Одиссея доктора Шприца. Прода 25, 04, 2011

И только стоило Генриху произнести эти слова, как в его желудке и кишечнике начались ужасные рези и колики. Схватившись за живот, он едва успел доскакать до ближайших кустов.
Так, матерясь и чертыхаясь, бегая каждые четверть часа к кустарнику, Кружкин провел весь вечер и всю ночь. К утру стало немного легче: боли утихли и позывы стали значительно реже. Обессиленный измученный мужчина забылся сном. Вздремнув пару часиков, он проснулся почти здоровым.
- М-дя! Да что ж со мной-то, а? Давненько такого не испытывал. Проклятые фрукты, - он злобно пнул, так и не выброшенный пакет с плодами. – Как кушать-то хочется! А нечего! Да, уж, голод не тетка! Придется идти к фашистам. Там, по крайней мере, накормят.
Кружкин вошел в море по пояс, снял и хорошенько прополоскал семейные трусы, в последнее время составлявшие весь его гардероб. Он сильно выжал их и снова надел. Они оставались все еще мокрыми, морская вода капала на его огромные плоские ступни в светло-серых кожаных сандалиях.
«Ничего, высохнут по дороге», - решил он и отправился к немецкому бараку, стараясь не смотреть на бананы, призывно желтеющие высоко в кронах деревьев.
Кружкин чувствовал себя разбитым, слабым и очень несчастным. Ему хотелось показать друзьям, что он тяжело болен, практически при смерти.
Когда фрау Марта открыла дверь, Генрих продемонстрировал все свое артистическое искусство. Он театрально закатил глаза, изображая обморок и, схватившись руками за живот, повалился на землю. Марта, испуганно вскрикнув, начала его трясти, пытаясь привести в чувства, но Генрих оставался неподвижен.
- Фриц! – закричала старая немка. – Немедленно спускайся, человеку плохо!
Ройтер и доктор моментально сбежали вниз по лестнице. Они увидели смертельно бледного неподвижного  Кружкина, лежащего на бетоне с беспомощно раскинутыми в стороны руками. Он за время болезни отощал еще больше и теперь стал похож на египетскую мумию.
-  Доктор, кажется, он умер! – в ужасе запричитала фрау Фогель. – Такое несчастье!
Обеспокоенный Демид Уколович склонился над телом и прощупал пульс.
- Он еще жив! Давайте перенесем его в дом и уложим, - сказал он.
Два старика подняли больного за руки и за ноги и внесли в барак. Там были две небольшие комнатки, в которых до заморозки Гитлера проживали Фриц и Марта. Теперь в одной из них устроился доктор, а вторая пустовала, туда-то и занесли Кружкина. Несчастного уложили на удобную кровать, застеленную чистыми простынями.
Генрих медленно приоткрыл глаза и тихо застонал.
- Он приходит в себя! – обрадовалась Марта.
- Принесите ему сладкого крепкого чая, - попросил доктор. – Он сильно обезвожен и слаб. – Генрих, вы можете говорить?
- Ооооооо, - Кружкин в ответ застонал и прошептал пересохшими губами. – Пить!
Вскоре вернулась фрау Фогель с большой кружкой остывшего крепкого чая.
Доктор и Ройтер осторожно усадили больного и попытались напоить. Мужчина глотал судорожно и жадно, но большая часть жидкости проливалась мимо. Когда кружка опустела, он жалобно попросил еще. Марта притащила сверху двухлитровый фарфоровый чайник, который Генрих немедленно опустошил. После этого, ему стало немного лучше.
- Так что же все-таки с вами произошло? – поинтересовался доктор. Только, умоляю вас, Генрих, говорите правду. А иначе я не буду знать, как вас правильно лечить!
