Баяты о старом тифлисе часть третья

     Карачохели добропорядочные мастера-ремесленники, пользовавшиеся большим уважением и доверием. Они имели свои объединенные артели (типа братства), именуемые амкарами. Соблюдали свои традиции, законы чести. Одевались в одинаковую форму. На них была неизменная черная чоха, породившая слово «карачохели», т.е. «носящий черную чоху». Под чохой одевался черный атласный ахалухи (рубаха). Широкие черные шаровары были заправлены в остроносые сапоги. На талии красовался отвисающий массивный серебряный пояс с подоткнутым пестрым шелковым платком – багдади. А голову венчала островерхая папаха из шерсти ягненка, под названием «цицака» («перец»), считающаяся символом их достоинства. От слова «багдади» и произошел танец с платком «Багдадури».

     Из-за постоянной физической работы карачохели большей частью были плечистыми. Характерной для них была мужественность, они были по-рыцарски благородны, тонко чувствовали поэзию. Такими же они были и в танце «Карачохули», где каждый двигался с гордым взором и с чувством достоинства. Танцевальные движения были соразмерны жизненному укладу карачохели. Они спокойны и степенны. Сама основа танца «Карачохули» - скользящие движения. Известен также их танец – «Мухамбази». Любимыми музыкальными инструментами считались дудуки и зурна. Они предпочитали их, поскольку по тембру и звучанию оба они были близки человеческому голосу и умели тонко передать боль и радость души.

     Не покладая рук, карачохели трудились весь день, зарабатывая для семьи и детей. И только к вечеру позволяли себе расслабиться и отдохнуть: вдоволь потанцевать, попеть, или послушать свои любимые баяты в исполнении ашугов, а порой попировать в кругу друзей на плывущих по Куре плотах, освещенных факелами и с зажженными кострами. Там же жарились шашлыки. Маленький невысокий столик служил для трапезы, а на настиле лежали бурдюки с вином.

     Прямая противоположность типажу карачохели были кинто. Кинто – бродящий по улицам продавец, торгующий мелким товаром, в основном фруктами. Он носил его на табахи (подносе), водруженном на голове. На плечах у кинто были переброшены весы на цепях с двумя тарелками из меди или бронзы. Они были– «орудием» его труда, а главные атрибуты – металлические фунтовые гири. А свой неизменный «на все случаи жизни» багдади, кинто заворачивал бубликом и клал для удобства на голову под табахи.  В Персии (ныне Иран) бродячих торговцев-лоточников, подобных кинто, именовали «табак-каши», то есть «носящий табахи».

     В сущности, кинто мог быть выходцем из среды карачохели. Но, как неудавшийся ремесленник, он был вынужден найти применение своим способностям в мелкой торговле – в купле-продаже. Фактически, это образ человека-одиночки без семьи, который готов был всяческими уловками раздобыть себе кусок хлеба. Потребность выжить вынуждала его порой хитрить и ловчить. У него выработалась привычка плутовски заговаривать покупателя, убеждая его в необходимости приобрести, может даже и ненужный товар. У кинто были развиты актерские способности, применяемые им на жизненных «подмостках». Но при этом, в своей постоянной потребности выжить, он вовсе не старался вызывать к себе жалость. Заработанное с таким трудом и добытое за день, он тут же растрачивал в духанах, или проигрывал в кости. Это был человек, живущий одним днем.

     Кинто многим отличался от карачохели – по складу мышления, образу жизни, одежде и, разумеется, по танцу. Он красовался в ситцевой рубахе-косоворотке в горошек, с обычно расстегнутыми четырьмя пуговицами на вороте. Свои широкие сатиновые шаровары он заправлял в носки. Носил остроносые кожаные чувяки или сапоги с голенищами «в гармошку». На голове у него возвышался картуз с высокой тульей, загнутой вверх. Его верхнюю одежду также украшал широкий, или узкий серебряный пояс, за который бывал, заткнут традиционный багдади и подвешенные на серебряной цепочке нагрудные часы. Если карачохели отдавали предпочтение нежному и поэтичному звучанию зурны, кинто же увлекала шарманка. Он с не меньшим достоинством, демонстрируя себя, вальяжной походкой прохаживался вечером в людных местах, с целью весело и, порой, цинично побалагурить.

     Танец у кинто, «Кинтоури» - такой же жизнерадостный и живой, как и он сам. В нем целый каскад движений, вплоть до верчения вприсядку на одной ноге, исходящих также из его характера. Движения изобилуют прыжками и приседаниями гротесковой формы. Эти всевозможные увертки напоминают и также раскрывают его изворотливый нрав. Одновременно с ними, в танце сочетаются гибкость с мягкой, выразительной пластикой рук, передающей быструю смену мимических образов: из-за изящно двигающихся перед лицом кистей рук выглядывает то лукавый взгляд, то озорство и юмор, - также характерные для кинто. Берем на себя смелость утверждать, что этот фрагмент танца напоминает смену древнегрузинских театральных масок. Это можно считать даже отголоском «сахиоба» (древние театрализованные зрелища).

