Цветы для Белоснежки

Родной город Акобира лежал на дне глубокого ущелья. Казалось, сам Аллах, спеша на небеса, случайно оборонил его – да и не смог поднять: слишком острыми и суровыми были окрестные скалы. Поранившись, он заплакал - так появились три быстрые, прозрачные речки, на месте встречи которых росли и множились кишлаки, минареты, сады, дороги. И словно желая спрятать этот уголок от остального мира, Всевышний расстелил над ним ярко-голубое покрывало. Благословленное небо было неподвластно стихиям. Лишь один раз на памяти Акобира оно стало неузнаваемым, молочно-белым от края до края. Отяжелев под вечер, утром оно начало медленно падать вниз, сползая на город крупными пушистыми хлопьями.

В тот день отец разрешил Акобиру не ходить в школу. Вместе с другими мальчишками он носился по двору, ловил ртом холодные снежинки, поскальзывался и падал на влажную кашеобразную землю. И вдруг посреди этого лихого веселья он увидел Барфину.  Стесняясь, страшась влиться в компанию сорванцов, она стояла в стороне и звонко  смеялась. Румяные щеки, косички, разметанные ветром, глаза цвета кофе – такой красивой она еще никогда не была. Акобир отряхнулся, подошел к Барфине, дернул ее за тонкую косичку и, сам не понимая, что делает, поцеловал прямо в губы…   

Прошло двенадцать зим, солнечных, бесснежных. Акобир превратился в смуглого юношу, кучерявого, худосочного и немного наивного. Еще чуть-чуть и, следуя древнему обычаю, мулла снимет с Барфины семь платков и отдаст их Акобиру. На свадьбе будет гулять вся улица, приедет родня. А потом наступит то, о чем он так давно и мучительно мечтал: потупив взгляд, Барфина спустит тяжелое платье с плеч, и, горячая, нагая, ляжет рядом с ним. 

Мечта была близка, почти осязаема, но чтобы картинка ожила, нужны были деньги. Родители болели, работу найти не удавалось. Страна, истощенная, обесточенная, бедная, не могла прокормить своих граждан. И им оставалось одно – искать счастья в других местах, более плодородных и богатых. Несколько лет назад дядя Далер, преподаватель местного университета, оставил свой нищий пост и уехал в Москву, устроился дворником. Домашние жили на его скудные, но регулярные денежные переводы. Он обещал помочь и Акобиру.

Москва представлялась Акобиру городом счастья и зла. Он видел ее в кино, на фотографиях, по телевизору. Но самые ценные сведения он получал от тех, кто оттуда вернулся. Широко жестикулируя, они описывали роскошь, в которой живут москвичи; холеных женщин и солидных мужчин. Пугали алчными ментами и неумолимыми скинхедами; хозяевами, отбирающими паспорта. Но при этом все, как один, утверждали: в Москве можно заработать, а дома – нет. И Акобир решился. Однажды утром он обнял родителей, попрощался с невестой и вместе с дюжиной земляков сел в автобус, идущий в лучшую жизнь.

Добирались долго, беспокойно, подолгу простаивая на границах. На российской таможне автобус лишился трети пассажиров. Понурые мужчины в заношенных спортивных костюмах закидывали пыльные сумки на плечи и обреченно покидали свои места …  У Акобира документы были в порядке – его пропустили.

Москва встретила его серыми облаками, жгучим морозом и длинными бестолковыми пробками. Разномастные автомобили громко гудели, опасно пробивались вперед.
Ошарашенный, оглушенный, Акобир смотрел по сторонам и впитывал в себя громадность и мощь столицы. Большие дома, шумные улицы, рекламные щиты, толпы людей - от всего этого рябило в глазах, и сердце стучало быстро-быстро. На обочинах лежал снег – но он был совсем не похож на тот, что Акобир видел много лет назад. Грязновато-черный, побитый, этот снег скорее пугал, а не радовал…

Так начался новый этап в судьбе Акобира. Теперь его домом был сырой, пахнущий мусором подвал, где вместе с ним теснилось еще шесть соотечественников; униформой – ядовито-оранжевый жилет, рабочими инструментами – лопата, метла и тачка, а начальником, господином и богом, - краснолицый бригадир с хищными мясистыми губами. Начальнику полагалось отдавать почти половину зарплаты - он делился своей долей с участковым, главой ЖЭКа и фээмэсниками, которые приходили часто и внезапно. А еще раз в месяц бригадир водил своих подопечных в «баню»: квартиру в ветхой хрущевке, где жили пятнадцать рабочих из Узбекистана. У них был унитаз с исправным сливом и горячий душ…

День Акобира начинался за несколько часов до рассвета. От морозного воздуха было больно горлу и коже, однако стоило лишь как следует разойтись, размахаться, и Акобир спускал семь потов. К моменту, когда город просыпался, и улицы заполнялись людьми, Акобир был совершенно измотан. Мышцы ныли, глаза слезились. Казалось, что его лопата разбивала не лед, а очередную иллюзию. Спасало одно. Когда было совсем невыносимо, больно, тяжело, он крепко зажмуривался, тряс головой. И тогда зима отступала, чужие однотипные многоэтажки превращались в родные горы, а Барфина, звонко смеясь, обнажала плечи. Становилось теплее.

А потом нагрянула ослепительно-яркая весна. Она вошла в жизнь Акобира неожиданно, нелепо, влетела во двор вместе с желтым такси. Водитель достал из багажника громоздкий красный чемодан, а вслед за ним, мягко хлопнув дверью, из машины вышла девушка. Она была совершенна. Белокурые волосы нежно пушились, вились и касались  пояса. Губы сладко блестели. Коротенькая юбка оголяла безукоризненно-стройные ноги, обутые в сапоги на тонкой шпильке. Девушка схватила чемодан, и тут же согнулась под его тяжестью. С надеждой оглянулась по сторонам, заметила Акобира.