- Правду и только правду! Как перед судом! Вы же знаете, любезнейший Демид Уколович, я врать не привык! – гордо ответил Кружкин. – М-дя, а дело было так. Отправился я в лес за фруктами, влез на самое высокое дерево и набрал себе бананов, огромную гору, знаете ли! Так много, что собирался половину вам отнести. Но пока я спускался с дерева, гляжу, огромная змеища подползла к моим фруктам и давай их облизывать своим жалом. Я ору на нее, ругаюсь, а она, хоть бы хны, продолжает себе ползать по бананам. Тогда я спрыгнул вниз, схватил гадину за горло и давай душить! Душил-душил, душил-душил, но она меня вдруг как укусит! Я от неожиданности и выпустил ее. Змеища тут же куда-то уползла, только ее и видели! А мне, видно, от укуса стало плохо, голова заболела. Ну, я решил бананчиком перекусить и съел один. Забыл, в пылу борьбы, что змеюка туда яду-то своего напустила. А когда вспомнил, было уже поздно. И началась тут у меня ужасная диарея! Сутки только в кусты и бегал. Температурища поднялась высоченная, что почти дышать не мог. И в умирающем состоянии я дополз сюда, к вам, попросить медицинской помощи. Вот как оно все и было!
- Да, друг мой, вы неисправимы. Вам легче умереть, чем правду рассказать. Но это дело ваше. Сейчас дам вам порошков, а потом отсыпайтесь, буду навещать вас каждый час, - и доктор пошел на второй этаж за лекарством.
Там в аптечке было полным полно самых лучших новейших средств от любых болезней. Видно об этом позаботился доктор Гайтлер.
А Марта уселась в кресло возле кровати больного. Она начала за ним ухаживать, как за родным сыном: поправляла подушки, поила чаем и рисовым отваром, помогала дойти до туалета и обратно.
Генрих получил то, чего хотел всегда, всю свою сознательную жизнь: внимание и заботу. Он блаженствовал. Давно никто его так не обхаживал, с тех пор, как он развелся с Машей.
И Марта получила, наконец, выход своему нерастраченному материнскому инстинкту. Генрих начинал стонать и капризничать – она его утешала, словно младенца. Когда Кружкину стало немного лучше, и доктор разрешил ему есть твердую пищу, немка варила для него сладкую рисовую кашу на сухом молоке и кормила с ложечки.
«Вот это мне повезло! Какая чудесная старушка! Да, права была Аська, никакая она не фашистка! - думал мужчина, глядя, как фрау Фогель суетится возле его постели. – Эх, была бы она лет на тридцать помоложе! Какая замечательная жена получилась бы, куда нашим русским бабам!»
Генрих ласково посмотрел на Марту и растянул лягушачий рот в любезной улыбке.
Она в ответ что-то залопотала на немецком, слов он не разобрал, но прекрасно понял, что говорит старушка хорошие, ободряющие слова.
«Даже мамочка моя, царство ей небесное, никогда со мной так не возилась!» - через три дня Генрих уже чувствовал себя очень даже хорошо, но продолжал лежать в постели, наслаждаясь заботой и вниманием Марты.
Вечером его навестил Шприц.
- Ну что, мой дорогой! Я вижу, вы совсем поправились. Можете вставать и вести нормальную жизнь, - заявил он, ласково похлопывая Кружкина по коричневому плечику.
- М-дя, вы правы, но я, пожалуй, полежу еще пару деньков для профилактики, вдруг мне опять станет хуже, - ответил Генрих.
- Ну нет, рецидивы исключаются. У вас было тяжелое пищевое отравление, но сейчас вы абсолютно поправились. Кстати, я ходил в наш старый лагерь и видел целый пакет оранжевых фруктов. Да-да, тех самых, которые Бермудий Шторм запрещал собирать и употреблять в пищу. Судя по всему, именно ими вы ими объелись и отравились. Стыдно! Вы давно уже не ребенок и должны понимать, что все могло кончиться гораздо хуже – летальным исходом. Вам крупно повезло, что так легко отделались! Так, вот, милый мой! – Шприц назидательно поднял указательный палец. – А сейчас хватит валяться. Немедленно вставайте. Вы совсем Марту измучили, пусть немного отдохнет! Не забывайте о ее почтенном возрасте!
