоныч, открыв дверцу, вышел из кабины. В руках он держал гаечные ключи.

- Давайте борта снимать. Все три. Если сегодня не выберемся, плохо всем придется. Астраханец задул. Здесь он дует пять, семь или пятнадцать дней. Значит, будет дуть, как минимум, пять дней. А в такую пылюку никто нас тут не найдет и пешком не выберемся.
- Откуда знаешь?  - спросил Измаил недоверчиво.
- Знаю. Вырос здесь, поблизости.
-  Вот так дела, ты раньше не рассказывал.
-  А меня никто и не спрашивал.

Не говоря больше ни слова, Тихоныч направился к ближнему от него борту. Мы за ним. С работой справились неожиданно быстро. Наш водитель знал свое дело. 
Теперь к работе мы отнеслись ответственно, избрав особую тактику – поставив один борт вертикально по длинной его стороне, так чтобы колесо оказалось с подветренной стороны, мы все дружно работая, одни  лопатами, другие сцепленными в замок ладонями, гребя на себя, постепенно освобождали колесо от песка и вырыли достаточно глубокую канаву. Вертикально установленный борт сыграл роль заградителя. В образовавшуюся канаву мы уложили горизонтально второй борт, подсунув его одной стороной как можно дальше под колесо. Затем перешли к другому колесу и проделали то же самое и с ним, используя теперь в качестве заградительного щита короткий задний борт, который  мы потом забросили на пол платформы автомобиля.

Тихоныч уже занял место за рулем,  запустил двигатель и ждал сигнала. Получив его, он выжал сцепление и прибавил газу. Колеса чуть пробуксовав, накатились на борта и  машина двинулась вперед. Вдруг раздался глухой треск. То затрещали борта, но машина, почувствовав под собой опору, резко  рванула вперед, обдавая нас тучей песка и мало-помалу начала движение вперед. Мы в возбуждении побежали за ней и попытались на ходу, рисуя при этом попасть под колеса,  запрыгнуть на ровную платформу, т.е. туда, что раньше считалось  кузовом. Но все попытки оказались тщетными – не за что было ухватиться, да и располагалась она высоковато. Тихоныч, наблюдавший за нами в зеркало заднего вида, высунувшись из кабины,  закричал:
- На подножки прыгайте, двое ко мне и двое на другую сторону.

  Мы так и поступили. Теперь, уцепившись  мертвой  хваткой за дверцы машины,  мы с замиранием сердца вслушивались в работу ревущего двигателя. Наш автомобиль, хотя и медленно, но все-таки продвигался вперед. Затем, видимо найдя уплотненный слой песка, машина побежала все резвее, с разгону забираясь на барханы и скатываясь  вниз – водитель не сдерживал машину, опасаясь вновь застрять.  Сколько времени мы так ехали, никто не знал. Потом автомобиль покатился, отчаянно сотрясаясь на кочках. Судя по всему, под нами  уже была плотная почва, едва занесенная песком. То был обреченный на смерть клочок твердой почвы – жить ему оставалось считанные часы. Завтра он уже будет засыпан метровым слоем песка и станет частью пустыни…

Наконец-то мы выбрались. Отъехав подальше от песка, мы остановились. В мутной мгле угадывалось огромное бардовое пятно солнца, готовое уже свалиться за горизонт. Быстро темнело. Обессилевшие, исхлестанные песком и растертыми в кровь руками, мы сидели молча. Потрескавшиеся губы и распухший во рту язык мешал говорить, а глаза были забиты песком и от этого слезились. Все мы походили на призраков в пустыне, а картину живописно дополнял автомобиль без бортов, напоминавший катафалк. Тихоныч как-то лениво, не выказывая никакого сожаления, вспомнил об оставленных где-то там далеко бортах, и тут же забыл о них.

