Вагон для двоих. встречи и расставанья

Вокзал. При этом слове в нашем воображении всплывают лица, слышится шум вокзального «чрева», этот шум особенный, он не похож ни на что. А запах!… Многие «охотники к перемене мест» вдыхают его, как целительный бальзам. Не много мне пришлось поездить за свою жизнь (какие годы, боже мой!), но с раннего детства отличался я впечатлительностью, и любая мелочь, на которую никто бы не обратил внимание, западала в душу и не давала покоя, как заноза. Признаюсь, мне иногда самому хочется окунуться в этот омут захватанных кресел, послушать краем уха беседу таких же странников во времени и пространстве, как я, купить газету и, облокотившись на подоконник «съесть» её от корки до корки. Здесь иная жизнь! Иные люди и страна иная. Она, словно выворочена наизнанку, и брошена на холодный вокзальный перрон. Уехать!… Это одна цель, которая движет здесь всеми. Куда угодно…
Проходя мимо «коробейников» с ходовым товаром (водка, беляши, сигареты, жареная курица…), я со скучающим видом скользил взглядом по лоткам. И, наконец, кривая вынесла меня к барду, который пел на перроне что-то из «блатного фольклора. Чем-то он напоминал кумира 80-х Ефрема Амирамова – та же борода с проседью и чёрная шляпа, чёрное драповое пальто с поднятым воротником… Пел он не очень хорошо, я бы даже сказал – бездарно пел, однако с душой. Его облепила со всех сторон потёртая публика: загулявшие мужья и небритые «тёртые калачи» - убеждённые холостяки-казановы, их подруги с сигаретами наперевес.
«Мне сегодня невмочь,
Синеглазая ночь…»
…Хрипела толпа, и между песнями пожилой кавказец маленького роста с тонкой длинной «моро» в руке подносил барду рюмочку водки, выдыхая горячий воздух с одной и той же фразой: «Вмажь, братишка…». Музыкант оставляет гитару, «вмазавает» и заводит недолгий «базар» по поводу и … без повода. Зовут его Костя (можно просто Костик – для женщин и друзей). Так, кстати, звала его подружка в видавших виды чёрных (в прошлом) полусапожках, в которые были вправлены уже белые джинсы, и в курточке «суперрайфл» с богатой «родословной». Костя катается с подругой по стране и перебивается случайными заработками. Милиция его, практически не трогает, так как в документах у него ростовская прописка, а подругу он «поймал» в Ставрополе. Ночуют на вокзалах, а чаще у друзей. «Кентов по всей стране хватает, - бросает небрежно Костя, - так что с этим проблем нет. Вот только здесь трудновато приходится, но тоже, как видишь, скучатьне дадут. Я с детства с людьми сходиться умел»…
Я ушёл «по английски» -  без шумных прощаний и слов. Подошёл мой поезд, и я сажусь в вагон. Пробираюсь к его душной «глотке», к вожделенному свободному плацкарту. Находя место, «бухаюсь» в боковушку со столиком у окна, втягиваюсь в сиденье и распрямляя ноги, прикрываю глаза… Трогаемся…
-Молодой человек, - слышу я уже сквозь дрёму, - можно потесниться?
Передо мной уставшее и чем-то кажется озабоченное создание, лет, эдак тридцати. Она в серой норковой шапке с отливом, в длинной дублёнке, отороченной мехом и нараспашку, из под которой выглядывает бежевый шарфик «ангорка», джинсы «варёнки» заправлены в сапожки… Дежавю… В руках неоткрытая бутылка пива «Оболонь», а вокруг неё аромат «Кэмэла» и того же пива. В глазах с поволокой вопрос, который тут же озвучивается:
-Ну и долго мы будем любоваться?… Ноги, извините, можно прибрать?…
«Ноги» у неё получились, как «ногы», с тяжеловесным кубанским «гэ». Невольно улыбаясь, я поджимаю «ногы» под лавку и продолжаю «левым крайним» от скуки смотреть на соседку. Та, поставив бутылку на стол, достала из кармана пластмассовый стаканчик и надела его на горлышко бутылки. Откинулась к стенке и сидит. Смотрит. Прямо в глаза смотрит…
-Ну и долго мы будем любоваться? – задаю я в свою очередь вопрос и встречаю добродушную улыбку.