Доктор сказал несколько слов на немецком фрау Фогель, та очень обрадовалась и, впервые, за трое суток пошла отдыхать.
Кружкин нехотя поднялся с постели.
- Тут Фриц принес вам приличные брюки и майку, можете одеться, - предложил доктор и вышел из комнаты.
Немецкие штаны оказались Генриху очень коротки и смотрелись на нем, как бриджи. Но, зато, белая хлопчатая майка оказалась впору.
Кружкин впервые за долгие месяцы пребывания на острове увидел себя в зеркале. Отражение ему понравилось: он сильно загорел, еще больше отощал. Жидкие волосенки отрасли и спускались на плечи слипшимися прядями. А борода теперь больше не напоминала чеховскую, скорое наблюдалось некоторое сходство с толстовской.
- М-дя, надо будет постричься и побриться, - сказал Генрих своему отражению.- Буду мужчина хоть куда! Загар мне всегда очень идет.
В этот момент из мутноватой глубины старинного зеркала показалась рябая усатая физиономия.
- Товарищ Кружжкин! Не забывайте о партийном поручении, желаю удачи! – и физиономия исчезла, словно растворилась в сером зазеркальном мареве.
- Ах, да! Совсем забыл, будет исполнено, дорогой товарищ Сталин! – ретиво ответил Генрих зеркалу, в котором теперь, кроме него самого, больше ничего не отражалось. – Черт, снова глюки начались. Или это на самом деле? А, Генрих Валентинович? С каких пор вам вожди народов мерещиться стали? Неужели, крыша поехала? Может, стоит доктору рассказать? Наверное, все-таки не стоит, издеваться начнет.
Кружкин вышел из барака. Погода была прекрасная: не очень жаркая, приятно дул в лицо легкий морской бриз. Почти у самой кромки воды стоял старомодный полосатый шезлонг. На нем удобно расположилась Ася, у ее ног на песке, что-то оживленно рассказывая, сидел Прокладкин. Молодые люди, заметив Генриха, радостно замахали руками в знак приветствия. Кружкин помахал им в ответ и пошел дальше по линии прибоя. После долгого лежания у него немели ноги, надо было хорошенько размяться.

В это время Демид Уколович пил чай наверху в гостиной, в компании Фрица и Марты. Фрау Фогель выглядела очень усталой, она вскоре попрощалась и отправилась спать.
- Дорогой Фриц, а расскажите мне подробнее о тех таблетках, - попросил доктор.
- О каких? – не понял старый немец.
- О тех, которые давал вам Беккер, а потом и Гайтлер для продления жизни. Как вы считаете, они действительно благоприятно влияют на человека? – пояснил Шприц.
- А! Понял, - ответил Ройтер.- Таблетки эти конечно хорошие, мы с  Мартой давно их принимаем и практически не болеем, чувствуем себя молодыми и бодрыми. Но есть кое-что, в чем я не уверен, но, пожалуй, вам скажу: я подозреваю, что именно из-за этих таблеток у нас с Мартой нет детей.
- Ну, это необязательно из-за таблеток! Бесплодие часто встречается как у мужчин, так и у женщин. Причем внешне эти люди выглядят вполне здоровыми, - возразил Демид Уколович.
- Вот говорите, что хотите, но сердцем чую, что все же виноваты эти таблеточки, - Фриц вынул из нагрудного кармана маленький бутылек из темного стекла и потряс им в воздухе.
- Разрешите, - доктор взял в руки пузырек, открыл его и высыпал на ладонь круглые розовые таблетки. Он внимательно их рассматривал, взвешивал на ладони и даже нюхал. Они оказались ничем не примечательными и без запаха.
- Эх, жаль, нет лаборатории. Я бы провел кое-какие анализы. Тогда я смог бы подтвердить или опровергнуть ваши подозрения, дорогой друг! – сказал Шприц.