Надо было решать, в какую сторону двигаться, но никто точно не знал этого и все, уставшие и озлобленные, единодушно решили никуда не двигаться, да и сил для этого не было. Выпили в несколько глотков по очереди бутылку теплого нарзана, случайно найденную за сиденьем, и сбившись в плотный комок подобно овцам, застигнутых бурей в степи, мы устроились с подветренной стороны машины и стали ждать. Понемногу все мы, несмотря на дикие завывания ветра, измученные и уставшие стали впадать в забытье…

Очнулся  я как от толчка. Открыв глаза, вдруг в лучах ослепительного света увидел каких-то людей. Лиц разглядеть было невозможно – видны были только их силуэты, так как стояли они в свете фар, бившим светом им в спины. А над их головами светились нимбы. «Совсем как святые» - подумал я,  -  «Может быть мы уже в раю?» 
Вдруг один из святых заговорил голосом Виктора:
- Да вот же они,  за машиной все лежат! Ну-ка поднимайтесь, родимые, домой поедем.
Прибывших было трое. Кроме Виктора, я сразу же узнал и родной голос Владимира. Третьего я раньше не видел. Это был сухощавый, невероятно низкого  (чуть больше полутора метров)  роста мужчина, внешностью похожий на подростка, и по всей видимости, занимавший в этих местах какое-то особое положение, судя по тому как уважительно к нему обращались наши друзья. Когда мы все встали и отряхиваясь, приходили в себя, он вдруг неожиданно низким командирским голосом рявкнул:
- Ну, здравствуйте, товарищи. Временно прикомандированный в поселок Прикумский, старший лейтенант милиции МЕДВЕДЬ! Как себя чувствуете?
Это было сказано так неожиданно, что стоявший рядом со мной Игорь неожиданно пырснул, прикрыв рот ладошкой, потом еще раз, и еще и не выдержав, стал беззвучно смеяться, всеми силами стараясь сдержаться:
- Медве-е-е-е-е-дь! Ой не могу! Медведь! – шептал он тихо и согнувшись, придерживая рукой живот медленно отступал за машину. Удивленный и ничего ни понимающий лейтенант, растерянно молчал. Мы все неловко переминались с ног и виновато улыбались.
 
Неуместность официального представления и в особенности фамилия старшего лейтенанта, вопиющим образом не вязавшаяся с его обликом, сразили мощный интеллект Игоря наповал.  Конечно, это было совсем непозволительно для интеллигентного человека и большим свинством с его стороны - поступить так по отношению к незнакомому человеку, но он с собой ничего сделать не мог– с ним случилась истерика.

После краткого разговора, типа «Ну как вы», «Да ничего»  - мы, рассевшись по машинам, уже под руководством опытного провожатого, резво помчались по направлению к поселку. А вслед за нами стыдливо двигался израненный и потерявший свой приличный вид, ставший нам родным, грузовичок.

А несколькими часами ранее Виктор и Владимир –участники экспедиции -  встретили местного участкового - старшего лейтенанта Медведя. Виктор уже был знаком с ним ранее.

В поселке Медведь был популярной личностью. Зауважали посельчане его сразу же после как он после службы в армии стал служить здесь. Поначалу над ним посмеивались, а потом потихоньку приняли за своего. А окончательно он возвысился в их глазах, когда с ним случилась большая беда.

 Как-то, уже ближе к вечеру, выслеживая закупщиков шерсти из Грузии, за которыми тянулся след многих преступлений, лейтенант поджидал их на незаметной проселочной дороге. Знал, что поедут именно здесь и нигде более. И действительно, через некоторое время на горизонте показались клубы пыли, поднимаемой быстро двигающейся машиной. Это был их «газик». Ориентировку на них он получил еще вчера, а за сегодня все обдумав и взвесив, решил ждать здесь. «Газик» быстро приблизился к тому месту, где сидел Медведь и резко остановился, хотя Медведь и не подавал никаких знаков. Из машины вышли, со злостью хлопнув  дверцами, два рослых грузина. Милиционер, встав с земли, представился как обычно: 
- Ставший лейтенант милиции Медведь.
- Э-э-э! Да какой ты медведь! Ты шавка! Надоел ты мине, вот где сидишь! – зло сказал один из них, показывая рукой на горло.
Второй человек, выйдя из-за спины говорящего, поднял руки на уровень груди. В руках он держал обрез охотничьего ружья. Не слова ни говоря, он взвел большим пальцем руки оба курка, он вдруг неожиданно с пяти шагов выстрелил в грудь лейтенанту дуплетом их обоих стволов. Лейтенант, получивший сильный удар в грудь, рухнул наземь и потерял сознание. Вдвоем они оттащили тело лейтенанта к обочине и присыпав его песком, быстро побежали к машине, сели в нее и исчезли за изгибом дороги в клубах пыли.
 