     В танце «Кинтоури» особенно ощущается облик многоязычного, разнохарактерного и разнородного Тбилиси, вылепившего образ кинто также многоликим. И весь танец, как и разговорное наречие города, предстает пестрой мозаикой, вобравшей в себя элементы и пластику многих национальностей, проживающих в этом удивительном городе. Созданию самостоятельного танцевального образа способствует и соответствующий костюм кинто, идеально дополняющий танец и вносящий в движения особую прелесть. Тем самым, он являлся добавочным средством выражения его действий и его самости: во время верчения вокруг своей оси на одной ноге в полусогнутом состоянии, шаровары у него раздуваются, как паруса.

     В целом, танец восхитителен, театрален и технически сложен для исполнения. Порой движения в нем схожи и уподобляются даже акробатическим трюкам. Когда во время кутежей мужчины соревновались меж собой в ловкости, он виртуозно танцевал с кувшином на голове. Играючи он мог пить без помощи рук вино из стакана, держа его зубами. Зубами поднимал с пола тарелку, на которой, к тому же, был поставлен полный стакан вина. При этом движения рук и ног как бы соревновались меж собой под музыку.

     В танце «Кинтоури» так и искрится юмор и свойственное кинто пластическое изящество. В нем он использовал как действующий элемент танца свой пестрый багдади. Апогея танец достигал тогда, когда кинто во время танца бросал на пол свой багдади и, закинув руки назад, пытался поднять его с пола зубами, стоя на вытянутых ногах!.. Уже подняв его под аплодисменты, он делал еще несколько завершающих кругов и артистично завершал танец……

     Имеется описание очевидцев его исполнения в конце 19 века: «Этот танец – поэма целой жизни «кинто», разделенная на голод, труд, беспечность и наслаждение. Тут весь его характер: хитрость, ловкость, смелая шутка, бесшабашная удаль сорвиголовы. Он ведет тихо, плавно, кому-то, подмигивая, кого-то, вызывая, приглашая разделить с ним его пляску. Затем он приостановился на секунду, слегка приподнял плечи и с хитрой усмешкой, сверкнув белыми, как фарфор, зубами, одним быстрым прыжком, напоминающим прыжок пантеры, очутился на противоположной стороне круга, – и снова началась та же вызывающая, манящая пляска...» писала Е. Дубровина в описании Мцхетского праздника. («Новое обозрение», 1892 год).

     Певец старого Тбилиси Иосиф Гришашвили, живущий среди современников этих колоритных типажей, остро подметил всё их своеобразие и различие между кинто и карачохели: «Осанка карачохели горделива, кинто – расхлябан». Когда карачохели пел:
«Облака за облаками по небу плывут.
Весть от девушки любимой мне они несут...»

     Посмеиваясь над романтическими чувствами стихотворения,  кинто искажал его на свой лад, и переиначивал:

«Кусок, кусок облак идет с висок небеса.
Запечатан писмо несет от лубовниса...»

     А страсть, переданная карачохели в словах: «Ах, луна, луна, надежда пылающих любовью», переводилась кинто с еще пущей насмешкой: «Ах, луна, луна, жареных надежда...».

     Танцы старого Тифлиса, как и образы кинто и карачохели, запечатлены и увековечены на живописных полотнах Нико Пиросмани – «Ишачий мост», «Праздник святого Георгия в Болниси», Ладо Гудиашвили – «Кристина», «Хаши», «Цоцхали», Вано Ходжабегова и Оскара Шмерлинга.
     Танцы исполнялись актерами Георгием Шавгулидзе и Васо Годзиашвили в кинофильме режиссера Вахтанга Таблиашвили «Кето и Котэ» (на музыку Долидзе). Благодаря словесному описанию художником Ладо Гудиашвили, они смогли создать в своем танце истинные типажи кинто XIX века. Кроме того, он образно демонстрировал эти пластические танцевальные приемы, которыми владел мастерски. Перед нами на экране как бы оживал с полотен великих мастеров кисти и представал в опоэтизированном виде сам кинто. А лучшими исполнителями этих танцев считались Давид Ушверидзе, Автандил Татарадзе, Фридон Сулаберидзе и др. Эти танцы можно встретить на театральной сцене и в кинематографе: «Ханума», «Иные нынче времена» и др.

     Около двух веков карачохели и кинто являлись редкими личностями, способными танцевальным языком создавать свой психологический автопортрет. И, хотя они давно канули в лета, как и сама эпоха, как жемчужины остались их портреты и образы в сценической хореографической постановке Джано Багратиони «Картинки старого Тбилиси»…

     Интересен танец «Кинтаури» в исполнении актрисой Софико Чиаурели в молодости, в спектакле "Ханума" 
http://www.youtube.com/watch?v=_vVFFMt0Co4&feature=related
Изумляет пластика и артистизм, с каким его исполняет танцор, хореограф Фридон Сулаберидзе (в пору молодости)   
http://www.youtube.com/watch?v=RE7pgklRuts&NR=1
Ансамбль Сухишвили-Рамишвили
http://www.youtube.com/watch?v=m6sifNHqlk8&feature=related
Ансамбль «Рустави»
http://www.youtube.com/watch?v=QTNnl09wMKM&NR=1