- А лаборатория у нас есть! – радостно возразил Ройтер. – Я могу отвести вас туда прямо сейчас. Там Беккер и Гайтлер иногда закрывались и часами проводили какие-то опыты. Пойдемте!
- Вы меня заинтриговали! Это так интересно! – обрадовался доктор.
Старики поднялись из-за стола и спустились в подвал, тот самый, в котором Гитлер спал ледяным сном в своей криокамере.
- Следуйте за мной, - сказал немец.
Он открыл кодовый замок и провел доктора через криозал. В боковой стене оказалась еще одна дверь. Ее Фриц отпер ключом.
- Прошу вас! – он щелкнул выключателем. Небольшая комнатка осветилась ярчайшим светом. Там был широкий и длинный стол с многочисленными колбами, пробирками и спиртовками, возле стены теснились высокие шкафы с реактивами и лабораторными принадлежностями. У другой стены – удобный и мягкий диванчик для отдыха. В углу – кран над эмалированной раковиной. Тут было все, что нужно для проведения химических опытов и исследований.
- Тут просто замечательно! – восхитился Шприц.- Только все покрыто пылью, тут давненько не ступала нога человека.
- Вы правы, в последний раз Гайтлер сюда заходил года три назад. Правда Марта тут прибиралась, но это было давно, все покрылось пылью. Я завтра же скажу ей, чтобы устроила тут генеральную уборку.
- Да не беспокойте супругу, она и так целыми днями хлопочет по хозяйству. Дайте мне ключик, и мы с утра, вместе с Асей приведем все в порядок, -  ответил доктор.
Фриц отцепил ключик от большой связки, которую всегда носил на поясе и передал доктору.
- Спасибо, дружище! – Демид Уколович спрятал ключ в карман и застегнул пуговицу. – А теперь вернемся в гостиную. Что-то у меня в горле пересохло. Неплохо бы еще чайку попить!
- Вы правы, доктор. Мне тоже пить захотелось, - ответил Ройтер, и мужчины покинули подвал.   
На следующее утро Ася с ведром воды и тряпкой и Ваня с совком и веником спустились в подвал. Их сопровождали Демид Уколович и Марта. Старая немка открыла обе двери с кодовыми замками и впустила гостей в лабораторию. Прокладкин и Ася приступили к уборке.
Фрау Фогель ужасно не нравилось, как они работают, она то и дело вырывала из рук Ивана веник и демонстративно подметала после него, показывая сколько еще мусора осталось. Также ее не устраивало и как Ася протирает пыль. В конце концов, она закончила уборку сама, торжествующе глядя на молодых людей.
- Вот молодежь! Ведь ничего, как следует, сделать не могут! – ворчала она, поглядывая на доктора. Тот одобрительно кивал, соглашаясь с ее словами.
Когда уборка закончилась, фрау Фогель отправилась готовить обед, Ася и Ваня убежали на пляж, а Шприц принялся перемывать мензурки и пробирки. Старый доктор напевал веселую мелодию под журчание воды, вытекающей из крана, и поэтому не услышал чьих-то тихих осторожных шагов.
А это был Генрих Валентинович. Интеллигентный мужчина, наконец, решился выполнить поручение товарища Сталина. Он сначала убедился, что все обитатели барака занимаются делами: Ася и фрау Марта хлопотали на кухне, Прокладкин и Фриц хлопотали возле стирального агрегата, накопилось немало грязного белья и одежды.
Кружкин спустился в подвал, он сразу заметил, что дверь криозала не заперта и тихо туда прокрался. Было темно, огромное помещение освещалось единственной лампочкой под потолком. Яркий свет выбивался из-за боковой двери, где находилась лаборатория. Оттуда доносилось козлиное пение доктора и нежный звон стеклянной посуды.