-Пиво будешь? – спрашивает она, снимая стакан с горлышка, - открой, пожалуйста… Извини, стаканчик один.
Я отрицательно качаю головой, но бутылку открываю и наливаю ей. Прихлёбывая пиво, она моментами «уходит» куда-то настолько далеко, что есть опасность опоздать на поезд, в котором она уже сидит, но здесь её измученное тело, а мозги…
-Чёрт… чёрт… чёрт…, - слышится вдруг как бы ниоткуда, но это произносит она. Обняв стакан двумя руками и повторяя над ним, - чёрт… чёрт…
-Не поминай на ночь, - говорю я, но улыбаюсь уже не так весело…
-Сколько едем? – спрашивает она, поднимая на меня глаза и глядя в упор.
-Смотря куда, - отвечаю. – До Крымска часа три…
И опять этот «долбёж» в стакан, который она просит меня в очередной раз наполнить.
-Неприятности? – интересуюсь я, подаваясь к ней, и мы встречаемся в «лобовой атаке» взглядами.
-Не успеваю увидеться, - с досадой и после оценки отвечает она. – С мужем… Он тут в Крымске у друга и  сегодня же должен уехать… Полгода не виделись…
Совершенно не понимая, о чём она говорит, киваю головой.
-Что ты киваешь… Кивает он!… - громко возмутилась она, но тут же оглянулась на соседей, сидящих рядом, а один мужик в поисках свободного места даже остановился на секунду. – Он у меня в море ходит, - продолжает она, - а здесь у друга… А я как дура, добираюсь… Чтоб на два часа… увидеть…
И снова «чертопляска» над стаканом, а потом выпалила с горечью:
-А знаешь как мы любим друг друга!… Он мне из каждого порта открытки присылает… со стихами… Ленчик… Меня Лена зовут, кстати.
-Андрей, - представляюсь я наконец.
-Андрюш, а ты мог бы вот так сорваться… И на два часа… А?… Не знаешь? А Я ВОТ ЕДУ… Пойдём в тамбур, покурим… Ты куришь?
Вышли курить, стоя снова напротив друг друга. И тянется, тянется долгий разговор с тоскливым кислым привкусом, нервно тянется её сигарета… Потом Ленчик гадает мне по руке и я узнаю о себе «много нового», хотя и «стареньким « побаловала». Всё-таки «гадалка» не без таланта. Мы оба – загадка. И этот наш вагон для двоих.
Разъезд. Поезд качнуло, и Ленчик подаётся вперёд. От стены оттолкнулась фигурка в дублёнке и, виновато упершись мне в грудь, моментально сжатыми кулачками, секунды на четыре замерла… Подняла глаза и глянула снизу вверх. Только глазами… Потом подняла голову и, не говоря ни слова, отошла на место напротив.
-Извини, - хрипловато выдавила, - пошли в вагон.
Дальше ехали молча. Время пролетело быстро, и мы уже были на подъезде. Скоро выходить…
На перроне также молча мы посмотрели друг на друга. Будто что-то сломалось! Порвалась где-то какая-то ниточка и вместе с ней незримая связь. Она протянула мне ладошку, я легонько пожал её… А потом в разные стороны… Помню это лицо, с глазами в которых протянулась полоса отчуждения, мимо которых пролетают с грохотом поезда, а в них люди… люди… люди… Нет у неё того, кто пишет ей открытки со стихами! Это было начертано открытым текстом в её влажных глазах, а есть только эта полоса отчуждения, холодный зал ожидания.