- Чего уставился? Помоги!

Он немедленно кинулся вперед, послушно поднял тяжелый чемодан, донес, следуя за блондинкой, до лифта. Покопавшись наманикюренными пальцами в сумочке, она вынула десятирублевую купюру, протянула Акобиру.

- Спасибо, милый.

Так его еще никто не называл. Этой же ночью блондинка пришла к Акобиру во сне и проделала с ним такие вещи, о существовании которых он даже не подозревал. Заглянула и Барфина – печально посмотрела на него и скрылась в дверном проеме… С этого момента в жизни Акобира появился новый смысл. Видеть эту девушку, любоваться ею, обожать… Как ее звали, он не знал, поэтому сам придумал ей имя – Байзо – «белая», «снежная». Белоснежка.

Он вычислил ее окна, он подкарауливал ее: наблюдал украдкой или, осмелев, попадался ей на глаза. Обычно она его не видела, не замечала. Но как-то произошло невероятное – она рассеянно посмотрела на Акобира и улыбнулась ему. У Акобира закружилась голова. Он целый день ничего не ел, был неловок, рассеян, едва не отрубил себе палец.  Он был счастлив.

А однажды он увидел Байзо с мужчиной, приехавшим на большом черном джипе. Вместе они зашли в подъезд: окна Белоснежки зажглись, а потом погасли. Мужчина не выходил. В отчаянье Акобир подошел к его машине и со всей силы стукнул по ней кулаком. Среагировав на удар, джип тревожно заголосил. Пришлось спасаться бегством, стыдливо прятаться, прижавшись к стенке дома… В ту ночь заснуть так и не удалось.

Вечерами он мечтал о том, как красиво и шикарно он бы ухаживал за Байзо, будь у него деньги. Он дарил бы ей золотые серьги, разноцветные бусы, и, конечно, цветы. Не розы, гвоздики или тюльпаны, а хрупкие горные крокусы, что растут у него на родине. Когда на небе собираются тучи, пурпурные цветы захлопываются, прячут свою сердцевину. Но стоит выглянуть солнцу, как они раскрываются вновь, и становится понятно, что внутри они совсем другие, сверкающе-белые. Если бы только у него были деньги… Если бы только кожа была чуть светлее. Тогда бы Байзо поняла, узнала, какой он на самом деле. Представляя это, Акобир млел от радости, и работа кипела у него в руках.

*
Прошло три месяца со дня первой встречи Акобира и Байзо, когда на Москву свалилась гроза со шквальным ветром. В городской электроцепи что-то сломалось, оборвалось, и весь район остался без света. Черный, внезапно ослепший двор, выглядел непривычно, странно. Акобир стоял у подъезда, наблюдая за тем, как немилосердно и сердито ветер теребит деревья. Он ждал свою Байзо. Было уже поздно, а она все не появлялась. И тут он услышал крик. Тонкий, болезненный он пробирал до мурашек – словно кто-то провел лезвием бритвы по идеально-ровному стеклу. 

Дядя Далер предупреждал: если что - не высовывайся, сиди тихо. Но Акобир почуял беду сердцем. Не думая о себе, он бросился на крик, и не ошибся. На асфальте, едва тронутым редким оконным светом, лежала девушка, а над ней навис темный мужской силуэт. Заметив Акобира, мужчина засуетился и спешно бросился прочь. Акобир побежал к девушке. Это была Байзо. 

Она лежала на спине, из головы текла кровь. Разорванная блузка обнажала грудь: Байзо дышала мелко и быстро. Она была без сознания. Акобир робко похлопал ее по щекам. Безрезультатно. Тогда, вспомнив совет знакомого врача, он взял ее за ноги и поднял их вверх. На этот раз все получилось. Байзо вздрогнула, открыла глаза и… закричала вновь. Она визжала, не переставая, отчаянно звала на помощь. Акобир, растерянный, испуганный, продолжал держать ее ноги. И неожиданно получил звонкий, хлесткий удар по затылку.

- А ну быстро отпусти ее, сволочь черножопая!

Их было двое. Молодые крепкие парни, от которых несло перегаром. Байзо, прекратив кричать, приподнялась и нервно всхлипнула.

- Спасите, бейте его! Этот чурка вечно на меня пялился! Я его не видела, он набросился на меня сзади, мразь эдакая, но сейчас-то я хорошенько его разглядела! 

Акобир попятился. «Байзо, это не я, ведь я люблю тебя», - должен был сказать он, но не успел.  Второй удар пришелся Акобиру по лицу, третий – в пах, четвертый – в живот. Били ногами, руками и чем-то железным. Акобир пытался  вырваться, дать сдачу, но его обезоружили, нокаутировали болью. Тело хрустело, булькало, рвалось... А душа, униженная, покалеченная, плакала беззвучно и горько. Прошли минуты, но казалось – часы. И внезапно Акобир понял, что больше ничего не чувствует. Сквозь кровавую пелену он видел огни дома и редкие московские звезды. А затем они исчезли. Небо посветлело, очистилось, стало родным, домашним. Нежным облаком проплыло лицо Барфины. Глаза смотрели ласково и влюблено. Он хотел прошептать: «Прости». Но Барфина приложила палец к губам, тряхнула косичками, улыбнулась. И Акобир догадался: она все поняла и все простила.