Аутодафе

В деревню, где у меня маленький домик, я взяла с собой плетёную корзинку. В таких привозят с юга фрукты или ходят с ними в лес за грибами. Но фруктов здесь нет и в помине, а собирать грибы я не собиралась. В корзине же были письма и фотографии, скопившиеся за многие годы.

Я давно собиралась их разобрать, а часть уничтожить — надо было расчистить дом, да и приближался срок, когда они могут попасть в чужие руки. Не хотелось, чтобы кто-нибудь их читал, а тем более, чтобы они попали в мусорный контейнер или унитаз. Поэтому я давно решила сделать это собственными руками. Самым благородным мне казалось предать их огню. Но как? Не будешь же разжигать костёр на тротуаре?  Тому же не было ни времени, ни печки. Наконец, время появилось, да и печка тоже.

И вот я сижу на нагретых солнцем половицах моей мансарды, а попросту — чердаке. Вокруг меня разложены связки писем, перевязанные ленточками и тесёмками. И много-много старых фотографий. Но — удивительное дело — мне совсем не хочется их сжигать. Я их рассматриваю, перебираю, вспоминаю давно забытое, читаю как будто заново. Как многое со временем забывается. То, что когда-то казалось таким горьким, теперь видится по-другому. То, что казалось незначительным, приобретает особый смысл. И перебирая старые письма и фотографии, вспоминаешь милые лица. Читаешь, точно впервые, добрые нежные слова. Жалеешь о тех, кто уже ушёл, и о тех, кого сам незаметно потерял в суете повседневной жизни.

Вот толстенная пачка писем на румынском языке — плоды беглого знакомства. Когда-то они мне очень помогли — веселили, смешили, забавляли. Даже не помню, как звали того, кто их писал.

Кажется, Ион. Я очень давно ничего не знаю о нем. Переписка кончилась как-то сама по себе. Надеюсь, что всё у него в порядке. Есть среди писем и его фотографии — волна русых волос, как у молодого Есенина, только лицо порешительнее. Да, были и мы когда-то рысаками, и какие красивые мальчики нас любили.

Но что делать с этими письмами?

Верчу в руках листочки, написанные на машинке. Письма гладкие, без единой помарки. Было время, когда я их так ждала, а они такие пустые. Да, им самое место в печке.

А вот письма человека, которого я должна была бы всю жизнь ненавидеть. Но ненависти нет. Нет и обиды. Теперь я понимаю, что в случившемся есть и моя вина. Он долго писал после разрыва, но я, видно, небрежно, вернее высокомерно их читала. А сколько в них боли, сознания своей вины, надежды на прощение. И теперь виноватой я чувствую себя.

Меня отвлекают облака.

Место, где я живу, не отличается красотами. Оно типично для среднерусской полосы — смешанные леса, перелески, маленькие речушки, прежде распаханные и засеянные поля, теперь заросшие ромашками и лютиками. Видала я места и покрасивее. Мне не хватает большой воды, нет здесь сосновых лесов с их запахом смолы и краснеющими стволами на закате.

Но здесь такое колдовское небо – в него можно смотреть, не отрываясь, и днём и вечером. Иногда оно кажется бездонным, а иногда таким низким, что до него можно достать рукой. Вот и сейчас. Облака плывут прямо над моей крышей. Они бело-голубые, мягкие и объёмные, то объединяются, то расходятся. Им никто не мешает. Самолёты здесь не летают. Остались же ещё такие места! Птиц мало — лето кончается — и они уже давно отпелись и отженихались.

Теперь у них одна забота — накормить прожорливых птенцов — они пищат в ветвях старой яблони.

Облака медленно плывут. Куда? Кто знает. Они не похожи на те, что видишь из окна самолёта на большой высоте. От тех веет космосом. Они закрывают землю сплошной волнистой пеленой, а те немногие, которые возвышаются над ней, кажутся неподвижными изваяниями. Ими любуешься, но они чужие.

А наши земные облака совсем ручные, домашние. Кажется, до них можно дотянуться рукой. Но они всё время в движении. Кажется, что они неподвижны, но они движутся постоянно и неуклонно по своим собственным законам.

Жизнь! Из чего ты складываешься? Есть в ней горести, радости, огорчения. Но без всего этого она была бы пустой, как рама без картины.

Облака уплывают за кромку леса. Они окрасились в розовый цвет. Розовыми стали и дома напротив. Тишина. Угомонились птенцы на старой яблоне. В небе появился тоненький, светло-белый серпик молодого месяца. Когда стемнеет, он нальётся золотом и повиснет прямо над моей крышей.

Стали остывать доски мансарды. Я собираю письма и фотографии обратно в корзину. Всё, что в них, — моё. И пока я есть, пусть оно останется со мной. Аутодафе отменяется, по крайней мере, на сегодня.

Пусть лучше недрогнувшей рукой сожжёт их кто-нибудь другой.