«М-дя! Вот он настал решительный момент в мировой истории! Сейчас или никогда! Ну, держись, старый фашист! Колокол звонит по тебе! Короче, Гитлер капут!» - с этими ободряющими мыслями, Генрих приблизился к стеклянному гробу, где под толстой ледяной коркой лежал великий и ужасный фюрер Третьего Рейха.
Но вот, незадача! Откриокамеры не отходило ни единого провода, очевидно, они были вмурованы в стену.
- М-дя! Да что ж такое-то! Как я перережу провод, если его нет? А, товарищ Сталин? Что вы на это скажите? Что посоветуете? – тихонько, опасаясь привлечь внимание доктора, прошептал Кружкин.
Но, разумеется,  вождь всех народов ничего не ответил на поставленный вопрос. Он возмутительным образом молчал в такой ответственный момент, переложив всю ответственность на хрупкие плечики представителя русской интеллигенции.
- Что же делать? – бормотал Кружкин, боязливо озираясь. – Эврика!
Тут он заметил на боковой поверхности ледяного саркофага небольшую панель с какими-то кнопочками.
- Наверное, морозилку можно отключить, нажав одну из них, - сообразил Генрих. – Ай да Генрих Валентинович! У вас не голова, а дом правительства! Вы гений.
И мужчина принялся нажимать на все кнопки подряд, надеясь на удачу. И вдруг, к его ужасу задернутая изморозью крышка начала медленно подниматься. Изнутри криокамеры повалил ледяной пар, оттуда пошел морозный, пахнущий химикатами воздух. От смертельного страха Генрих Валентинович застыл на месте, его словно парализовало. Он хотел закричать, но язык, словно примерз к небу. А тем временем крышка полностью распахнулась. Теперь можно было увидеть небольшое тельце старого Адольфа в полосатой шелковой пижаме, от которого отходили многочисленные трубочки, по которым циркулировали питательные растворы. И о, ужас! Гитлер зашевелился. Сначала у него дернулись веки, а потом задвигались пальцы левой руки. Затем он открыл глаза.
Кружкин тихонько вскрикнул и начал медленно пятиться назад, но уперся в соседний саркофаг и застрял на месте, как черепаха, встретившая на пути непреодолимое препятствие.
А фюрер медленно, с кряхтеньем и оханьем, принял сидячее положение. Его мутные карие глазки выражали гнев и удивление. Он злобно выдернул из себя трубки, а затем вылез из криокамеры. Для только что размороженного человека он держался на удивление бодро и уверенно. Наконец, он заприметил дрожащего от ужаса Генриха.
- Was ist das? Wer sind Sie? – грозно спросил Гитлер.
- А-ба-ба-ба, - смог ответить Кружкин, его челюсть предательски дрожала и не слушалась.
- Was? Wer sind Sie? – удивленно повторил фюрер, он не привык, чтобы на его вопросы давали столь нечеткие и неубедительные ответы.
- Де-де-де-демид Уколович! – истошно заорал Генрих, призывая доктора.
Шприц услыхал его визгливый, полный ужаса голос, бросил свои пробирки и быстро выбежал из лаборатории. Он из-за почтенного возраста плохо видел в темноте и поэтому первым делом щелкнул выключателем. Включились прожектора, и перед старым доктором предстала удивительная картина: восставший из ледяного гроба Гитлер с выражением гнева и удивления на лице и бледный, как смерть, Кружкин.
Рейхсфюрер сразу же заметил Демида Уколовича и заорал во весь голос:
- Oh, so haben Sie zwei hier? Wo ist Martha und der Fritz? Rufen Sie sie sofort, es ist ein Befehl! F;hren Sie!
Гитлер даже притопнул ногой от возмущения. Но это движение не прошло даром, фашист покачнулся, его глаза закатились и он рухнул на бетонный пол криозала.
- Es lebe die gro;e Deutschland! – тихо прошептали непослушные губы.
- М-дя! Кажется, теперь, действительно, Гитлер капут! – немного приходя в себя, заметил Кружкин.