Сколько он так пролежал, Медведь не помнил, только очнулся он от того, что кто-то лизал ему лицо. Открыв глаза,  увидел перед глазами морду своей любимой собаки красавицы Серны. Она радостно скулила и иногда сдержанно лаяла. Вокруг него уже суетились люди, а неподалеку стояли несколько машин, среди которых он видел «скорую помощь» и милицейский «ГАЗик». Лейтенант хотел пошевелиться, но острая боль пронзила все его тело и он опять потерял сознание. В областную больницу его привезли еле живого и сразу же положили на операционный стол. Его прооперировали и поместили в реанимацию. Каким-то чудом он выжил и первое, что он сказал, очнувшись: - «Как там моя Серна?
Ему объяснили, что с ней все в порядке, жива и здорова, и живет здесь, на больничном дворе. Она теперь здесь первая знаменитость. И рассказали ему, как она увязалась за ним в тот злополучный день, несмотря на его запрет следовать за ним. По следам пришла на место трагедии и отрыла его, а потом вернулась в поселок за подмогой, приставая к любому прохожему печально скуля. Наконец, кто-то узнал в ней собаку Медведя и она привела людей к нему…
 
…И вот теперь старший лейтенант сразу же выразился принять участие в поиске. По дороге, узнав, куда мы направились, он тут же предположил вероятное место нашего пребывания.
- Скорее всего, они забрались в пески, - сказал лейтенант. Туда сначала и поедем. По пути поведал им печальную историю их возникновения.

Несколько лет назад один из жителей, распахав небольшой участок степи, высеял там арбузы и дыни. Год выдался удачным и ближе к осени он получил отличный урожай – вместе с женой они привезли на свой двор тележку, полностью груженную арбузами и дынями, а следующей ходкой - еще одну. На следующий год посев повторили уже почти все жители поселка. И опять удачно.  Кто пускал весь урожай на корм скоту, а те, кто бойчее, еще умудрились и продать часть урожая. Проезжающие мимо старики калмыки неодобрительно качали головами: - «Степь пахать нельзя. Смерть сюда придет. Песок хозяином станет. Зверь уйдет и птица улетит».

Но люди, обуянные жаждой наживы пропускали  мимо ушей слова аксакалов и продолжали уродовать степь. Воодушевленные успехом, новоявленные земледельцы в следующем году  расширили посевные площади, но тут случился неурожай и все посевы погибли. И вслед за этим в степь пришла настоящая трагедия. Началась ничем не контролируемая эрозия "хрупких" калмыцких почв. Распаханные участки, лишенные корневой системы, уже не могли сдерживать движения песков, завоевывающих все новые и новые пространства…

…В старые времена эти места населяли калмыцкие племена, имевшие в хозяйстве лишь лошадей да немногочисленные отары овец, ровно столько, сколько требовалось для пропитания. Основной тягловой силой здесь был верблюд. По степи передвигались огромные стада сайгаков, единственной европейской породы антилоп. Перемещаясь по огромным просторам калмыцких степей, они однако не причиняли ее никакого вреда. Их копыта, как и копыта верблюда, при ходьбе лишь приминали траву не нанося покрову особого ущерба. Это же касалась и традиционной национальной обуви калмыков - мягких кожаных сапог  черного или красного  цвета со слегка загнутыми носами, чтобы не повредить травяной покров.

Нужно сказать, что насилие над этой хрупкой, ранимой экосистемой началось гораздо позднее, когда после войны степи прикаспийской низменности (Черные Земли) стали использовать как отгонные пастбища. Миллионы голов овец на зимовку сгонялись сюда с соседних регионов – Ставропольского края, Дагестана, Ростовской области. А овца, по словам калмыков, «бритва земли». Она своими копытцами подрезает под корень траву, которая потом не восстанавливается. Огромные отары овец за один проход уничтожали траву на больших пространствах… 
 
…Вот в этих рукотворных песках мы и оказались. Нужно сказать, что Тихоныч, сидя в кабине, не дремал и прищуриваясь, задумчиво  вглядывался в ночную мглу, монотонно включая и выключая дальний свет. Его-то и заметили наши спасители