МОРЕ

                МОРЕ

Передо мной огромное окно, за ним — море. Там, где сходятся две линии: неба и моря, начинается море. Какое оно сегодня? Море недовольно — идет дождь, но это совсем неплохо. Интересно наблюдать, как дождь входит  в море, растворяясь в нем, и от этого неожиданно, казалось бы от чего? От дождя! От этой воды меняет свой цвет. Под сильным ливнем море притихло, успокоилось, до слуха доносится ленивый шелест прибоя: волны как бы нехотя, медленно-медленно накатывают на берег, облизывая камни, огромные валуны, накрывая береговую полосу мокрым, пахнущим водорослями и медузами языком.
Но что это? Ну, конечно же! Маленькая точка, появившаяся почти за линией горизонта, выросла и превратилась в сейнер — рыболовецкое судно, спешащее к недалекому теперь порту. Судя по тому, как оно низко сидит, как тяжело, вперевалку идет и по туче чаек, кружащих над сейнером,  начинаешь понимать, что рыбаки возвращаются домой не с пустыми руками.
Но вот море в эту минуту, как ситец. Оно  пестрое. На бледно-фиолетово-голубом фоне множество световых пятен, кусочков. Они то светлее основного фона, то совсем темные до черноты. Небольшой ветерок, приносивший с моря его запах, утих, и только за огромным окном еле слышно порыкивает Черное море.