Шприц кинулся к упавшему фашисту и попытался привести его в чувства, но пульса не оказалось. Доктор начал бить Гитлера кулаком в грудь, пытаясь запустить остановившееся сердце, но все было бесполезно.
- Быстро бегите наверх, скажите Асе, чтобы она немедленно принесла камфору, если она, конечно, есть у Марты в аптечке, - приказал доктор.
Генрих продолжал тупо переминаться на месте, не зная, что делать дальше.
- Ну же, живее! Не стойте, как осел! Его еще можно спасти! – повторил Демид Уколович, продолжая стучать кулаком в грудь фюрера.
- А? М-дя! Что? Уже бегу! – он бросился бежать, но, тут же, упал, запутавшись в собственных ногах, быстро поднялся и снова побежал.
Вскоре в подвал спустилась целая делегация: Фриц и Марта, Ася и Прокладкин. Позади всех шел торжествующий Генрих.
- Вот так! Сдохни проклятый! Наконец-то, поделом, тебе, фашистская Гадина! Нет для тебя камфоры! – громко вещал он.
Фриц укоризненно покачал головой и попытался поднять безжизненное тело.
- Ваня, помоги ему. Думаю, лучше его снова заморозить. Теперь он окончательно мертв. Запомните сегодняшнюю дату – это настоящий день смерти Гитлера, - сказал Шприц.
Покойного уложили в криокамеру и закрыли крышку. Ройтер нажал пусковую кнопку и морозильник заработал.
- Это вы разморозили Гитлера? – удивленно спросила Марта, глядя на доктора. – Зачем он вам понадобился?
- Кто, я? – удивился доктор. – Да нет, я этого не делал. Это все Кружкин. Кстати, Генрих, какого черта, вы разморозили Гитлера?
- Я? – Кружкин состроил изумленно-возмущенную физиономию, тонкие бровки поехали вверх, а большой, напоминающий перезрелую клубничину нос сморщился.
- Да, вы, именно вы! Хватит притворяться! Говорите, наконец, правду! – сердито сказал Шприц.
- Ах, да! Это, действительно был я. Что-то с памятью моей стало. Совсем позабыл, но теперь вспомнил. Это меня товарищ Сталин попросил, вернее, дал партийное поручение, - серьезно произнес Генрих Валентинович.
Прокладкин и Ася переглянулись. Немцы ничего не поняли и ждали разъяснений от доктора. Но тот молчал, внимательно глядя в лицо Кружкина. Наконец он спросил:
- Так значит Сталин, говорите? Иосиф Виссарионович?
- Да, да! Именно! Иосиф Виссарионович, который вождь всех времен и народов, - гордо ответил Генрих.
- Значит, вы утверждаете, что здесь, на этом вот острове, встретили Сталина и говорили с ним? – допытывался Шприц.
- Ну да! На этом острове, что тут удивительного? Ведь и Гитлер тоже здесь, - резонно подтвердил Кружкин. – Когда я спал под пальмой в нашем старом лагере он подошел ко мне, тронул за плечо и поручил прикончить фашистскую сволочь – Адольфа Гитлера. А потом еще раз говорил со мной из зеркала.
Генрих с тревогой оглядел притихших друзей.
- Вы мне не верите? – спросил он.
- Ну что вы, Генрих, конечно же, верим, - притворно ласковым тоном, как обычно принято разговаривать с душевнобольными, ответил Демид Уколович и тихо сказал Марте и Фрицу. – Боюсь, что наш друг тронулся умом.
- Какой ужас! – запричитала фрау Фогель и подхватила Кружкина под руку. – А он поправится?
- Думаю, да, - ответил Демид Уколович, - но обещать ничего не могу. Человеческая психика очень сложная штука, никогда не знаешь, как будет протекать болезнь.
Ася и Ваня с ужасом смотрели на Генриха. А тот блаженно улыбался и послушно шел, бережно ведомый фрау Фогель.
«Какая чуткая, заботливая женщина!» - с восторгом думал он.