На берегу моря

Я не люблю загорать, точнее, не люблю лежать на бережку среди себе подобных - приезжих. Скучно. Сразу представляешь весь их день: они позавтракали, сдернули с кроватей казенные покрывала, спрятали в пляжных сумках (с обязательным изображением какой-нибудь кинозвезды) шлепанцы и потрепанную с замусоленными страницами книжку, со следами пролитого сладкого вина и кофе на обложке. И потом сытой, пестрой, напомаженной толпой отправились на берег часами лениво лежать под приторные  песенки, доносящиеся из давно охрипших громкоговорителей. Поэтому для целевых, как я их называю, походов выбираю вечер, когда берег  пустынен. Люди, нагревшись за день под лучами немилосердно палящего кавказского солнца, наскоро выпив стакан жидкого чая за ужином, расходятся в свои «нумера». Там они забираются в полированные кровати и тихо стонут, проклиная весеннее южное солнце за ожоги, но не себя.
Итак, вечер. По крутой скользкой с подгнившими ступенями, на которых мягким прикроватным ковриком лежит изумрудный влажный мох, лестнице я спускаюсь к морю. Это сделать довольно не просто, стоит представить кусок скалы на спине которой находится здание, в котором я живу. «Кусочек» высотой с двенадцатиэтажный дом.
Сегодня море спокойно — штиль. Ласковый весенний морской ветерок доносит до меня обрывки современной музыки и с большим удовольствием сбрасывает их в море. Пройдя благоустроенный с полным комплектом увеселений городской пляж, я вступаю в царство камней. Здесь вечный хаос: старые кавказские горы круто вертикальными морщинистыми складками уходят в море. Море, веками подтачивая породу, сбрасывает ее в себя. Ветер — сообщник моря, он раскачивает громадные сизо-ржавые  блоки почти правильной прямоугольной формы. И каменные исполины время от времени срываются со своих лафетов,  с грохотом поднимая целые тучи песка, пыли, ломая чахлые деревца, которых только чудо удерживает в расщелинах, обрушиваются вниз, взметая при этом целые фонтаны желтовато-грязной воды  и водорослей с запутавшимися в них шарами лиловых и розовых медуз.
Присев на большой продолговатый гладко облизанный, похожий на спускающегося к водопою бегемота, камень, замираю и слушаю море, скалы. Сонно, чуть слышно плещется волна у моих ног, омывая ярко-зеленое ожерелье водорослей, облепивших бурую глыбу. Если долго смотреть вдаль, туда, где сливаются море и небо, то приходит ощущение какого-то непередаваемого первобытного восторга. Так и кажется, что нет еще на Земле человека. Не создан он матерью-природой. Рыжее солнце медленно заходит за проглядывающую  в дымке, окуриваемую исполинской трубкой шайтан-гору «Еж». Тени, отбрасываемые причудливым нагромождением камней, удлиняются. Нагретый за день воздух струится от хаоса,  создавая иллюзию движения. Словно древние обитатели царства седобородого Посейдона — панцирные существа тяжело, с сопением и фырканьем вышли на скалистый берег подышать воздухом совсем еще юной, полной огня, ураганов и бурь планеты.
Тишина... Вдруг негромкий всплеск у берега среди небольших камешков привлек мое внимание. Это маленькая не больше ладони золотисто-красная рыбка, быстро работая плавниками, пробирается между камней-голышей. Выплыв на более глубокое для нее место —  бухточку размером с таз, в котором рыбачки у моря стирают белье, рыбка замерла. Словно ожидая чего-то, я погрузил руку в воду и стал медленно приближать ее к замершей рыбке со стороны вуалирующего хвоста. Осторожно кончиками пальцев коснулся спинки. Рыбка не шевелилась. Тогда всеми пальцами нежно погладил, она не уплывала. Мне показалось даже, что она чуть-чуть поднялась к поверхности словно для того, чтобы дать возможность хорошенько себя разглядеть. Но с шумом скатившийся в воду камень напугал мою «знакомую». И рыба, вильнув плавниками, стремительно вошла в буро-ржавые водоросли.
До слуха донесся свист. Прыгая с камня на камень, мурлыкая себе под нос песенку о пиратах, я поспешил на звук. У причала местные мальчишки, усевшись удобнее и свесив ноги, ловили рыбу на удочку. Еще издали заметил среди русых голов ребят черную потертую шляпу с широкими полями. Приблизившись, я понял, что шляпа эта — рыбака, мужчины лет пятидесяти, рослого, загорелого, с густой седоватой бородой, в старой выгоревшей на солнце робе. На вопросы, что ловит, и как клюет, мужчина посмотрел на меня, сплюнул сквозь зубы и сказал нехотя: «А спросите об этом у пацанов». Я понял, что рыбак оценил меня, как сухопутную крысу, и разговаривать со мной не будет. Пройдя по причалу, приблизился к группе ребят лет тринадцати. На мой взгляд были они более контактны. Присел рядом на причальный кнехт — толстую чугунную чушку  для швартовки судов. Рыбачек, совсем еще «шпингалет», ковырял охотничьим ножом в голове у только что выловленной рыбы. Оперируемая была точной копией той моей «знакомой», которая повстречалась в бухточке. Я заглянул в глаза  «доктора» - они были чисты и с интересом рассматривали внутреннее устройство головы несчастной. Эти  рыбешки — гольцы, живут в прибрежных теплых водах, полных солнечного света и корма.
Стало быстро темнеть. Вечер на юге России не похож на  такой же, казалось бы, вечер в средней полосе. Здесь темнеет быстро, будто кто-то невидимый набрасывает тяжелое черное покрывало на горы, море, шоссе, идущее серпантином из Краснодара в Туапсе и дальше.
Забрел я довольно далеко. Взглянув на светящийся циферблат наручных часов,  заспешил по берегу, к пансионату. Пройдя сотни две шагов по пружинистому коричневому ковру выброшенных на берег пряных гниющих водорослей. Неожиданное препятствие заставило меня остановиться. Баркас! Рыбацкий баркас! Рыбаки из артели вытащили его из сарая и готовили  к спуску.  Подошел к ним, поздоровался, у них твердые, сильные ладони. Руки их знают трудную работу. Грубые, тяжелые, мокрые, многокилометровые сети ранят руки, оставляя на них рубцы и шрамы. Мы разговорились... на память они подарили мне кусок мелкоячеистой сети, которую достали из ящика, облепленного серебряной чешуей.
Совсем стемнело. Чертыхаясь в темноте и поминутно натыкаясь на острые камни, почти на ощупь я добрел до лестницы, ведущей вверх на гору. Перекинув через плечо сеть, кое-как  поднялся на вершину. Ревела музыка. Выложенная серыми, «аэродромными» плитами площадь ярко освещена натриевыми лампами, излучающими неземной свет.
У самого обрыва, почти повиснув, притулился небольшой домик «Морской бар». Я вошел внутрь. Душно, полумрак. Стены и потолок задрапированы волнами отслуживших сетей. Табачный дым смешивается с запахом кофе. В центре несколько танцующих под музыку итальянцев пар. За ними разглядел стойку. Протиснувшись, я взгромоздился на высокий табурет, похожий на рюмку на тонкой ножке. Моя мокрая, пахнущая рыбой сеть, смешиваясь с запахом кофе и табака, создавала вкус приключений и романтики.  Прищурив глаза, я медленно потягивал наикрепчайший черный бразильский кофе из поджаренных только что на противне крупных, величиной с хорошую горошину зерен. Кофе приготовила для меня красавица-армянка Ася — бармен этого кабачка. И после, заразив ритуалом кофе пития отца, мы часто приходили вечером посидеть, выпить чашечку ароматного кофе, а главное, любоваться  дикой гордой красотой горянки Аси.

Сев. Кавказ,
Долина Ветров,
май 1985 г.